Виктору Артемову
Ияс – полный отморозок. Кто бы ещё решился открыть вагончик с горелкой для готовки швармы, фритюрницей и забитым под завязку морозильным ларем с колой и таном едва ли не на самом передке. Конечно, сейчас перемирие. И прилетает из-за нулёвки значительно реже. Но зато – с завидной регулярностью. Когда – восемьдесят вторые. А когда и – сто двадцатые. Каждую ночь, как только стемнеет. Или перед самым рассветом. Но только я ни разу не видел, чтобы рвалось в радиусе ближе двухсот метров от его вагончика. А на то, что взрывается дальше, он внимания не обращает. С чего бы так!? Не иначе, знает, что по нему бить не станут. Может, для той стороны тоже готовит? Да и возит же он откуда-то на своем ржавом «пикапе» свежие овощи, лаваш и мясо. У местных такого уже давно не имеется. Сами кормятся привозной гуманитаркой.
Но в любом случае: опасности от него особой нет. Конторские спецы пару раз покрутились у его забегаловки. Угостились вдосталь на халяву. Бумаги проверили. Пожали по очереди Иясу руку. И отъехали себе с миром восвояси. В штаб сектора. Или куда ещё подальше. А он остался на своем месте. Жарить мясо, строгать под ночными трассерами овощи и печь для любителей фалафель во фритюрнице. Реально – настоящий псих.
Такой же, как и Сержант. Тому война – мать родная. Без постоянного выплеска адреналина засыпает на ходу. Потому и придумывает каждый день новые забавы. То, без согласования, товарный «контрабас», который важные люди на ту сторону засылали, сожжет. Дескать, подорвался транспорт ненароком на чужом фугасе, не доглядел, виноват. То – внепланово партию контрафактных сигарет оттуда перехватит, раздаст нашим пацанам и местным гражданским, а начальству доложит, как о трофее, что добыл в боестолкновении с противником и оприходовал на хозяйственные нужды.
Он то, Сержант, кстати, и сказал первым, что Ияс – полный отморозок. Покруче него самого будет. Может быть и правда. Но для нас этот Ияс – настоящий дар. Без него все давно бы протянули ноги. Или загремели в госпиталь с желудочной язвой. Мыслимое ли дело: четыре недели подряд жрать исключительно казённый солдатский сухпай образца последней четверти прошлого века.
Давиться из банок перловой кашей вперемешку с хрящами, молотыми костями и эмульсией говяжьей шкуры, тоскливо разглядывать кровавые от томата глаза консервированной рыбной мелочи и черпать на десерт прогорклым крекером сгущённое пальмовое масло из бело-голубой жестянки, пробитой штык-ножом.
Жрать всё это дерьмо и при этом продолжать регулярно патрулировать периметр.
Такая у нас с Сержантом служба. Ничего серьезного. Каждый божий день поочередно, загрузив пацанов и боекомплект в броню, ощетинившись пулеметными стволами, проскакивать открытые места на бетонке национальной трассы до подорванной эстакады развязки, дальше гнать влево, делать поворот на разбитый тяжелой техникой асфальт местной, и снова влево до перекрестка. А там уже потише, по грунтовке, вдоль поля, держась подальше от зелёнки, мимо сгоревших в прошлом году танков и до упора, до самой базы, где стоят международные наблюдатели. И, перекурив, назад. В обратном порядке. Пользы – минимум. Одна сплошная видимость действия. Спутник, беспилотник или даже банальный квадрокоптер из детского магазина дали бы информации в разы больше и быстрее. Но где-то в больших штабах давно в очередной раз по-своему попилили необходимый ресурс. Война ведь многим – вместо невозвратного кредита. А потому одна надежда у начальства поменьше – на нас с Сержантом.
Вообще-то была моя очередь заводить броню, только Сержант, что курил, примостившись на подножке своего бронеавтомобиля, и, щурясь на солнце, с ленцой наблюдал за сборами, глубоко, до фильтра затянулся в последний раз чинариком, втоптал его кованым каблуком берца в травленную солярой и маслом траву и с хрустом, разминая плечи, потянулся:
– Слышь, брат! А давай-ка мы сгоняем в этот раз. По быстрячку! А ты к Иясу через часок-другой загляни. Возьми к возвращению моим ребятам колы и швармы-гриль. Я заказал заранее. Длинному и Бобу – с курицей, а Коротышке – с телятиной и арабскими специями. А мне, братуха, просто фалафель в лаваше. Три больших шарика. Чтобы был прожарен, как только Ияс умеет – не слишком сухой, и не мягкий. Чтобы соленых огурчиков положил побольше, а салата и лаваша – только по делу. И чтоб никаких майонезов с кетчупом. Только кунжутную пасту и хумус. И обязательно тана две бутылочки. Так захотелось, как будто завтра сдохну.
И уже когда прогревали движок «Шторма», мелькнул напоследок черным матовым кевларом каски в открытой полубашенке турели для ДШК, который он всегда в шутку – нацики мы, братка, или как!? – называл «геноссе машиненгевер»:
– Ты только еду в фольгу не забудь завернуть. Чтобы была с пылу с жару!
Ни шварму, ни фалафель я не купил. Ияса не было на месте – уехал за товаром. А Сержант, Длинный, Кортышка и Боб подорвались на управляемом фугасе через полтора часа. Уже на обратном пути. У хлопцев с той стороны была возможность ( эх, если бы только в это время сверху висели наши беспилотники!) подготовиться к встрече. Когда смятую броню после подрыва перевернуло на крышу, а Сержант с пацанами стали похожими на обугленные гуттаперчевые куклы, они, не торопясь, разрядили по обойме в каждое и так уже мертвое тело.
Мы нашли Сержанта и пацанов через два часа после взрыва. Когда встревоженное начальство дало добро на поиски. По-хорошему надо было просто доложиться наверх о происшедшем и смирно сложить лапки. Но я и сам, порой сопровождая контрабас за нулевку, слишком хорошо знал местность. И догадывался, куда будут отходить расстрелявшие Сержанта. По той самой контрабасовой тропе. Минуя свои блокпосты.
Мы достали их к вечеру. Далеко за нолём. Они нас просто не ждали, не могли поверить, что за ними кто-то пойдет. Расположились без опаски на лежку в домике на краю опустевшего за войну курортного поселка, выставив плёвую охрану. Шестеро спецов в камуфляжном «пикселе» и один гражданский в белой поварской куртке. Мы сделали их быстро, почти без шума. Одними ножами. Нас ведь тоже чему-то научили за три последних года.
В ржавом «пикапе», припаркованном за домом, я нашел ящики со свежими овощами, мясо, упаковку лавашей и пластиковые бутылки с колой и таном. А в комнате, где пахло табаком, сгоревшим тротилом и ещё не свернувшейся свежей кровью, на заваленном оружием и едой столе – теплые, упакованные в фольгу, порции швармы…куриные, телячьи…и ещё фалафель с салатом в куске лаваша с хумусом и тхиной. Наверное, среди покойников, тех, в "пикселе", тоже были любители фастфуда…
Я выбросил эту еду крупным бродячим собакам, с одичавшими волчьими глазами, которых за последнее время расплодилось в этих краях немерено. Только собаки не особо торопились есть фалафель. Хищники-падальщики, они давно вернулись к своим первобытным инстинктам. И слишком быстро привыкли к вкусу выкопанной из неглубоких военных могил мертвечины, имевшейся здесь в изобилии…