Конфеткин Павел Иванович. Павел Иванович Конфеткин. ПИК. Странный человек со странной судьбой.
Как некогда ранее было сказано: «И уготовано вам самое худшее».
Паша не видел своего отца. Мать сама воспитывала сына и никогда более не подпускала к себе ни одного мужчину. Она твердо верила в будущее своего сына – будущее самого образованного, интеллигентного, одаренного, привлекательного, наделенного отменным здоровьем человека с большой буквы. Павел родился слабеньким, часто болел и отставал в развитии. В два с небольшим года он прошел первое боевое крещение – в песочнице ему разделил бровь лопаткой на две части мальчик значительно старше Павлика… Без какой-либо на то причины, быть может лишь из чувства превосходства над мальчонкой. Рана оказалась достаточно серьезной, чтобы маленькому Паше сделали первые швы, в его жизни. «Пострадавшая сторона», в лице папы-юриста подала в суд. После непродолжительного разбирательства суд обязал маму Павлика «компенсировать расходы, связанные с покупкой импортного костюмчика мальчика пришедшего в негодность, намеренно забрызганного кровью Павликом». Его мать не смогла привести в свою защиту хотя бы пары слов. Несчастная женщина горько плакала, приютившись в уголке зала суда.
Болезни, меняя друг друга, одолевали то его, то его мать, то обоих одновременно. И лишь железная воля его матери, стремление к цели, поставленной в момент его рождения, заставляла двигаться его дальше.
Осознанная реальность детства сменила пора юности. Как очень часто случается с детьми из неблагополучных семей, Павел оказался «не у дел», одиноким, затравленным, не любимым учителями учеником школы. Серым, холодным, дождливым утром Павел окончил школу и с надеждой взошел на новую ступень развития.
Со скрипом он поступил в технический институт. Это был самый лучший день в его жизни, никогда он не видел и больше не увидит такой счастливой свою мать. Уже на следующий день на остановке его сбил пьяный гаишник, спешивший на своей машине по служебной надобности. С течением жизни Павел стал упорным человеком, беды и болезни закалили его, и потому ни трехмесячный отдых в гипсе на больничной койке, ни последующие осложнения не смогли преклонить его. Как будто все таланты, дремлющие в Конфеткине, проснулись разом после многолетней спячки, он познал вкус учебы, математика и физика стали его коньком, здесь он обрел гармонию души своей. Он был вдохновлен и очарован всей глубиной и многогранностью открывшегося ему мира цифр. Эта кажущаяся простота и однозначность, четко построенная логика и в то же время всеобъемлющая абстрактность, взаимозаменяемость и общность одних знаков с другими, причастность к таинствам познания природы и процессов, происходящих в ней, новые горизонты, открываемые по мере достижения новых глубин. Все это было его, здесь он был лучшим, но права этого он так никогда и не достиг.
Как-то незаметно прошли годы, проведенные в высшем учебном заведении. Пусть не с блеском, но он защитил диплом. Его непреклонный характер, его прямота и здесь доставили ему ряд неприятностей. Но это все пустое, главное – он прошел этот путь, от начала и до конца.
Неказистым, неприметным молодым человеком Павел вступил во взрослую жизнь. Первые шаги не дали ему той долгожданной свободы и раскованности, на которые он так рассчитывал. Но он верил, он знал наверняка, что очень скоро он выйдет на новый виток своего развития и тогда, плоды его трудов, его результаты, его успехи сполна компенсируют его тяготы и лишения пережитые им за его короткую жизнь.
Время шло с неоспоримым постоянством и точностью относительно производной, именуемой жизнью Павла Ивановича. Ни чего не менялось. Юношеский максимализм уступил место здравому реализму с рядом горизонтальных морщин на лбу. Многие жизненные позиции к тому времени претерпели значительные изменения, заняв положенное им место в мире Конфеткина. Желаемые им женщины, к которым он по природе своей тянулся, не находили в нем ничего притягательного – он с этим смирился; друзей, о которых он мечтал с раннего детства, так и не обрел – осознавать это было действительно тяжело; работа, частично приносящая удовлетворение, никогда не улыбнется ему перспективой карьерного роста – он плюнул на это, надеясь, что будущее все же можно изменить, и справедливость торжествует не только в сказках; болезни, которые он пытался загнать в угол, глубоко пустили корни и множились с необыкновенной быстротой – он продолжал бороться, осознавая, что ему рано или поздно придется признать свое поражение, как впрочем, и любому другому живущему на этой планете.
В тридцать три Павел Иванович женился. Самое знаменательное событие в жизни молодых прошло блекло и уныло. Жена его не отличалась красотой, очарованием, жизнерадостностью и целомудрием. Она была расточительна, ленива, стервозна и к тому же глупа, в широком смысле этого слова. Но для Конфеткина она, быть может, была единственным его шансом – он хотел иметь детей. Павел Иванович верил в свои силы – он сможет дать необходимое детям со стороны отца и компенсировать недостатки его матери. Два с небольшим года продолжилась семейная жизнь Конфеткина. Его жена, нежданно-негаданно, как женщина привлекла внимание какого-то прохвоста. Моментально отдав приоритет новинке, она отправилась искать женское счастье в края далекие, доселе невиданные. Павел Иванович остался один – бог не дал ему детей. Благоверная, вернувшись через неделю, с женской непосредственностью заняла оставленные ею позиции. Впервые в жизни Павел Иванович был уверен в себе, четко указав жене направление ее последующего движения.
Павел Иванович продолжал трудиться. Время шло, принося с собой новые тяготы и невзгоды. Страна, в которой он жил, упала с колен на четвереньки. Бывшие вожди – нынешние реформаторы усердно грабили и опустошали накопленные в течение многих веков богатства, развращали культуру некогда великой державы. Перемены не обошли вниманием и НИИ в котором трудился Павел Иванович. Здание института сдали в аренду, оставив за ним лишь этаж. Мерзавцы и паразиты и здесь одержали безоговорочную победу. Жизнь Конфеткина напоминала теперь борьбу за существование. Его мать тяжело болела, врачи обнаружили у нее рак и положили три года. Она не протянула и трети. Ей не дали. Она случайно оказалась свидетелем преступления совершаемого властеимущими. Свидетелей не оставляют – так учат.
В сырой, убогой квартирке с обшарпанной мебелью и потертыми обоями Павел Иванович остался один. Кроме работы у него ничего не осталось. Конфеткин с головой окунулся в свои изыскания, безвылазно находясь в лаборатории. Результаты, к которым он шел и которых он добился, были воистину впечатляющими. Даже он – человек с присущей ему скромностью понимал это. Открытие которое совершил Конфеткин переворачивало многие былые представления об источниках энергии, оставляя не удел основополагающие каноны, на которых базировались способы получения энергии. О таких достижениях мечтает каждый ученый, движимый своей идеей навстречу цели. И казалось, Павел Иванович ее достиг. Осталась какая-то малость – довести до ума экспериментальную базу, соотнести с теоретической, и объявить во всеуслышание о себе. То о чем он мечтал с раннего детства, о чем мечтала его покойная мать – достичь высот, известности, признания – все это теперь здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки. Это открытие перевернет весь мир, это скачок в развитии человечества, который затронет все сферы народного хозяйства, начиная с закрытия АЭС с их далеко не всегда устойчивыми источниками энергии, заканчивая космической отраслью – применением абсолютно новых принципов ракетостроения.
Очередная болезнь вновь отправила Павла Ивановича на больничный покой. За три месяца проведенных в белых стенах Конфеткину удалили почку, оставив взамен, резиновую перчатку и вирус СПИДа. При выписке главврач был весьма любезен с Конфеткиным, пообещав ему помощь и содействие в любых вопросах.
Подавленным Павел Иванович вернулся с больничного. Желание биться, творить, созидать отошли куда-то далеко-далеко, оставив в душе ком тоски и печали. К чему ему все регалии, слава, деньги наконец, когда он приговорен, подписан, сколько ему осталось жизни той… На работе его ждали. Павла Ивановича вышвырнули на улицу, сразу как он появился на рабочем месте. Ну кем он был этот несчастный Гиппократ? Ну сто процентов праотцом этих вшивых интеллигентов со своей уродской порядочностью и чмошной этикой. А его дурацкие клятвы? Кому на хрен они нужны! Павла Ивановича уволили за то, что он болен СПИДом. Врачи не замедлили с помощью.
А Павел Иванович встрепенулся. В его руках величайшее открытие человечества, теперь уже дело чести доказать своему бывшему начальству, что они не правы. Он попросил аудиенции, чтобы на пальцах объяснить суть тех исследований, которые он столь длительное время не афишировал, работая над ними все свободное от основных занятий время. Каким бы ни был далеким и необразованным партийцем его начальник, но колоссальные преимущества и выгоду не узреть было невозможно даже при самом поверхностном рассмотрении открытия, сделанного Конфеткиным. Начальник не узрел, и, не стесняясь в выражениях отправил Павла Ивановича за дверь. Он был занят значительно более серьезными проблемами. Через месяц уволили всех работающих в НИИ. Этаж, который занимал институт по сей день, позарез понадобился одной западной компании, а уникальные лаборатории – братьям из ближнего зарубежья под овощехранилище. Павла Ивановича задели за живое. Как же так, чтобы из-за каких-то продажных мерзавцев закрывали целый институт, владеющий передовыми технологиями в своей отрасли, ценным, оборудованием, совершивший не один десяток открытий? И так просто, одним росчерком пера… Не бывать такому! Одно лишь его изобретение способно возродить не только институт, но и всю страну. Он настолько был убежден в своей правоте, что ни на секунду не сомневался в справедливости, которая, пусть с некоторым опозданием, но обязательно восторжествует.
В патентном бюро его внимательно выслушали, заинтересовались его исследованиями и даже обещали помочь с получением патента на изобретение ему и группе товарищей, которые «не жалея живота своего трудились над изобретением плечом к плечу с Павлом Ивановичем». Конфеткин сначала возмутился, но потом пошел навстречу паразитам – лишь бы толк был. Как оказалось, это не сдвинуло дела с мертвой точки. Всем нужны были доказательства, чудо, а главное – деньги, здесь и прямо сейчас. Павел Иванович понял, что даже с открытым НИИ и работающими лабораториями в таком бардаке и беспредельной бюрократии законными путями успеха не достичь. Конфеткин решил искать правды у народного избранника, проще выражаясь – депутата. Более четырех месяцев Конфеткин ожидал аудиенции – таких козлов Павел Иванович еще не встречал. Более о депутате не стоит упоминать. К этому времени у Конфеткина уже не было и гроша в кармане. Он собирал бутылки, деля территорию с народной артисткой пенсионного возраста. На том и жил. И он решился на последний шаг – написать письмо президенту. Но до него не достучаться.
Через месяц Павел Иванович сломался. Все. Край. Тоска разрывала его душу. Он исчерпал свой лимит поражений. Сил для борьбы не осталось. Он сдался. И такая злость охватила его, злость страшная, тяжелая, злость, которую нельзя было успокоить или остудить. Всепоглощающая злость. Где ж она справедливость та эта? Где?! Где то, что называется гармонией, любовью, счастьем, благополучием? Для чего он – Павел Иванович Конфеткин создан? В чем смысл его жизни? Ну хотя бы один мало-мальски вразумительный ответ. Ничего. Если все то, чем он занимался, все то, что связано с ним лично, с его именем все канет в лету*;
Собрав последние силы, Павел Иванович обратился в церковь. Должно же где-нибудь находиться объяснение всех неудач, той пропасти, в которой прожил жизнь Конфеткин. Но и там ему ответили очередным бредом ничем не обязывающих фраз. Смирись, раб. Где ж он всевышний, создатель, демиург, главный инженер всего живого? Самый справедливый, любящий, радеющий за каждого, всевидящий и всезнающий. «Щедр и милостлив Господь, долготерпелив и многомилостлив. Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах его». Agnostos**. Теперь Конфеткин уповал лишь на встречу с ним. Он должен ему ответить за все. Он его должник.
И Павел Иванович нашел решение. Ему не составило труда устроиться на работу в овощехранилище в качестве технолога отвечающего за поддержание заданной температуры, влажности и других условий при которых наиболее комфортно себя чувствуют фрукты и овощи. Необходимое ему оборудование пылилось сваленное в куче в дальнем углу лаборатории, у новых хозяев не доходили до него руки, для того чтобы отправить на свалку. Вскоре, квартира Конфеткина, куда он постепенно приносил все наиболее ценное для осуществления задуманного, превратилась в унифицированную лабораторию, где Павел Иванович в течение полугода достиг финального аккорда. На его пути осталась лишь финишная прямая.
За это время Павел Иванович так и не смог обрести былое равновесие. Однажды достигнув точки кипения, ему, очевидно, уже не дано было ее преодолеть. Конфеткин не сомневался, он знал, что ему делать. Теперь он ненавидел мир ровно так же, как мир ненавидел его с самого рождения. В глазах Павла Ивановича этот мир был обречен. Он не видел смысла в его дальнейшем существовании – жестокого, холодного, безнравственного мира в котором правят гнусные мерзавцы, подлецы и негодяи, оскверняющие само существование человека на земле, мира, где царит беззаконие, мира, имя которому – фальшь.
Павел Иванович создал бомбу. Она являла собой совершенство, той совокупности, которой Конфеткин посвятил свою жизнь. Ему не было совестно, его изобретение изначально было создано для благополучия всего человечества. Люди, обязанные представлять интересы общества, отвернулись от него, и теперь он не видел другого пути – мир сам того пожелал. Мощности бомбы было предостаточно, чтобы от планеты именуемой Земля осталось лишь облако пара. Слово за богом. Слово за творцом мира и начала всей жизни, воплощения любви. Он не может остаться равнодушным, немым свидетелем исчезновения мира, сотворенного им. Если, конечно же, он существует или ему не все равно. Павел Иванович бросал ему вызов. Он обращался к нему, и тот обязан был его услышать – «близок Господь ко всем призывающим Его, ко всем призывающим Его в истине». Через тридцать минут будет приведен в действие механизм включения бомбы, и тогда реакция будет необратимой – мир исчезнет. Он должен вмешаться, проявить себя, быть может, стать видимым первому из человеков. Павел Иванович Конфеткин ждал его, сидя в потертом кресле перед включенным телевизором. Шли новости с очередной правильно подаваемой информацией. Шло время, неподвластное, неподкупное и бесстрастное. А потом был свет – вспышка. И больше ничего.
Ps. «Велики и чудны дела Твои, Господи Боже, Вседержитель! праведны и истинны пути Твои…».
* лета – в древнегреческой мифологии, река забвения.
** agnostos (греч) – недоступный познанию.