В предыдущей главе: первый бой миновал, он оказался не таким, о каких пишут в книгах. Мучаясь угрызениями совести, Тиссария исповедается настоятелю Храма Сынов, он обязуется хранить её тайны. Принцесса знакомится с хозяевами города, но те оказываются страшными людьми. Моран Колун, защищая племянницу, становиться пленником. Помощи ждать неоткуда.
Ночь Тиссария провела плохо: ворочалась с боку на бок, зарывалась в тяжёлое одеяло, часто привставала и вслушивалась в крики, доносившиеся издалека. В городе всё ещё чувствовалась гарь, восстание пресечь не удавалось. Зарево большого пожара, делавшего ночь ещё чернее, дрожало в мелье от постоялого двора «Полный рог». Порой угадывались мечущиеся люди или всадники – становилось жутко. Вдобавок сказы, поведанные вечером, обратили ночную мглу в вязкое, липкое видение. Но перед забором ходили сторожа с колотушками и топорами и их безмятежный вид кое-как успокаивал.
Хозяин подворья, омужичившийся дворянин, всё-таки предлагал постой не каждому гостю, прельщённому булыжной мостовой. Всё, что за ней в этой части города – подгнившие дощатые тротуары, по бокам которых разливались лужи зловонной грязи. За высоким добротным тыном с капельником скрывался широкий двор с конюшней, клетями, амбаром и купальней. Дом с широким крыльцом и, вопреки увиденным бражным домам, пол покрывали отшлифованные туфовые плиты; искусный резчик покрыл узором и балки, и балясины. Всюду чувствовался домашний уют и почти сразу становилось понятно, что под постоялым двором скрывается родовой дом обедневшего благородного человека.
Окрест едва ли найдёшь купеческие дома и потому можно судить, что маршал выбрала этот двор для постоя; не так уж, наверное, и лукавил Дин Пёрышко – у богатеев города ныне зуб на молодых собратьев, а значит и на их войско.
Как долго люди Валери Янтарной могут пользоваться мошной купцов, едва ли кто-то мог сказать, но маршал не раз успела сказать: ешьте и пейте вволю и впрок, не ровен час поддадут нам коленом.
В бражном зале встретили здоровяка Орланда Куницу, собственноручно подогревшего пива для гостей.
– Обоз почти подвели, да мы его ещё пополнили – краснобайствовал он. – Раненных удалось пристроить в деревушки. Убитых не считали, но, возможно, более сотни.
Тиссария вскрикнула и гневно всмотрелась в лица людей маршала – им всё нипочём. Сама Валери Янтарная выглядела уставшей, не более. Осушив одним духом предложенную кружку, деловито осведомилась, готова ли купальня. Хозяин, грузный, порядком облысевший человек в дублёной телогрейке, ситцевых штанах, заправленных в яловые сапожки, ласково сообщил, что такого знатного, ядреного пара их купальня не знала несколько лет.
– Уж моя жёнка-та вас, Ваше Высочество, попарит. Есть и еловые веники, и дубовые. Ох, славно будет. А я мёд наварил.
– Вы со мной? – без особого участия спросила Валери Янтарная принцессу, на ходу отстегивая первые крючки камзола.
Тиссария отрицательно качнула головой. В пограничьях принято мыться в купальнях раздельно и вместе, но удел оказаться наедине с обнажённой женщиной, особенно после свиданий с Бриэль, воодушевления не вызвал.
– А ничё нет такого, – во всеуслышание уверил хозяин. – Разные, положим, обычаи. Мои ребята в комнатку бадью занесут, и воды мигом нагреют. Вы майтра, – указал он принцессе на выскобленный стол, – извольте здесь погодить, а я чего соображу поесть. Оно конечно лучше, когда после купания, но как прикажете.
Охровые плащи сели отдельно за один стол и ели мясо, без чинов, руками, без меры пили крепкое пиво и вскоре захмелев, притихли и затянули неспешный разговор, изредка прерывая его песнями едва слышимым шёпотом.
Орланд Куница наоборот оказался шумным соседом и чем дольше пил, тем словоохотливей становился. Но Тиссария не торопилась ловить на слове; здоровяк этот, хоть и соразмерный с телом Морана Колуна, приглядевшись, был не так-то прост. Баял, баял, но меру знал и в глаза смотрел хоть и добродушно, но с лукавинкой.
– Я сам десятка не робкого, – говорил в кружку Орланд, – да надо же кому-то за обозом следить. Как ясно стало, что дело к худу, нашлись вороны, какие захотели отщипнуть от добра и драпать, куда глаза глядят. Одно дело, когда обоюдоострым мечом на десяток человек идти, другое, – когда на тебя десяток баб с дрекольем идут. Ну я брови насупил, взял плотницкий топор, но, гляжу, они обухом не раз получали. Кричу им: «Бабоньки, меня не боитесь, так на то другая есть, ей по чину головы ваши рубить. Она ведь баба – не забудет». Ну, пошептались, успокоились пока. Да вишь, отбили наши ребята добрую отару у мятежников. Последние людей-то посекли, а стало быть животина без хозяина. Так у нас и прибавилось. А кто вам, майтра, такую сливу на ухо поставил. Никак, дядька?
Тиссария насупилась и, не зная как объясниться, уткнулась носом в кружку, но на голодный желудок сделала махонький глоток.
– Ниноэль, наш старый друг, – обратился Орланд к подошедшему хозяину, который сам принёс блюдо с наваристым супом в чугунке и парой хорошо прожаренных кусков мяса. – Ты хоть нас развесели. Что-то нет в зале баеника.
– У нас по-простому, – поморщился от обращения хозяин, – Ты – Ландо, я – Нино и меньше вопросов от всяких. Простите, майтра, не про вас. Если монеты есть, позову балабола. Они, вишь ли, потопали по пепелищу слагать новые песни, только не поймут про кого, никто ещё не победил.
– Может, сказы новые появились.
– Я, Ландо, не мастак языком чесать. Да и не к ночи будет сказано, неспокойные у нас сказки появились. Прямо скажу – худые.
– Ну-у? – деланно вытаращился на него Орланд Куница. – Да ты посиди, выпей с нами.
– Благодарствую, но это погодя, – неуверенно покачал головой хозяин и скосил глаза на принцессу. – Вот только не для всяких ушей, простите майтра.
Словоохотливый Куница мог и дальше пытать, а потому Тиссария, подражая пренебрежительному тону маршала, сказала:
– Садись, хозяин. Я полковник в войске Его Высочества Валери Янтарной. Это мы там заваруху у стен начали, гляди, как подбили, – указала на ухо.
– Вона как, – изумился Нино и неловко присел рядышком. – Ну, тады можно. У нас тут места неспокойные, всякая бесовщина и в городе видится, а в гнилых лесах – и подавно. Оттого здесь работа из рук валится, а мошна купеческая едва не лопается – с чего вдруг? Детишки, говорят, пропадают. А бывает, ночью семья ложится, а наутро и нетути их. Всякое слышал, да видел: про оборотней зимой, про призраков из туманной мглы, про чудищ речных. А наипервейшее из зол – Зверь, – он украдкой сплюнул, – у нас объявился. И поделом.
Тиссария невольно схватилась за оберег, прижав руки к груди, да поморщилась – на шее-то подарок колдуна. Орланд Куница по-своему истолковал гримасу девушки, почёсывая бородку:
– Сомнительно это.
– Да чтоб мне… – взволновался Нино, но, оглядываясь, снизил голос и заговорщически прошептал: – Не ранее как летом из ближайших сёл рассказывали: в бобыльских домах или брошенных видели огни ночью и людей, баб и мужиков, без исподнего; пляшут-де, бьют в колоды, дуют в рожки, а как разгорячатся, так шасть в сруб – и предаются блуду. Да простит меня майтра.
– Ну играются люди. Всё как всласть. Ты не видал как у нас в Верховине после парилки бабы с мужиками на вольный ветер бегают.
– А вот тебе другой сказ, – раззадорился хозяин. – Сам знаешь, как повинные люди калечатся: отрубают большой палец – и не работнички уж. А тут новая беда: отсекают мизинец – и получается лапа. Его лапа, о четырёх когтях, – Нино и сам судорожно вцепился в оберег. – А того не знаешь, что в срубах этих и в городе рисуют его знак.
– Лапу что ль? – изогнул бровь Орланд Куница.
– Да типун тебе на язык. Как увидишь такое – околеешь со страху. Знак особый: чёрточки, точки. Ну, как у горцев, навродь тайнописи. Я супротив горцев ничего не имею, не думайте, преславный народ, а вот только королевская их чета знавалась с Мнимыми богами. Ну, знаешь, со Звездочётом.
Тиссария поперхнулась: ну, точно ей покоя не будет.
– Эх, Нино, – заулыбался Орланд Куница. – Не Зверя боятся надо, а бога. За твой богатый двор шепчутся: жил-де не с добром раз добром разжился, сколько живёт, а золота не убудет, ну точно со Зверем водится.
– Голодранцы горазды баять, – с досадой проворчал хозяин дома, почти сразу позабыв недавнюю оторопь. – В этом городе добром работать негоже. Повинных полона задница, уж вы простите, майтра. Особым указом начал работу Трибунал, вот чего страшно-то. Уж они вину чуют и ты сам без вины виноватый и боишься.
И ушел, бормоча под нос угрозы неведомо кому.
– Лихой человек, – со смешинкой кивнул ему вслед Орланд. – И дурак к тому же. Нёс всякую ересь. Совсем обабился – слухи разносит. А про Трибунал - это лихо. Пойдут брать и правого и виноватого, а потому без сопровождающих, Ваше Высочество, ни шагу.
– А город, майтра, здесь и впрямь непутёвый, – резко сменил тон старик, будто отбросил маску гулящего человека. – Купцы местные с жиру бесятся. И блудные сборища скорее увидишь в богатых домах. Те, кто сбивал цену на честь и звания дорожат ими, как разменной монетой. А людей в города сгонять – не дело. Видали, как людей с железом мы вмиг разогнали, а те, что с кайлом до такой отчаянности дошли, что по сию пору бьются. Видать есть за что.
И замолчал. Хорошенькая девчонка в ситцевом платье с белым передником окликнула Тиссарию: звала наверх, купаться.
В комнатке всего-то умещалась, что кровать с пологом, да платяной шкаф. Зато едва разожжёшь камин, как по деревянным стыкам пойдёт живительное тепло. От порога до каминной решётки место занимала вроде неширокая бадья, наполненная водой. Туда не пожалели плеснуть мятного отвара, отчего на душе сделалось легче. Девка, прикрыв дверь, в этакой тесноте сноровисто раздела принцессу. Та не противилась, до того изнежил её аромат перечной травы. На улице к вечеру промозгло, но сделай шаг и тебя укутает теплый покров воды. Едва избавившись от налипшей на тело, дурно пахнущей одежды, от опостылевших вшей, Тиссария поняла насколько устала. Она со стоном присела на гладкий широкий край бадьи.
– Эк, вам досталось, – сокрушённо покачала головой служанка. – Но вы при оружии, потому можете терпеть. А мне вот от батьки с маткой тумаки даром достаются. А говорят, наш род сюда с Морского предела переселился, мы – маршоны, но что от этого осталось – синяки, – девчонка захихикала от собственной шутки и, пряча улыбку, добродушно добавила: – Да вы снимаете исподнее.
Она помогла обнаженной принцессе усесться в бадье, скомкала бельё и быстро вышла наружу, стараясь не выпускать тепло наружу. Едва она вышла Тиссария захныкала, так болели члены. Вдобавок ощутимо саднили ушибы от ножен маршала, щипала стёртая до синевы кожа от веса тяжёлой кирасы, на бёдрах остались опрелости от мокрых ремней. Вши нечасто переводились в домах, в том числе и королевских, но те, что появились в походе особенно трудно переносить.
Девчонка вскоре вернулась с ворохом чистого полотна. По-хозяйски, но осторожно добавила в бадью горячей воды из кувшина, без церемоний нанесла на волосы какой-то жидкостью и начала умело массировать; её прикосновения и аромат вкупе с горячей водой оказались более чем приятны.
– Это масло герани, – между делом пояснила она. – Но если хотите избавиться от вшей окончательно, то можно завтра послать к врачевателю за серным маслом. Семья наша, кажется, мужицкая, но нет-нет, а проступает норов-то.
Маршоны – дворяне от земли – получали надел не менее двенадцати маршей от королей за службу и в случае вторжения зверолюдов выставляли не менее десяти вооружённых всадников с оружием и ополчению выдавались пики за их счёт. Но было это в старые добрые времена и права девчонка – осталось только зажившие синяки почёсывать.
– Простите майтра, если лишнее болтаю, – но вы были в красном доме? – с опаской спросила она, растирая полотном плечи принцессы. – Во дворце из красного кирпича.
– Что знаешь о Мариан Калине? – вспомнив о дяде, спросила Тиссария, запрокидывая голову.
Служанка неприкрыто сплюнула в сторонку и, поджав губы, проговорила, сначала вновь извинившись:
– Чтоб её выпотрошило.
И после слов Орланда Куницы на душе стало нехорошо, так и простой люд о том же. Как бы невзначай Тиссария упомянула чумазых детишек, которых увели в покои конт-майтры и девчонку даже перекосило.
– Слухи давно ходят, – тяжело пробормотала она. – А вшивцы прямо твердят: истязает она их и купается в их крови, чтобы молодость сохранить. Колдовской это секрет, худой. Вы ведь не выдавите меня? – быстро спросила девушка, поняв вдруг, что говорит лишнее.
«А эта болтушка мне сгодится», – подумала Тиссария и решилась на забытую развязность.
– Чтоб мне вшей в родню, – ответила присказкой братства, плюнула на ладонь и подала руку.
За спиной некоторое время сопели, не ожидая подобного от благородной особы; затем послышался плевок и их ладони сомкнулись.
Девушку из маршонов звали Ирин Полнорог; прозвище это прицепилось ко всей семье, как это обычно случается в благородных семьях. Тиссария то слабо улыбнулась, то охала про себя, когда новая подруга сообщила, что во Вшивом Братстве верховодит девчонками; многих они освободили из работных домов, где те трудились скорее телами в дешёвых притонах. Через публичные дома детишки существенно рисковали оказаться в красном доме и едва ли преувеличивали, рассказывая, что никто ещё не возвращался оттуда.
Чтобы хоть как-то успокоится – Ирин дрожала всем телом – она прошлась щёткой по платью принцессы; вытянула из шнурка кошель, отложила портупею со шпагой.
– Я пройдусь вошебойкой, – заверила Ирин, перебрасывая наряд фехтовальщицы через плечо.
– Останься, – умолила её Тиссария и отрывисто поделилась своей бедой.
Служанка присела рядом на колени, крепко задумалась.
– Ох, не знаю, наша конт-майтра, чтоб её дрыном разорвали, мстительная до жути. Ради бога, не думайте идти к ней на поклон. Ну что ваш маршал супротив неё. Говорит, говорит о справедливости, о том, что купцы поплатятся, – да что толку. Его вызволить нужно, но для этого хорошие люди нужны, с клинками.
Ещё совсем недавно юная принцесса с восторгом бы приняла идею, но ныне, сложив всё в уме, только покачала головой. А Ирин болтала без умолку, но и она упомянула, что вшивцы видели в городе поклонников Зверя и что за их нахождение обещана хорошая награда или милость. На вопрос, почему же вшивцы их не сдали, Ирин только удивлённо хлопала ресницами.
Наконец купание завершено; Тиссарию укутали в одеяло, намотали на голову полотно, смочив его маслом герани, обули в обрезки валенок и уложили в постель. Ирин, продолжая болтать пустопорожнее, массировала суставы ног, так, что Тиссария мычала от удовольствия; в умении ей не откажешь, а разговоры можно не расслышать. Вскоре голову освободили и принцесса блаженно замерла на подушках. Спать бы, да спать, но очнулась в липком поту; после беспамятного кошмара и уже не сомкнула глаз. Во мраке комнаты за пологом дрожали тени, и ночь напоминала ту, когда напала нежить. Одной рукой Тиссария сжала оберег колдуна, другой – эфес шпаги; только в постоянном напряжении становилось легче. Она дремала, но малейший шорох заставлял вздрагивать и вытягивать клинок из ножен.
Едва утром поседело окно, Тиссария со стоном поднялась; сама раздула огонь в камине, отогрелась, сидя на корточках. Был один из тех многих осенних дней, какие не запоминаются от пронизывающего холода и сырости. Вдобавок прибрежную часть города окутал настолько густой туман, что крыши домов выступали из него, как проталина из-под снега; он и сам, казалось, проступал внутрь, заставляя кашлять от студёной мороси. И длилось это бесконечно долго и даже дым печных труб лишь стелился к вырезанной молочной завесе, усугубляя серебряный сумрак.
Справив нужду в котелок, стоящий здесь вместо горшка, Тиссария в ожидании служанки разглядела своё богатство: шпагу и кошель с мелочью – парой серебряных сильваров, да пригоршней медяков. Ощутимую тяжесть придавала печать с футляра сказок Звездочёта. Тиссария вынула её полюбоваться: мастер сделал причудливую решётку из рифлёных углов и полукружий. Давно нужно было сделать фибулу на плащ, да всё не подворачивался случай. В походе о таких мелочах не думаешь.
А пока стоило подумать о важном: как вызволить дядьку? Если маршал не потребует службы, принцесса решила, что похлопочет за Морана Колуна. О конт-майтре худо говорят все, кого ни спросишь и, даже если ужасы о ней – ложь, стоило опасаться.
Она ещё не успела потерять терпение, когда вошла Ирин. Служанка ретиво сообщила, что восстание подавлено и на улицах пруд пруди стражи вместе с ополченцами; многие с опаской поглядывают на купеческое войско, но последние сыты, пьяны и ленивы усилиями мошны богачей. Не забыла она шепнуть, что потолкует со вшивцами, насчёт прохода в тюрьму: есть-де и в тех местах нужные люди, но это стоит денег. Последнего, к слову, у принцессы не водилось, но Тиссария удостоила служанку кивком головы: хуже не будет. Ирин помогла одеться, вот только башмакам Тиссария предпочла обрезки валенок. Спустились вниз, но в столь ранний час в кухне только-только возился хозяин; тянуло дымком, но не пищей. Ирин принесла блюдо с остатками вчерашнего пиршества маршала и подогретое пиво. Вздрагивая от холода и ежась, принцесса тем не менее с аппетитом позавтракала. Ирин между делом разболтала, что Валери Янтарная после купальни хватила лишнего и наверняка проспит до вечера. Несмотря на безмятежность маршала в вопросе спасения Морана Колуна, на душе оставалось неспокойно. А главное, нет рядом близких ей людей, хотя бы Симона и потешного Шнурка. Вместе с унынием в голове не укладывалась неудачная попытка убийства. Мог ли злодеем быть тот же человек, что и погубил Эгрен Ежиху? С невесёлыми мыслями, которые она не прочь утопить в крепком вине, её застал нарочный – один из людей Лимиэля.
– Ваше Высочество, – старательно выговаривая, – именно старательно, будто инородец – доложил он, – смею сообщить, что оруженосца вашего привезли на телеге израненного и оставили в казармах городской гвардии. Ему не особо худо – так говорит врачеватель, – но в каморке, где его оставили скверно, крысы. Он в бреду и зовёт то маршала, то вас, то мамашу.
Тиссарию будто столбняк хватил. Перед глазами живо предстал умирающий мальчик, укрытый прозрачной простынею; он ещё жив и в исступлении качает головой, но лицо его оплывает и видится то Шнурок, то покойный Рон Рёва.
– Какого беса происходит? – с хрипотцой ругнулись сверху. Там, едва запахнув меховую накидку, свесившись с перил, стояла с опухшим лицом, с неубранными волосами, маршал Валери Янтарная.
Человек Лимиэля доложил женщине. Она, постояв с отсутствующим видом, тем не менее подавив зевок, по-хозяйски распорядилась:
– Отправь его в лечебницу при Храме Сынов, поскольку он их прихожанин. Скажешь, что от моего имени.
– Мой маршал, – взвилась принцесса, – позвольте и мне поехать?
– Да что вам вздумалось нянчиться, – с досадой буркнула Валери Янтарная, но взволнованное лицо девушки говорило само за себя и потому та махнула рукой. – Да езжайте хоть к бесу на пиво.
Принцесса, давно не обращая внимания на грубости маршала, наскоро собралась, крикнув перед этим Ирин, чтобы седлали её лошадь.
Когда выходили верхами, Тиссария некоторое время заняла себя покашливанием. На севере даже зимой не так трудно дышать, хоть сухой, с ледяной перстью, ветер, будто соли в горло вдохнул, грозил горячкой. Здесь же от влаги захлёбываешься, но болотная горечь никак не желает откашляться и волей-неволей приходиться укрывать лицо за воротом плаща. Позднее она узнала, что жители города носят либо натёртые благовониями шарфы или платки, либо, кто беднее, вдыхают аромат подшитого комка мелиссы и мяты. А пока в отсутствии фонаря приходилось щуриться и надеяться на русоволосого парня, поддерживающего седло. Как призраки мимо проплывал люд, время от времени перед глазами, как невиданное крыло, мелькали фуражные, с высокой тульей, шапки ремесленников. Если бы не гомон, а кое-где и ор, могло показаться, что края эти оправдывают своё название – Мёртвые Короли.
– Ваше Высочество, позвольте говорить, – с невиданной робостью заговорил русоволосый парень.
– Чего тебе? – стараясь за грубостью скрыть смущение, кивнула Тиссария.
– Вчера мы потеряли брата. И я осмелюсь сказать, что тут дело нечисто. Нас обучали чуять противника, не то, что видеть. Он погиб, потому что доверял убийце, был с ним знаком.
Тиссария схватила парня за складку плаща и удивлённо переспросила.
– Да, Ваше Высочество, – печально подтвердил тот. – Многие мальчишки в порыве любопытства подходили к нам, многие становились знакомыми, с кем можно перекинуться парой слов. И потому покушение на вашу особу тоже совершил человек из вашего отряда.
Лица, лица мелькнули перед глазами; из темноты, из пестряди осеннего леса и кажется нужно лишь прищуриться, чтобы увидеть, но приглядываешься, и бельмо беспамятства стирает начертанное разумом.
– Ваш хозяин, Лимиэль, – собираясь с мыслями, спросила Тиссария, – мог им быть, верно?
– Мы никому не служим, – бесчувственно отозвался парень, – кроме рода и если старший прикажет… – он, будто очнулся, призадумался и тихо сказал: – Да, конечно, мэтр Лимиэль мог, однако осмелюсь спросить, зачем ему это?
И погрузился в молчание. Принцесса же силилась понять, кому понадобилось убивать её. Невольно припомнилась «медвежья свадьба». А что если зверь жив, ахнула про себя девушка, тогда Валери Янтарная наверняка знает о свидетельстве горной принцессы. Тиссария со страхом оглянулась: там в рассеявшейся дымке за черепичными крышами на отшибе стоял враждебный ныне гостиный двор маршонов. Тогда любое тёплое слово Валери Янтарной пропадает втуне и фальшиво. А Лимиэль с самого начала вставлял ей спицы и медленно втирался в доверие. Представился силуэт убийцы в деревне свободных людей и ладная фигурка купчика.
– Эй, парень, как тебя по имени-прозвищу? – окликнула провожатого девушка.
На русоволосого полулюда, словно ушат ледяной воды опрокинули: вжал голову в плечи, съёжился, не в силах вымолвить ни слова. И только после окрика он нерешительно пробормотал:
– Пятый, Ваше Высочество. Зовите меня – Пятый.
– Вздор, – поморщилась Тиссария. – Прозвище твоё?
– Пятый, – смиренно, но в то же время с упрямством, сказал полулюд, и добавил почти с мольбой: – Я не могу сказать его, Ваше Высочество, старшие требуют даже прозвища хранить в тайне.
– Говорят, вы – полуволшебный народ, – с неудовольствием буркнула принцесса. – Пастухи невиданных зверей. Не драконов ли?
– Как вам будет угодно, Ваше Высочество, – будто невпопад кивнул Пятый, но за прилежанием слуги скрывался невиданный гонор. Эти люди могли быть смирными овечками, но пойти поперёк королей и настоящих магов, если им прикажет старший в роду.
От несговорчивости полулюда, от недоброй вести Тиссария в досаде бранилась на зазевавшихся прохожих, жалея, что нет с собой охотничьего кнута, с которым можно всласть отвести душу.
Казармы городской гвардии едва ли напоминали Дом Всадников в Горилесе. Ни тебе отдельной конюшни, ни своей кашеварни. Городские стражники квартировали в нескольких домах с кладкой каменной, но с верхними этажами из почерневших срубов, худыми крышами. Гирляндами под карнизами здесь развешивали целые кипы белья и, когда туман рассеялся, на этой улице по-прежнему ходили впотьмах; в нос било зловоние прогорклого варёного мяса и нечистот. Грязь хлюпала под копытами, словно в болоте, а пешие жители старались обходить улочку по краешку по каменной опалубке домишек. Впору улицу гатить, но едва ли купцам это бьёт по глазам. И только малолетние голодранцы, измазавшись до макушки, весело возились в грязи, лепили пирожки или ими же размазывали друг дружке рожи. Они и на всадников позарились, но Пятый как-то ловко погнал коня вскачь и разогнал шваль по углам.
Ведомая тем же полулюдом, Тиссария, пригибаясь, миновала узкий полутёмный коридор, едва освещённый слуховым окном; от брёвен несло горьким иссохшим духом, волнами, вместе с ветром, обдавало зловонием нужных чуланов. Лестница крутая, с почерневшими, сгнившими досками грозила развалиться от неосторожного движения. Впрочем жилые квартиры хозяйки старались держать рачительно: отбеленные стены, занавески в окнах, мебель, утварь. Здесь жили и женатые с детьми и холостые со слугами, но, поручики, разумеется, квартировали на богатой улице.
Шнурку уступил свою кровать запивший десятник, предпочитающий дневать и ночевать в бражном доме. Хозяйка квартиры, раболепно кланяясь богатой майтре, воркуя, сообщила, что врачеватель перевязал чистой тряпкой раны, сказал-де все резаные, по касательной и парень этот – счастливчик; единственное, что у его беспокоит – лихорадка. Она как бы между прочим заикнулась о непомерных тратах, но Пятый, даже не взглянув в сторону принцессы, вытолкнул хозяйку вон.
Мухами, чёрными, ленивыми, была полна комната. Большей частью они возились на оконном стекле, но даже несколько их изводили мальчишку, который не в силах смахнуть их с лица.
Шнурок был в сознании, но в его глазах принцесса не увидела искры разума: он бездумно уставился в потолок. Мальчишка осунулся и бледнее обычного, но обычно живой, подвижный, лежа под рваным одеялом, Шнурок казался чужим, вдруг повзрослевшим. Тиссария было отпрянула, но совладав с собой, несколько раз тряхнула мальчишку, позвала.
Тот очнулся: перевёл запавшие глаза на девушку. Некоторое время глядел, не узнавая. Затем едва встрепенулся, попытался встать и без сил пал на подушку, набитую несвежей соломой. Из-под одеяла пахнуло немытым человеческим телом и мочой – похоже, иного ухода, кроме наставлений врача, за больным не велось.
– Пощадите, Ваше… Ваше… – пытался молить Шнурок, но речь его срывалась. – Я подвёл вас, знаю. Не говорите матери, прошу. Это убьёт её, убьёт.
Обычно мальчишки его возраста нарочито суровы и даже если плачут, то со злостью и матушек поминают бранно, нежели с любовью. Слова Шнурка задели сердце принцессы и она, успокаивая оруженосца, погладила по свалявшимся волосам. Тот успокоился и вновь впал в забытье.
Тиссария, ни мало не стесняясь, распорядилась нанять экипаж, позвать мужиков и перенести больного. Но ни шпаги, ни громкие звания, ни посулы или угрозы не возымели на горожан должного действия. Население здесь обитало самое отчаянное, у каждого свободного человека, даже у женщины с собой были ножи, с которыми они умело обращались. На счастье нашёлся повозок партнера кузнечного мастера, снимавшего здесь квартиру, а Шнурка вынесли на одеяле праздные молодые люди, разгорячённые вином и сказками о славных подвигах. Они пировали за победу шпаги над кайлом.
Тиссария не знала, как мальчишка перенесёт дорожную тряску, и влажную стынь и никак не могла сообразить гнать повозку или вести с осторожностью. К счастью добрый малый, хозяин повозка, умело управлялся с упряжью, а полулюд бросил плащ в ноги больного. Тиссария и свой плащ готова была отдать, но крепился он на две скрещенные булавки и без посторонней помощи его, затем не накинуть. А это значит – показать бедность, что неприлично. В кошельке на поясе оставалась давнишняя находка – печать с футляра злополучных сказок Звездочёта. Всё-таки стоило заглянуть к кузнецу.
Заминки с новыми попечителями больного также не возникло сложностей. На входе в храм им повстречались молодые служители, повязавшие балдахины белыми передниками, – они везли домашнее вино и поздние наливные яблоки на рынок и у них не возникло вопросов к юной майтре. Позвали настоятеля храма, и мэтр Аиран оказался более чем любезен.
– Мне сказали, что мальчик, – торопливым говорком рассыпала Тиссария, – ваш прихожанин. Он геройски защищал стены города и ныне сам нуждается в опеке. Он не простолюдин, сын гарда Буяна.
– Дочь моя, – слабо улыбнулся мэтр Аиран, – в этих стенах найдут приют и обретут покой и последний нищий и павший от горя король.
Оказалось, в его словах едва ли хватало место двуличию: в храме устроили лечебницу. На том возвышении, где обычно стояли молящиеся, бросили тюфяки и подстилки. Частью здесь были горожане, схватившиеся с мятежниками, частью сами повинные люди. Их, израненных, искала стража и только самых плохих оставляли на попечение служителей храма, не хотели возиться. Сами же служители утешали больных и увечных, молились с ними, давали питьё. Врачебные снадобья приносили родственники раненных защитников города и даже не ворчали, когда малая толика их доставалась виновникам мятежа.
Шнурка, по увещеванию принцессы и распоряжению мэтра Аирана уложили в местной врачебной комнате для служителей. Благородный старик тут же покинул молодых людей, кинувшись на крик в зале. А Тиссария по-матерински подоткнула одеяло и ещё раз погладила оруженосца; тот уже мирно спал.
А между тем в зале к крикам прибавился лязг оружия. Пятый заслонил принцессу, сжал ладонью эфес шпаги и вышел вон из комнаты. Партнёр кузнеца, помогавший служителям нести раненного, только качал головой, но не высказывал опасений. Немного погодя, Пятый склонил голову – всё в порядке.
В зале среди грязных, покрытых багряной коростой или пожелтевшими тряпками, стонущих на подстилках людей, высился крепкий малый с увесистой дубиной в руках. Несмотря на то, что у его преследователей были обнажены палаши и блестели крепкие шишаки на голове, те явно опасались, держась на некотором отдалении. Но кольцо вокруг мятежника сжималось, но тот имел вид настолько свирепый, что становилось ясно, что дело окончится кровью.
– Как вы смеете! – Мэтр Аиран в гневе обращался то к одному, то к другому. – Вы обнажили оружие в храме. Здесь никто никого не убьёт и не алчет крови.
– Да тут… – взъярился было один из стражников, красноречиво обводя руками зал. – Мы мэтр настоятель тоже работой заняты. Уж кто алкал, то это он, – указал на рослого парня с дубиной.
– Добрый человек, – ласково увещевал того мэтр Аиран. – Без вины виноватых не судят. Покайся.
– Отче, – надсадным голосом выкрикнул мятежник. – Готов я идти на казнь, но меня бросят в зверинец. Там дух Зверя, там его поклонники.
Говорок вокруг этой сцены угас в злой шепоток – не всякий станет шутить шутки с именем повелителя демонов.
– Сын мой, разум твой замут…
– Нет, отче, – взмахнул дубинкой парень, показывая, что ещё в силе. – Я сам оттуда. Там клеймён, там погубил душу. Они там есть, – указал на витражное окно, – из красного дворца и подземельях Калин. Они алчут, алчут…
Он говорил отрывисто, будто лаял, и голова его клонилась на грудь. Этого помутнения рассудка хватило, чтобы на нём повисло несколько стражников и, хотя парень был очень силён, вскоре его жестоко связали, но бить в присутствие настоятеля храма не стали.
– Как зовут тебя, сын мой? – сурово вопросил мэтр Аиран.
И хотя тот яростью и сам походил на животное, смирился и послушно ответил: «Тим Дышло».
– Если не лжёшь о сказанном, быть тебе свидетелем Тим Дышло. Трибунал защитит тебя.
Пока его тащили вон, Тим, воодушевленный выражением лица настоятеля, искал его глазами. Вслед бедолаге послали законоучителей постарше, дав короткие наставления.
Мэтр Аиран имел действительно устрашающий вид: лицо его хищно сузилось, взгляд метал молнии, губы презрительно сжались; он болезненно побледнел от напряжения чувств. Тиссария не посмела более просить о судьбе дядюшки, отложив ненадолго просьбу. Грозу почувствовали все, в страхе и почтении расступаясь перед грозным настоятелем; он, в гневе от услышанного, пребывал в некотором исступлении и Тиссария поняла это без чужих советов.
На улице Тиссария скупо, в несколько слов переговорила с партнёром кузнеца. Речь шла о злополучной фибуле. Она намеревалась подождать, пока минует буря, в саду, а заказ доставить на постоялый двор. Но горожанин, ловко перекатывая печать кончиками пальцев, пожав плечами, сообщил, что «делов-то до первой ложки завтрака» и они могут прямо сейчас ехать в свою мастерскую, где помимо кузнецов трудятся неплохие ювелиры.
Пятый вызвался сопровождать, обмолвившись, что в городе неспокойно. Зная, что эти полуду служат лишь одному хозяину, принцесса прозорливо заметила:
– Тебе приказал меня сопровождать Лимиэль Серебряный?
– Да, майтра, – без тени смущения признался Пятый.
– Послушай, – в презрении сказала ему Тиссария, несколько отдалившись от повозка, – а если ваш хозяин прикажет убить меня, вы согласитесь?
– Мы не убийцы, – простодушно пожал плечами юноша, – мы – защитники хозяина.
И он был правдив. Будь наоборот, по желанию Лимиэля эти ловкие ребята могли погубить в походе. Пусть даже с шумом. Иначе, зачем неведомому злодею убивать одного из полулюдов, как свидетеля. Но Тиссарии вовсе не улыбалось идти бок о бок с соглядатаем возможного убийцы. Оставалось избавиться от него, хоть у славного малого и могли быть неприятности.
Не зря город Весёлый Пляс называют колыбелью ремесленников и купцов. Тиссария ожидала увидеть лавку, может и с домиком самого кузнеца, как в Горилесе. По широкому подворью туда-сюда сновали вымазанные в саже, умытые потом, заморыши; изнемогали под тяжестью нош подневольные люди. Их, работающих из-под палки, Тиссария бы ни с кем не спутала. Глаз выхватил несколько кузнечных горнов из пиленого камня, жаровню и столы для мастеров ковки в открытом навесе. Наверху тоже кипела работа, но доками чином повыше – мастерами гравёрами.
Пятый остался сторожить лошадей, а майтре предложили посидеть в надстройке. Здесь к покою гостя навесили полотнища, кое-как приглушающие стук и лязг рабочей половины. Тиссарию усадили в кресло, предложили трубочку, подогретое вино. Маленькая замарашка с чрезвычайно важным видом принесла грелку, и умело пристроила её к ногам гостьи.
Тиссария отпила вина, поморщилась – жуткая дрянь из плодов, прозванная в её краях «червивкой». Считалась среди вшивцев напитком удачливых собратьев, а она, смотри-ка, успела отвыкнуть после полковничьего порциона. Ну так, значит, можно не беспокоиться, что работа потребует сильвара; хватит с них и нескольких медяков. А пока следовало подумать, не стоит ли задать стрекача. Если маршал пыталась устранить её, дело худо. Стоило сообщить обо всём Бриэль и попытаться сказать, что в услугах шпиона более нет нужды. Страшно подумать: вокруг неё одни наёмные убийцы. И тот, кто погубил Эгрен…
Как молния промелькнула в глазах. А если тот, кто покушался на неё за стенами города и убийца её подруги – одно лицо? Тогда Эгрен Ежиху убили по приказу маршала. Ведь она наверняка видела то же, что и Тиссария – жуткое свидание Валери Янтарной. Худо, совсем худо. Может быть, ещё раз попробовать рассказать мэтру Аирану об оборотне, об убийце. Он отпишет владыке Храма Сынов в Великоград и Тиссарию приютят как ценного свидетеля. Но тогда она будет, словно пленница, день-деньской прозябать в саду храма. А суд над дочерью короля Верховина – дело непростое, может и не хватить власти. На островах ей делать нечего, а стало быть один путь – в Горилес, к матушке с батюшкой, авось не выдадут. Осталось только дядьку вызволить.
В комнату вошёл работник из вольных, хоть и в прожженном фартуке, но стиранном парусиновом наряде. Нос кривой, сломанный, глаза покрасневшие от копоти, щёки заплыли жиром. Скрестив лапищи на груди, вид имел угрожающий – в чём в чём, а в по лицам она читать навострилась. Шпагу не взяла, крик Пятый едва ли услышит. Биться, царапаться – глупо. Оставалась пытливость ума. Следом вошёл человек в чёрном камзоле. Плечи топорщились, крючков явно не хватало, сорочка без воротника и жабо, потому выглядывала тугая грудь. Бриджи дурного покроя заправлены в недурные сапоги. Он походил на разбойников из сказок, но будь в ином положении, Тиссария бы высмеяла человека. Он не умел носить богатые наряды; ручищи его под стать работнику. Ладонь что твоя лопата и кожа словно покрыта нагаром.
– Дуган Забей-Клин, майтра, – склонил, насколько мог, бычью шею человек, – хозяин мастерской.
Тиссария не сочла нужным отвечать на приветствие, но тем не менее кивнула в ответ. Она не позволила себе развалиться в кресле. Это было вызовом, смешанным с непотребством. Наоборот, принцесса сидела на самом краешке, вполоборота, подчёркивая точёную фигурку, лицо – маска Бриэль Бешеной – само спокойствие. И кузнец, казалось, дрогнул, вынул не особенно чистый платок и утёр вспотевшую шею.
– Вы тут нам вещицу отдали, – замялся он, ломая пальцы, – Откуда она у вас?
– Мы майтр-гард, принцесса Тиссария Горная. Кто ты, падаль, чтобы мы отвечали?
– Ох, – побагровел хозяин мастерской и, лишаясь ног, делал пассы руками, в поисках сиденья.
Работник его явно растерялся и, со страхом поглядываю на юную майтру, подал хозяину табурет. А девушка ломала голову: никогда ещё имя горных королей не вызывало ни у кого ужаса.
– А теперь, стало быть, к нам, – потеряно проговорил Дуган Забей-Клин, сложив пальцы на круглом животике, вываливающемуся из тесной сорочки. – А мы верно служим семье вашей, хотя милостей не видали. Что же угодно, юной принцессе, внучке преславного короля Хогана?
«Фибулу сделать пришла», – мысленно огрызнулась Тиссария. Ныне ей не приходится гнушаться обманом, ныне положение – табак.
– Сами знаете, зачем, – надменно процедила девушка и добавила с отвратительным ей самой тоном: – Мы ваши гости – вот наша милость.
– А каким же богам, – не слыша её, почти выдыхал слова хозяин мастерской, – молится юная принцесса?
Тиссария несколько смутилась. На груди её вовсе не оберег Пятилика или Отца – сразу видно. А что она скажет, то очень важно. В голосе Дугана помимо страха прибавилось затаённой ярости. Ответит не так и чёрный камзол – граница его приличий – лопнет и наружу выберется животное с огромными лапищами; ему слегка надавить и треснет голова девочки. В момент сомнений, но ещё не теряя достоинства, Тиссария заметила, что на голой груди нет оберега. Что это могло значить? На её груди тоже не должно быть оберега? Стоило сейчас подняться и видом полного достоинства удалиться; торопливо сойти с лестницы на людный двор, там безопасно. Но разве не говорил старый маг Дюран Тану, что его подарок убережёт в случае опасности? Правда, того не случилось при встрече с оборотнем и только случай, а не магия, спасла её от убийцы в лесу.
В болезненном истощении Дуган вдруг встал и качнулся вперёд. Тиссария, едва ли думая, вытянула оберег. Как никогда безмолвно просила она помощи не от потусторонних сил, а человечьей подлости; как правило, последняя напасть самая неистребимая. И оберег оказал мгновенное действие: хозяин мастерской сник и повалился на колени.
– Ваше Высочество, – благоговейно заскулил он. – Неэс’каан, повелительница.
Последние титулы ввергли Тиссарию в изумление, но впавшие в беспамятство при виде оберега мужчины, к счастью, этого не заметили. Неэс’каан окрестили её кочевники, что значило «матерь псов» – нечто уважительное и пугающее. Но откуда знал это странный хозяин мастерской? И не магия оберега напугала его, а самый вид. Ох, мастер Дюран Тану, скажи вы больше, может и не пришлось так изворачиваться.
– Хватит! – жёстко прикрикнула Тиссария, вставая. – Говорите, всё, что знаете.
– Знаю? – переспросил, разинув рот, Дуган Забей-Клин, задумался, скосив глаза, несколько раз, как рыба, закрыл и открыл рот и, додумавшись, зачастил: – Знаю, знаю, Ваше Высочество. Извольте следовать за мной.
Он резво подскочил и, не оберегая более камзол, – тот явственно трещал по швам, – униженно кланяясь, приглашал идти за ним. Вряд ли он устраивал представление, чтобы в подвале злобно захохотать и погубить девушку. Но последняя понимала, что от отчаяния ходит на грани, потому небрежно спросила:
– Верны ли вы покровительству горных королей?
– Покровительству? – обернувшись, растеряно пробормотал Дуган. – Я готов служить властителю знака и вам, Ваше Высочество.
Что же, надо быть осторожнее и использовать это раболепие в свою пользу.
Подвал добротный, с сухим полом, большей частью использовали и как склад готового железного добра и хозяйственную кладовую. Обогнув несколько ходов, Тиссария сообразила, что по стенам выставлены копии, в козлах – недурные палаши, вдоль стен провизия на добрую сотню человек. Нехорошие подозрения стали закрадываться в голову: не связан ли Дуган Забей-Клин с мятежниками, а значит и с Королём-Без-Имени. Иначе, для кого весь этот склад.
Её провели в душную комнатку, освещённую двумя десятками огарков. За широким столом, склонившись над бумагами, края которых придавили початыми бутылками с вином и тяжёлым даго, замерли, переговариваясь, мужчины. Судя по одежде – мэтры. Серые не маркие камзолы, домотканые чулки, городские башмаки. Над головами, словно одна корона на всех, курился сизый дымок сладкого островного табака.
– В чём дело, Дуган? – добродушно осведомился один из мэтров, с кривыми, не под стать грузному телу, ножками, обутыми в тёплые обрезки валенок.
Тот, поклонившись принцессе, на цыпочках подобрался к сидящему человеку и торопливо зашептал. Остальные мэтры также обратили внимание на визитёров и, кто с любопытством, кто с неприязнью, посматривали на девушку. Тиссария не сочла нужным склонить голову и продолжила играть роль надменной майтры.
– Ваше Высочество, – ласково позвал сидящий в кресле мэтр, не делая попыток вытянуться, в отличие от иных мужчин, – подойдите ближе. Простите, что не встаю, но ноги уже не позволяют.
Голову мэтра едва ли тронула седина, он был в расцвете мужской красоты и лицо его, как нарочно, очерчено подобно статуе воина, но при ближайшем рассмотрении ноги оказались не просто кривы, но расходились под невероятным углом. Увы, этот добрый мэтр оказался калекой.
– Что вас привело сюда? – с небольшим нажимом осведомился калека. – И как вы о нас узнали?
«Куда же ты привёл меня, Дуган?», – внутренне содрогаясь, подумала девушка, но виду не подала, спокойно вглядываясь в лицо сидевшего. Здесь оружие и припасы, мэтры эти отнюдь не из числа городской гвардии и собрались тайно. Знать об этом она не могла и лучше не выдумывать соглядатаев, запутаешься. Нужна ложь, смешанная с правдой – такой поверят.
– Я не знала о вашем собрании, мэтр…
– Простите, Ваше Высочество, где мои манеры. Разрешите отрекомендоваться, Маниэль Дуб, родин, верный слуга старых королей.
– Очень хорошо, мэтр Маниэль. Повторюсь, я вовсе не знала о вашем собрании. Мне нужна была помощь. Потому и явилась к моим верным людям.
Она слегка замялась с последней фразой: кто они, всё-таки, – верные друзья или верные слуги.
– А мне сообщили, что вы пришли заказать фибулу для плаща? – невзначай обронил калека.
– Для мелких поручений есть слуги, – принцесса отлично понимала, что никто не заключит её в объятия, скорее, заключит в тиски сомнений. – Но за мной шпионят. Тот человек, что прибыл со мной – верный слуга мэтра Лимиэля Серебряного, моего врага. Потому мне пришлось разыграть небольшое представление.
– Багряный королевич, – презрительно усмехнулись от стола, но калека только покачал головой и продолжил неторопливый, дружеский, но всё-таки допрос.
– И всё-таки Дуган сказал, что вы настаивали на встрече.
Тиссария рассказала всё, как есть, упустив несколько важных деталей. Выходило, что она – потомок королей и родинов, властителей Полесья до передачи земель во владение шуадье – ставленника старых купцов. Некто очень могущественный возжелал сместить шуадье и возвести на трон законного наследника – Тиссарию Горную. Её пытались убить, и лишь чудо спасло её. Сам мэтр Дюран Тану, великий маг, защитил её и даже подарил оберег, запечатав туда толику своей силы. А когда заговор был раскрыт, король Хоган постарался, чтобы дочь вошла в войско принцессы Валери Янтарной. Ей были оказаны почести и даны звания, но в полку командует конт-принц Симон Змея, ей же предстоит путь в изгнание. Здесь же она искала помощи, и Дуган Забей-Клин сам привёл её к почтенным мэтрам. Теперь путь её лежит на юг, к морю. Возможно, в Риваже найдутся её покровители.
– Риважским дельцам сейчас нет дела до севера, – печально урезонил её Маниэль Дуб. – Страшно время, когда королей проклинают и казнят. Что же, вы найдёте среди родинов Весёлого Пляса покровителей и друзей.
– Боюсь, мэтры, что Весёлый Пляс ныне развращён купечеством. Это не то место, где короли могут чувствовать себя в безопасности. Но если бы вы могли вызволить моего дядюшку Морана Колуна. Он верен мне и несправедливо брошен в тюрьму. Он защищал меня от поползновений майтры Мариан Калины.
При имени хозяйки красного дворца Маниэль Дуб так скривился, что вот-вот сплюнет.
– Старый горец, – подал голос один из мэтров, горбун, с копной ржавых нечесаных волос, в волнении грызущий ноготь. – В яму привезли старого горца. Он будет бойцом в ближайшем сражении. Его, скорее всего, выставят против зверолюда.
– Едва ли это он, – покачал головой мэтр Маниэль.
– Моран Колун – командир горной гвардии. Он могучий воин, – сообщила Тиссария, обдумывая слова горбуна. Расширила от ужаса глаза и переспросила: – Мне послышалось, что вы сказали – против зверолюда? Нет?
– Увы, Ваше Высочество, – кивнул Маниэль Дуб. – В ваших местах зверолюды – не более, чем сказки, но для купцов зверолюд – полная мошна золота. Когда-то целый выводок зверолюдов держали в зверинце на потеху публики. Остался последний и ярость его не знает границ. Будто он намерен воздать бойцам за все грехи человеческие. Но горец так силён, то в его силах совладать с животной яростью.
– Что вы говорите? – едва не со слезами на глазах упрашивала Тиссария, оборачиваясь то к одному, то к другому. – Как вы можете? – Протянула руки к горбуну, – Ведь вы можете ему помочь, вы его видели.
Мэтров не тронули слёзы, один ли изогнул бровь, переглянувшись с калекой.
– Мы не можем сейчас рисковать, – мягко произнёс Маниэль и чуть жёстче добавил: – Сейчас не можем. Но скоро вам, Ваше Высочество, не придётся томиться в изгнании.
– Вы служите Королю-Без-Имени! – В отчаянии Тиссария потеряла всякую осторожность.
– А как поживает мэтр Дюран Тану? – задали вопрос от стола. – Когда я видел его в последний раз, он жаловался на боль от культи ноги. Его печалила эта потеря ноги. Не будь её, то быть ему высоким здоровяком, вечно молодым парнем.
Мгновения слабость миновала. Тиссария ещё не потеряла ума: ей всё ещё не доверяли.
– Боюсь, мэтр, мы говорим о разных людях. Маг Дюран Тану походит на старичков с праздничных картинок. И хоть он заикается, но может быть очень жесток. Прощайте, мэтры.
– До скорого свидания, Ваше Высочество, – с угрожающим добродушием отозвался Маниэль Дуб. – Простите, что не могу проводить. Ноги. Но любезный наш хозяин мастерской, возможно, подаст руку помощи.
Тиссарию вновь провели коридорами и усадили в комнатке для гостей. Работник передал хозяину свёрток и, поклонившись, вышел вон. Дуган Забей-Клин развернул платок и по старой традиции на платке преподнёс девушке изящную фибулу. Корпус скобы – литые застёжки с украшением в виде искусно гравированной головы то ли пса, то ли волка; четырёхгранная игла с мельчайшими насечками и при напряжении глаз, с едва разборчивыми надписями. На платке же печать с футляра сказок Звездочёта. Тиссария, дичась, взяла и печать, и фибулу, как какая-нибудь девчонка, но не особа королевской крови. Хорошо таинственные мэтры не здесь, иначе заметили бы превращение.
– Небольшой подарок, Его Высочеству. Эта скоба хранится мной уже много лет, но когда-то принадлежала ледяным королям.
Ледяные короли – сказка, старше многих. Правители, которые дали начало роду королей горных. Тысячи лет назад, а фибула как новенькая.
– Вы даже не поцарапали печать, – невпопад пробормотала Тиссария, любуясь подарком, нежели собственностью.
– Подмастерья, дураки, пытались, – густо проговорил хозяин мастерской. – Но, конечно, владению Звездочёта нипочём земные усилия. Этот металл не по зубам и дракону. Его письмена вырезаны на ней рукой бога – первого почитателя Зверя.
То, что говорил краснобай – ересь. Отчего покровитель горцев – Звездочтец, стал неугоден Пятилику неизвестно, но даритель огня, премудростей металлов и познания никогда не якшался со Зверем; хотя и был любопытен без меры и требовал того же от детей своих. Так гласило старое писание горцев, но строки эти были вырваны из Белой книги и любое упоминание о Мнимом боге вызывало гнев законоучителей. Но браниться об этом с хозяином мастерской себе дороже. Оставалось выяснить, окажет ли тот помощь в вызволении Морана Колуна.
Бойцовые ямы размещались вместе с тюрьмами в подземельях, которые были до основания города. Небольшая их сеть не испугала градостроителей, но здесь разместили небольшие одноэтажные постройки, и тюрьма уходила под землю. Здесь же поместили зверинец, в большинстве сейчас пустующем, но несколько клеток отвели крупным хищникам – участникам бойцовых арен. О живом зверолюде хозяин мастерской только слышал, но горбун заведовал судебным делопроизводством, и его речам стоило доверять. Со слов Дугана выходило, что всех бойцов ямы считают пропащими душами, но многие из них соглашаются добровольно, потому как хозяева сулят им свободу за любые прегрешения. Так это или нет, Дуган не знал, но считал, что лучше каторга в Чернограде, чем яма в Весёлом Плясе.
– Понадобятся услуги вшивцев, – задумчиво погладил бороду хозяин мастерской. – Лихих ребят я найду, но они не знают подземелий. Это отнимет время.
– Ни слова больше, – остановила его Тиссария, едва не проболтавшись, что знается со Вшивым Братством. – У меня найдутся нужные связи. Поторопимся.
Но Дуган не отпускал знатную майтру до тех пор, пока несметные мастера его заведения не приладили фибулу на плащ. С таким украшением даже наряд фехтовальщицы обретал лоск.