Труднее всего искать то, что находится на виду.
Есть вещи, которые в силу своей очевидности, традиционности, привычности, обыденности и обычности как-бы «воспаряют» над необходимостью исследования самой природы и сущности их… в силу этой самой очевидности.
И, до поры, до времени они остаются вне поля зрения и строгого суда научного познания и знания. Научного исследования. А, избегая этой участи: тщательного логического, методологического etc. досмотра, – научного исследования, – травмируют практику.
Нечто подобное наблюдается, в частности, в отношении правомерности деления научного познания и знания (наук) и базируемых на них учебных дисциплин (предметов, курсов) на точные и неточные, на конкретные и не. (И хотя не говорится, что существуют науки «неконкретные», но такой вывод имплицитно содержится в почти категорическом признании того, что «есть науки конкретные»).
Что касается правомерности деления наук на «точные» и «неточные», то в данном случае исследователь, что называется, с порога наталкивается на необходимость строго определиться по отношению к тому, чтобы однозначно (точно) определить гносеологичский и эпистемологический статус самое понятия «точность», «точный». А определение это (казалось бы, столь простое и очевидное) затрудняется тем, что данное понятие – это определенная философская «интуиция».
В словаре В. Даля сказано: «Точный – точь-в-точь, аккурат, верный, во всем равный, подобный, без розни». В «Философской энциклопедии» и «Логическом словаре» Н.И. Кондакова ничего не сказано.
В Большой Советской Энциклопедии речь идет о «точности классов», «точности системы автоматического управления», «точности в машиностроении», «точности химического анализа», «точности измерения», «точности меры и измерительного прибора», но вовсе не о точности как о философской (всеобщей и необходимой) категории. Т.е. говорится о точности как о чисто атрибутивной характеристике. Всего лишь.
Все эти «точности», в принципе, замыкаются на одном: на степени близости (измерения, изготовления etc.) к истинному значению измеряемой (изготовляемой) величины, продукта к такому идеалу, образцу, эталону и т.п.
Таким образом, точность уже в этой своей интерпретации, – в первой итерации, – выступает скорее как… неточность достигаемых в социальной (культурной) реальности и действительности познавательных и практических процессов и результатов, предполагает отклонение от существующего материального, чувственного или лишь мыслимого эталона, идеала, указывает на рассогласованность с ним, а, в конечном счете – с истиной. Таким образом, мы выходим на понятие, на философскую категорию, научный (истинный) статус которой не вызывает сомнений, ибо учение об истине (истинном познании и знании) представляет собой один из центральных и важнейших моментов диалектико-материалистической эпистемологии и гносеологии, как методологии и теории отражения. Составляет ядро логики. На категорию истины. Коннотацией коей, безусловно, есть понятие точности.
Не повторяя здесь основных положений данного учения, которые давно уже стали хрестоматийными, заметим лишь, что из понимания истины как сущностной характеристики человеческого познания и знания, верно, адекватно отражающих, познающих и знающих свой предмет (объект), совпадающих с ним, вытекает следующее. Если под наукой, – рассматриваемой в чисто логическом аспекте, – подразумевать познание и знание вполне определенного свойства, а именно: исторически развивающееся, логически непротиворечивое (дискурсивное и рекурсивное), систематизированное и истинное; предполагающее свой предмет, массив уже накопленного знания и опыта познания реальности и действительности, свой понятийный и категориальный аппарат и свой инструментарий (методологию), – то вполне естественным является вывод о том, что если наука «не точная» (т.е. представляет собой не истинное познание и знание о предмете), то это и не научное познание и знание (не наука) вовсе. Разумеется, для доказательства данного вывода необходимо развертывать все необходимое многообразие доказательств и аргументов, но это как раз и было бы развертыванием … диалектно-материалистической теории истины. В составе учения о научном познании и знании как методологии и теории отражения.
В части же правомерности деления наук на «конкретные» и «неконкретные» дело обстоит гораздо проще. Если в первом случае «неточное» употребление понятия «точный» объективно обусловлено либо неразработанностью, либо просто логическим бескультурьем и логической неряшливостью (в лучшем случае – неаккуратностью) использования гносеологического и эпистемологического статуса данного понятия и, в определенной степени, извинительно, то во втором случае подобная извинительность уже очевидно, – кричаще, – сомнительна. Неуместна. Есть признаком закритического уровня философской культуры субъекта подобного «различения».
Конкретность истины – непременная, – субстантивная, – характеристика последней, характеристика диалектическая. Это необходимое (правда, недостаточное само по себе) ее определение. «Истина всегда конкретна, истины, абстрактной нет». И если познание и знание неконкретно, истина перестает быть. Правда, истина, являясь объективно-субъективной, абсолютно-относительной, конкретно-абстрактной – является диалектичной по своей сущности, представляет собой перманентно осуществляющееся диалектическое противоречие, процесс-результат в мышлении, как отражение осуществляющегося противоречия процессов и состояний в объективной реальности и в действительности. Есть воспроизводство (отражение) в формах развития мышления форм развития самой реальности и действительности – сложный, как сама истинно отражаемая познанием и знанием (субъективной диалектикой) беспредельная, – объективная, – диалектика беспредельной субстанции.
Конкретность как выражение, как результат постоянного углубления научного знания в свой предмет и воспроизводство в самом себе в виде логических определений бесконечного многообразия взаимодействий реальности и действительности – это непременное условие всякого отражения, а не, – произвольно (в режиме произвола), – умозрительно конструируемых мыслительных конструкций.
Сама природа научного познания и знания (его дискурсивность и рекурсивность, способность к антиципации (опережающему отражению) и т.п. свидетельствует о том, что лишь потому мы имеем дело с законами логики, законами (принципами) науки, что последние выступают формами человечского мышления «охватывающими», отражающими необходимость, царящую в самой реальности и действительности. А что есть закон (принцип)? Это форма научного мышления, постигающая в исследуемом предмете (объекте) устойчивое, повторяющееся, объективное, существенное и необходимое во взаимодействиях. Каждое из указанных требований (к закону) – необходимое, но лишь вместе они – достаточное основание для вывода: перед нами – важнейшая форма научного мышления: закон (принцип).
Можно и должно, т.о. «делить» на частные, общие и всеобщая (философия) науки; естественные, общественные, технические, прикладные, фундаментальные etc. Но не на неточные и точные же, или, тем более, на конкретные и неконкретные.
К слову, кроме вышеприведенных «очевидностей» не менее распространенной есть еще одна: деление наук на «гуманитарные» и «негуманитарные».
И если в вышеприведенных случаях перед нами явно заниженный уровень философской культуры субъектов подобных различений, то, в случае последнем – это свидетельство ее… полного отсутствия. А, поскольку «свято место пусто не бывает», то и не просто ее, – культуры, – отсутствие, но наличие кричащего философского бескультурья. Просто бескультурья и безвкусия (дурновкусия). От этого вовсе не страхует тот факт, что субъектом (носителем) такого бескультурья является нотариально заверенный философ. Уж о «философах» и речи нету.
В мире, в культуре нет ничего, – ничего, – что не было бы гуманитарным. Т.е. тем и таким, к чему (кому) не прикоснулся бы субъект. Субъект духа, чувственности, либо практик. Субъект индивидуальный (единичный), групповой (общий), либо всеобщий (человечество).
В первой итерации культура есть противоположность натуры (природы): натуры как непосредственно взаимодействующей с человеком (людьми, человечеством) субстанции. Материи. И здесь культура – все, к чему «прикоснулся» субъект (индивидуальный, групповой, всеобщий; человек, люди, человечество). Это и ложное, и истинное; и доброе, и злое; и прекрасное, и уродливое; и полезное, и вредное.
Культура в этом, – первом, – приближении – это и высочайшие взлеты человеческого духа, чувств и практик – классическая культура; и самые мрачные и позорные страницы (практические дела, мысли и чувства) культуры: войны, горе, нищета, несправедливость, угнетение, страдания, смерть, невежество etc.
Короче говоря, в культуре как таковой нет ничего, что было бы внечеловеческим (негуманитарным). Гуманитарны все науки (равно, как и вненауки: донауки и антинауки).
Иное дело, что сама культура есть явление строго диалектическое: представляет собой осуществляющееся диалектическое противоречие, полюсами (противоположностями) которого, – в аксиологическом ее, – культуры, – измерении, – есть культурная культура, гуманистическая культура и антикультура, культура антигуманистическая. А в этих «полюсах» – там всякая: и субкультура, и псевдокультура, и квазикультура, и суррогаткультура, и …
Короче говоря, необходимо строго различать гуманитарное и гуманистическое (антигуманистическое). Не является исключением здесь и случай с науками.
… А их все «различают»: «гуманитарные» – «негуманитарные». А равно: «точные» – «неточные», «конкретные» – «неконкретные».
А оно ж ведь как: «Когда названия неправильны – суждения несоответственны. Когда суждения несоответственны – дела не исполняются» (Конфуций).
P.S. Я (и Конфуций) – о делах, а не о делишках, о людях дела, а не о деловых людях, о людях живущих, а не «умеющих жить».