Дед Елизар был пимокатом. Его валенки славились на всю Тару. «Тара,– скажете вы,- маленький городок». Но это не важно, в большом или маленьком городе человек хорошо делает своё дело. Дед своё дело, то есть валенки, делал хорошо. Люди приходили к нему, благодарили и заказывали новые. А ещё дед любил выпить с Левиным. Вообще-то у Левина было имя «Самуил Яковлевич», как у Маршака, но дед звал его просто «Левин».
Левин был гробовщиком. Хорошим или плохим, я не знаю, потому что никто не говорил об его гробах «Славные! Мягонькие!» и не благодарил, и за новыми не приходил.
Мы с братом Юрой любили сидеть в мастерской деда, смотреть, как он работает, и слушать смешные истории из детства, которые всегда начинались словами: «Мы, значит, с Самошкой, другом моим». Чего только не было в этих историях: драки, погони, розыгрыши, уходы из дома, блужданья по лесу, неожиданные находки и встречи, приключения, слёзы. Трудно поверить, что наивный смешной и отважный Елизарка, Самошкин друг, и дед – один человек.
Когда приходил Левин, дед выпроваживал нас из мастерской. И баба Лена вздыхала: «Явился. Опять наберутся!»
В один из вечеров дед с Левиным, видимо, набрались больше обычного. Потому что обычно Левин начинал петь: «Чернобро-о-вая каза-а-чка подковала мне коня». А в тот вечер Левин сказал:
- Лизар, мне бы это, пимы к зиме.
- А мне, - ответил дед, - гроб к смерти, - и засмеялся. Потом они пожали друг другу руки, и Левин пошёл домой.
Самокатки стоили дорого, но гроб дороже. Поэтому дед сделал валенки Левину, его жене и внуку Мише – с отворотами.
7 ноября дед и Левин встретились на демонстрации. Дед держал в руках флажок, на котором было написано «1 мая», но он ходил с этим флажком на все демонстрации и митинги. А Левин был с синим шариком, похожим на большую сосиску. Левин сказал: «С праздничком, Лизар!» и пожал деду руку. А дед спросил: «Замёрз, небось?», - и кивнул на ботинки друга. Потом они постояли у трибуны, послушали речи и пошли в мастерскую. Бабушка вздохнула, Левин спел про казачку, а дед вручил ему валенки.
Неделю спустя дед привёз домой гроб. Как и на чём, мы не знали. Бабушка была на дежурстве, родители на работе. Юра забрал меня из садика, приходим домой, а в комнате гроб и крышка к стене прислонена. Дед ходил вокруг, смотрел, гладил, а потом решил «примерить». Он снял свитер, надел пиджак и лёг в гроб. Нам с Юрой показалось, что деду лежать неудобно: голова упиралась в верхний угол, а ступни ног в нижнюю стенку. Плечи тоже были зажаты, но он сказал: «Хорошо, тика в тику. Сантиметра свободного нет». И потом пояснил, что «простора в гробу не должно быть», если будет свободное место, значит, будет ещё покойник в роду. Мы сидели по обе стороны и слушали деда.
Но тут пришла баба Лена. Увидела нас, деда, гроб, ухватилась за косяк и сползла на пол. А потом захрипела так страшно, что мы испугались. Дед Елизар поднялся и говорит: «Ленок, ты чего? Я же это - готовь сани летом!» Баба Лена схватилась за сердце, и Юра сразу побежал за валерьянкой.
Баба Лена любила смотреть фигурное катание. Когда кто-нибудь из фигуристов падал, она хваталась за сердце и пила валерьянку. Но перед фигурным катанием она валерьянку заранее готовила, а сейчас Юра начал отсчитывать капли. Бабушка поднялась, держась за косяк, стала снимать пальто и ругать деда. Ругалась она очень странно, не договаривая предложения до конца: «Вот, паразит, я же… Ведь додуматься надо, гроб… Дурень старый… Готовь сани… Уноси!»
- Так, Ленок, вдруг помру, - оправдывался дед, - А гроб хороший, Левин сделал. И всё уплочено.
- Уноси! - не соглашалась бабушка, выпив валерьянки, она стала заканчивать предложения, - Помирать он собрался! Я тебе помру! Допились со своим Левиным! Немедленно уноси!
Утром дед положил гроб на санки и повёз Левину. Мы с Юрой ему помогали, толкали санки по асфальту. Дед был злой и ругался: «Грёбаный Леонардо!» Я спросила: «Какой Леонардо?»
- Да Винчи, - сказал дед.
- Он был плохой?
- Плохой!
- А почему?
- Потому, - ответил дед, - велосипед изобрёл, а вот, что б санки по асфальту не скребли…
Левин поставил гроб в столярке и пообещал никому не продавать. Но через пару недель продал. Дед, как узнал, рассердился ужасно. «Вот ведь хитрый еврей! - кричал он, - И самокатки носит, и гроб продал!» Левин оправдывался, что человек неожиданно умер, а гроб, как под него сделан. Но дед не слушал: « А у тебя, что, другие по плану умирают?»
Целый месяц дед с Левиным не разговаривал. И нам истории про детство рассказывать не хотел. Но потом пришёл Левин и сказал, что сделал новый гроб, лучше прежнего. Дед простил его, достал из ящика с шерстью бутылку водки и сказал, чтобы мы с Юрой шли помогать бабушке.
Однако, доверие к Левину было подорвано. Второй гроб дед на хранение оставлять не хотел. Решил забрать домой и поставить на чердак. Сначала он поднял крышку, а затем надел гроб на голову, как капюшон, стал подниматься по лестнице и упал. С громом, грохотом и «грёбаным Леонардо, который велосипед изобрёл, а что б лестницы на чердак нормальные были…» Мы с Юрой не совсем поняли, причем тут Леонардо, ведь лестницу деду Левин делал.
Первым с работы вернулся папа, он отправил деда в больницу, а гроб отвёз Левину. Деду наложили гипс, он сломал ногу, падая с лестницы. Бабушке про гроб ничего не сказали, но, наверное, она догадалась. Потому что, когда Левин приходил проведать деда Елизара, бабушка садилась на табуретку у кровати и смотрела на него строго-строго.
Однажды Левин пришёл с валенком, сказал, что надо бы починить, прохудился. Дед возразил, что такого быть не может, зиму не относил, а уже прохудился. Его валенкам сносу нет. Левин деду подмигивал и подёргивал странно плечом. Дед перестал спорить, кивнул, и попросил бабушку принести из мастерской инструмент для починки. Мы с Юрой хотели сбегать, но дед сказал, что мы набедокурим там чего-нибудь. «Знаю я вас, - вздохнула бабушка, - не прикладывались давно» Как только она вышла, Левин достал из валенка бутылку «Пшеничной» водки, а дед попросил нас принести водички.
Бабушка вернулась без коробки, не нашла. Мы с Юрой снова предложили сбегать, но дед сказал, что дырки нет никакой, Левину сослепу привиделось, да, если бы и была, весна скоро…
Весной Левин умер. Его похоронили в дедушкином гробу. И на похоронах, когда все скорбели, дед негодовал: «Вот ведь хитрый еврей! Вот ведь хитрый: и пимы износил, и гроб присвоил!» На поминки дед не пошёл, видимо сильно обиделся на гробовщика. Выпил один в мастерской и весь вечер ругал Леонардо Да Винчи.
А потом в мастерскую ходить перестал. И пить перестал. И валенки делать. Стал смотреть вместе с бабушкой фигурное катание, научился различать двойной тулуп от акселя и лутца. Забирал меня из детского сада и часами рассказывал нам с братом истории из детства, которые всегда начинались словами: «Мы, значит, с Самошкой, другом моим…».
Дед пережил Левина на четыре года. Его похоронили в гробу, сделанном каким-то незнакомым гробовщиком. И был ли гроб этот в пору, понравился ли Елизару, мы не знаем, потому что примерить его он не успел.
Потом уже, став старше, мы с Юрой узнали, что Самошка из дедушкиных историй – это друг его Левин Самуил Яковлевич, хитрый еврей. И что в юности Левин мечтал стать художником, он писал прекрасные портреты, за что мальчишки прозвали его Леонардо.
Художником Левин не стал, время было послевоенное, голодное и трудное, и ещё потому что, как он говорил: «Гробы людям нужнее картин». А дед Елизар считал иначе, и они с Левиным ссорились из-за этого часто. Но дед любил своего друга Самошку и скучал по нему. И я думаю, гроба ему было вовсе не жалко, как и валенок, просто это у деда привычка такая была – ворчать и ругать Леонардо.