НЕ БРАКОНЬЕРСКАЯ РЫБАЛКА
И вот мы снова едем, но уже не в лодке, а в телеге груженой мешками с дробленкой. Едем на Остров, к Истоку, где стоит Лёньчин вагончик.
---- Но, Савраска! – замахивается Лёньча бичом.
Савраска резко прибавляет ходу. Скользкие мешки поползли с телеги. Дорога была уже не вчерашняя, неровная. Дорога шла лугом, была в рытвинах. По ней мы, пацанами, бегали с удочками к Истоку за ельчиками и сорожками.
До Истока три километра. Я успевал глядеть по сторонам, рассматривать с детства знакомые места. Вот рёлки, небольшие возвышенности, на которых я в половодье подстрелил зайца.
Заяц подскочил, кинулся не от меня, а ко мне, переплыл проточку между рёлками, проскочил мимо меня и побежал вдоль рёлки. Я кинулся за ним, догнал, поймал за уши. Я услышал, как зайцы кричат. Он завизжал как поросёнок, который ломится в ворота.
А вот по правую руку болото, в котором мы рвали шишки аира и с удовольствием ели. А вот по левую сторону Ракитник, в котором по весне полно сорочьих и вороньих гнезд.
И тут я вспомнил про червей и ужаснулся:
---- Лёня! А червей-то мы не накопали!
---- Ха, ха! – хохотнул Лёньча. – Зачем нам черви?! Удочки взяли? Взяли! Водки взяли? Взяли! Лишь бы водка была!
---- Как зачем? А на что ельчики клевать будут?
---- Найдём! – успокоил меня Лёньча.
Я был заинтригован, но допрашивать не стал. Если рыбак говорит найдём, значит наёдем. Но в долгу я остаться не захотел:
---- Если водки взяли, значит рыба будет!
---- Сегодня Толстый должен приехать, – сообщил Лёньча, - Опять гулять надо!
---- Виделся я с ним в Красноярске, - откликнулся я, отрываясь от созерцания любимых мест. – Он уже не толстый. Изрос. Нормальный мужик. Это в детстве он был рахитиком и похожим на толстого.
---- Нормальный… - проворчал Лёньча. – Лентяй! Совсем разленился в городе! Приедут ко мне с Мишкой. Забьём бычка во дворе. Они его разделят между собой и увезут.
---- И не заплатят?
----- Ну да! Открывай рот шире! Они там, в городе хорошие деньги получают. Я бы еще на них горбатился! Раскатали губу! У Мишки квартира в многоэтажке, дача, а у этого ничего. Живёт как в курятнике. Комнатёнка в «хрущёбе» - мне не повернуться, туалет на улице, печку топит, как в деревне, зато в городе живёт…
Всё это я знал и видел, ночевал в его «курятнике». Он как был увальнем в детстве, таким и остался, хоть и прожил в городе четверть века, хоть и заимел диплом инженера, окончив вечернее отделение института при комбинате, а всю жизнь такелажник.
Толстый не поднялся ни на одну ступеньку по служебной лестнице, как поступил на комбинат грузчиком, так грузчиком и остался. Пробовало руководство деревообрабатывающего комбината повысить его, назначало мастером цеха. Толстый и месяца не проработал в качестве специалиста-руководителя, ушел на привычную ему, разгрузку-погрузку вагонов. Руководить людьми не в принципах нашего рода.
Мишка тоже окончил техникум, и тоже не пошел в руководители. Он работает слесарем-инструментальщиком на оборонном заводе, считается мастером своего дела. По его приборам инженеры докторскую защищают. И ему руководство завода предлагало должность начальника цеха.
«Зачем мне должность руководителя? – ответил Мишка, - Мне здесь интересно! Тут я сам себе хозяин, колдую над приборами и начальство довольно. Фотография моя висит на заводской Доске Почета. Что ещё надо? Жена не ворчит – всегда дома во время. Не жизнь – малина!»
Мишка всегда был шутником. Однако, забегая вперёд, скажу, что малиновая его жизнь закончилась плачевно. Пошел он в тайгу, которую очень любил, пошел с товарищами, уже где-то в девяностых, за орехом, и сорвался с кедра. Не донесли его товарищи до дороги живым.
У Толстого жизнь вовсе не малина. Он пять дней в неделю таскает доски, брусья, отлёт и прочую продукцию лесопиления, устает за неделю так, что ему не хватает выходных для полноценного отдыха, и он восполняет отдых алкоголем. Дома он делает только самое необходимое и больше по принуждению. Дома он отдыхает. «Ему надо не заработать, - говорит о нём жена, - Ему надо наработаться!»
---- Лодырь он! – Одним ёмким словом характеризует брата Лёньча.
---- Не лодырь он, а работяга. – поправил я. – Работяга, если всю жизнь работает грузчиком и не хочет от этой работы избавиться.
---- Зато дома ни в зуб ногой.
---- Дома он отдыхает. - Мне не хотелось говорить о брате плохо, и я добавил: – Живет, как умеет.
Напарник уже ждал Лёньчу возле вагончика. Лохматый парень лет двадцати пяти, худой и носатый, в прорезиненном плаще и резиновых сапогах. У меня сразу же сложилось впечатление, что он ни разу за всю жизнь не стригся. Похож на старика, волосы до плеч, хоть косы плети. Отвратительный вид! Таким видом только телят пугать. Потом-то я догадался, почему он в плаще, комары и оводы не прокусывают.
---- Дроблёнку привёз? – вместо приветствия спросил он, словно не знал что в мешках.
Лёньча не ответил.
---- Дай мне мешок, конь видишь какой.
Худой буланый мерин был привязан к скобе, прибитой к вагончику.
---- Почему телят не собрал на пересчет? Потеряется, с кого потом спрашивать?
---- Да куда они денутся с Острова-то?!
---- Собирай! - Приказал Лёньча, и сам выпряг и оседлал Савраску.
Пришлось напарнику проделать тоже самое. Они поехали в глубь острова в разные направления.
----- Готовь дрова на ночь! – крикнул мне Лёньча, уезжая.
Невдалеке от вагончика виделся загон с расколом и кормушками. Возле кормушек толпилось десятка два годовичков. Пока я собирал сушняк и валежник, Лёньча с напарником объехали Остров, выгнали из береговых зарослей остальных, пересчитали, пропуская через раскол по нескольку голов. Потом они рассыпали по кормушкам дроблёнку. Два мешка Лёньча оставил в телеге. Один он занес в вагончик, другой положил в телегу напарника.
---- Если своей Савраске беру, то надо и его Фердинанду оставить, - для меня пояснил Лёньча. – Но едва ли Фердинанд получил что-то из мешка. Сегодня же Лохматый дроблёнку пропьёт, а Фердинанд пусть траву ест.
---- Телята все? – поинтересовался я.
---- Все, слава богу. Он, этот прохвост, может и телёнка пропить, а я потом расплачивайся. Что с него взять – ни кола, ни двора, живет у знакомых. Ночью-то он тут сам себе хозяин. Договорится с городскими. Приедут, погрузят, потом ищи ветра в поле.
---- А если завалится где в кочках?
---- Спишут. Не специально же мы его завалим. Но на Острове пока такого не было. Телята глубоко в забоку не лезут.
Засветло мы приготовили хороший костер, надымили в вагончике, выгоняя комаров. Я ждал, когда же Лёньча достанет червей, а он достал из рюкзака две баночки из-под рыбных консервов, одну подал мне. В баночках было тесто.
---- Вот эта штука будет вместо червей. Посмотри, как наживлять. - Он подал мне заранее приготовленную палочку, - Вот этой палочкой цепляй тесто и накручивай на крючок.
---- Из муки ты его сделал?
---- Из манки.
Я подцепил палочкой тягучее тесто, накрутил его на крючок. Получилась потешная колобашка. Лёньча сыпанул в заводь дроблёнку. Откуда-то появился сорожняк и начал активно собирать её с поверхности воды. Я забросил удочку, и у меня сразу же клюнуло.
Сорожняк клевал и клевал до самой темноты. Уже и поплавка не было видно, а он все клевал. Мы надергали большущее ведро. Это был не клёв, а жор! Некогда было замечать комаров, активизировавшихся вечером. Мы машинально смахивали их с лица, рук и ушей. Когда темнота загустела, Лёньча ушел разводить костер, крикнул меня от вагончика:
---- Шура, заканчивай. Ужинать иди. Пора добавить. Водка прокисает.
Рыбу Лёньча спрятал в специально вырытую ямку, прикрыл её доской.
----- Это наш холодильник! – пояснил.
---- Откуда столько сорожняка? – спросил я у Лёньчи. – Что-то в детстве я не припомню такого клёва.
---- В нашем детстве выше по Чулыму не было ГРЭСа. Река-то перегорожена. А рыба по реке ходит весной вверх, осенью вниз, - пояснил мне, несмышленому брат.
Мы устроились возле костра. Возле костра комары не так досаждали, преследовал дым. Ветерок тянул то с Острова, то с реки. Приходилось постоянно менять «дислокацию». После ужина Лёньча взял горящую головешку из костра и ею выгнал из вагончика москитов. На окно и двери опустили сетки, проветрили и улеглись спать, плотно закрыв и двери и окно. Было уже около двенадцати.
Я проснулся в три часа весь изжаленный комарами. Где и как они смогли проникнуть, одному богу было известно. Я расшевелил потухший костер. Телята подошли к костру. Глаза их горели, как угли, отражая свет костра. Я пощёлкал бичом и направил их в глубину Острова.
Слышал я ночью, как Лёньча щелкал бичом. В четыре я уже сидел с удочкой у заводи. Сорожняк клевал отменно и был крупнее того, которого я вылавливал сетями в старице. Лёньча встал полпятого, сходил к кормушкам и присоединился ко мне. До девяти мы надергали сорожняка больше вечернего.
---- Всё! Хватит! – Завершил рыбалку Лёньча. – Не стоит жадничать. Хватит нам и на еду и на водку. У меня много заказов.
Я сварил двойную уху на вечерней юшке, сунул в неё уголёк. Лёньча проехал по Острову, просчитал телят, и мы сели завтракать.
Только дело дошло до поллитровки, как у костра появился Толстый. Босиком, с завернутыми до колен штанинами, в расстегнутой и выпущенной рубахе, в соломенной шляпе с широкими полями на голове, коренастый крепыш, он был похож на американского ковбоя.
---- Здорово были! – громогласно приветствовал он нас.
---- Здорово, коль не шутишь, - ответил я.
---- У него нюх на водку как у собаки, - вместо приветствия проворчал Лёньча.
----- А чо это вы тут, на природе, да не при народе, спрятались вдвоём!? – нарочито чокая, так же громогласно вопросил Толстый. – Водку пьют обычно на троих!
---- Ты почему босиком-то? – удивился я.
---- А чо, нельзя?
---- Пацанам можно, а взрослым неприлично.
---- Как это нельзя!? Вон Лев Николаевич не только романы писал, но и землю пахал и притом босиком…
---- Ну, ты же не Толстой, а Толстый
---- А в чем разница?
---- Он водку не пил, - вставил Лёньча. – А ты сейчас сядешь и будешь с нами бухать…
---- А чо, вам жалко? Да у меня есть своя, - И Толстый выволок из «широких штанин» бутылку, - Наливай!
Лёньча, молча, пошарил в рюкзаке, добыл из него железную кружку
---- Полную? – И поглядел на брата с прищуром.
---- Та ладно вам! А чо? Я и полную выпью.
---- Ишь, чего захотел! На вот! – Лёньча подал Толстому кружку в которой было на донышке. – Опохмелись сначала. Опять весь день будешь спать? Рыбачил бы. У сорожняка жор.
---- Да не пил я вчерась, берёг организм для вас! Я приехал не работать! Я приехал отдыхать! Дома наработался.
---- А Альбина говорит, что ты ничего дома не делаешь.
---- В смысле дома это значит на работе.
---- Лодырь ты!
---- Трудоголик я! – поправил Лёньчу Толстый. – Вот, понимаешь, - обратился он ко мне, - На работе я таскаю брёвна, доски, брус, чувствую себя нормально, но, если не наработаюсь до устали, чувствую себя не в своей тарелке, словно зарплату недополучил.
Весь день мы с Толстым помаленьку пили и спали. Я пробовал рыбачить, но две бессонные ночи сказались. На гурт приехал ветеринар, и они с Лёньчей весь день занимались санобработкой телят. Под вечер приехал пьяный напарник.
\
---- Ну вот! Я же говорил! – Лёньча был очень недоволен. Срывалось вечернее застолье. Сам он за весь день, после опохмелки, не выпил ни грамма. Оставить пьяного Лохматого на телятах он не решился. – Поворачивай домой! – И сопроводил приказ трехэтажным матом.
---- Я тут спать буду, - промямлил Лохматый. Он плохо стоял на ногах, видимо, выпил перед поездкой, и за дорогу на жаре, его совсем развезло.
---- Зачем ты здесь нужен?! Запинаться об тебя? Мужики, - обратился Лёньча к нам с Шуркой, - Увезите его. Нечего ему тут делать.
---- Я пойду пешком! – отказался Толстый.
Лохматого пришлось сопровождать мне.
---- А тебе провизии хватит?
---- Хватит. Чулым вот он, рядом, наловлю. Хлеб есть, соль, остальное приложим. Ты только увези наловленную. Там мама распорядится.
Мы погрузили в телегу Лохматого. Он не сопротивлялся. Лёньчу он боялся. Уже не раз отведывал его кулачищев. Толстого я обогнал по дороге. Он, ёрничая, и, состроив гримасу, помахал мне вдогонку шляпой. Шел он босиком.