По мотивам произведения «Лайтовый бриз» Таня Пламенная.
Она провела тонким пальчиком по брильянтовому колье на шее, задела мерцающую алмазным блеском люстру, гремящую сосульками фионитов в ухе и, скатываясь каштановыми волнами, уткнулась в глубокий вырез на груди. Пуританское воспитание в семье профессора словесности не давало возможности спуститься дальше, и девушка вернулась: качнулась люстра, замерцала шея. Она попыталась пройти этот путь спиной, но томно качнувшееся плечико, улыбнувшись сладкой истоме, оттолкнуло перст.
Мысль пройти нижней дорогой обожгла сердце. Лёгким движением, девушка превратила платье в мини-юбку и, шлёпнув по гладкой коже стрингами, медленно двинулась вниз. Стройные ноги, свободно огибающие туловище коня, светились в ночи правильной окружностью, чёрные лаковые туфли на высоких шпильках, белели в полумраке. «Может быть, я что-то упустила?». Ещё раз, внимательно осмотрев шикарное тело, дама вспомнила: «Точно! Вот они, маленькие предательские линии».
Ровную гладь чулков, раздирая душу уколами красоты, пересекали ветвистые молнии затяжек. Вспомнив дедовский метод штопанья колготок, она осмотрелась. Над головой, поймав звёздное небо бьющимися на ветру парусами, скрипела мачта. Увидев рядом мужчину, девушка спросила:
– У вас холодильника нет?
Неожиданно в темноте ночи появилась фигура странной чайки. Она летела, неуверенно махая одним крылом. Второе, помятое, в красных пятнах висело лишним грузом. Страшный писк погрузил округу в атмосферу боли и страдания. Пират давно не видел подругу в таком состоянии. Плюхнувшись на палубу, пташка стукнула крылом о кнехт и закричала:
– Ты кого свиньёй назвала, кукла? – и, подволакивая когтями, заковыляла к голубкам. На обеих лапах красовались спортивные трико с пузырями на коленках. Запах перегара губил в округе всё живое. Стайка летающих рыбок, задохнувшись, нервно дёргалась на мокрых досках в конвульсиях. Чайка нагло спросила:
– Ты был с ней? С этой девкой?
Женщину охватил ужас. Она никогда не видела пьяную чайку. Виной всему явно была мини-юбка.
– Хоть и надоела мне эта песня, но она навсегда останется в моём сердце! – сказал пират, перебинтовывая птице крыло.
– Я бы тоже тебе спела,– женщина кокетливо шевельнула плечиком.– Но мне нельзя петь, ты догадываешься, что мешает?
– Не переживай, мы вырежем тебе гланды! – огромный тесак вонзился в деревянную грудь парусника.
– И я снова запою? – удивилась женщина, тронув пальчиком рукоятку кинжала.
– Петь – не знаю, но речитативом можно будет попробовать. А пока сбацай что-нибудь из Рахманинова. Не забывай, каким жестом он открыл для тебя недосягаемые вершины вседозволенности. Заодно можно при случае прихвастнуть перед пацанами, где ты училась.
– А где я училась? – вскинув голову, девушка протянула руки к небу.– Веришь – нет, с этими гландами всё забыла. Помню громкий хруст омаров, упругое тело кальмаров, глупый взгляд лобстеров в норковых шубах. Вы даже не представляете себе, Плутарх Эвклидович, как тяжело толкать в гору восьми цилиндровый Майбах с коробкой автомат.
– Милая, я – не Плутарх и тем более не Эвклидович. А училась ты в балетной школе имени Академии дизайнеров.
– А кто же ты? Неужели пи…
– Зачем вы так, женщина. Я, канешна, немного поиздержался и фрегат у меня старенький, паруса висят тряпками, но я не пи…
– Пиастр?
– Пиастры, пиастры,– огромный зеленый попугай вспорхнул с грот-мачты,– везде одни пиастры.
Хриплый голос птицы вспугнул раненую чайку. От чувства одиночества и страха повязка с перебитого крыла переползла на голову. Хромая на переднюю лапу, с окровавленными бинтами на голове, чайка шла к корме, прячась под багровыми отблесками луны, словно под красным знаменем.
– Что мы всё о наболевшем, не хотите Рахманинова, сыграйте что-нибудь из Чайковского? – Пират стряхнул щелчком пылинку с камзола,– у меня и инструмент есть.
– Фортепиано? Неужели…– дама захлопала в ладошки.
– Для начала только вот,– в грубых, давно не ухоженных руках блеснул заварочный чайник.
– Что это? – на девичьем личике вспыхнули розовые пятна, с неба улыбнулась добродушная луна. Женщина вцепилась пальцами в пузатые бока слоника и заглянула под крышку. Со дна чифирбака на нее устремили взгляд странные размытые тени. Тёплый ветерок щекотал пуком волос под мышками. Ей стало так легко, что она решилась. Приложив губы к керамическому хоботку, она тихонечко дунула.– Вы послушайте, какая прелесть! Какое замечательное ля. Вы настройщик?
– Почти. Чифирист-настройщик,– в конгломерате чернеющих от крепкого чая зубов, сверкнула белым огоньком недавно поставленная пломба.
Будто солёная волна заскреблась о борт парусника. Сверкающей шуршащей мишурой окутал палубное пространство булькающий звук. Словно волшебным коконом, внутри которого нежное милое существо обсасывало старый давно уже кем-то обсосанный леденец, струилась по морской глади вечная гармония.
– Седьмая симфония? – глаза пирата горели, пронзённый воспоминаниями мозг проецировал на сетчатке глаза странные картины: красный диплом с коричневым кружком от стакана, грамота за тушения пожара на складе солонины, тюнингованные губы, грудь, ноги и волосы.
– Нэт. Шуточный менуэт,– девушка улыбнулась.– Я такая шутница.
– Мин…эт, мин…эт,– взгляд помутнел, дыхание сбилось. Пиратская жизнь в одно мгновение превратилась в толстую варёную колбасу. Кто-то изящными руками нарезал батон на ломтики, упругое докторское тело неохотно взбрыкивало, но поддавалось. Запах красителей, перемешиваясь с ароматом усилителей вкуса, травил не только душу, затвердевшая печень тянула на дно. Лишь прекрасное лицо русалки с каштановыми волосами и острые зубки маленькой ящерки, подмигивающей из-под стрингов, вернули бродягу на свой фрегат…
– Вставай, минёр,– первые лучи утреннего солнца, продираясь сквозь жирные пятна занавесок, играли на лице небритого мужчины в догонялки. Миша пытался сбросить с себя навязчивую теплоту, залезая то в ухо, то в нос, но невидимые игроки не унимались. Открыв глаз, мужчина вздрогнул. Будто скала, перетянутая портупеей лифчика, перед ним взгромоздилась женская спина. Разбросанные по кожаному склону родинки улыбались Большой Медведицей. Гора приподнялась, скрипнул линолеум, с облегчением вздохнула кровать. Распиленный напополам глобус смеялся африканским пятном, прикрытым ажурными трусиками.
– Русалка! – по Мишиному телу прокатилась горячая волна удовлетворения.– Ты мне не приснилась! – Опухшее лицо светилось детской непосредственностью.– Милая, покажи ящерку.
– Дорогой, я бы с удовольствием, но всю живность вывела. За всё остальное тоже не переживай.
Мадам повернулась передом и чуть приспустила резинку от трусиков. На выбритом лобке синела надпись «Мин нэт. Рахманинов».
– Из моей сапёрной бригады?
– Нэт. Из нашего диспансера.