В один из апрельских дней я вышла выкурить сигарету, заслуженную согбенным трудом в полумраке офиса. Любой повод выйти «в свет» становится ценностью, если на календаре - весна, внутри – уныние, а работа - деревянный амбар без единого окна, выстроенный в утробе почившего газового завода.
Весна сочилась с крыш, пропитывала влагой стены из багрового кирпича и проливалась на асфальт слякотью, сверкающей в лучах недозрелого солнца.
Жмурясь от его колкого света, я выдыхала дым и ощущала себя несчастной Золушкой, которая всю зиму ковырялась в луковой шелухе. Весенняя Фея внутри требовала свежих амбиций. Раскачиваясь на лакированных каблуках, я пыталась придумать что-то дерзкое и «для души». Но желания, приржавевшие друг к другу за зиму, только уныло скрипели: «Любви… Любви…» О чем еще может грезить падчерица, перебирающая горох от овса на грязной кухне мачехи-Москвы? Я разглядывала строй машин местных работников, покрытый твердой коростой межсезонья. Разной масти и достоинства, все они принадлежали предприимчивой интеллигенции, выбравшей для офиса индустриальное поместье. «А ведь их хозяева – скорее всего, мужчины, и любой – потенциальный Принц», - подмигнула Фея изнутри. Но ни одного из них я никогда не видела, хотя ежедневно таскалась на этот советский завод через весь город, одеваясь на работу как на праздник.
«Ну, не знаю. Пусть это будет… мужчина… на… bmw», - подумала я наобум и пошла к железным воротам в амбар. Люди, выбирающие bmw, всегда вызывали во мне подозрение, но апрель - месяц нетривиальных решений…
А на следующий день, выйдя по заведенному порядку на перекур, я познакомилась с молодым человеком на bmw – такой же чумазой, как все остальные, но - с плавником на крыше, какие бывают на шлемах скоростных велосипедистов и в черепах борзых собак. «Как просила», - засмеялась Фея.
Чудеса происходили и происходили. В разговоре новый знакомый подхватывал любую тему: про частный бизнес (он у него был), томление духа (и это, конечно, тоже), экологическую ситуацию (он в ней разбирался) и драматический театр (он туда ходил). У него был богатый словарный запас и рыжие в крапинку глаза, буравящие вглубь, а на заднем сидении машины лежал журнал Yoga. Мы никак не могли наговориться и расстаться. Сбежав с работы, петляли по городу на хохлатой машине, сворачивая из пробок на неизвестные улицы. Ночью у меня дома он вел себя сдержанно, не пытался соблазнить «по-быстрому», а комплименты отпускал тонкие и оригинальные.
Потом было еще несколько восторженно романтичных дней, наполненных глубокомысленным флиртом, ночными прогулками в странных местах и бесконечными разговорами взахлеб. И вот Принц пригласил к себе домой. В гости я собрала две сумки «приданного»: и еду, и посуду, и новые колготки. «Проявишь себя разносторонне-прекрасно. Он не устоит!» - благословила Фея, перекрестив меня на пороге. Но в дороге мачеха-Москва строила козни и организовывала автомобильные пробки. Все было долго и нервно. В пути я устала, разозлилась, заблудилась и раскапризничалась по телефону. А Принц вдруг взбесился, заявил, что раздумал принимать меня в гостях и прорычал в трубку, что выйдет увидеться на улицу. Когда он спустился, я сидела в открытой машине около нужного подъезда и не смогла уехать даже когда встретила взгляд желтый от ярости. Мы пошли-таки к нему домой.
Впрочем, дворец тоже оказался подозрительным. Привычно-скучный панельный дом недорогого спального района – серый и мокрый, а посреди него – пуленепробиваемый дзот: гаражные ворота из сплошного куска железа, прибитые снаружи так, чтобы наглухо закрыть оба окна маленькой холостяцкой квартиры.
Мы молча поднялись на лифте, молча зашли в квартиру и молча сели по разные стороны дивана. Он нервно елозил пальцами по планшету, а я оглядывалась вокруг. Железные ворота – подходящие «шторы» для этого дома. Внутри – недоделанная студия, полумрак и бетонные стены. Семь свечей оплывало в огромном канделябре. «Не люблю свет», - объяснил мужчина. Я даже тогда решила не думать, что он – никакой не Принц, а обычный вампир, каких в этом городе – пруд пруди. Меня мутило, но гештальт надо было завершать. «Да поможет нам сила любви! А также – йога и театр», - молилась Фея вместе со мной. Я принимала позы, закидывая друг на друга ноги в нарядных колготках и без конца болтала.
– Я привезла кроличьи колбаски! (принять располагающую позу)
- Я не ем мясо… («Клац-клац-клац» в планшете)
- Э-э. О. А что ты делаешь? (расстегнуть еще одну пуговицу на кофте)
- Работаю. («Клац-клац. Клац-клац-клац»)
- Москва сошла с ума! (мы же так хорошо друг друга понимали!)
- «Клац-клац.»
- Но на улице такой день! И тут я! Давай радоваться! Когда-то я услышала по радио шикарную фразу: «Человек – чувствилище Бога»… Это так глубоко! И так верно!
- «Клац-клац-клац.»
- У тебя в доме так загадочно!
- «Клац. Клац.»
- И что, теперь все, «лошадь сдохла»? Мы вообще больше никогда не будем разговаривать?!
- Лучше помолчи. Ты уже отдохнула?
Он скрипел зубами, а я хихикала и ждала, когда же он, наконец, тоже рассмеется. В этой сказке не предполагалось ни чувство самосохранения, ни чувство собственного достоинства. Ничего, кроме романтики. «Это все – ерунда. Мелочи. Временные трудности. Стерпится – слюбится. Иначе не может быть, это же – Он, на bmw, как заказывала! Когда это Золушка разворачивала свою тыкву, не сумев очаровать любого хмыря?» - шептала Фея, и я заливалась текстами, чтобы вытащить из этого человека реакцию. Мне всегда казалось, что если долго стараться и подбирать выражения, то станешь, наконец, понятым и вот-вот будут найдены Те Самые Слова, которые изменят ход истории.
Но Принц начал все больше злиться и натурально выгонять меня из квартиры. Сначала – словами, потом – действиями. Захваченная лирической идеей, я осознала происходящее только тогда, когда он с силой швырнул меня через всю квартиру в коридор на лестничной клетке. Сказка рассыпалась, колготки порвались, колено разбилось, я стала собирать вещи, но он, кажется, вошел во вкус. В ответ на слезные просьбы, он орал и дергал меня как дрессировщик тыкает палкой в своих тупых зверей. И я вдруг подумала: «Ни одна живая душа в этом мире не знает – где я и с кем. Если он сейчас забьет меня своим канделябром, то вряд ли кто-то найдет труп в кружевных колготках за железными ставнями. Он может отрезать мне сначала волосы, а потом – руки. Вообще, он может сделать все, что придумает»... Страх – настоящий, а не сказочный - лишил меня сил и, наконец, голоса. Я замолчала и закрыла лицо руками. И тогда он вдруг успокоился, напившись страха как крови. Все как-то вдруг улеглось, как внезапно стихает ветер на море. И мы легли спать. Зачем-то - вместе. В черное белье на кровать-остров посреди квартиры.
Во тьме, без свечей и без слов, мы даже пытались вернуться к прежней романтике. Это не было физическим насилием, но в какой-то момент я почувствовала себя истрепанной секс-куклой – с глупым лицом, нарисованным на затертом полихлорвиниле. Тогда кино совсем выключилось, и я огорченно отвернулась на другой бок. «Утро вечера мудренее», - конфузливо бросила Фея и «смотала удочки».
На следующий день мы молча встали, молча сжевали утренние тосты с кофе и молча расстались. Вспоминая ощущения ночи, мужчина даже, кажется, улыбнулся однажды. По дороге домой я придумывала – с кем можно срочно поговорить обо всем этом? Еще одна история о романтическом приключении не получилась, рассказывать подружкам было нечего. Но если просто промолчать, то это съест картину мира как метастазы. Мне хотелось вылезти из собственной кожи и походить в чем-нибудь другом.
… Когда я была еще студенткой, с одной моей подружкой произошло несчастье. Ее, совершенно пьяную, увезли из ночного клуба и всю ночь насиловали несколько мужчин. Мы даже не подозревали о том, что произошло, а на следующий день она приехала сама. Почему-то не к себе домой, а – ко мне. Она стояла на пороге – в трусах и пальто, с лицом, которое не выражало ни страдания, ни сожаления, ни стыда. Она всегда была странной, такой - «немного не в себе», а в тот раз выглядела так, как будто неимоверно удивлена тем, что с ней произошло.
Никто не подавал заявление в милицию. В те дикие 90-ые, в том бесчеловечном провинциальном городе такие случаи не были редкостью. И разные мои приятельницы, и я сама оказывались заложницами романтических надежд в неизвестных машинах с центральным замком, в гостиницах на окраине города и съемных квартирах в историческом центре. Такие случаи считались неким «фактором риска» в поисках любви. Обычно все заканчивалось долгими переговорами и стрессом, который забывался на следующей же пьянке.
Моя подружка просто проспала сутки, а потом весь день детально рассказывала мне о страшных дикостях, которые с ней сотворили. Но этот рассказ почему-то звучал не так, как говорят о преступлении, а так, будто ее – задумавшуюся – с ног до головы облила грязью машина, проезжающая мимо.
… Я ехала от Принца домой и думала, что взрослые женщины, оказавшиеся в такой постыдной ситуации, наверное, могут позвонить по телефону доверия. Но и это казалось глупым, потому что вообще-то я сама, собственными руками, устроила то, что произошло: надела самое лучшее, самое белое платье, пришла к самой большой луже на дороге и долго стояла там, пока мимо все-таки не проехал самосвал… Уже из дома я позвонила самой близкой подруге и, в конце концов, все стало выглядеть настолько нелепо, что даже весело.
… Теперь – май, все вокруг зелененькое и приятное. Хохлатая машина с журналом Yoga на заднем сиденье по-прежнему стоит у заводских стен. Офис Принца – по соседству в моим, но я больше не избегаю его. Мы здороваемся, и я знакома с его подчиненными. Мы ни разу не говорили о том, что произошло, он никогда не извинялся, я никогда не думала о возмездии. Все просто прошло.