В цикле "В горы после пятидесяти..."
НАЧАЛО
В мозг ворвалась утренняя мелодия. Боже… Боже-боже… Что же он так орёт? Я заткнул распевающий мобильный. 2:00. Приоткрыв один глаз, набрал Анну — договорились, кто первый проснётся — звонит другому. «Я не сплю!» — бодро откликнулись на том конце. Ну и зря! А я спал! Лететь целые сутки…
Через полтора часа встретились в аэропорту.
Аэропорт поразил нас неестественной гулкой пустотой и отрешённостью. С ростом доллара и ухудшением отношений с Турцией и Европой, с отказом от курортов Египта наши аэропорты тогда, в феврале 16-го, совсем опустели, а по ночам так и вовсе обезлюдели. Не работали магазины, не работали кафе, даже duty free работал, кажется, только наполовину. Мы пошатались по второму этажу в зоне вылета, не нашли для себя ничего интересного и сели дожидаться посадки.
В Танзанию, а гора Килиманджаро расположена в северной части этой страны — на границе с Кенией, мы с Анной Холодовой летели Турецкими авиалиниями. Через Турцию, через Стамбул. От Линий этих, начиная с ноября 2015-го, я ничего хорошего не ожидал. Билеты мы взяли ровно за неделю до инцидента с бомбардировщиком и до самого отлёта не без основания опасались, что в Россию туркам летать запретят. Всем и навсегда. До последнего я не был уверен, отвезут ли нас в Стамбул. Но обошлось…
В 5:00 загрузились в самолёт, в 5:30 Boeing-737 Турецких авиалиний оторвался от взлётно-посадочной полосы аэропорта Внуково и взял курс на Стамбул. Через пять минут раздали конфеты, ещё через сорок завтрак. Пока летели: и поели, и поспали… хотя какой поспали, сидя-то?
В 7:30 стамбульского (на час отстаёт от московского) прибыли в гигантский аэропорт Стамбула — Ататюрк. До вылета в Килиманджаро оставалось десять часов. Надо было что-то делать.
Что-что? В город ехать. Константинополь же!
ОТКРЫТКА ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЯ
Я опасался, что и с выходом в город у нас тоже будут проблемы… Не покидало ощущение, что того и гляди всё полыхнёт настоящим пироксилиновым пламенем. И что тогда будет с русскими туристами, оказавшимися на вражеской территории?! В XVII веке русских послов в Турции после объявления войны сажали в зиндан. Слава Богу, сейчас не XVII век, но и ничего хорошего ждать не приходилось. И я полагал, что нужно просто пересидеть транзитное время в аэропорту. Но Анна, как настоящая женщина, была твёрдо уверена — с ней-то точно ничего не случится! Она же так хочет посмотреть на Босфор, на мосты! Действительно, что может произойти с русской женщиной в Турции, когда на носу война?! И до отлёта я всё пытался объяснить, рассказать, предостеречь, урезонить, мол, надо подождать, надо посмотреть… «Я про тебя всё поняла!» — многозначительно отвечала Анна. Я про себя только тихо матерился.
Но случилось чудо: перед нашим отлётом в Стамбуле прошёл дружеский футбольный матч «Локомотив» — «Фенербахче», и всё обошлось… Глядя в экран телевизора, я с волнением думал: «Наверное, надо попробовать, нужно рискнуть, нужно…». Ведь так хотелось увидеть Святую Софию. Непременно увидеть! И Анна тогда могла бы съездить на мост.
И по прибытии в Ататюрк мы отправились в город. Прошли паспортный контроль — визы для россиян Турция не вводила, сели в метро и поехали на станцию «Аксарай», на территорию старого Византия.
Византий, Константинополь, Царьград, Стамбул…
Сюда прибивать на врата свои щиты приходили русские князья. Фактически то были печати на торговых договорах, обеспечивавших транзит товара из Варяг в Греки по Волхову и Днепру через Новгород и Киев.
Отсюда на Русь, а значит и в Россию, пришло православие.
Отсюда в Московское княжество с последней византийской царевной Софией Палеолог перелетел двуглавый орёл, и Москва, возомнив о себе (не без оснований), высокомерно назвалась Третьим Римом, подчёркивая, что де Первый Рим пал… Второй — Константинополь — пал, Москва — Рим Третий, и «четвёртому не бывати»…
А после падения Византийской империи, после захвата турками Константинополя, у России на долгие пятьсот лет появился новый, агрессивный и серьёзный враг — Османская империя. Да и сегодня не всё благополучно…
Сюда были устремлены взгляды российских императоров, мечтавших установить контроль над Проливами. Великая императрица даже внука своего нарекла Константином, как бы намекая, где будет царствовать он.
И сюда в 1920-м прибыли на пароходах осколки Белой гвардии после поражения в Гражданской войне. Помните фильм «Бег»? Генерала Хлудова? Того самого, который стоял на берегу Чёрного моря и с тоской взирал на север, в сторону России? В Константинополе стоял он. Там. Мы, современные россияне, не умеем так любить Родину. Или умеем? Не дай Бог гражданскую войну, чтобы понять это…
И, наконец… Константинополь — место встречи Европы и Азии. Те самые мосты, на которые так стремилась пасть Анна.
А ещё «Бриллиантовая рука»… Хотя, нет, то был Баку.
В общем — сильно историческое, географическое и всем прочим достопримечательное место.
От станции метро «Аксарай» мы пешком направились в сторону площади Султана Ахмета. Накрапывал дождь, дул холодный ветер, было зябко и промозгло. Мы угодили в какой-то локальный температурный минимум, до нас тут уже было плюс пятнадцать, и после обещали хорошую погоду, а к нам Константинополь отнёсся прохладно. Перед самой площадью, зайдя в сувенирный магазин, отправили открытки. Там нам их и продали вместе с марками. Потом с обещанием отослать с оказией подписанное забрали. Не веря в возможность их отправки, я даже особо расписывать не стал. (Как в воду глядел! Не пришли открытки.)
Спустившись от магазина переулком, дошли до площади Султана Ахмета, или как там говорят одним словом: «Султанахмет».
Я столько всего напланировал из «посмотреть»…
И Святую Софию, и Голубую мечеть, и Базилику Цистерну, и Топкапы, и Галатский мост, и — это должно было стать сюрпризом для Анны — прогулку на катере к Босфорским мостам… От своей идеи поездки на мосты Анна мудро отказалась, решив не отрываться от меня: «В следующий раз съезжу». Меня это серьёзно порадовало. Начинать большое дело и спорить по мелочам, доказывая свою самостоятельность, как минимум нерационально.
Но слишком много я хотел вместить в те короткие десять часов… По факту, удалось осмотреть только Софию, Голубую мечеть, сходить на берег Босфора, пообедать в кафе и познакомиться с наглым рыжим стамбульским котом-пиратом, который буквально до нитки обобрал нас, отняв все московские бутерброды. Кстати, турецкий народ, который попадался нам, был настроен куда дружелюбнее кота, временами народ этот переходил даже на русский, словно и не было никакой войны где-то там в Сирии. А может?.. Да нет! Была. Но оставим грустную тему и вернёмся к вечному…
София меня поразила. Я знал — у неё диссонанс между внешним обликом — практически груда камней, контрфорсы только усугубляют нелепости строения — и божественным величием, что внезапно открывается посетителю изнутри. Но одно дело знать, посмотрев фотографии… Велика оказалась Святая София, велика и исторична! За полторы тысячи лет она успела побывать и православным храмом, и мусульманской мечетью, и теперь принимала посетителей всего мира в качестве музея. Музей-то она, конечно, музей… но душу не обманешь! Атмосфера одного из главнейших православных храмов мира сохранилась… Она не пропала… не исчезла за штукатуркой османских властителей, даже четыре огромных щита с именем Аллаха ничего не меняли. Древний православный храм. Великий и Святой. Лично для меня это было крайне важно!
Как София Великая велика, так Голубая мечеть изнутри голуба. Внешне выглядит она более изящно, более воздушно, но внутреннее содержание, по моему мнению, проигрывает главному храму Константинополя как в величии, так и во внутреннем убранстве, хотя в последнем мечеть упрекнуть сложно: в исламе наложен строгий запрет на изображение Бога, а посему изукрашена она лишь коричнево-голубым растительным орнаментом и золотыми надписями. Вход в Голубую мечеть свободный, частично ограничивается на время намаза, требует от посетителей отсутствия обуви, а от женщин — покрытой головы. В остальном никаких препон к посещению.
К Босфору мы отправились уже после обеда. Перекусывали в кафе, где познакомились с не в меру разговорчивым официантом. Тот активно выражал поддержку русскому туризму, сокрушался о последствиях разрыва отношений и не преминул попытаться впарить нам магниты. «На пятнадцать процентов дешевле! Ни у кого такой цены нет! Бери!» Турки везде остаются турками, даже в Турции.
Босфор предстал пред нами ветреным, волнующимся, ярко-синим и… каким-то воздушно-прозрачным. К вечеру погода разгулялась, и нам удалось полюбоваться и на мост, и на азиатский берег.
Пролив… За этот пролив ломали копья министерства иностранных дел России, Великобритании, Франции, Австрии и, конечно, Османской империи. А когда слов не хватало, начинали говорить пушки… И говорили не раз и не два, и даже не пять и не десять. Контроль над проливами — это власть в Чёрном море и ключ к решению так называемого Восточного вопроса, который, по сути, не решён по сию пору.
Возле Босфора — парк. А в нём — не поверите — попугаи! И ещё аисты. Много аистов и много попугаев. Летают, щёлкают клювами, латают прошлогодние гнёзда, ухаживают друг за другом, при этом беспрерывно кричат, свистят, курлыкают, мяукают… Что бы ни происходило, как бы ни обстояли дела у человеков, что бы ни писали друг другу министерства иностранных дел… птицам нет до этого дела, у них есть заботы и поважней! Весной надо играть свадьбы, обзаводиться птенцами, летом выкармливать и растить их, осенью мигрировать в тёплые края, зимой делить места отдыха с миллионами других таких же, готовясь к обратному перелёту, и снова свадьбы, снова птенцы… И так без конца.
В парке мы встретили настоящую человеческую свадьбу. Турецкой, аутентичной в ней была лишь борода жениха, в остальном обыкновенная европейская свадьба. Турки похожи на нас. Они так же, как мы, стремятся стать европейцами, и их так же не берут в Европу. Это накладывает отпечаток и на город, и на страну, и на население.
К четырём вернулись в аэропорт и точно по расписанию вылетели в Килиманджаро. Нам удалось посетить Константинополь, и я посчитал это хорошим знаком. Нужно будет как-нибудь обязательно прилететь сюда с Соней и показать ей Святую Софию, такое пропустить нельзя. А пока на семь часов можно было расслабиться. Анна, вставив беруши, привалилась к моему плечу и отключилась, всю ночь же не спала. А я смотрел на неё и думал… Странная женщина, ей-богу… Вот, как она решилась идти в горы? Ну, я-то ладно… Со мной всё понятно… А она? Нет. Не понимаю… И ведь это не просто горы. Это же ещё и Африка!
АФРИКА
Маленькие дети
Ни за что на свете,
Не ходите, дети, в Африку гулять,
В Африке акулы, в Африке гориллы,
В Африке большие злые крокодилы…
К. Чуковский, «Бармалей»
Представьте: прилетаете вы в Африку, в первый раз прилетаете, ночью прилетаете… Представили? Темно, жарко, душно… А вас никто не встречает! Страшно? У-у-у-у…
Рейс из Стамбула приземлился в аэропорту Килиманджаро в 1:40. У национального парка «Килиманджаро» свой собственный аэропорт, расположенный между двумя небольшими городками: Аруши и Моши. Гостиница у нас в Моши. После двадцати трёх часов перелёта, перед выходом на Гору мы хотели там немного передохнуть. Хотя бы сутки.
Таможня.
Паспортный контроль.
Фотография.
Отпечатки пальцев.
50 долларов.
Удар печатью — виза!
На выдаче багажа мы получили два баула рюкзаков, нет… два рюкзака баулов, нет… один баул и один рюкзак по двадцать килограммов каждый, вышли в душную африканскую ночь и… не обнаружили заветной таблички «7 ВЕРШИН».
— Кого ищем? — поинтересовался здоровенный чёрный брат, афро-африканец, в белой рубашке, чёрных брюках и начищенных чёрных ботинках (ясное дело, на английском поинтересовался).
Я сказал.
— Да ладно! — улыбнулся он, а вместе с ним заулыбались и закивали другие такие же начищенные чёрные братья в белых рубашках, чёрных брюках и чёрных ботинках. — Тут даже из Моши никого нет.
Улыбаясь, они специально демонстрировали свои замечательные белые зубы.
Анна, которая зачем-то выловила грузчика («Я думала, это нас встреча-а-аю-у-у-ут…»), стояла рядом и заворожённо, не отрываясь глядела на эти замечательные зубы, видимо, лихорадочно соображая, когда нас начнут кушать — прямо здесь или отвезут в саванну?
— А почём будет до Моши?
— Пятьдесят баксов, — африканец ткнул пальцем в бумажку, наклеенную на оконном стекле аэропорта.
Раз написано и наклеено, смысла торговаться — нет.
— Поехали, — кивнул я.
Уже в автомобиле (ехать до Моши пятьдесят километров) я попытался установить контакт с гостиницей, Анна тем временем писала в Москву менеджерам «7 Вершин» телефонное проклятие.
— Ду ю спик рашн?! — кричал я в трубку, нам обещали: персонал разговаривает по-русски.
— Йес.
— Вы ждёте русских туристов?!
— Э-э-э… Спик инглиш, плиз…
Что точно порадовало — ждали они действительно нас. Именно нас! Не англичан, не питерцев, а нас. И это здорово, учитывая, что времени было уже около трёх часов ночи местного, его же московского.
По приезду портье забрал наши рюкзаки и баулы, разместил на втором этаже, и только мы собрались раздеться, принять душ и завалиться спать, как меня вызвали к телефону. Звонил менеджер принимающей туристической фирмы Altezza Travel — Сергей (дошло-таки проклятие Анны!). Сергей посыпал голову пеплом, каялся, клялся и божился завтра же оплатить такси и лишний выходной день в гостинице. «Это наш косяк! — жалобно оправдывался он. — Это не Москва…»
Мы всех поняли, всех простили, на всё согласились и упали спать. А в голове всё бежала и бежала взлётная полоса, всё гудели и гудели не смолкая авиационные двигатели, и мы всё пытались умоститься в неудобных пассажирских креслах… Так-то, сутками летать. Летать с утками… Лета…
ОТКРЫТКА ИЗ МОШИ
— …А у них тут прям лето!
Мы сидели за столом на зелёной лужайке перед гостиницей и дожидались завтрака. Анна наслаждалась апельсиновым фрешем и теплом экваториальной Африки. Она посвежела, четыре часа полноценного сна привели её в благоприятное для восприятия окружающего мира расположение духа. Как быстро адаптируются женщины! Только сегодня ночью Анна была вымотана до чёртиков, напугана, ей безумно хотелось спать, а уже утром… А утром уже — как огурец! Сам же я чувствовал себя, надо прямо сказать, несколько пожёванным…
— Так, почти же экватор. Даже за ним… — несмотря на пожёванность, я делал фотографии на телефон и снимки оправлял домашним, дразня их. Щёлк — чёрный парень стрижёт кусты возле голубого бассейна. Щёлк — за воротами гостиницы прошла стройная рослая темнокожая девушка с огромной корзиной бананов на голове. Щёлк… наконец пришёл наш голубоватый официант с завтраком. Весьма скромным, надо сказать. Яичница, блинчики и на выбор чай или кофе. Пришлось сбегать в номер за баночкой детских мясных консервов «Тёма», всегда они меня выручают, вчера кормились так себе, и есть хотелось невыносимо.
— Сэр, вас к телефону, — доложил официант, когда мы уже заканчивали завтрак. Звонил Сергей, обещал подъехать минут через сорок, показать городок и порешать возникшие формальные э-э-э-э… формальности.
— Конечно, вы можете расплачиваться долларами! Но я советую поменять их на местные шиллинги, — наставлял нас Сергей в такси, пока вёз в офис «Альтезы».
— А откуда можно отправить открытки?
Анне понравилась идея отправлять обычные бумажные открытки своим друзьям из совершенно неожиданных мест.
— А сувениры где купить можно?
Мне не простят, если я из Африки не привезу экзотики, а свободный день, по сути, у нас один — сегодня. Завтра с утра в горы, возвращаемся через шесть дней, а в ночь мне улетать. У Анны времени больше, она после Килиманджаро собралась на сафари, а потом на Занзибар. «Раз едем в Африку, нужно всё посмотреть!» О, русские женщины, я обожаю вас, как временами я обожаю вас… И всё же, покупки и посылки нужно было делать сегодня, желательно — прямо сейчас.
Сергей отвёз нас в самый лучший обменный пункт, показал самый большой сувенирный магазин и самое респектабельное кафе в Моши, а потом пешком отвёл на самую лучшую почту (другой в городе просто не было), откуда мы отправили замечательные, аутентичные открытки (зебры стоят к зрителю спиной) своим друзьям.
На этом мы с Сергеем расстались до утра следующего дня и отправились за сувенирами.
Я много раз бывал в сувенирных магазинах разных стран. И в основном везде одно и то же: магниты, тарелки, открытки, майки, бейсболки, снова магниты и ещё раз магниты… И всё мэйд ин Чайна… Но в Моши оказалось куда интереснее! Нет, из стандартного присутствовало всё, но продавались и совершенно уникальные вещи. Например, африканские маски, те самые, которых почему-то все боятся… Или фигурки людей из тяжёлого чёрного эбенового дерева. Или фигурки животных, тоже не из пластика, как везде, а из дерева! Резанные вручную! Правда, и цена на всё немалая. Однако сувениры были столь интересны и необычны, что мы с Анной не удержались и накупили всякой мелочевки долларов на сто каждый, расплачиваясь при этом ими же. Доллары берут везде.
А рядом продавались ювелирные изделия из танзанита, камня удивительной красоты и изменчивого цвета (от зелёного до густого чернильно-синего). «Ань, смотри, ювелирка!» — «Видела, неинтересно…» Надо же! Неинтересно ей… А камень, между прочим, непростой. Иногда его называют танзанийским бриллиантом, но это врут, бриллиант — алмаз — углерод, а танзанит — сложный алюмосиликат, но он эндемичен (добывают его только возле Килиманджаро), и изделия из него красивы и оригинальны. Помните кулон «Сердце Океана» из «Титаника»? Большой синий камень — танзанит. Я присмотрелся к ценам на ювелирные изделия и ахнул. Правильно Анна не заинтересовалась. В следующий раз… Может быть…
После набега на «сувенирную лавку» мы надумали перекусить, время наступило обеденное. В Моши до любого места можно добраться без транспорта, и мы пешком отправились в отрекомендованное нам кафе «Мимоза». И там познакомились с настоящим чёрным бриллиантом — африканской красавицей, темнокожей Венерой, работающей по совместительству (в свободное от соблазнения смертных время) официанткой. И звали её Одилия.
Одилия была столь любезна, что помогла нам выбрать блюда, а заодно попросила повара приготовить их, чтобы мы могли съесть без опаски. В кухне Танзании много индийских и арабских традиций, и в блюда нещадно, не жалея клиентов, сыплют перец и масала (кари). А хотелось же чего-то простенького. По крайней мере, мне.
— …Господи, хорошо как… — Анна растянулась на лежаке. Время до ужина, вернувшись в гостиницу, мы решили провести возле бассейна.
— Представляешь, Холодова… А где-то сейчас плюс через минус, снег через дождь… И, вообще, чёрт-те что с чёрт-те чем…
— Перестань! — отмахнулась Анна. — В горах так и будет. Как в Москве… Я знаю… Дай хоть сейчас…
Сейчас хотелось солнца и тепла. Лета среди зимы. Мы купались, загорали, кемарили на лежаках.
Ближе к вечеру, часов в шесть, собрали рюкзаки, приготовили снаряжение на завтрашний переход и снова отправились в «Мимозу». Мне хотелось устроить для Анны небольшой праздничный ужин в честь нашего выхода в горы, всё-таки, как ни крути, это я был во всём «виноват», это я всё придумал.
Вышли, когда солнце ещё не село, а спустя пятнадцать минут глупые белые люди обнаружили, что кругом темно, как у темнокожего африканца в ухе, а освещения на улицах нет и в помине! И по кромке дороги идти невозможно, не видно колдобин; а по дороге опасно, наступил час пик, и все куда-то ехали, включив дальний свет. Далеко, видимо, ехали. Ко всему прочему я заблудился. И выйдя на очередной перекрёсток, я достал планшет с картой, покрутился на месте, сверяясь с местностью в свете фар, и застыл… В вечерней мгле, подсвеченный луной, над горизонтом снежной шапкой парил он. Африканский красавец вулкан. Наша цель. Смысл нашего здешнего пребывания на всю следующую неделю.
— Смотри, — я показал Анне, та повернулась и замерла. Минуту мы молча взирали на этот небесный фантом, а потом Анна зябко передёрнула плечами и пожаловалась:
— Страшно…
Я вздохнул. Мне тоже. А вы как думали? Я тоже человек! И вот только не надо всех этих: «Зачем вы туда ходите?.. Зачем лезете?.. Зачем вам это всё?..». Затем! Сами не знаем. И никто не знает. Загадка природы.
Вечер провели замечательно, Анна пила вино, ела вкуснейший (из настоящих свежих огурцов и помидоров) греческий салат, я наслаждался какой-то свежайшей местной паровой рыбой, Одилии не было, видимо, окончилась её смена, и обхаживал нас молодой проворный африканец. Народа в кафе было больше, чем днём, но в основном всё-таки белые туристы. Просидели мы часа полтора, потом вызвали такси, хватит на колдобинах Африки по ночи ломать ноги, завтра они нам ещё пригодятся, щедро одарили официанта чаевыми и вернулись в гостиницу. Пора спать, нам ведь завтра…
Завтра… Почему же всё-таки так неуютно? За этим же ехали! Я так точно за этим. А Анна? Она ещё не знает, как будет там… Одно можно сказать уверенно, будет нелегко. Лёгких гор не бывает!
АННА
С Анной мы познакомились как-то особо хитр;.
Летом 15-го приезжал Ванька Дьяков, и мы: Ванька, я и Андрей Перов — ещё один наш давний хороший знакомый, вместе работали на Севере, — встретились в «Траттории на Чеховской». Я рассказывал о восхождении на Эльбрус в июле 14-го. Ваньку этим удивить было трудно, а вот Андрея…
Через пару дней он позвонил: он тут, значит, прикинул… и… в общем, тоже хочет подняться на гору.
На Эльбрус я не собирался, но уже второй год мечтал о восхождении на Килиманджаро. «Килиманджа-а-а-аро? — протянул Андрюха. — Я подумаю». А ещё через неделю перезвонил и спросил, не буду ли я возражать, если к нам присоединится третий, а точнее, третья? «Да сколько угодно! — согласился я, чем больше народу, тем лучше. — А как эта третья физически?» — «Десятку бегает!»
Если вы собрались ходить в горы, для начала неплохо пробегать хотя бы километров пять. Именно пробегать. А если «товарищ» пробегает десять, то точно готов!
А в начале августа на работе ко мне за столик в кафе подсели мои молодые коллеги: Муслим и Лёнька. Одному чуть за тридцать, другому нет тридцати.
— Приятного аппетита, Палыч! — пожелал Мус, внимательно наблюдая, как я ем.
— Угу, — с набитым ртом ответил я. Не аппетита пришли они мне желать, не аппетита. И, прожевав, предложил: — Рассказывайте…
— Вы о «Гонках Героев» слышали?
Вот умеют у нас давать дурацкие названия!
— Нет, а что это?
— Десять километров по пересечёнке… — пояснил Леонид.
— Десять?!
Десять я не то чтобы давно не бегал, десять я вообще никогда не бегал. Пять бегал, семь бегал, десять не бегал. А «третий товарищ», кстати говоря, бегал!
— В интернете гляньте, Палыч, — Муслим поднялся. — Потом пообщаемся, ага?
Дома Соня бушевала: «Они там у тебя совсем обалдели? По себе меряют? Мальчишку нашли… Тебе, дураку старому, пятьдесят один будет!». Мне, старому дураку, будет пятьдесят один, но я постоянно пробую себя на зуб, особенно после того, как чудом выбрался из больничной койки. Потому сразу и не отказался, решив узнать, что же это такое — «Гонка Героев»?
Яндекс откликнулся сразу… Так-так… Гонки проходят с 2014-го в семи городах России, и в Москве, естественно, тоже. Точнее, в Подмосковье, на танковом полигоне «Алабино». Все сегодня знают про танковый биатлон, вот там, на тех полях. Ага… Трасса десять километров, научат они меня бегать «десятку», горки, лужи, колючие проволоки, водные преграды, альпинистские стенки, заборы, рукоходы, сетки… Вот ещё… По обещаниям организаторов, будет весело, задорно, интересно, сдобрено автоматными очередями и стрельбой из БТР, под которыми нужно проползти. Точно весело! Я просил Яндекс показать видео, и он нарыл целую кучу роликов разной длительности и направленности: от рекламных до любительских, снятых камерами GoPro. Последние были особо интересны, ибо отражали реальные события из реальной жизни реальных «героев». Просмотр я сопровождал междометиями преимущественно нецензурными. А после выдохнул, посидел пару минут, переваривая увиденное, перезвонил Муслиму и выдал: «Согласен!».
Мус расценил это как команду к действию и активно взялся набирать людей во взвод. Взвод, двадцать человек, — минимальная структурная единица на «Гонках». Соревнования коллективные, ряд препятствий в одиночку не пройти.
Необходимое количество сумасшедших как-то необычайно быстро набралось. Под конец нескольким кандидатам пришлось даже отказать. И уже на следующий день мы выкупили двадцать билетов на участие в «Гонках» на имя Муслим. Теперь все мы как один «Муслимы», даже если это Анна Холодова (та самая «третья»), которую позвал всё тот же Андрей, которого позвал я.
Команда вышла сборная… Разные компании, разные уровни подготовки: от прошлогодних участников марафонского забега в Москве (тот же Андрей Перов) до людей, которые занимаются спортом от случая к случаю; разный возраст: от двадцати шести (Лёнька) до пятидесяти одного (ваш покорный слуга) и от мальчиков (девятнадцать участников) до девочек (Анна — единственная женщина во взводе).
Вывод: не совсем нормальных можно отыскать в любом пласте народонаселения Москвы и Московской области, а поскольку игры с успехом проводятся в Калининграде, Казани, Санкт-Петербурге, Владивостоке, Екатеринбурге и Челябинске, — то и по всей стране. Это радует!
В очередную августовскую субботу в 9:00 в «вотсапе» я написал Муслиму: «на месте». «В регистрационный центр», — направил он меня.
Регистрационный центр располагался в большом спортзале. Там участники заполняли анкеты для страховки, получали нагрудные номера, переодевались и сдавали по нагрудному номеру сумки и рюкзаки с парадно-выходной одеждой. Настоящие армейские рядовые паковали их в подозрительные чёрные целлофановые пакеты. Где-то я их уже видел…
К часу собрался весь взвод, переоделся и подготовился к старту. Не хватало инструктора, и нас отправили на площадку старта-финиша искать его. По дороге туда попадались участники, которые уже прошли трассу.
— Они не сильно грязные… — рассматривала их Анна.
— И даже не сильно мокрые, — соглашался я.
Поляна старта-финиша расположилась в озёрной пойме. Подходя к ней, мы сверху с дороги увидели финиширующих. Последний отрезок трассы они бодро бежали по понтону, потом забрались на пятиметровую горку и, подняв руки в победном крике, съехали в озеро.
— М-да, — глубокомысленно прокомментировал Лёня.
— Не ссы, Лёнь, — Муслим похлопал его по плечу. — Не пройдёт и трёх часов, тоже так будем орать.
Муслим и Леонид с камерами GoPro на голове. Вопрос, нужно ли потом будет показывать то, что они наснимают? И второй вопрос: а нужно ли самим смотреть? Может, лучше сразу всё стереть? Логично возникает третий вопрос: а может, лучше не бегать?
— …Антоха, ты зачем сюда пришёл?
— Я случайный здесь человек… Посмотрю немного на вас и уйду. Или пусть меня тащит Руслан! Он молодой…
— Фигу! Руслан из моей компании и потащит меня…
Народ шутил, балагурил, пытаясь сбросить нервное напряжение.
— Запоминайте, — кивнул я Анне на спортивного парня кавказкой наружности. — Молодой, красивый, спортивный… Это Руслан, на него вся надежда в нашем взводе. Он нас всех вытащит!
— Инструктор нашёлся! — крикнул кто-то.
Инструктор пришёл усталый, мокрый, взмыленный и, как выяснилось, голодный. Он только провёл взвод, и теперь у него на плечах висели мы, а он ещё не завтракал. «Главное, берегите себя», — изрёк он и ушёл к полевым кухням. Нам там, похоже, ничего не светило. Сейчас есть самоубийство, а к нашему возвращению обязательно всё сожрут.
— 808, приготовились!
Это мы! Сразу захотелось писать.
Пять, четыре, три, два, один, СТАРТ!
Первое препятствие в десяти метрах от старта — горка с канатами — прошли… Второе — мостик — прошли. Дальше препятствия совсем несложные: проползти под бронетранспортёром, забраться по канату до колокола, подняться на три контейнера, перебраться по ремённой сетке на другие, спуститься вниз… прошли! Но на седьмом всё началось… Огромная яма с грязной водой… да не с водой! с грязью! Яма разделена бревенчатыми стенами, и нужно попеременно перелезть их сверху (колючая проволока снизу) и подлезть снизу (колючая проволока сверху). Стен восемь, предпоследняя, под которую нужно подлезть снизу, имеет мизерный зазор с грязью, не окунуться с головой невозможно… Мы и «покрестились»…
На том препятствии мы потеряли товарища. Судорога икроножной мышцы вывела его из строя. Судороги — самые ожидаемые и безобидные спутники героев-планктонов.
После ямы с брёвнами мы пошли не столько мокрые, сколько грязные… А потом: сетки; стенки; болотные броды; бронетранспортёры, под ними ползали, они стреляли; высокие стенки, на них нужно было забираться по рукам и плечам товарищей; лесенки на стенку, прыжки с высоты двух с половиной метров. Я там так врезался ногами, что забеспокоился за целостность коленок, а Анну так вообще снимали на руках, и я заработал на лице синяк. У Ани замечательные кроссовки, которые пробежали 429 километров, и я с ними решил познакомиться поближе, перейти, так сказать, на ты. С самой Анной на ты мы перешли после болотного брода.
К четвёртому километру нас напоили. Пить никто не хотел, но рот прополоскали, а главное, омыли от грязи камеры GoPro.
И снова сетки, колючая проволока, подземные трубы, стенки, ямы, броды, горки с канатами. К пятому километру четыре взвода: 805, 807, 809, 808 — перемешались. В 806-м было много девушек, он отставал.
После пятого километра случилась первая серьёзная пробежка, километр восемьсот метров. Пробежали! И снова яма с водой. С холодной, ледяной, где они такую взяли в августе?! Глубина метра два с половиной, ноги дна не достают, перебирались по канату. Берега глинистые, скользкие, мерзкие. Выбирались все вместе, как и взбирались на высокие крутые горки со стальными укатанными стенками, вымазанными грязью.
К седьмому километру после колючей проволоки (под ней нужно было ползти в грязи) взводы объединились. 806-й нагнал, теперь и девчонок этого взвода тянули все вместе. Не стало своих и чужих. А после очередной ямы с брёвнами все перестали обращать внимание, кто и что говорит. Разговаривали преимущественно матом…
Тяжёлым испытанием оказались лужи с металлическими горками. На первую горку забраться сам я не смог. Никто не смог. Поперечные деревянные бруски были закреплены на стальных листах так… в общем, с воды руками не зацепишься, а и зацепишься, до следующих не дотянешься. Этот этап проходили только втроём. Сначала заталкивали наверх одного, к нему цепляли второго, по нему поднимался третий, а потом первый и третий затягивали второго. И таких переходов было семь! Работал весь взвод. Даже те, кто не смог забраться наверх, в луже страховали товарищей.
На этом этапе вдруг пропал Андрей Перов со своим товарищем… Их просто не стало… Исчезли!
После кошмара луж — снова альпинистские горки. У девушки из 806-го взвода случилась судорога, гнули ступню всем коллективом.
Девять километров.
У кроссовка нашего бойца отвалилась подошва. Он продолжал идти по трассе в одном.
К концу девятого случился длиннющий переход по узкой яме, снова наполненной жидкой грязью. Глубина переменная, дно забито брёвнами и шинами, идти можно, только «ощупывая впередиидущим товарищем». К этому моменту устали все, хоть и бодрились. Инструктор 806-го, симпатичная девушка с отличной фигурой, в обтягивающей майке и легинсах, решила подбодрить мужской коллектив героев. Вывалявшись в грязи, она выбралась на бруствер и устроила «грязные танцы». Мужики взвыли от нахлынувших чувств и рванули вперёд! (Кино, честное слово, кино!)
Канал с грязью прошли. Впереди триста метров бетонки и долгожданный понтон! Вот она, та самая последняя горка.
Канаты.
Девчонок наверх.
Муслим, Антон, Лёнька… Анна рядом! Анну за руку… И с горки в озеро!
Вода! Чистая вода! Берег, пробежка, прыжок, удар по колоколу — ВСЁ! Пройдено!
Нас встречали волонтёры, раздавая жетоны с надписью: «Гонка Героев». Встретил нас и Перов.
— Вы чего там так долго возились? — веселился Андрей.
И я взорвался! Ну, нельзя! Нельзя быть таким… Нельзя приводить свою женщину, а потом бросать её… Неправильно! Нехорошо!
Уезжали мы с Анной с гонок вместе, почти как родные. Теперь я знал, кто идёт с нами «третьей». Но по факту оказалось, второй… В октябре, когда выкупали тур на Килиманджаро, нас с Анной вдруг осталось двое, Андрей от поездки отказался. Денег нет, сказал он. Но у меня появилось стойкое ощущение, что мне скинули женщину с рук на руки. Как на «Гонках»…
Я думал поехать в Африку с кем-нибудь из опытных мужиков, с Ванькой или Котом. На крайний случай это мог бы быть и неопытный альпинист… Но хотя бы мужик! Да пусть хоть тот же Перов. Но с женщиной! В горы! Нет… не об этом мечтал я. Но человек предполагает… А наверху им лучше известно, им там всегда всё лучше известно.
Про горы Анна немного знала. Она — большой любитель горных лыж, к тому же читала мою историю восхождения на Эльбрус, тогда же и загорелась: забраться куда-нибудь повыше (по секрету, шёпотом: с Андреем). А тут ещё фильм «Эверест»!
Но, дамы и господа, это всё лишь смутные желания «забраться повыше». Иллюзии, так сказать… Фантазии… Реализация их — совсем другое дело. Сколько раз я слышал: «Я с вами!». Но в конце люди отказывались.
Анна не отказалась. Но чем ближе была дата отлёта в Танзанию, тем сильнее она нервничала… Нервничала, и всё же поехала! Андрей не поехал, а она поехала! «Настоящий мужик» — Холодова!
Кстати, Анна — бабушка. У неё замечательный внук. А я дедушка. У меня — замечательная внучка. Собрались в горы бабушка с дедушкой… И Соня дедушку отпустила. С бабушкой. Святая у меня Сонька! Свя-та-я!
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Проснулись в 7:00.
Завтрак в 8:00. К завтраку спустились уже одетые на восхождение. Трекинговые брюки, трекинговые ботинки, рубашки и майки с длинными рукавами, солнцезащитные очки. У Анны кепи с пологом, у меня шляпа. На шее у меня платок от тёщи, я к нему ещё с Эльбруса привык, в некотором роде талисман.
В половине девятого во двор гостиницы въехал микроавтобус с десятком чёрных парней. Из кабины выпрыгнул невысокого роста, коренастый, жилистый, подвижный, как ящерица, африканец. Не раздумывая, он бойко вошёл в гостиницу. Я сопроводил его взглядом.
— Думаешь, за нами? — Анна допивала кофе. Мы опять завтракали на лужайке перед гостиницей.
— Сейчас узнаем…
Если за нами, рано или поздно услышим свои фамилии.
Парень вышел, стал озираться, а потом взялся звонить с мобильного. «Холодоф», — услышал я.
— За нами… — Я поднялся и направился к африканцу.
— Холодоф? — встретил он меня. Глаза его выдавали примесь монголоидной крови, танзанийцы сильно перемешаны. Интересный парень.
Я представился и, развернувшись вполоборота к моей спутнице, представил и её:
— Анна Холодова.
— Александ;р — ваш гид.
Александ;р, значит… Вот так, с ударением на последний слог, значит… Неожиданно для африканца, неожиданно. Для меня неожиданно. Глупые стереотипы. Надо изживать.
— Рад… Александер, — я пожал руку. — Там наши вещи, наверху… Едем в офис?
— Йес, — и он затараторил по-английски.
Я, конечно, говорю на английском, на таком… специфичном: «твоя — моя не понимай». Но, помнится, бывало даже «переводчиком» работал на Эльбрусе. Да. А ведь придётся целую неделю общаться… Я пожал плечами и вздохнул. Александер секунду смотрел на меня, всё понял и махнул парням: «Загружай!».
В офисе мы оставили ненужные нам при восхождении вещи, документы и нужные — как позже выяснится — деньги. Сергей, уже зная о моих сложностях с питанием, объяснял Александеру, что для меня готовить. Александер кивал и писал в записной книжке, а потом повернулся ко мне:
— Варёная курица и рис тебе хорошо?
Я только руками развёл… Он ещё спрашивает! Я готовился к жаренной на костре антилопе и перчёной слонятине… А тут — варёная курица, да ещё с рисом!
— А тебя, Энн?
Анна кивнула. Мы с ней обсуждали этот вопрос. «Я всеядная», — декларировала она, но при этом поморщилась.
— С едой решили, — Александер сложил записную книжку в карман и ушёл командовать загрузкой.
— А не многовато с нами народа будет? — осторожно поинтересовался я, разглядывая в окно, как чёрные парни грузят мешки, баулы, газовые баллоны, канистры с водой.
— Одиннадцать человек…
— Сколько?!!
— Два гида, повар, официант и семь носильщиков… — Сергей смотрел на нас с вызовом, типа: «А что?».
— Класс! Картина: «Белые господа вышли на прогулку в горы»…
— Тут по-другому нельзя. Требования администрации парка, и… — помолчав, Сергей добавил: — Они здесь так решают вопросы занятости населения. Тут работать негде…
Правила, значит, правила.
— Все пойдут прямо с нами?
— Только двое. Алекс и его помощник. Остальные пойдут сами. Алекс! — выкрикнул в дверь Сергей, — представь помощника.
Старший гид привёл невысокого худощавого африканца. Толстых на такой работе, понятное дело, не бывает.
— Юма, — улыбнулся помощник. — Пошли?
Последнее слово он произнёс по-русски и почти без акцента. Здорово! И имя у него правильное — африканское!
Въезд в стартовый лагерь Маранга, высота 1890, охранялся вооружёнными людьми. В Танзании с восхождениями всё по-серьёзному. Маранга-раут до сих пор известен как «Кока-кола-раут». В первые годы массового туризма на Килиманджаро маршрут буквально за пару лет завалили пустыми пластиковыми бутылками из-под «Кока-колы» чуть не по щиколотку. Бутылки убрали, но на гору с пластиком не допускают под страхом немедленного исключения из восходителей. Как с жвачкой в Сингапуре.
Кстати говоря, Маранга-раут не единственный маршрут на вершину, есть ещё как минимум пять, отличаются сложностью и длительностью подъёма, но все они палаточные. Только у Маранги стационарные базы, с домиками, туалетами и столовыми.
Баз у Маранги три:
Мандара-Хат, высота 2720;
Хоромбо-Хат, 3720. Крупная «узловая» база, от неё, по сути, начинается восхождение, в неё же возвращаются с Горы, там и передержка для тех, кто взял лишний день для дополнительной акклиматизации, как, например, мы;
и высокогорный штурмовой лагерь Кибо-Хат, 4720.
На всё про всё, с Горой и обратно, у нас шесть дней. Ходят и за пять.
Пока выгружались, Александер умчался оформлять разрешения, пропуска, пермиты, уведомления и прочую бумажную чепуху, в Танзании тоже любят бумажки. Временами возвращался, качал головой, цокал, чертыхался про бюрократию и, утерев пот, снова убегал. Погода в Маранге жаркая, несмотря на почти двухкилометровую высоту. Экваториальный лес, однако! Через него нам сейчас предстоит топать восемь километров. По расчёту администрации это порядка трёх часов ходу, о чём и уведомляют деревянные таблички-баннеры. Восемь за три. Долго? Долго! Но на Килиманджаро нет акклиматизации в привычном понимании, когда восходители идут челноком: «повыше поднимешься — пониже поспишь» и где ежедневно набирается высота не более пятисот метров. На Килиманджаро акклиматизация достигается медленным подъёмом. Ме-э-э-э-дленным, ме-э-э-э-дленным. «Поле-поле», — не уставая, раз за разом будут повторять наши чёрные гиды, «тише-тише» — «не торопись».
Наконец бумаги оформили, портеры с грузом ушли, и Юма пришёл за нами.
— Пошли!
— Откуда знаешь слово, Юма? — я пристраивал палку к руке, изменяя длину лямки. — Часто водил русских?
— Часто. Но была группа, там всё время повторяли его.
— Тогда тебе ещё одно, — мы уже начали подъём, — у нас в России есть народ татары…
— Та-та-ры?
— Да. У них есть слово айда.
— Ай-да?
— Да. Коротко и ясно. Означает то же, что и пошли. Мы часто им пользуемся.
— Ай-да! — кивнул улыбнувшись Юма, и мы вошли в дождливый лес, и я сразу пожалел, что надел солнцезащитные очки, мог бы обойтись обыкновенными «хамелеонами».
Лес густой, внизу полумрак. Анна шла без очков, я очки снять не мог, у меня с диоптриями, без очков не увижу, что под ногами. А под ногами толстенные корни. А наверху густая листва. А за листьями обезьяны, иногда мы их даже вроде бы видели, но близко они так и не подошли. В целом тропа лёгкая, дыхание не сбивала, и мы, как могли, знакомились с нашими гидами.
Оба парня с побережья. Обоим по тридцать. Окончили университет, но не найдя работу по специальности, устроились гидами в русскую компанию. Живут, в общем, неплохо, но с нетерпением ждут перемен, мы тоже их когда-то ждали, помнится, даже песни пели… В Танзании недавно избрали нового президента, и теперь все надеются, что он возьмёт да и победит коррупцию, этого неубиенного трёхголового Змея Горыныча. Да, только голов у него, кажется, больше трёх… Пока срубишь первые две, на их месте вырастают ещё четыре. Понятно, с кем боролся Геракл… С коррупцией! И ещё мы с удивлением узнали: парни неплохо осведомлены о России. Знают о Путине, отзывались о нем как о сильном лидере. Везде про ВВП знают! Везде! Знают и о Сергее Лаврове, и о Шойгу. Хвалили российскую армию. Интересовались Сирией и Украиной. Неожиданно (честное слово, я их к этому не толкал!) подвели итог — во всем виновата Америка! Такая политическая география получилась…
Болтали-болтали и дошли до пункта приёма пищи.
Пункты расположены по всему маршруту: стол, скамейки и… невдалеке туалеты. «Не трассируете свой маршрут», — написано возле туалетов, и это понятно… Тридцать тысяч туристов в год, что будет с тропой, если не придерживаться элементарных правил?
На перекус варёная (уже варёная!) курица, сандвичи и наш собственный чай, мы его сделали ещё в гостинице. Десять минут работы челюстями, посещение отхожего места и — айда!
К четырём вошли в Мандару. 2720. Прямо возле базы лес перекинулся из экваториального в лес средней полосы. Заметно похолодало, мы надели флиски и свитера. Потоптались на ресепшене, прошли регистрацию и заселение. Нам достался двухместный скворечник — строение вроде деревянной палатки на сваях. Сменили влажные рубашки и майки, переоделись, а тут раз! — принесли тёплую воду для умывания. Тёплая вода… Какое счастье. Воду будут приносить всегда! Два раза в день. Утром и в конце маршрута. С удовольствием ополоснув лица, пошли изучать базу.
На площади, равной площади футбольного поля, как у эльбрусской «Гара-Баши», разместились: столовая, десяток домиков-скворечников и туалет. Туалеты нас будут удивлять и восхищать на протяжении всего подъёма. Чистота, чистота и ещё раз чистота, вот что такое туалеты на маршруте Маранга-раут! Я и в городе такого не видел.
Пока изучали туалеты, домики, читали надписи на них — люди с незапамятных времен пишут и рисуют на стенах, — не заметили, как пришло время ужина. А после ужина, не поверите… Медосмотр! Да-да! «Доктор Килиманджаро», он же Александер, он же Алекс, он же наш главный гид, каждый вечер и каждое утро будет приходить: измерять пульс; насыщенность крови кислородом, для этого у него какой-то хитрый прибор, который надевался на палец; чистоту дыхания, нет ли хрипов, которые могут свидетельствовать о начале отёка лёгких, для этого Доктор будет ежедневно прослушивать нас стетоскопом; учитывать субъективную оценку состояния; интересоваться: принимаем ли мы диакарб — средство, предотвращающее отёк головного мозга на высоте, — сколько, когда. Настоящий медосмотр! В первый вечер по всем параметрам мы с Анной оказались в пределах нормы. Ура!
После медосмотра принесли горячие грелки, обшитые плюшем, их тоже будут приносить каждую ночь, обозначили план на утро: подъём в 6:30, завтрак в 7:00, выход в 7:30; и пожелали спокойной ночи.
Спать не хотелось. Нервная система перевозбудилась, и чтобы как-то расслабить её, я принялся рассказывать Анне про брата. Как мы с ним на Севере жили. Как работали. Как он умер. Как говорил: «Береги скафандр!». Была у брата завиральная теория, по которой наши тела — это «выданные» нам для проживания в материальном мире «скафандры». «Скафандры» те казённые, их надо беречь. Не стал я только рассказывать, при каких обстоятельствах услышал от него это… И, сменив тему, стал рассказывать про Эльбрус, и уже совсем было собрался рассказать о встрече с братом на Седловине, как услышал ровное сопение. Анна крепко спала. Ну вот! А говорила, бессонница. За стенами домика о чём-то горестном надрывно кричала африканская птица. Я вздохнул и перевернулся в спальнике на другой бок. Уснёшь тут… ага… как же…
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Поднялись в половине седьмого. Позавтракали в семь, но на тропу вышли только в восемь. Как обычно, пока то, пока сё… Прокопались. Лучше было бы, конечно, уйти пораньше, вперёд от остальных групп, и никому не мешать, но, с другой стороны, и групп немного.
По результатам утреннего медосмотра у меня высокий пульс. Почему? Хороший вопрос. А у Анны пульс — как секундная стрелка. Тут как раз удивляться нечему, Анна — марафонец. В сентябре 15-го в Москве бегала полумарафон. Двадцать километров. Это вам… не «Гонки Героев».
Минут через пятнадцать после выхода выбрались из леса. Теперь вокруг нас простиралась альпийская степь-саванна с редкими кривыми деревцами, горным вереском и цветущими протеями. А на горизонте появился Он, но, увы, не с такой снежной шапкой, какую мы привыкли видеть на классических фотографиях Килиманджаро, а с куда меньшей. «Снега Килиманджаро» скоро станут такой же легендой, как хороший клёв на Волге. Странно, но уменьшение снегов Килиманджаро напрямую не связывают с глобальным потеплением, как это делают сегодня по любому поводу. На Гору уже более ста пятидесяти лет выпадает меньше осадков, чем требуется вулкану для приличной шапки из снега и льда. Может случиться, лет через двадцать на вершине совсем не останется глетчеров. Жаль. «Шапка» — красиво. Особенно когда гора… Нет, не гора… Когда вулкан… Нет, не… Так. Пора определиться с названиями.
Килиманджаро — вулкан с тремя вершинами-кальдерами. Западная, самая низкая вершина — Шира, 3692 метра. Восточная, ощерившаяся крутыми скалами, — Мавензи, 5150. Она нас будет сопровождать повсюду. И центральная, куда идём мы, — Кибо, высшая точка — пик Ухуру, 5895 метров.
Ширы с нашей трассы не видно, справа — Мавензи, впереди — Кибо. Снежная шапка на Кибо. И это красиво! Особенно если лучи восходящего или заходящего солнца подсвечивают её. С солнцем вообще всё красиво, а уже второй день стояла дивная погода: тепло, солнечно, сухо, безветренно. Александер всё удивлялся. «Смотри, Юма, — говорил он, — какие хорошие русские нам достались, даже погода понимает». Я рассказал анекдот про бабье лето («Какие бабы — такое лето»). Парни долго смеялись, юмор у человеков у всех одинаковый, хоть ты белый, хоть чёрный, хоть зелёный в крапинку.
Над нами солнце, впереди Кибо со снежной шапкой, а под ногами дорога, выложенная крупным жёлтым булыжником. Я поинтересовался, специально ли мостили? Старший гид объяснил сезонами дождей, коих тут два: большой — с апреля по июнь, и малый — с ноября по декабрь. В это время на склоны горы выливается более ста пятидесяти миллиметров осадков в месяц. Для сравнения — в Москве в самый дождливый месяц июль выпадает не более девяноста. Тропические дожди и промывают тропу, на которую… всё-таки сносят камни.
Пока изучал дорогу под ногами и слушал рассказ про неё, Юма, который шёл впереди, стал напевать. Я нагнал и прислушался:
— О чём поёшь, Юма?
— О Килиманджаро, — улыбнулся он белоснежной улыбкой и громко пропел куплет из «Килиманджаро сонг», завершив жизнеутверждающим: — Акуна ма-та-та!!!
Мы с Анной переглянулись и, решив не ударить в грязь лицом, спели: «Мы в город Изумрудный идём дорогой трудной…». Дорога из жёлтого камня навеяла. Парням с африканского континента стоило только напеть, они тут же подхватили. Напевный народ эти чернокожие африканцы, музыкальный, добрый и хороший. И вообще, всё хорошо, Господи! Хорошо-то как! И погода… И дорога… И люди… И… Кажется, началась эйфория горняшки, как бы совсем не сбрендить…
А люди по дороге встречались часто: гиды, носильщики, туристы. И все друг друга приветствовали: «Джамбо!». Там принято всегда приветствовать друг друга, на суахили ли, на английском ли, или даже вот как мы, на русском: «Привет!». А час спустя встретили нашу туристку. В гордом одиночестве в красной олимпийской куртке с надписью «RUSSIA» она вышагивала, мерно переставляя палки.
— О, — обрадовалась Анна. — Наши идут!
«Нашей» было за шестьдесят, и была она из Санкт-Петербурга. Не поднялась она на вершину, но дошла до Кибо-Хат (4720), и для неё — это замечательный результат! И выглядела она — замечательно. Бодра, весела, оптимистична. Батарейка «Энерджайзер», а не бабушка шестидесяти лет. Сама заряжена и других заряжает. «Я с детства мечтала подняться на Килиманджаро…» Берите пример, господа!
А спустя ещё полчаса нам попалась большая группа приветливых англосаксов (и такие бывают).
— Привет!
— Привет! Привет! Привет!
— Вам удалось?
— Да! Это было круто, но реально тяжело и реально холодно…
— Поздравляем!
— Спасибо! У вас тоже всё получится!
— Пока мы не сильно уверены…
— Ничего. Мы тоже боялись. Главное, хорошо спать, хорошо есть, много пить воды и идти совсем-совсем медленно. «Поле-поле»…
— Простой рецепт…
— Да! У нас получилось, и у вас получится. Успеха вам!
Примитивный перевод, но так и говорили, словарный запас маловат. «Твоя-моя… Их бин больной».
— Good sleep (Хорошо спать) … — ворчала Анна, она всё ещё верила, что у неё бессонница.
— Прорвёмся! — успокаивал я.
Юма, видя терзания Анны, тоже решил поддержать клиентку:
— Don’t worry, Anny, everything will be OK!
— Юма, помнишь, я тебе рассказывал про народ, который живёт в России?
— Та-та-ры?
— Да. У них OK — это якши!
— Якши?
— Да…
— Хорошее слово — якши! Айда?
— Айда…
Через три часа сделали остановку на ланч. Наши портеры, повар и официант, обогнав нас, на газовой горелке приготовили простенький суп из кусочков курицы и то ли сельдерея, то ли салата айсберга. Просто, вкусно, питательно. Перекусили и дальше пошли. А шли уже выше 3500 — вровень с облаками. Чувствительно похолодало. Деревья исчезли, появились эндемики Килиманджаро. Лобелия с высоченными шишкоподобными цветками. Гигантская пятиметровая дендросенеция (древовидный крестовик, и скажите спасибо, что не написал латынью). Животных почти не видели, только изредка на край тропы выбегали мелкие чёрно-бронзовые ящерки, и тут же снова исчезали в траве. Окружающий пейзаж принимал инопланетный облик, разряжённый воздух терял запахи, значит, мы действительно высоко. Дышать стало тяжелее. Мы перестали разговаривать. А до этого о чём только не переговорили: и о горах, и об эволюции, и о книгах (Анна оказалась завзятым книгочеем! надо же), а то взялись объяснять особенности некоторых русских идиоматических оборотов нашим уважаемым гидам — русские туристы научили их не только слову «пошли», но и обозначили некоторые направления.
К пятому часу пути стали видны антенны Хоромбо-Хат. Всё! Главная высокогорная база Килиманджаро. 3720. На площадке у обрыва размером сто на сто: две столовые, два больших туалета, несколько бараков для носильщиков и обслуживающего персонала и пара десятков домиков-скворечников. Скворечников, честное слово, скворечников! От домика только крыша, а стены, двери и пол со щелями в палец толщиной, и если ветер, то стены домика ему не помеха. Скворечники четырёхместные, в один такой к двум шведам запихали и нас. Шведские туристы почему-то не обрадовались. Впрочем, мы тоже. Особенно Анна… Ко мне-то она вроде уже стала привыкать, а тут чужие мужики!
Неуклюже копошась на четырёх квадратных метрах, мы пытались устроиться. При этом Анна меня всё время дёргала: «Скажи им, что я хочу переодеться, пусть выйдут…» — «Сейчас, только запихну рюкзак… — я пытался разместить свой большой рюкзак. — Куда же его, заразу? Would you… а, нет! Could you… А чёрт… Еxcuse me!» Четыре человека, четыре больших рюкзака, четыре малых рюкзака, возможно, могут временно разместиться на четырёх квадратных метрах, но тогда всем лучше летать, а то обязательно кто-нибудь кому-нибудь отдавит ногу или, ещё того хуже, руку — три лежанки на полу, и только четвёртая приподнята на второй ярус. «Скажи им, что я хочу переодеться!!!» — «Щас!!!»
Слава Богу, вернулся Юма и переселил нас в другой, отдельный домик. И уже через десять минут мы довольные, но ещё не переодетые — чай стынет, сидели в столовой и с наслаждением пили душистый танзанийский чай с джемом, жареным арахисом и воздушной кукурузой.
В столовую Александер привёл симпатичного молодого африканца и представил:
— Наш повар… Эдвард!
— Эдик! — Анна живо переиначила кока на русский лад. — Чем ты, Эдик, будешь нас кормить на ужин?
— Боржч! — Эдвард заулыбался всеми сорока восемью зубами, блестящими, как жемчуг.
— Чем?!! — не поверили мы.
— Боржч. Вы же русские, и я вам приготовлю боржч!
Всё-таки только чёрные умеют говорить и при этом широко улыбаться…
— Представляешь, они нам борщ приготовят! — восхищался я, копаясь в своём большом вещевом рюкзаке, нужно и переодеться, и переобуться. — Какая забота! Кому расскажешь, не поверят.
— Ты как себя чувствуешь? — Анна обнюхивала свою майку, брезгливо морщась, тринадцать километров по горам, это, скажу я вам… — Я тут в туалет поднялась по тропинке и чуть не сдохла…
— Чего же ты хотела?.. 3720!
— Ничего я не хотела! Меня это беспокоит. Я давно нигде не сдыхала. А как будет на 5895? А? — она сунула майку в пакет для грязного белья. — Помыться бы…
— У меня только лёгкая головная боль. «Лёгкая и ажурная…» Бред какой! В общем, болит, но не сильно. Помыться, говоришь…
Помыться — проблема. Но я сэкономил тёплой воды и отдал Анне. Женщинам больше нашего нужна горячая вода… Интересно, как ощущали себя девчонки из Тольятти на Эльбрусе, живя в палатках целую неделю?
Вечером до заката гуляли по базе. Акклиматизировались. Фотографировали. Красота же кругом! Всё-таки горы не из этой реальности, не из нашей. В нашей всё обыденно: серый асфальт, серые многоэтажки, серый смог, толпы хмурых, невзрачных и серых людей… А горы… Горы — это горы! (А море — это море! Волга — это Волга. А небо… И всё же, горы — это горы!)
Пока гуляли, познакомились с чёрным парнем, он самостоятельно изучал русский и потому сильно обрадовался нам. А как же! Такая оказия приключилась, бесплатно попрактиковаться.
Голову у меня вроде отпустило, но у обоих была сильная одышка, особенно если идти вверх.
Закат случился быстро, как обычно в горах, и тут же стемнело. Добравшись на ощупь до столовой, повстречали там наших русских девчонок, они два часа как вернулись с вершины. Уставшие, с тёмными кругами под глазами, в целом они чувствовали себя неплохо, шумели, веселились и были счастливы. «В Непал, теперь снова в Непал!» — кричали они. Мы порадовались вместе с ними.
На ужин действительно принесли борщ. Вполне себе такой приличный борщ. Вкусный! Сметаны не хватало.
Вот, чёрт побери! В Африке, за экватором, на высоте 3720 вкусный борщ… То ли снится, то ли от высоты коллективные галлюцинации… Но Анну уже накрыло горняшкой, и аппетит у неё пропал напрочь. А я пока ел и нахваливал.
— …Борщ! Кому расскажешь, не поверят. Холодова, ты умеешь готовить борщ?
После ужина, дожидаясь медосмотра и ковыряя зубочисткой в зубе, я тормошил зеленеющую на глазах Анну, горняшку нужно переживать активно.
— Молчишь?
— Палыч, отвали! Не могу я про еду…
— Да ладно. Стошнит — полегчает… И вообще, тебя от горняшки тошнит, а меня на разговор тянет… Терпи. Варил я как-то борщ в Киеве… Мы в 84-м летом с Софико летали туда. И как-то в один из вечеров в качестве главного праздничного блюда я придумал борщ! По ресторанам особо не ходили… И не особо тоже не ходили… Студенты… Денег нет. Пошёл я, значит, на рынок, купил свинины с костью. Настоящий украинский борщ нужно варить только из свинины. Свежей капусты взял, свёклы, картошки, лука, чеснока, красного болгарского перца, пару здоровенных, вот таких! сочных помидоров и кучу зелени. Сметаны, кстати, тоже взял. И сала! Да-а-а-а…
Мясо на борщ варится часа полтора, не больше. Свинина же. Пока варится мясо, готовишь зажарку. Свёклу режешь соломкой и на сковородке с разогретым растительным маслицем слегка обжариваешь. Потом добавляешь морковки. Ещё обжариваешь и заливаешь несколькими ложками бульона, накрываешь крышкой и тушишь на медленном огне.
Пока варится мясо и тушится свёкла с морковью, чистишь картошку. Картошка должна быть обязательно старая. Новая в борщ не пойдёт. Не то! Режешь молодую капусту, картошку. Чистишь лук. Тем временем жидкость из зажарки уже выкипает, и добавляешь лук. Внимательно следишь, чтобы лук не подгорел. Тут не дай Бог! Когда лук слегка обжарится, добавляешь чищенных и нарезанных помидоров… Один помидор! Если он нормальный, если крупный, то один. Я взял крупных. Столовую, а можно две столовых ложки сахара, сахаром борщ не испортишь. Опять накрываешь крышкой и оставляешь тушиться.
Не спишь ещё, Холодова? Спишь? Ну, спи-спи…
Зажарка в борще главное! Мясо и зажарка. Пока зажарка тушится, мясо уже сварилось. Достаём, отделяем от костей, и чистое мясо отправляем обратно в бульон. Добавляем картошку и варим минут двадцать. Кстати, картошку можно не резать, а варить целиком, тогда её нужно положить в бульон раньше. Когда картошка сварится, растолочь её и вернуть в бульон, добавив капусту. А зажарка тем временем опять выкипела и к ней можно добавить пару столовых ложек томатной пасты. И, помешивая, обжариваем всё вместе.
Когда зажарка готова, капуста уже сварилась… нужно быстро всё заложить: зажарку, резаный красный перец, давленый чеснок, перец горошком, соль по вкусу, и оставить кипеть ещё минут десять.
И всё! Борщ почти готов! В последний момент высыпаем рубленую зелень, кладём лавровый лист, ещё чуть ждём… и отключаем, не дав борщу закипеть.
Пока борщ настаивается… пока он доходит… готовим стол. Достаём сметану из холодильника, накладываем в розетки. Достаём и нарезаем замерзшее сало (тонко так нарезаем! на один укус!). Из морозилки достаём бутылку водки. Она сразу покрывается испариной… Открываем. Водка должна подышать. Пока водка дышит, разливаем по тарелкам борщ, добавляем сметаны, рубленой зелени, чёрного перца. Борщ остывает… Наливаем в рюмки ледяную водочку, говорим добрые слова, пару минут говорим, не больше, чтобы водка не согрелась и борщ остыл ровно настолько, чтобы не обжечься. Выпиваем в один залп, занюхиваем корочкой чёрного хлеба, закусываем ма-а-а-аленьким кусочком сала и тут же! практически не пережёвывая сало, — первую ложку борща! И вторую… И третью. И… наливаем вторую…
— Ты же не пьёшь, Палыч…
— Не пью! Но тогда, в Киеве, пил. Молодой был, здоровый. Перебила ты меня… Отдыхай, я тоже, может, покемарю, пока наши доктора не пришли.
Ближе к девяти, после очередного медосмотра, мы окончательно устроились спать. На ночь Анна вдруг затеяла расспрашивать меня про «скафандры». Оказывается, вчера она что-то услышала и теперь взялась со мной спорить. Видите ли, не нравится ей идея казённости «скафандра»! Видите ли, «скафандр» нам выдаётся в полную, личную собственность, и человек сам имеет полное право делать с ним всё! абсолютно всё, всё, что угодно! И… И… и спор снова неожиданно угас. Анна уснула на полуслове.
Не спит, да?.. Не спит и не спит… Как возьмётся не спать и… А в общем, интересная она. Книжки читает. Вот кто сегодня читает книги? А она читает… Жить, говорит, без книг не могу… Идея «скафандра» её заинтересовала… Горняшка вот только долбит её… Даже борщ не ела.
Борщ. Парни нам приготовили борщ, хотя портерам явно не хватает еды. В первый день мы возмутились, зачем столько наготовили? Мы же столько не съедим! Но уже на следующий день поняли — всё, что мы не доедаем, съедают портеры. Анекдот из детства неожиданно обрёл смысл. «Говорят, в Африке недоедают. Всё, что они не доедают, — просим присылать нам». Так вот, Африке до сих пор недоедают, представляете? Такой странный мир в двадцать первом веке…
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Проснулся в шесть, собрался в туалет и прихватил с собой фотоаппарат. Народная мудрость гласит: «Хочешь сделать эксклюзивный кадр, без фотоаппарата никуда не выходи». Про туалет в мудрости нет ни слова, и я решил: место — не помеха для эксклюзивных кадров. Да-да-да! Выходишь, а тут он, кадр эксклюзивный… Сам пришёл.
На востоке уже занималась заря, то близился восход. Скорее бы, а то холодно… Африка у них…
Я пощёлкал фотоаппаратом на восток, обошёл домик и встал как вкопанный. На Килиманджаро, нет, правильно сказать, на Кибо, накрыв вершину «ладонью», лежало облако. Вот так-так! А как же восходители? В облаке? В тумане? «Ё-о-о-о-ожик…» Нам бы так не свезло… А то посмотрим на Африку с высоты шести километров…
— Как снаружи? — поинтересовалась Аня из спальника, когда я вернулся.
— Облако на Кибо… Накрыло, как ладонью! Представляешь? Иди, глянь.
— Мутит меня, Палыч… «Скафандр» мой мутит…
— Здрасьте-приехали! Утро же. Ночь прошла… Должно было полегчать…
— Полегчает… Наверное. И ещё он… бр-р-р-р… грязный…
— Кто?
— «Скафандр»! — и она застонала…
Аня — человек тренированный, но иногда в горах, как это ни странно, — и это совсем нехорошо — у тренированных людей акклиматизация затягивается. Организм у них до последнего верит: все мучения, все издевательства — просто интенсивная тренировка, и не запускает механизм горной адаптации… Ой как не хочется, чтобы у нас такое было… Времени и так в обрез. Хорошо ещё, сегодня день для акклиматизации. Сходим к Zebra Rock — два километра туда, два обратно — потом отдыхать. Глядишь, всё и наладится. Тьфу-тьфу-тьфу…
В дверь постучали, я выглянул, принесли воду.
— Слышь, Холодова, пошли мыть твой «скафандр»…
— Как ты это себе представляешь? — Анна выбралась из спальника.
— Уйдём к реке, ты разденешься, а я оболью тебя всей водой, и твоей, и моей.
С минуту Холодова сидела, напряжённо обдумывая моё «нескромное» предложение, но потом желание хоть сколько-нибудь очистить тело пересилило морально-этические табу, и она кивнула:
— Айда!
Но на завтрак Аня всё равно ничего не съела…
На тропу вышли в обуви для восхождения. Проверить, как она на длинных переходах? И ещё решили опробовать поилку, плоскую тонкостенную резиновую грушу, которая упаковывалась в рюкзак, имела резиновый же шланг и, понятное дело, воняла резиной. Мы собирались из неё пить на восхождении. Подарок Кота.
На акклиматизацию Александер и Юма взяли с собой парня из портеров, на всякий случай или, может быть, потому что у меня опять некстати зашкаливал пульс.
Тропа на Зебру — это тропа в сторону Мавензи. Пока шли к Скалам, островерхая Мавензи всё время маячила перед глазами. На неё тоже ходят восходители, но только профессионалы и со специальным снаряжением. Добрались к Зебре чуть больше чем за час. По дороге временами накрывали облака, превращая всё вокруг в густое молоко, но в целом погода вела себя вполне прилично. Александер как мантру повторял про русских туристов и погоду. На скалах встретили ещё одну группу, пять скандинавов. Они ползали по огромным камням и фотографировались. Конечно, на такой-то красоте!
Скалы Зебры — уникальное природное явление, выходы белых кварцевых пород, по которым сотни лет — со времён последнего извержения — стекают тонкие струйки воды, насыщенной чёрным оксидом железа, они и сформировали на вертикальной поверхности скал полосатый, как шкура зебры, рисунок. Красиво и аутентично для Африки.
Мы тоже устроили фотосессию, а потом Александер предложил подняться выше, тысяч до четырёх, и посидеть там минут сорок-пятьдесят. Для лучшей, так сказать, акклиматизации. Я глянул на Аню, она кивнула. Вроде, на переходе ей полегчало, не зря говорят, горную болезнь надо переживать активно, и лучше в движении.
Через полчаса мы уже сидели на вершине Зибра Рок, разглядывая седловину между Кибо, Мавензи и безымянным холмом. По седловине тянулась жёлтая дорога к высокогорной базе Кибо-Хат — последнему форпосту перед штурмом вершины. По дороге туда-сюда сновали люди: туда портеры с грузами — восходители ушли раньше, оттуда портеры с большими рюкзаками и те, кто сегодня ночью на штурм не пошёл; те, кто штурмует, обратно пойдут позже, часов в двенадцать.
Пока сидели, разлили термос с чаем и поделили шоколадку. А я взялся фотографировать всё подряд: скандинавов, гидов, Аню, Мавензи, дорогу, всё время отвлекаясь на какую-то небольшую серую птичку, которая сновала между нами и камнями, причём стоило мне на неё навести объектив, она тут же исчезала.
Вот, скажите, чего это все животные так боятся фотографироваться? Мой кот, стоит только на него навести объектив, тут же находит дела и считает за благо свалить куда подальше. Может, правы представители диких племён, которые считают: сделал фотографию — забрал душу! Предрассудки же! Но скотина-то от объектива прячется…
На обратном пути нагнали группу женщин в сари и кроссовках.
— Индусы?
Александер пожал плечами.
— Where are you from?
— Kenia!
Кения, а почему выглядим как индуски? Хотя… Что Кения, что Танзания — смешение народов, языков, обычаев и нравов.
Кстати, о смешении языков.
Государственный язык Кении и Танзании — суахили, и это как бы и не язык вовсе. Это такой восточноафриканский эсперанто. Возник из слияния арабского, индийского и коренных африканских диалектов. Но с другой стороны, английский тоже на семьдесят процентов состоит из заимствованных слов. Интересно, есть ли статистика по русскому языку?
Вернувшись на базу, мы озадачились подзарядкой гаджетов. У Ани телефон почти сдох. Связь, кстати, в Хоромбо есть, я даже звонил Софико, переволновался: она не отвечала на мои эсэмэски — я тут в Африке мёрзну, а она на эсэмэски не отвечает. Фотоаппарат у Ани тоже кончался. Да и у моей Sony Alpha осталось около тридцати процентов заряда. А ещё целый день завтра, а потом штурм… Но розеток в скворечниках нет, освещение — светодиодное от аккумуляторов. Днём от солнечных батарей заряжаются, ночью светят. Зарядить гаджеты можно было только в радиорубке. Откуда там электричество для зарядки, мне неведомо. Генераторов я не слышал, солнечные батареи есть, но это сколько же их надо, чтобы обеспечить работу радиорубки, прожекторов на антеннах и ещё зарядку девайсов? Однако зарядить брались… по пяти долларов за девайс! Вот когда недобрым словом мы помянули Сергея. Это же он нам посоветовал оставить все деньги в сейфе «Альтезы»! Насилу сговорившись с хозяином радиорубки за двадцать долларов «потом» (мы Александеру отдадим деньги по возвращении, а он занесёт с оказией), оставили чёрному радисту всю свою аппаратуру. Была мысль: разводят нас, но всё равно проверить не могли. На суахили, как и большинство жителей России, мы ни бум-бум. Не знаем мы и индийского. И арабского тоже не знаем. А уж африканских диалектов подавно! Татарский немного и ещё английский чуть-чуть. В общем, те ещё… полиглоты. А значит, по пять долларов за девайс!
Оставшись без фотоаппаратов и совершив героическую попытку пообедать — чуть-чуть похлебали супчика, мы послонялись без дела и совсем было собрались завалиться спать, как тут нам окончательно испортили настроение. С горы вернулись русские парни и рассказали: этой ночью на восхождении на высоте 5200 умер американец… Шёл-шёл… и не дошёл… А, наверное, как мы — готовился, мечтал… Хотя, если рассудить философски, «так лучше, чем от водки и от простуд»… Но тот же автор утверждал: «К богу в гости не бывает опозданий», а уж он-то про это знал не понаслышке. Американец не торопился… но успел.
Из-за переживаний ужин прошёл совсем без оптимизма… У некоторых так и вовсе пропал аппетит, которого и без того не было. Более того, некоторые капризничали и хотели жареной говядины с картошкой… А где же в горах их взять-то? На 3720-то? Тут всё полуготовое. Даже вода на такой высоте кипит при 88 градусах. Варится и жарится всё подолгу, поэтому — только разогревать готовое. Но для Анны наши парни расстарались и таки принесли какую-то говядину… Но и её наша принцесса есть отказалась… Совсем хреново!
Медосмотр, однако, не соглашался с нашими выводами и демонстрировал неплохие объективные показатели. Доктор Килиманджаро уверял: кислород в норме, сердце в норме, лёгкие… в общем, всё в норме, всё хорошо, всё замечательно! Мы думали по-другому. И Анна нервничала, а я пытался притворяться спокойным, но получалось плохо. Смущало, что времени для акклиматизации, даже с учётом сегодняшнего дня, откровенно мало. Прям-таки совсем!
Собрав рюкзаки, приготовив снаряжение на завтрашний переход, получив грелки, мы забрались в спальники и молча отрубились…
ВАНЬКА И КОТ
На Килиманджаро меня напутствовали оба моих учителя: и Ванька, и Кот.
— Палыч, ты близко ко мне не садись, у меня скандинавская трёхдневная рвотная болезнь… — заботливо предупредил меня Ванька в аэроэкспрессе на Шереметьево, когда за две недели до моей экспедиции в Танзанию я поехал его провожать.
Спрашивается, нахрена ты меня звал, Вань, чтобы я проводил тебя в Швецию, если знал, что у тебя эта… э-э-э-э рвотная болезнь?
— …Но ты не бойся, Палыч, это только на три дня… Когда, говоришь, едешь?
— Через две недели.
— Ещё время есть… И, это… Палыч, не усердствуй. Хотя, я прошлый раз говорил…
— Ага, Вань, спасибо, помогло… Вань, а Вань, а я с женщиной иду… У неё опыта нет ну ни-ка-ко-го… И у меня с опытом не ахти… Ты знаешь.
Ничего Ванька не сказал и улетел в свою Скандинавию, родину рвотной болезни.
Кот за неделю до отъезда всучил мне свой штурмовой рюкзак, поилку, камеру GoPro и аккумуляторную батарею с подзарядкой от солнца:
— Палыч, там Африка, там солнца много! Должно работать…
Должно, Кот ты мой разлюбезный… Только когда солнце — мы на маршруте, а когда маршрут заканчиваем — заряжать уже темно. Нет белых ночей в этой Африке, так её и растак…
— И ещё… — говорил он, глядя на меня как-то искоса, — не нравится мне твоя напарница… Какая-то она… офисная.
— Она бегает двадцать километров!
— Офисные не могут бегать двадцать километров?
Спасибо тебе, Кот, спасибо. Поддержал!
От обоих я получил напутствия, от обоих наставления, но советов про неопытную женщину никаких.
Кстати, я их обоих звал… Но у них у всех свои большие и нужные дела!
И вот, я, сам, один, неопытный, с неопытной женщиной «в жёлтой жаркой Африке, в центральной её части…», и дай Бог здоровья обоим моим учителям!
Хотя, конечно, вру. Не один. Александер и Юма не дадут пропасть. А если совсем станет туго, отдам им эту глупую белую женщину, которая не от великого ума увязалась за мной, авось вытащат меня. А что? Ничего личного…
Да нет… Не отдам. Куда же я теперь без неё? Да, Вань? Молчит Ванька… Да, Котяра? Молчи, Котяра, молчи, я тебя по инерции спросил, по глупости!
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
…Десятикилометровая дорога до Кибо-Хат показалась мне яркой, нереальной, даже сюрреалистичной, особенно после ручья в седловине трёхгорья. Там, в той каменной рыжей альпийской пустыне, где нет растительности, нет воды и нет снега, где одиноко, холодно и сухо, так сухо, что от одного вида рыжей каменистости постоянно хочется пить, брели мы вчетвером, «поле-поле» набирая высоту. Сюрреализм ли, волшебство ли, мы не заметили, как пустынная дорога превратилась в дорогу в Изумрудный город. И мы, четверо друзей, шли к Волшебнику за смелостью, добротой, умом и ещё, только это шёпотом — и про себя, чтобы он вернул нас домой. О последнем, как маленькая девочка Элли в сказке, беззвучно, но настойчиво мечтала большая девочка Энни. Она снова утром ничего не ела и чувствовала себя скверно, но не показывала вида. Молодец, девчонка! Помнится, дорога в Изумрудный город тоже была нелегка. Особенно трудно нам стало после поворота на север, когда вдруг налетел цепной холодный ветер Злой Волшебницы Бастинды и в миг обветрил губы до сухой треснувшей корки. И сколько бы мы их ни мазали гигиенической помадой, ничего не помогало. И пить хотелось беспрестанно, а талая вода в поилке жажды не утоляла, оставляя после себя только гадкий горький привкус.
К часу подошли к месту перекуса, до базы оставалось чуть больше километра, смысла останавливаться я не видел, но всё же мы сели, достали сандвичи и кекс с шоколадом, основной ланч нас ждал в Кибо-Хат, и, запивая чаем, стали вяло жевать. Пока пили и ели, пришла несчастная голодная полосатая крыса и стала горько плакать и жаловаться: и холодно в пустыне, и ничего тут не растёт, и есть нечего, и перебивается она только подачками от туристов, а нужно кормить несчастных полосатых крысят, чей отец шляется где-то, гад! Что интересно, говорила крыса по-русски. Мы накормили её сандвичем и крошками от кекса, а пока она ела, я мысленно обращался к духам гор, прося их быть благосклонными к нам. Стихийный христианин, чего же хотеть? Политеизм — неизбывен.
Ближе к двум подошли к Кибо-Хат. На подъёме к базе Юма нашёл палку (палку в пустыне!) и во всеуслышание объявил, что это волшебный посох Мозеса, и теперь мы с ним легко дойдём до вершины, да нет, не дойдём — долетим! Шутит Юма — это хорошо, лишь бы сорок лет не водил. И ещё, помнится, в песне были слова: «Go down, Moses», «сойди, Моисей», а это вроде не вверх, как шли мы, это в обратную сторону.
В Кибо между двумя бараками шарахались портеры, вяло переползали туристы и скакали с места на место вороны с белыми воротниками, а на площадке под баннером лежал «скафандр» несчастного американца. Нет-нет, его не накрыли флагом, как обычно показывают в кино, его завернули в простую брезентовую палатку, и многие даже не догадывались, «кто» или «что» тут лежит, ходили мимо и не обращали внимания. Мы догадались. Мы обратили. Memento mori… «Лучше уж, чем от водки и от простуд»…
Минут за десять вселились в барак. Самый настоящий взаправдашний каменный барак! Две большие спальные комнаты, в каждой по шесть двухъярусных лежанок с поролоновыми матрацами и подушками; и большая кухня с печкой-буржуйкой. Зачем печка — хоть убейте: не понять! Топить всё равно нечем, разве камнями? При этом по бараку разгуливали, хлопая дверями, сквозняки с Мавензи, устраивая восходителям позднюю осень Крайнего Севера Западной Сибири.
Нам с Аней достались две верхние лежанки в дальнем углу комнаты у стены. Неудобно, но хорошо хоть вместе. Мы забросили вещи наверх, разложили спальники и… сели передохнуть. Тут всё так: сделал… сел, передохнул. С кислородом — швах, не разбегаешься. Пошли переодеваться и искать туалет. В очередной раз были уязвлены. Кафельный туалет блистал нереальной чистотой и гигиеной. А ведь в Кибо нет ни единой лишней капли воды! Полагаю, «виной» всему дешёвая рабочая сила. Портеры и уборщики за гроши выполняют свои обязанности, другое дело — выполняют их образцово.
На обед Аня опять ничего не ела. Прямо мучение с ней… Не бережёт «скафандр», зараза! Вот что я с ней буду делать на Горе, если она возьмётся помирать от истощения? В палатку заворачивать? Да нет у меня никакой палатки! После обеда, экономя тепло и калории, забрались в спальники, но поспать не получилось. Сначала пошёл дождь и громко хлопал по металлической крыше, потом дождь передумал быть водой и выпал снегом, отчего в комнате сразу захолодало до полной невозможности. Дверь при этом закрываться перестала совсем, и в неё постоянно заходил ледяной ветер с Мавензи, шевеля целлофановые пакеты на столе, куртки на окнах, кепи на лавках, выхолаживая спальники. Ко всему очередные скандинавы (Боже, как их там много!) развели шумный восточный базар. Мы терпели-терпели, терпели-терпели, но потом Аня не выдержала и рявкнула: «Shut up!». Рвотной болезни на них нет… За три часа до ужина мы не только не выспались и изнервничались, ещё и промёрзли, как цуцики…
И мы стали утепляться!
Хватит с нас!
Африка, блин!
Экватор у них!
Лето вечное!
Ага…
Мы надевали термобельё, шерстяные носки, доставали теплые жилеты, перчатки, шапки и прочие… прочие… прочие… Но хотелось шуб, пуховиков и тёплых батарей центрального отопления. Пока переодевались — согрелись.
На ужин Аня привычно ничего не съела, глядя на неё, я тоже отказался. Помирать, так вместе! Ночью штурм, чёрт побери! Холодно, чёрт побери! Нужно откуда-то брать силы… чёрт… Однако есть не было никакой возможности. Тошнило. Хитрый Доктор Килиманджаро снова по приборам рассказывал сказки: и чувствуем мы себя неплохо, и пульс неплохо, и насыщение крови кислородом неплохо… Всё неплохо. Хрен там! Плохо! Но отступать некуда.
После ужина иностранным немцам продемонстрировал «один русский хитрость»: как закрыть дверь через тряпку, чтобы не дуло. Как истинно разумные существа, европейцы быстро переняли опыт русского варвара. А то всю дверь ботинками заваливали, чисто дети! К этому я, вспомнив поговорку: «Один индеец под одеялом ночью замёрз, а два индейца — нет», предложил Ане распустить по замкам спальники, лечь вместе на одну лежанку, укрыться и так пережить холода. А тут ещё наши чёрные братья, дай им Бог здоровья, принесли грелки! И всё по закону диалектики дало желаемый результат. Потеплело… и потянуло в сон, и уже сквозь сон я слышал, как пожилой иностранец, у которого прохудился «скафандр», всё копошился, всё кряхтел и всё ходил и ходил, шаркая, в туалет…
***
…В 23 толчком проснулся. Аня беззвучно спала, отвернувшись от меня. Соседи в спальниках негромко сопели. Я прислушался: «скафандр» прогрелся полностью! Ай, хорошо! Я потянулся… Вроде бы и голова не сильно болит… Ладно, пора вставать, одеваться и айда… Тронул Аню за плечо.
Упаковавшись в тёплые штаны, тёплые куртки, тёплые варежки, тёплые ботинки с тёплыми носками, противоснежные (здесь противопыльные) гамаши, балаклавы, вязаные шапки, взяв с собой термосы, воду, шоколад и фотоаппараты, к половине первого вышли на восхождение.
— …Холодова, ты молилась?
— Прочла три раза «Отче наш». А ты?
— Почему-то не могу… — поморщился я, — сбиваюсь. Высота, наверное.
Господи, благослови… Господи, благослови…
— Береги «скафандр», Палыч!
— Ты тоже, Ань…
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
— Палыт'ч, ты женат?
Александер дождался, когда Анна отошла за курткой к нашему скворечнику, и взялся меня пытать. Мы сидели на ступеньке баннера в Хоромбо.
— Да.
— А Энни тебе кто?
— Друг.
— Просто друг?! (Just so friend?)
Мы нравимся нашим чёрным гидам, они не раз говорили, что мы хорошие «парни». В наших африканцах присутствует некоторая наивность, как у наших бабушек и дедушек, которые верили, что если два артиста в кино играют красивую, счастливую супружескую пару, то и в жизни они муж с женой, и всё у них хорошо.
— Да, Алекс. Просто друг.
— Палыт'ч, но она хорошая женщина!
— Да, она хорошая женщина…
— И все же только друг?
— Да, только друг.
— Может быть, позже, Палыт'ч?..
Что я ему мог ответить?..
ДЕНЬ ПЯТЫЙ. ШТУРМ
…Уже целый час мёрзлый гравий хрустел под ногами. Уже целый час впереди (выше) и сзади (ниже) как безумные метались лучи фонариков, на восхождение шло тридцать человек. Луна, которая так щедро светила все предыдущие ночи, сегодня оставила нас в темноте, скрывшись за облаками. Холодно и ветрено. И с каждой сотней метров вверх всё холоднее и ветренее. Шли молча, лишь изредка перебрасываясь короткими репликами. Шли размеренно и, хоть шли медленно, через час обогнали двух туристов и гида.
К трём вышли на ровную площадку, прикрытую валунами от ветра, Александер объявил привал. Аня глотнула воды из шланга поилки, и, прислонившись к камню, спросила: «Сколько?».
— Половина, — Александер снял перчатку и высморкался. Глаза у Ани затосковали. Я снял правый ботинок, размять ногу. Подмораживаться стала… зараза.
Ещё в Хоромбо я всё думал, как буду злить Аньку, если она начнёт сдавать. И решил: скажу ей про цвет помады, которой она красит губы. Не идёт ей этот цвет. Не и-дёт! Но сейчас… глядя на неё и грея ладонью ногу, я понял, пофигу ей та помада. Можно даже не начинать. И хоть глаза у Ани тосковали, сдаваться она не собиралась. Настоящий марафонец, она настроила себя на победу. На результат! На вершину!
«Я спросил: — Зачем идёте в горы вы? —
А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой.
Ведь Эльбрус и с самолёта видно здорово! —
Рассмеялась ты и взяла с собой.»
Десять минут отдыха — и айда, больше сидеть нельзя, иначе «скафандры» не запустят шаговый автомат. Поднялись и снова захрустели гравием. Но теперь он, увеличиваясь в размерах, сначала стал щебнем, потом галькой, ещё выше — валунами… Идти стало труднее, дышать тоже. Снова начал мерзнуть средний палец на левой ноге… Вот же, пакость какая! Пытался шевелить пальцами в ботинке и всё время забывал про это. Пытался сосредоточиться на молитве, но слова не складывались. Начинал… и вдруг понимал, думаю о пальце. Начинал шевелить пальцами на ноге, отвлекался на молитву, и по кругу… Это злило! Что же я, и помолиться не могу, что ли?!!
Аня шла за Александером, временами оборачиваясь и поглядывая на меня. Я кивал, мол, «всё нормально, всё хорошо». Несколько раз останавливались пить чай, но после него подташнивало. Слишком крепким заварили его наши гиды, нужно было заваривать самому, лимонной кислоты побольше, сахара побольше, чая поменьше… Косяк… Мой косяк.
К пяти выбрались на Гилман-Пойнт — точка выхода на край кальдеры. 5681. Перевалили край и уселись на какие-то дощечки. Я достал плитку шоколада, мы с Аней решили перекусить, сил уже не оставалось. Мерзлый шоколад жевался трудно, превращался в безвкусную кашицу, не таял во рту, был отвратителен, омерзителен на вкус, но это было единственное сладкое, что я взял. Аскорбинку забыл, осёл! Косяк! Снова косяк! Сплошные косяки…
К выходу на кальдеру у Ани тоже подмёрзли ноги, и теперь она непослушными пальцами пыталась расшнуровывать ботинки, намереваясь положить в них химические стельки-грелки, Александер ей помогал.
Дышалось на Гилман-Пойнте трудно, с хрипом и свистом, сердце молотило, наматывая круги в глазах. По высоте мы уже были выше Эльбруса. Юма сидел и врал, мол, дальше уклона почти нет, пойдём легко, как по проспекту. Я слушал и кивал… но не верил. Пробовал пить из поилки, хотел запить шоколад, но со странным безразличием обнаружил: вода в шланге замёрзла. Поилка — тоже косяк! Александер подал бутыль с водой, в ней плавал лёд, но пить ещё было можно. Так дело пойдёт — будем снег есть. Если найдём…
Пятнадцать минут посидели, всё — хорош отдыхать. Выдохнули, поднялись и пошли к Стела-Пойнт, контрольная точка на высоте 5730 метров и выход с маршрута «Мачаме». Тропу, как пьяную, кидало с внутренней стороны кальдеры на внешнюю и обратно. Временами приходилось протискиваться в узкие расщелины между камнями. Под ногами скользили оледенелые валуны. Мысли в голове застыли. Уж скорее бы рассвет! Станет светлее — станет теплее. В утреннем предрассветном сумраке наши бледные лица приобрели синеватый оттенок, губы стали тёмно-вишнёвыми. Да и в нормальном освещении выглядели бы мы не краше. Нехватка кислорода. Удушье. Юма, он от Гилман-Пойнта забрал рюкзак у Ани, что-то бормотал. Молился? Пел? Разговаривал с собой? Трудно. Господи, как трудно! Кажется, труднее, чем на Эльбрусе, а брата нет… Где же ты, Слава? Где?.. Ах, как не хватило акклиматизации! Не хватило! Пятитысячники берутся за неделю, а мы пошли на подъём на пятый день… Впрочем, многие идут на четвёртый.
Стелла-Пойнт возникла и… не оставив следа в памяти, канула. Даже передохнуть не встали. После Стеллы Александер и у меня забрал рюкзак, теперь мы с Аней плечо к плечу ползли со скоростью один шаг за три вздоха. А горизонт за спиной уже розовел, уже светлел в предчувствии близкого рассвета. Наконец, сквозь вечность, под облаками, медленно, словно кит из пучины, начало всплывать солнце.
Вот он, Ухуру! Вот!
100 метров.
50.
20.
10.
Аня встала, повиснув на палках, задохнулась. Ничего. Пусть повисит, отдышится. И я повишу. И я отдышусь.
5 метров.
Всё!
5895!
Пик Ухуру. Гора Кибо вулкана Килиманджаро. Высшая точка Чёрного континента. Вторая вершина в моей недолгой карьере альпиниста (альпиниста ли?) и первая — у Анны. Аня, девочка моя, ты — молодец, ты — герой! Чёрные гиды пели и приплясывали вокруг нас. Я поймал за руку Александера, притянул, обнял, хлопнул по спине… Блеснул луч — солнце, наконец вырвавшись из-под облаков, мгновенно высветило всё вокруг: деревянный баннер пика Ухуру, восхищённых и измученных восходителей, танцующих чёрных гидов, снег и лёд теперь уже совсем близких глетчеров… Луч тот мгновенно затемнил мне стёкла очков, успев перед этим выбить слезу. Или её выдул ветер? Или… Нет, ну, не плакал же я, в самом деле! Нет-нет! Конечно, мы много вложили в эту поездку сил… времени… финансов… И здесь уже выдержали немало: грязь… пот… холод… удушье… боль… тошноту… Но слёзы! Нет-нет… Это ветер. Только ветер! И солнце.
«Спасибо, — по-русски бормотал я, по очереди обнимая и хлопая Александера и Юму. — Спасибо, парни, спасибо!»
А потом мы обнимались с Аней. А потом вспомнили про флаг Компании и, растянув его навстречу солнцу и ветру, фотографировались с ним. А потом с флагом России… А вокруг простиралась сказочная, абсолютно нереальная страна африканских глетчеров. Как грустно, но с каждым годом их становится всё меньше, и, возможно, скоро от них не останется и следа. Эх, сходить бы к ним… Там, внизу, ещё в Москве я твёрдо решил сделать это. И в Моши я об этом разговаривал с Сергеем. «Заплатите сотню баксов, и парни вас отведут», — говорил он. Даже ещё вчера я думал: схожу… Но тут у меня не было сил даже поменять объектив… Вниз. Только вниз.
Go down, Alexander! Go down!
В ста метрах от Ухуру мы встретили поднимающуюся пару: китаянку и того беспокойного старика с прохудившимся «скафандром». «Герой!» — подумалось мне, но мысль эта тут же вылетела из головы, пора было настраиваться на возвращение, а тут ещё палец на ноге вновь напомнил о себе. Пока стояли, обнимались, целовались, фотографировались, он снова подмёрз, зараза.
— Кажется, я всё-таки отморожу себе палец, — равнодушно сообщил я Анне.
— До Гилман-Пойнта дотянешь?
— Дотяну… Наверное.
На Гилман-Пойнте я снял ботинок и вновь стал интенсивно растирать пальцы. Ага, вот только на Килиманджаро, в Африке, не хватало отморозить ноги. Смеяться же будут… Палец нехотя отогревался, болел, ломил, но, кажется… мог идти. Один носок, второй, ботинок, гамаша. А-а-а-а! Теперь замёрзли руки. Александер принялся растирать и дуть на них.
— Thanks, Alex. Thanks. Let’s go down, Alex. Go down…
Мы поднимались ночью и ничего не видели вокруг… И это хорошо. Потому что теперь на спуске стало страшно: валуны те хоть огромные, но совсем ненадёжные. Спускаясь, мы пробирались меж них, боясь соскользнуть, толкнуть, споткнуться, это ещё сильнее выматывало, и временами мы просто бессильно садились между ними отдыхать, а им всё не было конца и края.
Всё когда-нибудь кончается. Кончились и валуны. Вот площадка, где Александер сказал Ане: «Half a way of mount». Значит, осталось ещё от силы час-полтора. Солнце прогрело воздух, стало заметно теплее, я сменил шапку, снял перчатки и поменял очки… Мы уже вздохнули с облегчением, да и дышать стало легче… И тут случилась новая напасть: началась сыпуха!
Пока шли наверх, подмораживало, и гравий был смёрзшийся, плотный, как бетон. Теперь он оттаял и стал рыхлым и сыпучим. Юма, а он шёл первым (Александер замыкал группу), стал выводить нас теми же галсами, как наверх. Я, не выдержав этого издевательства, раскрутил ещё на десяток сантиметров палки себе и Ане и пошёл напрямую, где съезжая по гравию, где увязая в нём по щиколотку… Но так было проще.
Наконец перед самым Кибо отогрелась и поилка, и мы сами тоже совсем отогрелись. Мы вдоволь напились, но состояние оставалось призрачным. Александер принялся выяснять, как мы собираемся строить день дальше? В Кибо-Хат никто после Горы не остаётся, все уходят вниз, в Хоромбо. Но сразу, с наскока взять ещё десять километров дороги было выше наших сил. Да и переодеться надо. Договорились — кемарнём час-полтора, перекусим и тогда… И тогда… Ито… гда… Итог… да.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ. ОБРАТНО В ХОРОМБО
…Снилось: в комнате собираются в Хоромбо иностранцы и громко бубнят. И вчерашний громогласный швед бубнит громче всех, повторяя всё время одну и ту же фразу: «Эти русские, они такие смурные», звучало это так: «These Russian so smurnye». Я во сне мучительно пытался понять, откуда в английском слово «smurnye»? с какой стати? чего вдруг? Вопрос глупый, бестолковый, ничего не значащий, но он мучил меня… мучил… И тут вдруг откуда-то появился Славка в ярко-красной куртке с надписью «ЭЛЬБРУС», махнул рукой, и я, переполошившись, чуть не слетел с лежанки…
Спал только час. Иностранцы действительно ушли, оставив нам пустую, заваленную пакетами и обрывками бумаг комнату с распахнутой настежь дверью… Я сполз с нар, протёр лицо руками, приводя себя в чувство, посидел пару минут и начал потихоньку собирать свой большой рюкзак. Аню решил пока не будить, минут тридцать-сорок у неё ещё было. Ах, Аня… Аня… Ты необыкновенный молодец!
Так… С чего же начать? Для начала — затолкать спальник!
Через полчаса разбудил Аню — «Пора». Оттащив свой рюкзак к выходу, помог ей загрузить баул. Заглянул наш официант Али и позвал перекусить. Аня скривилась, но у меня уже потихоньку просыпался аппетит.
В полдень мы вышагивали по жёлтой дороге обратно в Хоромбо. Дорога была безжизненна, пуста и безнадёжно одинока.
— Александер, куда подевались все люди?
— Низкий сезон, — Александер шёл, не оглядываясь, он спешил. — Идут дожди.
— Ну вот… — бубнила Аня, — и некому нам сказать: «гуд лак» и «конглатьюрейшен»… Мы-то всем говорили, а нам? Свинство!
За километр до Хоромбо нас всё-таки нагнал дождь. Первый наш дождь на треке за все эти дни. Он принёс холод, и мы, только раздевшись, вновь начали утепляться. Пригодились и накидки.
Тот дождь проветрил мне мозги и вернул меня с Горы…
— Сходили… — я привалился к стенке домика. Наши гиды ушли за ключами.
— Есть как хочется… — Аня присела на сырую ступеньку. — И спать.
— Теперь так будет неделю, а может, больше…
— Класс! Отъемся на Занзибаре…
Вечером после медосмотра Александер, заговорщицки подмигнув, предложил сказаться завтра больными и эвакуироваться на автомобиле. И я вдруг взялся возмущаться, дескать, как же так… что же такое… это же неспортивно… Аня меня слушала, кивала, но не соглашалась: «Да, конечно, да… Но поехали… Кому нужны эти твои грёбаные двадцать километров? Поехали…».
Позже, лёжа в спальнике, я размышлял, а чего это я такой активный? Кот бы не одобрил. Не-а. Кот на следующий день после подъёма на Эльбрус всё переживал: потащит Полковник нас с горы пешком или мы будем эвакуироваться на канатке? И когда оказалось, что на канатке, то пел и плясал не хуже Юмы. А я что? Чего это? Не-е-е-ет. Хочу на автомобиле. Только на автомобиле! И пошло оно…
ДЕНЬ ШЕСТОЙ — КРАЙНИЙ
Вошло в привычку вставать в шесть. Стараясь не шуметь, выбрался из спальника, взял фотоаппарат и отправился на восход. Восходов у меня этих… и ни одного толкового заката! На улице стояла настоящая холодина, пар шёл изо рта, а на траве лежал иней. Просто зима какая-то. Когда же закончится этот собачий холод?!
Сделал несколько кадров. Хорошие кадры получаются с Хоромбо на восходе. Вообще, если хочется красивых кадров, фотографировать надо на зорьках, днём фотографии только на память в альбом «люби меня, как я тебя!».
Через полчаса вернулся в домик, из спальника Ани уже слышалось шмыганье, покашливание и невнятное бормотание.
— Гутен морген, май хироу! — приветствовал я шевелящийся спальник и поклонился. — Ты чего там… молишься что ли?
— Ты храпел! — прокашлявшись, внятно, не открывая спальника, выступила сторона обвинения.
— Неправда! Я не храпел, я хрипел! Мне снилась Гора, и я на неё карабкался.
— А хрипел чего? — Аня наконец высунула нос из спальника.
«Ого», — присвистнул я. Лицо моей героини раздулось, как подушка. И откуда у нас такой отёк? Откуда-откуда… Оттуда… Диакарб пить перестали…
— А хрипел потому, что носом шла кровь… Ты знаешь… — я продолжал внимательно рассматривать её лицо, — права была Раневская: красота — страшная сила…
Анна тяжко вздохнула:
— Да уж…
Зато теперь не было сомнений: пешком или на машине.
— Я за Алексом, пусть вызывает машину.
Пришёл наш главный, и мы заполнили бумаги, что у нас боли там, тут и ещё здесь, в ногах, руках, головах, и вообще… При этом я кривлялся и ёрничал, Юма озадаченно молчал, а Александер озабоченно поглядывал на Аню.
— Да пройдёт всё… — успокаивала его Анна. Александер кивал и что-то торопливо говорил Юме на суахили.
— Ладно, пошли завтракать, — наконец пригласил он нас.
И тут выяснилось, что у Аньки — ура! — открылся жор. Ещё бы отёк сошёл, совсем было бы здорово.
После завтрака, к тому времени солнышко уже поднялось достаточно высоко, потеплело, мы, собрав большие рюкзаки, вышли к баннеру Хоромбо. Там нас уже ожидала вся наша команда:
главный гид — Александер;
его помощник — Юма;
кок команды — Эдвард;
официант команды — Али;
и семь носильщиков: Шариф, Джозеф, Джон, Айхуман, Абдалах, Роберт и Юсуф. Пришло время прощаться…
А на прощание они поют… За деньги, конечно… Причём, как сказал один чёрный брат, чем больше денег нам дают, тем больше души мы вкладываем в песню… Но для нас они пели без денег, просто так. Мы же, глупые белые люди, все деньги оставили в офисе, теперь только в Моши расплатимся. Но парни не расстроились и, пританцовывая на месте, запели:
Jambo! Jambo bwana…
Знаменитая в тех краях «Килиманджаро сонг». Исполняется на суахили. Текст совсем-совсем простой: чёрные парни приветствуют гостя на Килиманджаро, они ему рады, желают хорошего настроения и счастья и при этом напоминают, что подниматься на Килиманджаро надо «поле-поле». Эта незамысловатая песня никогда не тронет душу человека, который не побывал там, в Африке, на Килиманджаро. Но нам…
Потом мы долго жали руки, обнимались, говорили слова благодарности, а потом парни собрали вещи, наши большие рюкзаки и ушли вместе с Юмой вниз. А Александер ушёл узнавать про машину. Мы остались сидеть под баннером и смотреть на небо, которое плыло облаками у наших ног. И долго ещё в ушах звучало: «Килиманджа-ро! Акуна ма-та-та!»… А в голове было пусто. А на сердце умиротворённость. А в душе удовлетворение и ещё, наверное, отрешённость…
И тут боковым зрением я заметил, как кто-то с размаху брякнулся между домиками. Ёкарный бабай! Этого только не хватало! Я подхватился к лежащему. То был наш давешний знакомый, седой восходитель с прохудившимся «скафандром». Ещё вчера он не сказать чтобы особо бодро, но всё же шагал к Ухуру, а сегодня лежал между домиками, как перевёрнутый на спину жук, и беспомощно шевелил лапками.
— How are you? — я попытался его поднять. Тяжёлый, блин…
— Fine! — при этом он даже не пробовал удержаться за мою руку и всё время сползал вниз.
— «Файн», ёклмн… Какой же это «файн»? — бормотал я, сажая его, а к нам уже бежали его чёрные помощники: «Papa, papa, what’s up?». Они его подняли, отряхнули и повели к домику.
Во, дед! За семьдесят, а на Гору забрался…
— Семьдесят пять, — озвучил я, подходя к Анне и Александеру, тот только что вернулся с ресепшена.
— Вряд ли… — покачала головой Аня, — у него лицо моложавое, лет шестьдесят восемь, от силы шестьдесят девять…
— А я согласен с Палыт'чем, — кивнул Александер, — семьдесят пять, а может, больше.
Тем временем чёрные парни привели своего «папу» в столовую и, усадив на веранде, принялись кормить.
— Пойду-ка… сфотографируюсь что ли с ним, — поднялся я. — Если, конечно, позволит… Всё-таки такой человек… Семьдесят пять…
«Как вы?» — вновь поинтересовался я, когда подошёл. «Нормально», — отвечал он. «Не похоже, что нормально», — не согласился я. «Да уж… — кивнул он, — эвакуируют меня… Наверное, положат в больницу. Вот, вам сколько, молодой человек?» — «Мне? 51». — «А мне уже 59…» Вначале я подумал, что ослышался, и переспросил: «59?» — «Yes!» — подтвердил он, и у меня пропало желание фотографироваться с ним. Коту 55. Нашему товарищу, с которым я ходил на Эльбрус, так и вовсе 60, а он, как олень, скачет по горам. Николаю Чёрному 78!
Возвращался я, видимо, с красноречивым выражением лица, Аня сразу догадалась, что к чему: «Сколько?» — спросила она. Я ответил. У Алекса вытянулось лицо. Человек, безусловно, болен, но почему же выглядит так старо?
— А вон и машина! — Александер ткнул пальцем в горизонт, к началу подъёма в Хоромбо. Там, клубясь и пыля, что-то быстро перемещалось. — «Тойота».
— «Тойота» — хорошо…
Но мы ещё не догадывались, насколько «хорошо».
Сразу выяснилось, пикап приехал за нашим престарелым немцем (он оказался из Германии), а мы, вместе с Александером и ещё четырьмя чёрными парнями, случайный попутный груз. Загрузившись в кузов, мы с Аней сели в самый хвост на мешок с бельём.
— Сейчас мы пожалеем, что не пошли пешком, — вангавал я. — Уже спрашивал: в автомобилях не тошнит?
Машина дёрнулась, Анька выкрикнула: «Нет!» и повалилась на меня. «Тойота» принялась скакать по камням.
Полтора часа! Полтора часа они выматывали из нас душу. И хоть трясли они нас нещадно, но всё же медленно и верно возвращали в тепло, в лето, в воздух, у которого, оказывается, есть запах и, вроде бы, даже вкус. Мы болтались по кузову, падая друг на друга, подпрыгивая, рискуя вылететь за борт и хохоча, как ненормальные. А нормальные ли? Сквозь эту тряску я проорал:
— Ещё!.. в горы!.. со мной!.. пойдёшь?!
Анька повернулась, прищурилась, пытаясь разобрать, что я сказал, а потом так же громко и раздельно переспросила:
— В горы?! С тобой?!
Я кивнул, ожидая, что сейчас меня банально пошлют куда подальше, но услышал неожиданное:
— Пойду!.. А… куда?!
Так вот, Андрюха! Это не Анька теперь «третьим товарищем» будет, это ты будешь, и это, если мы тебя ещё с собой возьмём!
Машина остановилась возле поста, и Анька, воспользовавшись затишьем, глядя мне прямо в глаза, выдала:
— Пойду! С тобой куда угодно пойду!
Я крепко её обнял, сразу захотелось так много всего сказать, что мы… что мы… автомобиль дёрнулся, мы, охнув, повалились на тюки и захохотали, «Тойота» продолжила свои скачки в лето.
А ночью я улетел домой.