Тюбет

Сменив очередную работу, Башмаков вскоре выяснил, что на этот раз ему выпало возить писательские рукописи.
- Что это, издевка или знак судьбы? – думал Башмаков. – Конечно, издевка, чего я только не возил: дебильные сувениры, игрушки из сексшопов, даже дерьмо в виде анализов и то приходилось. А теперь вселенная, как говорят придурки, предоставила мне шанс возить чужие рукописи, мне сраному писателю. Что это как не издевка?
Волею случая Башмакову и раньше случалось попадать в странные ситуации. Когда его друг Сашка Кочаргинский выиграл литературную премию «Тюбет» и пригласил его, - вернее, даже не он, а его, Башмакова, литературный товарищ из библиотеки дал ему пригласительный билет: на, мол, проветрись, - а вовсе не Сашка; Башмаков решил тогда: «В лонг-лист не взяли, но хоть водки вашей нажрусь». И пошел на награждение, но не только из-за водки, но еще и на зло Сашке, который сам его не пригласил. Сашка тогда еще только номинировался на главный приз - миллион рублей - и не знал, что победит, но Башмаков думал потом: «Все ты, зараза, знал, и вообще, ты, наверное, еврей, раз премию выиграл».
Башмаков действительно был почти уверен, что если Сашка и не еврей, если он смотрящий на него, Башмакова, русскими простыми глазами друг его Сашка не еврей, то в жюри явно кто-то из-за его фамилии принял его за еврея. «Произошла чудовищная ошибка, - придуриваясь, лепетал после премии пьяный Башмаков, - никто из-за моего имени не принял меня за еврея, но его приняли из-за фамилии. Это сионистский заговор, не меньше». Собственно, странность случая была не в именах и фамилиях, а в том, что, отправившись на премию «Тюбет», Башмаков попал совсем в другое место.
На злосчастном в тот день Кутузовском проспекте проходило, видимо, не одно пиршество, что, в общем, для таких знатных мест не новость. Башмаков, блуждая снежным позднеосенним вечером, спутал здания, в «18-ти» он увидел издалека, в размытом свете фонаря, «13-ть», а потом, заметив и выложенную по снегу дорожку из горящих свечей, удивился, конечно, размаху организаторов и их тонкому дизайнерскому стилю; но все-таки решил, без тени сомнения, что праздник на этой улице один, и он на него уже приглашён. Пройдя светившуюся дорожку, Башмаков зашел в раскрывшиеся перед ним двери, на ходу доставая пригласительный. Милые девушки в два рта широко и приветливо улыбнулись. Башмаков тоже изобразил улыбку. «Я по приглашению, вот», - залепетал Башмаков, протягивая бумажонку. Как позже он догадывался, у девушек не было четкого регламента, кого пускать, кого нет, прийти должны были только те, кто должны были прийти. Кому-то, вероятно, и правда высылали пригласительные, а кто и приходил сам. А главное, девушки просто боялись обидеть кого-то из гостей своим недоверием и потерять работу, поэтому даже и не посмотрели, что написано у Башмакова в пригласительном.
К тому же они никак не предполагали, что на вечеринку в честь учредителей солидного банка, явится какой-то мудило с премии с дурацким названием «Тюбет», да даже и не с самой премии, а просто по чужому пригласительному. Что до внешнего вида Башмакова, то тут не может быть никаких противоречий: на одном корпоративном Новом году случилось так, что в джинсах были только генеральный директор и курьер Башмаков. Так что многие сейчас знают про эти причуды успешных людей.
Итак, Башмаков попал в залу. «Тесновато, - подумал он, - неужели здесь уместятся все эти голодные трущобные литераторы, их же там человек пятьсот? А где сцена? Наверно, я попал в какой-то предбанник, где гостей встречают хлебом-солью, а потом уже проведут в пышную залу». И он двинулся к фуршетному столу. У стола тут же сработал один из официантов, дюжина которых носилась туда-сюда с подносами и без оных. «Чего изволите?» - «Коньячку», - выдавил из себя смутившийся Башмаков, не привыкший, чтоб его обслуживали. «Хеннесси» или… - спросил официант. «Хеннесси» - махнул Башмаков рукой, ему нравился запах этого слова, к тому же водка среди напитков отсутствовала напрочь. «Ещё и через руку, сука, наливает», - обратил внимание он. - На заводе ему за это грабли бы уже оборвали». Одним духом Башмаков принял порцию «Хеннесси» и вспомнил, как один раз выдул из бара сестры весь армянский коньяк, а бутылку наполнил чаем. Здешний же напиток был изящен, но крепость в нем примята была вкусом. Спирт, однако, действовал безотказно, осмелевшая рука Башмакова потянулась к закуске, но, заробев, снова зависла над угощениями: еда была настолько экзотической, что Башмаков просто не знал, как это едят. К тому же шестым чувством он уже предощущал опасность и палится ему лишний раз не хотелось. Допустим, он узнал из всей этой непонятной, будто понаблеванной кем-то каши, устрицы, и, конечно, слышал, что их надо высасывать, но сам Башмаков никогда этого не делал. Вдруг он обрызгается или сплюнет еще с непривычки официанту на жакет, он же не знает, какой у этой дряни может быть вкус. «Бог с ним со всем», - решил Башмаков и зацепил пальцами невинный и безопасный лимончик. «Повторить», - отозвалось внутри благодарного желудка. «Можно повторить?» - спросил Башмаков официанта и тот повторил. Далее Башмаков не упускал этой возможности и каждые пять минут подходил причащаться, благоразумно отказываясь от вина и шампанского, и налегая только на элитные коньяки, за неимением водки.
Зал постепенно наполнялся публикой, из-за ширмочки выглянули экзотические музыканты и заиграли что-то на там-тамах и каких-то африканских гуслях. «Широко живут, оказывается, наши литераторы», - размышлял Башмаков, разглядывая лысого ухаря в твидовом пиджаке из 90-х с кожаными заплатами на рукавах. Остальные большей частью были в черных строгих костюмах, а дамы в вечерних платьях. То и дело мелькали на запястьях и тоненьких женских и жирных мужских шеях золотые да и всякие украшения. Некая парочка в уголке, посасывая из бокалов шампасик, поглядывала на Башмакова и саркастически улыбалась. «Может, я попал на чертово сборище свингеров», - опасался уже Башмаков и потянулся к коньяку, и смело на этот раз налил себе сам, освободив от труда официанта. «Вот с кем я, если что, могу здесь забухать», - решил Башмаков, выцепив взглядом из толпы одного худого и бородатого мужика, одетого, однако, не в пример Башмакову, тоже в черный дорогой костюм с галстуком.
К счастью до этого не дошло, скоро музыка прекратилась, залу осветили, и ею оказалось заширменное и принаряженное банковское помещение, где в обычные дни толкутся в одной куче пенсионеры и студенты да и все кому не лень. «Так-так, - подумал Башмаков и решил подлить коньячка. Некто в лиловом костюме вышел и, взяв слово, поприветствовал всех собравшихся в банке учредителей, инвесторов и…
Дальше Башмаков не дослушал. «На посошок и деру», - решил он, пока из-за ширмочки не выглянул пяток лакеев и не выставил бы его с позором вон. Закинув в рот напоследок лимончику, Башмаков по-блоковски медленно пройдя меж пьяными, максимально сдерживая себя, чтоб не побежать, этакой незнакомкой прошмыгнул в предбанник, где встречающих девок уже не было, но оставался по-прежнему гардеробщик. «Что, уже уходите?» - без всякого намека, но с дежурной улыбкой сказал он, отправляясь за башмаковской курткой. «Дела-дела», - нараспев протянул подозрительный Башмаков, решив про себя: «Знает уже все, сука, и издевается».
На телефоне осталось пару не отвеченных и смска: «Ну долга ты там?» – писал знакомый Башмакова, тоже приглашенный на «Тюбет». «Да с банкирами тут забухал, - написал ему Башмаков, - скоро буду».
«Ну и дурак, - говорили ему позже друзья, - остался бы, затусил с банкирами, книжку бы издали». – «Ага, издали бы, видели бы вы их пасмурные рожи», - отвечал ехидно Башмаков.
На улице тем временем пошел снег. Крупные, но не очень крепкие хлопья враз облепили подшафэшного Башмакова, как снежную бабу, и таяли на его разгоряченном алкоголем лице.
Скоро Башмаков отыскал нужный ему дом, на входе не было никаких лыбящихся девиц, а просто стоял охранник с рацией. Вручение шло полным ходом. Башмаков прошмыгнул за партьеру на балкон и даже занял какое-то пустующее место. На сцене в этот момент мельтешил автор нашумевшего романа «Засахарите меня под минусом» и говорил о том, что премия «Тюбет» - это почти тот же «Оскар», только «Тюбет». Также среди вручающих Башмаков успел разглядеть знаменитого Пахома, при его появлении публика захлебнулась в овациях, раздался гик и свист. «Надо всего лишь один раз как следует обосраться на всю страну, чтобы вызывать такие бурные эмоции, лучше бы они Олега Попова пригласили», - подумал Башмаков и задремал.
Сквозь сон он видел, как на большом экране показывали отснятый заранее материал, где Саша Качергинский вертелся в черном кресле повелителя мира, снимаемый одновременно с разных ракурсов, и что-то быстро-быстро нашептывал как заклинание. Иногда показывали крупным планом лицо и плясавшие изгибистые губы, но разобрать Башмаков ничего не мог. «Пафоса, пафоса-то нагнали», - зевнул он пьяно и снова задрых. Проснулся Башмаков как раз тогда, когда Кочаргинского поздравляла с победой Алика Смехова, дочь советского Атоса, и Сашка шептал ей на ухо какие-то, конечно, глупости, как решил Башмаков; и Смехова, конечно, смеялась, закатив к потолку свои красивые папины глазки.
Наконец, официальная часть закончилась, все перешли в обширный буфет. Толпа голодной творческо-одаренной молодежи, ринувшись с лестниц врассыпную, в миг обложила собой все столы с закусками и брала уже приступом барменов, не успевавших разливать по стаканам пойло, выбор которого был не велик, но меток: два вида сухого вина, белое и красное, и неплохая водка «Смирнофф». Стоял дикий гик, как будто Пахом снова сделал свое главное дело. Одни проталкивались за выпивкой, другие возвращались с оной обратно, пытаясь не разлить, или пили прямо на ходу. Вино текло по ртам, плескалась водка, штука была в том, что столы с закуской стояли на приличном расстоянии от столов, где разливали пойло, в этом, видимо, был организаторский расчет и умысел, чтоб хоть хоть как-то усложнить литературному стаду задачу нажраться в полчаса.
Башмаков, почувствовав колоссальные различия между пиршеством банкиров и молодых литераторов, смотрел на все происходящее с брезгливостью и пренебрежением, хотя и он не без трепета пробирался к барной стойке, опасаясь, что и водка так же быстро закончится, как вино. Решив, что он самый умный, Башмаков запросил сразу бутылку, чтоб не мелочиться и не бегать туда-сюда; но получив вежливый отказ, набрал побольше стопок в растопыренные пальцы одной руки, а второй взял стакан из-под сока, в который ему благосклонно налили водки. Вернувшись к столам с закуской, он обратил было внимание на вышедшего уже Кочаргинского, увешенного какой-то одной радостной и не совсем трезвой женщиной, но в этот момент его схватила за задницу поэтесса Светка Серебрянская, давно имеющая на нее виды. «Попался!» - взвизгнула она, и Башмакову ничего не оставалось, как тут же угостить ее рюмкой водки и запихать ей в рот виноградину, вымазанную майонезом. Литераторы небрежно обращались с угощениями, среди которых, надо отметить, закуска была вся понятная и знакомая, никаких тебе устриц или фуагра.
Вскоре Башмаков воспользовался тем, что Светку совсем развезло и скинув ее на руки знакомого поэта, прибился к столику с неизвестными дамами и одним знакомым, но тоже неизвестным драматургом. Кочергинский где-то пропал в толпе, и Башмаков его больше не искал. «Не желаете мяса?» - спросила его одна из дам, стреляя глазками на тарелку с едой. «Вашего, с удовольствием» - ответил Башмаков, отчего вторая дама зарделась, а драматург сглотнул слюну, но ничего не сказал.
Потом все как-то завертелось, закрутилось, на Башмакова то и дело налетали знакомые рожи или он сам на них налетал, они делились водкой, он закусывал с чьей-то тарелки, вот уже и сам схватил кого-то за задницу, и так, казалось, и не отпускал до самого метро, до которого они в компании еще нескольких пьяных литераторов неслись в забытьи и пьяном восторге. Дальнейшее Башмаков плохо помнил, дорогой они где-то догнались, сосались, потом растерялись, поехали по домам, Башмакова в вагоне трепала за воротник женщина в красной шапке, дабы разбудить тело, и тело проснулось, добрело до дома, и там отрубилось до утра. А утром Башмакову пришло сообщение от Светки Серебрянской, в котором она ругалась, что потеряла вчера свой телефон и муж гонит ее теперь из дома, потому что это его подарок. «Приезжай», - написал в ответ Башмаков и провалился снова в сон.