По обыкновение ужин прошёл в спокойной обстановке.
Марина Алексеевна кружилась над любимыми сыновьями, забывая перекусить, Николай Степанович шутил и улыбался, Алексей поддерживал гостя, Михаил скромно улыбался, а Ольга и Виктория иногда переглядывались друг другу и улыбались.
На следующее утро Николай Степанович и Виктория уехали в Петербург
***
-Ух, холодно-то как, — сказал Николай Степанович, как только они вышли в их небольшую квартирку, — Гаврилаа, мы приехали, — Николай Степанович начал стучать в соседнюю комнату
Махов Гавриил Дмитриевич или по-простому Гаврила снимал комнату у Николая Степановича и работал на Путиловском заводе. Ему было всего 27, и он не имел никаких взглядов на жизнь, он не знал верить ли в Бога или нет, надо ли слушать революционеров или нет. Он привык поддаваться общественности, привык делать то, что делают все. Мыслить, и решать за самого себя ему было неинтересно.
-Гаврилаа, — Николай Степанович крикнул ещё раз и вскоре из комнаты показалось опухшее и сонное после пьянки лицо.
-А! Вы уже тут, ну, как там?
-Давай на стол накрывай, есть хочется ужасно. Виктория пока к подругам своим побежала, мы посидим по-мужски. Водочка есть?
-Есть, конечно. Чего ж ей не быть? — Гаврила бегал из своей комнаты к столу, — помидоры мать передала мне, будете? Будете? Если не будете, то я все равно на стол поставлю.
-Всё давай. Как на работе дела? — сурово спросил Николай Степанович
-Да как дела, как у всех, работа кипит, пьянки частые, есть хочется.
-Хлеб есть?
-Мало. Очень мало.
-Ты мне людей собираешь?
-Каких это людей? — Гаврила сел за стол и удивленно посмотрел на Николая Степановича
-Которые тебе вместо денег.
-А! Этих…собираю, конечно. Только вот досталось мне ой-ой-ой. От бригадира нашего.
-Чего говорит? — Николай Степанович налил водки
-Подходит и говорит таким строгим голосом: «-Чего ты пропагандируешь революцию всей бригаде? Не нравится что-то — уезжай.» Ну, а я же дурачком прикинулся, говорю, мол, что я и царя-батюшку люблю и в Бога верю и живу хорошо.
-Гм, а что этот бригадир хорошо живёт?
-Знать не знаю, но мужики говорят, что он знатного рода.
-Из знатного рода и на заводе? Ты дураков не слушай.
-Не, не слушаю больше. А в деревни как дела?
-Как и везде — плохо, — ответил Николай Степанович, и они замолчали на несколько секунд.
-Николай Степанович?
-Что тебе?
-Кому на Руси жить хорошо?
-Ну, уж точно не тебе.
-Помню, я ещё с бабушкой учил, вот это, Некрасова:
Купчине толстопузому! —
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Старик Пахом потужился
И молвил, в землю глядючи:
Вельможному боярину,
Министру государеву.
А Пров сказал: царю…
Знаете?
-Знаю. С твоей-то памятью… Зря университет бросил тогда, был бы толк. Так кому же, по-твоему, на Руси жить хорошо?
-Ни-ко-му — Гаврила вытаращил свои карие глаза, — да и не только на Руси, а вообще везде.
-Эге! А чего тебе, простому рабочему, который потерял всё, нужно для счастья?
-Свободу бы, Николай Степанович. Как в детстве! Когда утром просыпаешься и к чаю что-то вкусное. Такой запах на весь дом! И ты после чая счастливый, свободный, играешься солдатиками, а после игр французские чтения и математика с матерью. А на обед к Булыжиным… Эх, хорошо тогда было! А сейчас уже и дома того нет, и матери моей и Булыжины в прошлом году уехали, только солдатики мои у меня до сих пор остались.
-Эх, Гавриил счастлив тот, кто понимает, что такое счастье, — Николай Степанович на секунду замолчал, — на заводе тоже про свободу думают?
-Думают, постоянно думают. А ещё думают как бы побыстрее закончить работу, будь проклят завод этот.
-Ну-ну, успокойся, Гаврила, недолго осталось, сыграем что ли, — Николай Степанович глянул на полку, где лежали карты.
-А почему бы и нет? Сыграем! — Гаврила улыбнулся и достал карты.