Глава пятая Муж номер один
Моя жена умирает. Я стою перед родильным домом. Первый час ночи. Смотрю в окно. Единственное освещенное окно в родильном блоке. Там идет повторная операция. Ребенок, девочка, уже родилась. Операцию ведет сама заведующая роддомом. Она же приняла роды. Все, что казалось важным для появления нашего второго ребенка на свет, сделано. Оговорено. Всем все обещано. Сестра, ассистирующая при операции и призванная заботиться и облегчать жизнь родившей маме, стала почти другом семьи. Она всегда должна быть рядом. Мои глаза и моя поддержка.
Я менеджер лучшей компании в городе. В области. Возможно даже – в стране. Мы – вторая компания в России, которая провернула факторинговую сделку с участием международных банков. На 12 миллионов долларов. Мелочи? 1995 год. Я решаю все вопросы. Знаю Инкотермс и компетентно «загибаю» поставщиков на переговорах. Говорю на двух языках. Успешен. Зарабатываю хорошие деньги. Несколько месяцев назад мы переехали в новую трехкомнатную квартиру.
Но есть Менеджер выше меня. Думаю я сейчас. Но тогда я так не думал. Тогда я все брал на себя.
Роды протекали сложно. Жена боялась. Скакало давление. Проблемы с почками. Решили делать кесарево, на восьмом месяце.
Я не верю в приметы. Но вчера, когда принес букет в палату, пересчитал цветы, чего не сделал впопыхах раньше. Роз было двенадцать. Быстро, словно отравленную, выкинул одну. Передал букет. Сказал себе - все фигня.
Знаки. Они есть. Теперь я верю в них. Не могу не верить..
Девушку, у которой я купил эти розы, я помню всю жизнь. Иногда я встречаю ее на улице нашего города. И обхожу стороной, словно злую волшебницу. А она никогда не узнает мое лицо среди тысяч лиц, купивших ее цветы. Как все странно.
В этом родильном доме родилась моя мать.
В этом родильном доме родился я.
В этом родильном доме родилась моя дочь.
В этом месте умирает моя жена.
Видимо, Бог действительно любит Троицу. Только один из нас должен теперь уйти. Я пытаюсь. До сих пор пытаюсь понять Его замысел. Наверное, Ему известно, как лучше. Сам человек никогда не уйдет, оставив малолетних детей, будет бороться. Может быть, ей показали будущее. И то, что я еще буду счастлив? Выращу детей.. Но, думаю, ей просто не оставили выбора.
Утром мне скажут, что надежды почти нет. Внутреннее кровотечение. Несколько переливаний крови. Надо поехать в какую-то больницу, привезти что-то. Еду на автомате, забираю, привожу.
Последняя надежда - главный реаниматолог города, но он на даче. Я мчусь туда, сам за рулем. Скорее прошу чуда, чем надеюсь. Будто в бреду. Тормозят менты на посту. Видят, что не в себе. Но отпускают. « Будьте осторожнее..» Нахожу реаниматолога жарящим шашлык, вытаскиваю буквально за руку. Прошу. Обещаю все..
Он решается, хотя боится ехать с невменяемым человеком. По дороге задает какие-то вопросы, опасливо косясь на меня и призывая не торопиться.
Через час он выйдет из палаты и скажет, что.. Скажет, чтобы я попрощался. Захожу в палату. Лена одна. Лицо ее спокойно. Она уже ничего не боится и не чувствует боли.
Тем, кто уходит.. им легко. Тяжело тем, кто остается. Мы жалеем сами себя. Что больше никогда не увидим близкого нам человека, не услышим его смех, не переживем вместе радости и печали.
У нас был студенческий брак. На третьем курсе. После моего возвращения из годичной стажировки в Берлине. Отправили самого перспективного мальчика и самую перспективную девочку с факультета. Лена в ее число не вошла. Она вошла в другое число. Моей первой женщины и любви.
Двенадцать лет назад я уехал в Германскую Демократическую Республику на поезде в составе группы, отобранной со всего Союза. Человек тридцать ребят и девчонок. В купе завязался разговор о разлуке, любви о верности. Подсел Проводник: надо же знать о чем говорит молодежь, едущая в пограничную с капитализмом зону. Быстро понял, что политика нас не интересует. Я доказывал, что верность и любовь неразделимы. Он смеялся и бился об заклад, что все преходяще и мы изменимся. Изменим. Этакий гетевский диалог Фауста. Его уверенность сердила нас. Большинство было на моей стороне. Он ушел, оставив нас непобежденными. Он отступил. Его задачей не был немедленный результат. Он просто проинформировал нас об открывающихся возможностях. Он сеял с души сомнения.
Если Вы когда-нибудь были без любимого человека в интересных местах и далеких краях, Вы знаете, как хочется вернуться туда вдвоем и показать ему все то, что поразило Вас. Я видел многое. И всегда мне не хватало ее радости рядом с моей. Ее восторга. Я спал и видел, как хожу с ней по улицам Берлина, где-то широким и чистым, где-то грязным и закопченным, разглядываю здания, покрытые рубцами наших пуль, мин и снарядов, спускаюсь в подземные переходы, брожу по зеленым скверам, на которых резвятся пушистые белые кролики… Я видел эти сны часто.
Иногда мы подходим к Великой стене, разделяющей город на два мира, упираемся в бетон, упавший на его улицы, разрубающий дома напополам и чувствуем на себе глаза Стражи, неотрывно следящие за нами. Мы здесь, в этом таком чужом и таком близком нам мире, ибо мы оба понимаем его язык. Мы на самом краю Вселенной.
Через полгода появилась возможность пригласить ее в гости. Оформил все бумаги. Со стороны властей демократической республики проблем не было никаких. Проблемы возникли при прохождении собеседования в райкоме партии. Второй секретарь райкома первой и единственной партии Советского Союза посчитал Лену Эрдман незаслуживающей столь высокого доверия.
Со вторым секретарем мы встречаемся периодически на лестнице в подъезде моего бывшего дома.
Вежливо здороваемся с ней и даже беседуем о малозначительных вещах. Она не помнит меня. Я помню ее. Старая женщина, еще пытающаяся кокетничать с мужчинами.
Я точно знаю - счастье есть. Я все же привез Лену в ставший мне родным Восточный Берлин в последние дни существования первого (и единственного) немецкого государства рабочих и крестьян, как оно само себя именовало. Я провел ее по улицам, по которым бродил и наяву и во сне. Сводил на Остров музеев, в знаменитую пивную “Zur letzten Instanz”, поднял на Старый Алекс.. съездили в Веймар, домик Гёте. Для людей, одержимых языком, его историей, страной это невероятно. Невероятно интересно. Наверное, как пройти путь, совершить хадж в Мекку для мусульман. И быть на этом пути вместе с любимым человеком - это счастье, которое у меня уже никто не отнимет.
Это счастье пересиливало горечь поражения. Страна, которую я любил и уважал за вечно юношеский оптимизм, фильмы про индейцев, трудолюбие, культуру, рушилась на моих глазах. На площадях, перед ратушами, разбивались огромные стоянки для подержанных западных «Опелей» и «Фордов» - предел мечтаний для большинства гэдээровских немцев, уже продававших свои пластиковые «Трабанты» за бутылку коньяка офицерам советских гарнизонов, а то и просто бросавшим их у придорожных канав. На развалах продавалась страна. За копейки. Джинсы «Wisent» - две марки, дрезденская косметика «Флорена» - пятьдесят пфеннигов. Что произошло за эти короткие семь лет? Меня тошнит выворачивает наизнанку желание этих людей стать частью другого мира. Мира, о котором они слышали от своих западных родственников. Мира, который вскоре поглотит их традиции, гордость, веру. Их песни. Синие FDJ-кие галстуки их детей. Ставшими привычными названия городов. Мира, который уже продает обломки Берлинской стены с сертификатами аутентичности и «последний вздох коммунизма», запакованный в консервные банки. Herzlich Willkommen* в мир, где вы станете навсегда второсортными Осси.
Кто-то из моих близких знакомых, учителей, поехал зарабатывать в Западную часть Германии домработницей. Осваивать невиданные здесь посудомоечные и стиральные машины. Да. Финал.
Шестнадцать миллионов человек как корова языком…
Зато мы держимся. Стоим в очередях за туалетной бумагой и зубной пастой. Теряем республики и заключаем новые непонятные союзы внутри старого Союза. И все же. Мы идем своим путем. Нас обманывают, грабят и дурят свои, родные нам люди. Как-то прочитал статью. Не в юмористическом. Аналитическом журнале. Пишут о том, что мы как независимое государство существуем еще лишь благодаря непрозрачности нашей системы, коррупции и бюрократии. Запад просто не может разобраться в этом сложном восточном механизме и скупить нас на корню. Он не понимает, кому и сколько надо дать, чтобы создать четкие и ясные гарантии для инвесторов, механизмы вывода заработанных капиталов зарубеж.. Бюрократы и взяточники – последний заслон страны. Вот они, реальные герои и спасители Отечества.
Система сдержек и противовесов. Геополитическая Игра по крупному. Или наша вечная прививка от западного образа жизни?
Сын наш растет. Ребёнок солдата. Папа приезжал в краткосрочный отпуск. Смышленый. Стопроцентный блондин. Как и полагается у родителей-германистов. Уже шутит по немецки:
- Мама, а если много писаешь, это все равно будет «klein**»?
Знает все марки автомобилей, определяет их по звуку двигателя.
- Запорожец поехал, - небрежно бросает, даже не оборачиваясь. Любимец всего преподавательского состава факультета, где мы оба преподаем и клуба "Анефра" в Горьковской библиотеке, где мы частенько бываем на культурных мероприятиях.
Мы живем в деревянном старом доме, в котором некогда проживал академик Каргин и который стал благодаря ему историческим памятником. Получили в нем квартиру в 29 квадратных метров, без воды, канализации, с печным отоплением. Председатель профкома лично со мной ходила к главе района с просьбой подыскать жилье. Вот и подыскали. Параллельно встали в очередь на получение жилья как молодая семья с ребенком. Тысяча семисотые. Зашел спустя четверть века – глазам не поверил – список существует и обновляется! Мы уже семьсот какие-то. Так, глядишь, через полвека и очередь подойдет. Наших душ. По гоголевски абсурдно-трогательная забота о молодой семье.
Как-то раз среди ночи проснулись от страшного удара в окно. Как раз рядом с кроватью сына. Осколки стекла, рев ребенка, крик жены. Выскочил не думая ни о чем. Убить или умереть. Стоит какой-то алкаш, шатаясь, пришел по старому адресу, «постучал» в окно. Выволок со двора. Бить не стал. Не могу. Не могу бить беззащитного в лицо. Мягок я. Знаю.
Знаю и то, что я могу потерять над собой контроль. Превратиться в берсерка. Лучше об этом не думать.
В чем залог успешной жизни в семье? В растворенности в другом человеке? В готовности к компромиссам? В общности интересов? Сложные вопросы, которые меня пока не беспокоят.
Меня любят. Любят персонально и безусловно. А я люблю все то, что у меня есть. Комплексно. Жену, ребёнка, наш совместный мир. Я один из создателей этого мира, его надежда и опора. Критиковать ли мне себя, что мне нравятся другие женщины, несмотря на то, что я счастливо женат? А разве можно быть женатым несчастливо? Как это?
Весь мой добрачный сексуальный опыт заключается в одном эпизоде из школьной жизни, когда девочка из нашего класса после общей вечеринки у нее на квартире предложила мне еще остаться на чай. Все ушли, многозначительно похмыкивая. У девочки в школе репутация опытной любовницы. Девятый класс заканчиваем. Мы уселись на кровать, я жду, когда меня начнут сооблазнять. Не дождавшись, начинаю действовать сам, кладу руку на грудь. Ее грудь. И с ужасом понимаю, что нет у нее никакого такого опыта. Нет легкой и искушенной сооблазнительницы. Сердце ее колотится, как и мое, губы пересохли. И я понимаю: Не будет никакого развлечения. Я не могу. Потому, что не люблю. Убираю руку, целую в щечку. Ухожу. Не мое.
Наверное, я слишком рано женился? В двадцать лет. Не догулял. Никуда не вошел, ниоткуда не вышел. Не разочаровал и не разочаровался?
- Да ты ответственный парень, афтор. Ну что же, посмотрим, как долго ты останешься таким. Целомудренным. Целым и мудреным. Почаще, почаще наблюдай за собой со стороны.
- Кто ты?
- Я тот, кто уже пишет рецензию на твой еще незаконченный роман.
Новый этап. Я почти целыми днями на новой работе. Совещания с шефом часто начинаются в 9 вечера. Но есть и результат. Компания снимает нам квартиру. Одну, другую. Благосостояние растёт. Есть чувство охотника на пути за большой дичью. С женой и сыном видимся поздно вечером. А впереди ещё месячные разлуки - начался стамбульский период. Неделями, месяцами живём там. Осваиваем местный рынок. Оставили гостиницу мистера Кина. Посещаем новые фабрики. Вчера были на Проктер Энд Гэмбл. Ищем. Ищем.
В гостинице познакомились с девушкой из Грузии. Красивая, с приятными манерами. Чувствую влечение. Понятно, что незаконное. По её словам, ждёт приезда мужа, где-то мотается по командировкам. Общаемся. О чем? Каждый о своём. Она о своем муже и ребёнке. Я о своей жене и ребенке. Обсуждаем, кто как кого воспитывает. Подходил я к девушки с неясными сексуальными намерениями - уже больше месяца вне дома - а в процессе общения превращаюсь почти в друга семьи. А о чем ещё мужчине говорить? О том, чем он гордится: о семье, ребёнке, работе. Вешать девушкам лапшу на уши я пока не научился. Подарил кружку по какому-то поводу. Короче, дружим уже неделю. Видимо, я увлекся. Заболел. Но тут пришел доктор. Вечером мой коллега, с которым мы здесь на вахте, рассказывает, что оттрахал ее. Я в шоке. Пришёл, стал стучать ей в дверь, типа объясниться. Вот дурак. Ах, женщины, что вы за люди... никак не ожидал такой легкомысленности.
У меня чувство, что я в глубокой воронке, оставленной снарядом. Он попал именно в мою семью.
Что это? Наказание за мою гордыню? Или я недостаточно любил ее, чтобы она осталась со мной?
Плач и стон. Недолюбил, недодал, недоплакал и недосмеялся. Не сберег. Сотни-сотни оставшихся писем из наших разлук. Тринадцать лет жизни
Я стою у окна нашей новой квартиры. Черное небо. Темно и страшно. Мне кажется, что я – последний рубеж. Если что-то случится со мной сейчас, род мой исчезнет.
Я клянусь ушедшему навсегда человеку хранить любовь и память о нем. Оберегать и защищать наших детей.
В соседней комнате спит сын. Ему шесть лет. Где-то в отделении роддома моя новорожденная дочь. Скоро она появится здесь.
* Добро пожаловать (нем)
** здесь: по маленькому (нем)