11. Скульптор.
Прилетели через неделю, как и обещала Зора. Нут была здорова, только на плече остался еле заметный шрам. Придворные лекари были ошеломлены, когда увидели здоровую и улыбающуюся царицу. Очень тяжело переживала она смерть своей верной прислужницы Акир. Услышав о трагедии, на погребение приехала Викария – наставница царевны в «женском доме». Следующим событием, потрясшем столицу, было рождение Роноса. Он родился на станции. Во избежании покушений, его там и оставили, Нут часто навещала его, ведь ей приходилось жить на Луве, того требовали государственные дела.
Другой новостью было бегство Верховного. Слухи гуляли по столице. Одни говорили, что он утонул в озере, другие твердили, что бродит по окрестностям. Верные Будуру люди доносили, что поселился в одном из заброшенных посёлков, в бедной хижине. Нут приказала проверить. Через несколько дней Будур докладывал:
- Вернулись стражники и докладывают, что Тузуф живёт в заброшенной хижине покинутого селения, в местечке Нилейя. Ходит в простой крестьянской одежде, занимается обработкой участка. Нищая старушонка носит ему молоко и хлеб. Прикажешь схватить? Ведь он затаил злобу на тебя, его опасно оставлять на свободе.
- Не трогайте. Возможно, он раскаивается в своих делах. Пусть стражники следят за ним. Ограничимся пока этим.
- Царица, ты вольна поступать, как находишь нужным но, пока он на свободе я не уверен в твоей безопасности, ведь остались его люди в храме, во дворце.
- Он в плену заблуждений, будем надеяться на его нравственное выздоровление.
- Твоя воля, царица, однако Навух, новый Верховный, тоже считает его опасным.
- А я думаю, что он не причинит нам больше зла. Не будем говорить о нём.
- Пожалуй, - ответил Будур, оставшись при своём мнении. – Викария прислала тебе новую прислужницу, девушку из «женского дома». Введи, - приказал он невольнику.
Вошла миловидная девушка, улыбнувшись, склонилась перед царицей.
- Нерри, ты ли это?
- Да, госпожа.
- Я рада, что именно тебя прислала наставница, проводи её в мои покои, - сказала она невольнику и далее Будуру, - я знаю её давно, она надёжна, как Акир
…Заброшенный посёлок раскинулся в живописной местности. Река, извиваясь, делила его пополам. На западе высокая гора, сплошь покрытая кустарником. К востоку шли холмы с узкими полосками крестьянских наделов, теперь заброшенных, успевших за лето затянуться сорной травой. Тузуф в изнеможении опустился на крутой берег реки. Прошло много времени, он потерял ему счёт, с тех пор, как он покинул столицу. В грубой крестьянской накидке, деревянных башмаках прошёл он сотни километров. Ночевал в заброшенных селениях. Сначала сторонился людных городов, дорог, но когда убедился, что никому не приходит в голову видеть в нём, обросшем страннике бывшего Верховного жреца, перестал прятаться, смело шагал и шагал вперёд. Обходил только храмы ибо жрецы его хорошо знали, но они если и попадались в пути, то на роскошных носилках, в окружении невольников и с высоты редко бросали взгляд на чернь недостойную внимания.
Дальше идти не было сил. Он посмотрел вокруг. Простор, тишина, безмолвие. Да и сколько можно идти? Основная дорога в стороне. «Надо пожить здесь, хотя бы вон в той хижине у леса».
Тузуф тяжело поднялся, обошёл весь посёлок. Никого. Направился к приглянувшейся хижине. Аккуратно выложенный булыжником дворик переходил в небольшой, некогда ухоженный огород, теперь начавший зарастать. Хозяин, видимо, колебался, улетать или нет, так как успел сделать посевы. Тыква дозревала, огурцы начали перезревать, но вот один зелёный. Тузуф сорвал его, надкусил. Прохладная влага пришлась по вкусу. В дальнем углу устроен бассейн, небольшой по размеру. Вода осталась только на дне, обнажив кладку стен. Около бассейна маленькая беседка, заросшая вьющимися растениями, а вокруг много цветов, жрец не знал их названий. «Тут жил не крестьянин, наверняка, мелкий чиновник, или лекарь» - думал Тузуф, проходя из дворика в хижину.
Хижина не была ветхой. Внутри представляла собой обширную светлую комнату, разделённую занавесью, за которой лежанка и небольшой столик тонкой работы. В передней ещё одна лавка, на которой лежали аккуратно свёрнутые старые вещи. Украшением комнаты был красиво выложенный очаг, со стоящей наверху статуэткой Сириуса, точно такой же, как у него в спальне. «Да, тут жил не крестьянин» - окончательно убедился в своих догадках жрец. Около очага вязанка дров, котелок и ложка на маленьком столике. Осмотрев внимательно жилище, прошёл за занавес, лёг на лежанку и заснул.
Прошла неделя. Посёлок был пуст. Это устраивало жреца. Ему было о чём подумать. Потребность в пище заставила взяться за мотыгу, очистить от сорной травы огород, сделать новые посевы овощей. Семена он нашёл в коробочке на столе. Почистил бассейн, наполнил его водой. Под навес, около крыльца наносил хвороста из леса и по хозяйски уложил. Починил обветшалую крышу, калитку.
Его крепкое, сильное тело, казалось, было создано для крестьянского труда. Усталость снимал купанием. Вечерами сидел в беседке, опустошённый трудом, созерцая изумрудь бассейна, вдыхал чистый прохладный воздух. В такие минуты мыслей не было. Он не вспоминал последних трагических дней во дворце. Была пустота. Пустота в мыслях и чувствах и душевная усталость от интриг, от необходимости быть постоянно на чеку, от уродливой жреческой одежды, которая всегда давила и как-то магически действовала на него. Усталость от храма. Он теперь понял, что механически выполнял свои обязанности, механически делал подлости, словно по какой-то программе. В столице, в храме мысли у него были совсем другие, а теперь какая-то невидимая грань отделила это прошлое от настоящего. Теперь наступила раскованность, приятная слабость, как после долгой болезни. То, что было вчера – было в далёкой, прошлой жизни, не его жизни, чужой, насильно навязанной. Теперь душа освобождалась от этого непосильного груза. Она, больная, истерзанная возвращалась в лоно природы, правды, естества. Он изменился ещё не до конца, но что-то менялось, словно, вернулся домой после долгого кошмарного путешествия. Осмыслить, оценить прошлое было пока трудно, так как время ещё не сделало своего - не расставило всё на свои места, не отсекло второстепенное и не выделило главного.
В один из дней, после короткого послеобеденного сна, Тузуф вышел с мотыгой на огород. Увлечённый работой, он не слышал, как по дворику старчески протопала стоптанными деревянными башмаками, старушонка с узелком из чёрной тряпицы. Она сразу заметила человека на огороде. Осторожно, на цыпочках шагнула за кустик и стала наблюдать за ним. Огород стал неузнаваемым: ровные ряды грядок, чистый, ухоженный, благоухающий цветник, зеленоватая рябь в полном бассейне. Молодой мужчина стоял спиной к ней, опершись руками на наконечник мотыги. Яркие лучи светила освещали его сильный загорелый торс, пышные волосы волнами падали на плечи. Старушонка напрягла зрение. Ей показалось, что по спине в виде змейки, извивающейся вдоль позвоночника, под волосы пряталось родимое пятно. Но она могла ошибиться, так как была слаба глазами. Прикрыв их морщинистой рукой, потрясла головой, что-то запричитала, забывшись на миг, потом проворно повернулась, засеменила к калитке, но в спешке уронила посох – суковатую палку, которая ударившись о булыжник дворика, покатилась, издавая чёткий, почти звенящий звук.
Тузуф, крепко сжав в обеих руках мотыгу, сделал ловкий прыжок в сторону, другой, третий. Оказался около того куста, где только что стояла старушка. Раздвинув ветки он увидел убегающую. Покинув убежище, настиг её, ухватив за чёрную ветхую накидку, резко развернул к себе.
- Что ты здесь делаешь, старая бестия?
Старушка с суеверным испугом смотрела на жреца и шептала заклинания. Тузуф подхватил её, как куклу под мышки, вошёл в хижину, посадил на лавку и повторил свой вопрос.
- Кто ты, что тебе надо?
- Я … Магира.
- Что тебе здесь надо?
- Это моя хижина… - робко прошептала она.
- Почему не улетела со всеми?
Старушка начала приходить в себя.
- Я стара.
Видя, что испуганная старушонка не представляет опасности, Тузуф успокоился и миролюбиво сказал:
- Может это и твой дом, но теперь в нём живу я. Если ты голодна, я могу накормить тебя?
Старушка не отказалась.
Тузуф поставил перед ней тыквенную кашу, срезав верхушку плода гофу, вылил его сок в чашку. Магира ела с аппетитом. Насытившись, она совсем успокоилась и разговорилась.
- В этой хижине жила я с сыном Нуром. Он художник, расписывал дома знатных людей, храмы, делал изваяния. Это изображение Сириуса на камине, его работа. Теперь он улетел к новому светилу, уговаривал и меня, да я отказалась, стара уж стала, скоро умирать и ещё по одной причине…- грустно закончила она.
- По какой?
- В соседнем селении живёт моя сестра, она несчастная, много перенесла в жизни. Теперь тяжело больна. Не могла же я её бросить. А ты я вижу из богатых?
Тузуф ничего не ответил.
- Вид у тебя важный. Похож ты на одного человека, хотя я и сомневаюсь.
Тузуф заволновался.
- На кого я похож?
- На мужа моей сестры Томилы. Да нет уж его, умер девять лет назад, оставил её горемычную. А был такой же, как ты сильный, статный и волосы такие же…
- Так ты что сюда-то пришла? – спросил он, оборвав её слова, - если я тебя правильно понял, после отлёта сына ты переселилась к сестре?
- Да. Пришла посмотреть, не поспели ли тыквы, да и другие овощи. Есть-то нам совсем нечего, одна коза и спасает от смерти.
- Тыквы я съел, а другие поспеют только недели через две. Приходи, да принеси мне молока и хлеба. Вот деньги.
Он отсчитал несколько монет и положил их в протянутую руку старушки.
- Да смотри никому не говори, что встретила меня здесь.
- Никому, никому, – запричитала старушка, - только сестре Томиле.
Тузуф проводил её до калитки.
Он был сердит на себя. Чувство неудовлетворённости, доходящее до бешенства, поднялось в нём. Вакуум, в котором он жил последнее время был нарушен. Ещё час назад ему казалось, что прошлого нет, что весь он стал другой, что душа стала отогреваться от долгой напряжённой борьбы, нечеловеческой и изматывающей. Эта старушка, своим появлением напомнила, что тот мир ещё есть, он существует. Ему хотелось разорвать его, истоптать, уничтожить. Ничто не должно напоминать о нём! Воспитанные с детства чувства брезгливости, ненависти к старости, бедности поднялись в душе, хотя он сам теперь был не богаче этой хрычовки. Что могут чувствовать оборванцы? Их беды и нужды – ничто против его переживаний. Он никогда не сможет жить среди них как равный, его удел – царствовать, повелевать такими людишками. Где повелевать? Здесь? Кем? Хижинами? Вернуться в храм? В столицу?
Нет, нет! Там Нут…
А как же его приказ о покушении на неё?
Сириус, идол … Это его приказ…
Нет пути назад!
Ненавижу идола!
Нут. Нут беременна …Она не моя…
Душа опять стала разрываться от боли.
В последующие дни Тузуф успокоился, забыл про старушонку. Опять стало казаться, что он другой. Прошлое стиралось, уплывало из памяти, таяло в окружающей его прелести.
Как когда-то в детстве жрец опять начал понимать красоту. Она будила давно уснувшие чувства. Он ловил себя на том, что улыбаясь смотрит на игру рыбёшек в речке, на странное облако похожее на распростёртое крыло птицы. Каждое утро с замиранием сердца он спешил к цветнику в надежде увидеть новый бутон, полюбоваться им.
Под навесом, рядом с хижиной, где вероятно работал сын Магиры – скульптор, он нашёл в большом чане засохшую белую глину, развёл её и стал лепить. Сначала мысли и руки не понимали друг друга, но постепенно начали сживаться. На длинном, узком столе, который художник использовал для сушки работ, появились статуэтки Сириуса, плечи и грудь девушки.
Время пошло быстрее. Вскоре он совсем перестал замечать его, так как работа поглотила всё его существо.
Пришла Магира, принесла молоко, хлеб, Она что-то рассказывала о сестре, о своём сыне, козе. Тузуф из вежливости делал вид, что слушает, думая о своём. Образ девушки, которую он начал лепить накануне, не давал покоя. С поспешностью проводил старушку. Договорились встретиться через неделю. Вернулся в мастерскую.
Через два дня работа была окончена.
Не взглянув на неё, опустошённый, уставший, без чувств и мыслей, он вышел за калитку и побрёл к лесу, в который, весело играя по прибрежным камням, убегала река. Глубокие места в ней сменялись мелью. Тузуф долго плавал, наслаждаясь влагой, обтекающей тело. Потом сел на камень и стал смотреть на поток. Волей судьбы, на долгое время лишённый общения с природой, он делал открытие за открытием. Природа поворачивалась к нему лицом, завораживала, казалось, чем-то незначительным, мимо чего проходят обычные люди.
Поток! Он впервые видел его так близко. Прозрачная текучесть, вечная свежесть. Кто? Какие силы сцепили отдельные капли в поток? Извиваясь среди камней, он, то падает вниз, то фонтаном брызг поднимается перед каменной преградой и при этом, делясь пополам, живыми струями обтекает её, по пути сливаясь с таким же стремительным соседом, чтобы в следующий миг слиться с догоняющей игривой волной, оттолкнувшейся от подводного валуна.
Звук потока! Нет музыки волшебнее. Ты - сладкозвучие. Лаская слух, журчит он переливами, поглаживая, лаская, леча каждый нерв, услаждая и убаюкивая его. Поток крови, ритмично стремящийся в таких же извилистых берегах, сливается с внешним потоком. Они чувствуют друг друга. Их шум создаёт одну дивную мелодию, напевая каждый о своём. Ты и окружающее – единое целое. И всё вместе - есть божественное дыхание природы…
Поток? Что несёшь ты? Расскажи?
Тайна! Никем не познанная, великая тайна…
Её нельзя раскрыть?
Не следует раскрывать до конца!
Догадывайся, человек и, не будь слишком настойчив. Утолив жажду познания, не повреди хрустального сосуда чувств.
Может быть, выйдя из-под земли робким, юным, невинным он, как и ты стремится познать окружающее, запечатлеть, снять информацию о виденном и нести её дальше, обогащая новыми образами Вселенную.
Куда стремишься, ты, поток?
В вечность? В небытие?
А там?
Сливаясь с другими потоками образов, явлений, чувств обитателей мира, вольётся в единую душу космоса…
Тузуф поднялся, с трудом оторвав взгляд от воды. Посмотрел вокруг.
Природа во всей своей обнажённой красе созерцала его. Его, вчерашнего жреца, долгие годы не допускающего её в свою душу, и теперь, раскрывшегося навстречу прекрасному. Она сделала своё великое дело – рождённый художником, человеком тонких чувств и восприятий, после долголетнего труда жрецов, убивающих его поэтическую душу, она родила его вновь.
Надолго ли?
Сириус, ты навсегда забыл своего любимого сына, навсегда оставил его?
Ты создал его и призовёшь вновь, но в качестве кого? Жреца или художника?
Но тише … не трогай… Ты дал ему власть и возможность ею насладиться. Дай же ощутить себя художником. Ведь этот дар, следуя законами природы, ты передал ему в генах.
Жрец! Это только испытание судьбы.
Что будет в конце?
Ты знаешь, Сириус!
Людям не дано этого знать!
Он вернулся в мастерскую на закате. Стол с работами был освещён почти горизонтально скользящими лучами Сириуса. Он взглянул на свои работы.
Грудь, плечи девушки… Что-то не так. Холодом обдало сердце художника. Мёртвые плечи, мёртвая грудь. Они не дышали. Тузуф с ужасом швырнул деталь на булыжный настил дворика. Подошёл к статуэтке девушки. Да это же Нут! Её волосы, лицо, глаза… Но…В них нет мысли! А где тот удивительный, чарующий, влажный блеск её очей?
Отошёл. Нет это не Нут! Не манит, не волнует чувств. Нет, нет! Всё не то. Нет правды, нет жизни. Я люблю другую Нут.
В бешенстве он смахнул со стола всё, что там было. Топтал, давил ногами. Лицо его было искажено. Покачиваясь, пошёл прочь со двора. Лучи Сириуса скользнули по его подбородку, глазам, из которых струились две крупные слезы…
Весь следующий день чувствовал себя разбитым, больным, несчастным. Бесцельно бродил по посёлку, словно искал что-то. Подходя к хижине, увидел, что калитка приоткрыта. Старая Магира просяной метёлкой собирала куски сухой глины, завершая уборку.
- Ничего, я привыкла. Мой сын, бывало, разбивал ещё больше. Я уберу, не переживай. Душа отойдёт, опять начнёшь работать. Талант у тебя есть, уж я-то разбираюсь в этом.
Тузуф хмуро молчал.
Под вечер старушка затопила очаг, приготовила пищу. За ужином она опять завела разговор о сестре. Тузуф сначала не слушал, но потом рассказ Магиры привлёк его внимание.
- Томила была красавицей. Я старше её на пять лет. Когда ей пришла пора выходить замуж, моему Нуру было четыре года. Мужем её стал Заир, самый красивый парень нашего посёлка. Через год у них родился сынок. Крепкий, такой же красивый, как отец. Томила души в нём не чаяла. Когда мальчику был год, сестра играла с ним на лужайке около дома. Мимо проходил жрец, остановился, осмотрел ребёнка и сказал, что его ждёт великое будущее. Сестре подарил монету и ушёл. Через несколько дней мальчик пропал со двора. Долго искали ребёнка, но безуспешно. Горе свалило сестру. Других детей Сириус им не дал. Девять лет назад умер Заир. Томила обезножила.
- Сколько лет было бы теперь её сыну?
- Тридцать.
- Его, вероятно, нет в живых
- Нет он жив, сестра видит его во сне в богатых одеждах, величественным. Я верю ей. Она всё чувствует. Он жив.
- Скажи, художник, а кто твои родители? Они, верно, богатые люди?
Вопрос ударил в самое сердце. Родители? Кто его родители? Тузуф долго молчал. Маленьким мальчиком он спрашивал у жреца-наставника, кто его мать? Где она? Ответ был один – «Твоя мать - Лува, твой отец – Сириус» Он не знал, что такое «мать». Когда подрос, стал неприязненно смотреть на женщин, ласкающих своих детей. Это чувство сохранилось и по сей день. «А ведь и у меня была мать. Ласкала ли она меня?» - пронеслось в голове. «Может быть, те нежные руки женщины, что гладят меня в тяжёлые минуты, влажные, пухлые губы, что прикасаются ко лбу, это и есть мать?»
Он постарался отмахнуться от наплывшего чувства.
- Да, да, мои родители богатые люди, - и сам не зная почему, добавил, - они любят меня.
Было больно. Нестерпимо больно в груди. Тузуф поднялся и вышел. Сиреневая мгла окутала Луву. Звёзды мерцающими зёрнами рассыпались по небосводу. «Опять она вывела меня из душевного равновесия. Устоять и не выйти из строя, успокоиться». Он стал смотреть в звёздную даль, пытаясь уйти от тяжёлых дум. А звёзды, чтобы отвлечь его внимание, сверкали всё ярче и ярче. Будучи жрецом, раньше, он не заглядывался на них. Ведь они не могут сиять для забавы, вероятно, своим светом они призваны, как и Сириус, согревать сердца тех, кто живёт рядом, таких как пришельцы. Они видели иные миры, иные краски, иные проявления природы. Земля, к которой они сейчас летят, верно, хороша. «Голубая красавица» - говорила о ней Нут. Он живо представил её себе, медленно плывущую в тёмном океане космоса. Всё исчезло: и хижина со старушкой, и дворик, и Лува. Он плыл к Земле, навстречу ей. Звёзды слева и справа лукаво подмигивали и, словно, напевали мелодичными голосами в таинственной завораживающей тишине: «Смотри, художник, как прекрасен мир, мы согреваем его и тебя. Запомни не Сириус Бог, как тебе кажется, Бог другой, тот который создал весь этот мир и твоего Сириуса в том числе. Смотри шире, оторвись от маленького мирка в котором живёшь. «Скульптор! – неслось с другой стороны, смотри- ка сюда, эта сверкающая точка – корабль, который несёт лувийцев к Земле. Слушай их голоса: ты не прав, жрец, мы живы, живы, живы …»
Тузуф очнулся. «Вероятно, Нут права и царь не погиб, а летит сквозь этот сверкающий мир.
Вернулся в хижину. Старушка спала на лавке, мирно посапывая. Он почему-то на цыпочках прошёл к своей лежанке, лёг тихо, чтобы не разбудить её. Засыпая, видел солнечную поляну, молодую красивую крестьянку, играющую с мальчиком и… Опять те мягкие руки погладили волосы, плечи. Родные руки.
Утром помог старушке положить в мешки тыквы, огурцы и проводил до калитки. Попрощавшись, она, покачиваясь под тяжестью ноши, неровно пошла вдоль улицы. Опять боль ударила в сердце. Тузуф догнал её, взял поклажу и нёс до тех пор, пока не показался посёлок, в котором она жила.
- Зашёл бы к нам отдохнуть.
- В другой раз.
Наступила поздняя осень. Она принесла с собой слякоть, холода. Магира перестала приходить. Тузуф почувствовал одиночество.
В один из дней, положив в мешок несколько статуэток, он вышел из посёлка. В ближайшем городе на рынке продал одну из них, на вырученные деньги, скудно питаясь, добрался до столицы. Долго, никем не узнанный, бесцельно бродил по ней. Наконец ноги сами привели его к входу в подземелье со стороны озера. Через, знакомые ему ходы, он добрался до царского сада, до любимой беседки. Затаился за колонной. Приближался полдень. Закутанная в меховую накидку, в сопровождении Зоры показалась царица. Следом шла новая прислужница. Сердце его гулко застучало. Когда Нут подошла близко, он увидел её глаза: большие, влажные, с тенями от ресниц. Из под меховой накидки выбилась прядь волос. Женщины о чём-то оживлённо беседовали. Он не слышал слов, но только видел до боли дорогое лицо. Захотелось протянуть руку, прикоснуться, но он, боясь обнаружить себя, затаив дыхание стоял неподвижно, вероятно, долго, до тех пока высокая дверь дворца не закрылась за ними. «Как я мог жить без неё? Увижу ли ещё?»
Можно возвращаться в свою хижину, но почему-то весь остаток дня ходил он по городу, чувствуя, что нельзя возвращаться, не всё сделано. «Я должен увидеть его, - думал Тузуф, - каким он стал без меня? Посмотрю и уйду. Уйду навсегда. Ведь это он не раз толкал меня на убийства? Требовал убить Нут. Что скажет теперь, когда я вышел из его власти?».
Глубокой ночью, только ему известными переходами, Тузуф прошёл в храм. Вынул из кольца одиноко горящий факел и смело пошёл к идолу. Мрамор блестел в отсветах огня. Камень был холоден и недвижим. Чёрный мрак таинственно выглядывал из-за колонн. Он освещал статую с разных сторон и по- новому оценивал её. Оценивал как скульптор. Она была грубо сработана, нарушены пропорции.
- Да это всего лишь глыба мрамора, - вырвалось у него.
Но чем больше он присматривался к изваянию, тем отчётливее ощущал на себе взгляд горящих глаз. Куда бы он не отходил, они внимательно следили, завораживали, приковывали к себе. Вся эта массивная, неуклюжая фигура всё больше и больше нависала над ним. Давила, подминала, уничтожала. Тузуф чувствовал её тяжёлое дыхание. Захотелось убежать, спрятаться, исчезнуть, раствориться… Но идол уже крепко держал его.
- Глыба мрамора? Жалкое ничтожество, как смел ты, столько лет пользующийся моим покровительством, так говорить? Ты ослушался приказа, не убил царевну!
- Я не могу этого сделать, так как люблю, - бормотал жрец под магическим взглядом изваяния.
- Ты должен любить только меня. Я выбрал тебя среди людей, отметив великим знаком, и ты смеешь говорить мне о любви к женщине?
- Разве не ты дал мне любовь к царице?
- Нет! Это твоё втрое «Я» идущее не от Богов, а от низких животных страстей. Но я сотру его, уничтожу, растопчу. Своей кровью ты смоешь падение. Крови, крови! Крови!
Тузуф упал на мрамор пола…
Через полторы недели измождённый, больной он вернулся в хижину, ведя на верёвке козу, которую купил по дороге. Болезнь свалила его надолго. Беспомощный, одинокий, он временами терял сознание. Коза по утрам будила его своим голодным блеянием. Кое - как поднимался, кормил её, доил, топил очаг, погреться у которого было верхом блаженства. К вечеру обессиленный падал и, укрывшись жалкими тряпками, впадал в забытье до утра.
Молоко и настои трав сделали своё дело. В один из дней середины зимы он почувствовал силу. Накинув на плечи дырявый плед, вышел во двор, потом за калитку. Тонкий налёт белого снега нетронутым ковром лежал всюду. Полуобнажённый лес чернел холодом. Но вот пробежал светлый луч среди серой мглы неба, другой, третий… и картина ожила. Снег заблестел, заманчиво приглашая пробежаться, Холодная тёмная вода реки стала зеленоватой, засветилась в лучах светила. Лес заиграл красными, жёлтыми, зелёными красками не опавших листьев. ..
Тузуф вдохнул свежий, прохладный воздух и, раскинув руки, пошёл навстречу лучам.
Природа опять воскрешала его, дарила жизнь, любовь, талант – лучшее, что было в её арсенале. Пережитое около идола уходило, уходила прошлая жизнь с её мерзостями и ничтожными страстями. Из той черноты оставался только один луч света – любовь к Нут. Но и любовь становилась другой, более глубокой, нежной и спокойной. Без бурных страстей, неистовых желаний, ревности. Очеловечилась. Он научился любить в отдалении, лелея память о чистой юной царевне. Он мог не думать о ней днями и неделями, но она была всегда с ним, глубоко в душе, там, куда он раньше не заглядывал.
И ещё он много думал о Богах, об изваянии. Теперь он твёрдо был уверен, что идол не Бог. Но ведь кто-то создал это всё? Кто? Конечно же Бог. Бог великий, могучий, могущий всё, милосердный, побуждающий к добру, но не к злу. Он один и только Он правит миром…
С вымышленных высот спускался жрец, превращаясь в человека. Жречество не потеряло, человечество приобрело талантливого мастера, художника, человека. Игра стоила свеч!
Незаметно подошла весна. Появилась старушка заботливая и суетливая. Они оба скучали друг без друга. Встретившись, говорили, молчали. Им хорошо было вместе. Старушка появилась неожиданно. Тузуф заканчивал скульптурный портрет Нут. Это была первая работа в мраморе.
- Да это же наша царица, ну совсем как живая, - причитала Магира, обходя стол вокруг. – Уж поверь мне, я знаю толк в твоём ремесле. И ещё, знаешь, что я тебе скажу, Ты, пожалуй, превзошёл моего Нура.
- Магира, ты переоцениваешь меня.
- Превзошёл, превзошёл…- говорила она, опытным глазом взвешивая работу мастера. – А ты знаешь, что царица родила наследника?
- Значит мальчик? Хорошо. Нут – мать.
- Да, мальчик, Ронос третий. Ты видно хорошо её знаешь, уловил главное – светлый ум и доброту сердца.
…Гордая посадка головы, устремлённый вдаль, несколько выше горизонта, пытливый взгляд, чистый божественный профиль. Лёгкая, еле заметная улыбка тронула губы…
Прошло два года.
Тузуф много работал. Чтобы прожить ваял статуэтки Сириуса, других Богов, животных. Старушка продавала их на рынке соседнего города. Помимо этих работ под навесом стояли несколько портретов Нут, Мать и дитя, выполненные в мраморе, дремлющая собака, Магира в глубокой задумчивости, автопортрет. Никто не видел их, и только старушка иногда подолгу смотрела, восхищаясь мастерством Тузуфа. Мастер высоко ценил её природное чувство прекрасного. По её взгляду понимал, где преуспел, где ошибся, её похвала была самой высокой оценкой. Старушка тоже полюбила его за уважительность, ум, видела много общего со своим сыном. Всё это согревало душу. Ёй порой казалось, что как много лет назад, она живёт со своим Нуром, и не было разлуки. Всю теплоту своей старческой души она отдавала ему. Тузуф платил тем же. Старушка больше не вызывала в нём брезгливости, только нежность, желание помочь, уберечь от невзгод, скрасить старость. Он отдавал ей большую часть заработанных денег. Старушка с сестрой больше не бедствовали. Однако ходить Магире становилось всё труднее. Однажды она совсем не пришла.
Тузуф загрустил. Сам стал продавать статуэтки, но душа болела о бедной женщине. Он выпросил у знакомого лавочника лошадь с подводой и направился к Магире. Несмотря на возражения старушек, связал в узел их пожитки и отвёз в свою хижину.
Томила, седая, но ещё не старая женщина, сохранила свою былую красоту. Больные ноги держали её плохо. Она насторожила Тузуфа своим внимательным взглядом, казалось проникающим в душу. На какое-то время это выбило его из привычной колеи жизни. Он ощущал, что меняется. В нём появлялось какое-то новое чувство, большое и прекрасное. Тревожные глаза Томилы несколько дней преследовали художника. Он уходил в огород. Работал до пота на грядках, или шёл к реке, журчание которой магически снимало напряжение, развеивало нагромождение чувств. Что высматривают во мне эти глаза? Он бежал от них, но оказавшись вне поля их влияния, отчаянно спешил к ним назад.
Эта женщина особая. Он знал её несколько дней, но казалось, что всю жизнь. На смену смятению пришло чувство нежности, но не такой как к Магире, другой. Новое чувство поглотило его полностью. Он на время забыл всё. Брался за портрет Томилы, но вскоре понял, что не сможет его сделать, не готов передать нахлынувших чувств, неведомых ранее и до конца не определившихся…
В жаркие летние дни Тузуф выносил её в беседку. Оттуда она своими добрыми, лучистыми глазами наблюдала, как они с Магирой обрабатывают огород.
Однажды, когда зной был силён, Тузуф подошёл к бассейну, чтобы смыть пот с лица.
- Да ты весь мокрый, скинь накидку, я полью на спину, - посоветовала Магира.
Он сбросил одежду и наклонился над водой, ожидая, когда старушка польёт.
- Магира, это что? Это…? – услышал он душераздирающий крик Томилы. Обернувшись, увидел, что та без чувств лежит на полу беседки. Они подняли её, положили на скамью и с трудом привели в чувство. Тузуф с тревогой спросил, озираясь:
- Что напугало тебя так сильно?
Еле справляясь с языком, женщина тихо прошептала:
- Повернись ко мне спиной.
- Зачем?
- Прошу тебя. Смотри? Магира!
Тузуф повернулся, странное родимое пятно в виде извивающейся вдоль позвоночника змейки уходило на шею под волосы. Оно ослепило Магиру. Ведь она уже однажды видела его, но тогда при первой встрече была уверена, что ей показалось, но теперь…
- Магира, узнаёшь, такого не может быть у двух людей, это мой сын, мой мальчик, я знала, что он жив.
- Это он сестра.
Тузуф знал о родимом пятне на спине. «Это знак Сириуса» - внушал ему в детстве жрец-наставник.
- Так вот, что увидел жрец на тельце ребёнка, - проговорил он вслух.
Тузуф подошёл к Томиле с сильно бьющимся сердцем. Опустился на колени. Она провела руками по волосам, шее, плечам. Это те руки, что гладили его всю жизнь. Он узнал их. Так вот, что такое мать. Она была рядом всегда. Он понял теперь, почему эта старая женщина так волновала его. Это чувство родства. Как, не зная, кто она, он мог почувствовать родство?
Природа! В ней всё просто, как день.
Но так мудро…
Её можно познавать законами, формулами…
… и чувствами…
В последующие дни он не отходил от матери. Её интересовало всё: как он жил в годы разлуки, почему один оказался в этой заброшенной деревне. Он рассказал ей всё о своей жизни, не утаив злодеяний, которые сотворил, идя к власти. Впервые говорил о них сам и вслух. Собственные слова жгли сердце, слёзы катились из глаз. Он каялся матери. Это очищало, облагораживало душу. Мать не бранила его, но плакала. Плакали вместе.
Тузуф рассказал ей всё, но ни слова о Нут. Этого и не надо было говорить. Томила смотрела на портрет царицы и чувствовала, что это единственная на всю жизнь любовь сына. Любовь безответная. Она поняла это и жалела его, как может жалеть только мать.
Томила, найдя сына, обретя его вновь, словно выполнив назначение в этой жизни, стала угасать. Истосковавшееся сердце не вынесло нахлынувших чувств.
- Не печалься, сын, я должна рассказать отцу, что ты нашёлся.
- Разве для того мы обрели друг друга, чтобы расстаться?
Она умирала. Конец настал тихо и незаметно. Ушла, никого не потревожив. Проснувшись утром, они нашли её мёртвой. Это был удар подобный потере Нут. Опять нестерпимая боль в груди. Погас свет. Завял мир. Опустошённый, потерянный бродил он по окрестностям. Работать не мог…
Через полгода умерла Магира.
Теперь ничто не связывало его с этой хижиной, огородом, уходящими вдаль холмами…
Далеко в столице жила Нут – это было единственное, что у него оставалось.
Положив в котомку пищи на дорогу, завернув в тряпицу портрет Нут, навсегда покинул посёлок.
Весна была в полном разгаре, когда он добрался до столицы. Проходя через города и селения, он видел последние сборы людей к отлёту. То там, то здесь, по воздуху пролетали платформы грузовых роботов. Тузуф заспешил, ведь Нут должна улететь. «Надо увидеть её. Увидеть последний раз. А потом? Жизнь утрачивала всякий смысл».
Столица встретила его необычным для весны хмурым днём, неприветливым небом, озабоченно спешащими куда-то пешеходами. Пройдя через весь город, никем не узнанный, он подошёл к ветхой хижине на окраине. Когда-то здесь жил его прислужник Янур, в преданности которого Тузуф не сомневался. Еле слышно ударил несколько раз в посеревшую от времени дверь. Никто не ответил и не вышел. Толкнул рукой. Дверь приоткрылась. Пусто. Но хижина была обитаема и хозяин просто отсутствовал в данный момент.
Тузуф присел на край бедного ложа. Что делать? Остаться? А если здесь живёт другой человек? Усталость взяла своё. Прилёг и крепко заснул.
Решительные громкие шаги за дверью заставили его вздрогнуть. Спрятаться? Куда? Поздно. Человек вошёл.
- Кто здесь, - раздражённо крикнул хозяин.
Тузуф молчал. Мужчина, взяв его крепко за руку, подвёл к окну.
- Что ты здесь делаешь? Иди воровать к богатым, у меня нечего взять. Что это? Ты ли Верховный? Откуда? Узнаёшь меня? Я –Дефер.
-Дефер? Ты жив? Как ты напугал меня. Почему ты здесь?
- Я здесь живу.
Жрец растопил очаг. Стало тепло и светло.
- После того, как ты исчез, - рассказывал он, - я тоже ушёл из храма. Теперь Верховным Навух. Безмозглый петух, я не мог ему служить. Долго скитался по стране, теперь вот обосновался здесь, А ты откуда? Все думают, что тебя нет в живых.
- Как видишь жив. Тоже много прошёл дорог за эти годы. Ты, верно, улетаешь со всеми на новую планету?
- Нет, моё место здесь, на Луве. Я вернулся, чтобы отомстить Навуху. Ненавижу! Из-за него я покинул храм.
- Позволь мне несколько дней пожить здесь?
- Свободных хижин теперь много, но если хочешь, живи.
Утром, низко надвинув на лицо чёрный капюшон грубой одежды, художник вышел из хижины и пошёл по направлению к царскому дворцу. Ловко обойдя стражу, теперь немногочисленную, проник в сад. Долго бродил по нему, пока не заметил стражника, обходящего сад, что делалось всегда перед прогулкой царицы. Тузуф замер, прислонившись к стволу раскидистого дерева. Стражник прошёл мимо, дойдя до высокой стены, свернул на центральную аллею, ведущую к ступеням входа во дворец. «Теперь скоро» - подумал Тузуф. Сердце часто забилось. Приложил руку к груди, чтобы заглушить эти удары.
Он не видел, как открылась дверь, выпустив трёхлетнего Роноса, Нут и Нефи. Мальчик стрелой сбежал со ступеней, подпрыгивая и резвясь. Царица и Нефи в одинаковых поблёскивающих атеррянских костюмах, шли следом, любуясь ребёнком. До Тузуфа доносились их голоса. Наблюдая счастье молодой семьи, Тузуф на время перестал их видеть, переключившись на себя.
- Жалкий нищий бродяга, обросший, старый, чудовищно безобразный, в чёрном балахоне и эта счастливая, блистающая красотой и свежестью молодость. Чистая и безупречная пара. Это то, что должно жить, цвести, украшать мир. Чужое счастье! А ведь оно могло быть моим. Почему не моё? Судьба? Он силён, красив и, видимо, смел. Его корабль промчался сквозь звёзды. Я же был ничтожен со своими кознями, в этой уродливой жреческой одежде. Я был неприятен ей. Какая боль в груди! Нестерпимая, смертельная, - он услышал голоса, смех… - Ах, да, Нут! Она рядом, а я ещё не видел её.
Сделав нечеловеческое усилие, Тузуф взглянул на проходящих мимо. Нут улыбаясь смотрела на сына. Черты её лица стали более определённы. Глаза, казалось, вобрали в себя весь мир, лучшее, что есть в нём: там были и любовь, и ласка, нежность, хрупкая женская слабость, сила царицы и всегда бегущая мысль.
Они прошли. Тузуф долго стоял, прислонившись к дереву и, потеряв всякую осторожность, шептал:
- Нут, моя Нут…
Выбравшись из сада, он вернулся в хижину. Дефера не было. Он достал из мешка скульптурный портрет Нут, поставил на стол напротив окна. На него смотрела Нут, но не та, которую он видел сегодня, а вчерашняя, девственная. Теперь она мать, любящая женщина. Какую же он любил?
Теперь всё. Пора уходить. Он чувствовал прилив сил, желание работать, работать неистово, быстрее воплотить мысли в мрамор. Образ за образом вставали в его воображении. Быстрее. Жажда творчества гнала художника. Лихорадочно склал вещи в мешок. Вышел. Одухотворённый, не разбирая дороги, он пошёл по улице.
Очнулся когда стемнело. С Нут простился, что же ещё? Прочь из этого города. «Зачем я стою здесь?»
Художник стоял перед храмом.
Бесшумно ступая, словно воровски, он крался от колонны к колонне, время от времени взглядывая на маячащее вдали изваяние. Идол притягивал его. Сердце разрывалось на части. Ему казалось, что он раздваивается. Там, за стенами храма, другой человек. Человек со сложной борьбой чувств, выросший в большого художника, чувствующий и ценящий прекрасное, ,научившйся прощать, казнящий себя за тёмное прошлое. Научившийся любить. Здесь же в нём опять оживал Верховный, завистливый, бессердечный владыка, повелитель с окровавленными руками. Кровь, человеческая кровь…
Взглянул на идола. Тот горящими глазами искал его, притягивал к себе. Глаза молили. Боль и тоску источали они. Идол истоковался без своего любимца, ведь только ему Верховному он мог поверять свои чувства и мысли. Почему Тузуф упирается? Тузуф, которого он опекал, вложил в него тайны Богов, научил властвовать над людьми. Из одного кубка пили кровь жертв.
- Иди, иди ко мне, жрец. Или ты забыл своего покровителя? Кто же встал между нами?
Тузуф остановился. Холодный пот струился по лицу, руки дрожали, голова горела. Он прижался изо всех сил к каменной колонне.
- В чём его сила? Он опять захватывает меня… Не поддаться, остаться самим собой, это всего лишь глыба мрамора. В чём его сила? – шептал художник, стуча зубами.
Дрожь била тело. Разум мутился. Тузуф обеими руками, сдирая ногти вцепился в колонну. Сквозь гулкие удары сердца он слышал: « иди ко мне».
- Иди, иди ко мне жрец! Я поведаю тебе великую тайну. Посмотри мне в глаза!
- Жрец, жрец…, кто здесь, кто жрец? Здесь кто-то есть? – Тузуф испуганно огляделся.
Никого. Мёртвая тишина.
- Ах, да. Это он мне, Нет! Я не жрец! Я художник! - закричал Тузуф, теряя контроль над собой.
Сделав усилие, тяжело ступая, он вышел из-за колонны и медленно, покачиваясь пошёл к идолу.
Идол откинулся назад, увёл глаза в сторону от такой решительности человека.
- Ага, ты испуган, ты не властен больше надо мной. Запомни: я не жрец, я - художник. Теперь природа, красота и гармония властвуют надо мной. Они мой Бог!
Истукан, очнувшись от замешательства, метнул гневный взгляд на человека.
- Как смеешь, ты, ничтожество, так говорить со мной, Сириусом? Я властвую над природой, красоту создал я!
- Нет, жалкий кусок камня, это природа властвует над тобой, ты создан руками человека. Талантливый ваятель! Как ты достиг такого совершенства, что оно, твоё творение, вообразило себя владыкой? Какой взгляд? Вот в чём твоя сила, идол! В таланте скульптора. Кто же он, Великий творец?
Тузуф становился всё сильнее, смелее. Он отмахивался от слов изваяния, не вникал в их смысл. Восхищаясь искусством неизвестного мастера, то отходил, то приближался к скульптуре.
- Великий Сириус! Я – жалкий ремесленник против этого великого художника. Учитель! Кто ты?
А изваяние кричало:
- Твой разум помутился, жрец, Ты не выполнил мой приказ – не убил царицу. Теперь только твоя кровь насытит меня и кровь твоей возлюбленной. Убей Нут, убей её сына… Убей, убей… Я прошу тебя, убей! – уже молил идол.
- Ты несёшь зло, ты человеконенавистник! Нет, идол, моими руками ты не будешь больше убивать. Всё! Я разгадал тебя и не позволю властвовать над собой. Теперь у меня другой Бог – он учит добру, он несёт добро, он человеколюбив, он творец и побуждает к творчеству. Он такой как пришельцы.
Тузуф повернулся к идолу спиной и пошёл из храма
- Хочу крови Нут … твоей крови! – летело ему в след.
Тьма скрывала человека, медленно шагавшего не разбирая дороги. За верёвку он тянул по земле грязный мешок.
- Как болит голова… Холодно…Убить Нут… Ничтожный камень… Хочу крови… Нут … - бормотали губы.
Дефер проснулся от того, что кто-то стукнул в дверь хижины. Он поднялся, на тлеющие угли камина бросил горсть щепок. Стало светло. Толкнул дверь. Она не открывалась. Кто-то застонал Жрец, навалившись плечом на дверь, проделал щель, через которую, еле протиснувшись, вышел. Тузуф без сознания лежал на земле. Жрец втащил его, положил на лежанку. Омыл лицо, руки, ноги. Ночью жар усилился. Несколько дней Дефер провёл дома, не отходя от больного, что отрывало его от дел. Томиника, бывшая главная жрица ждала его в тот день.
Жрец нервничал. Оставить больного опасно. Под вечер она сама пришла и сразу же накинулась на него:
- Ты что, хочешь сорвать дело, когда всё готово? Кто это у тебя?
- Тише!... Тузуф – Верховный.
- Великий Сириус!...- она зажала рот руками и, вытаращив глаза, зашептала, - откуда он?
- Тише! Он болен, бредит. Но послушай, что он говорит в бреду.
Оба замолчали.
- Камень… камень… Великий мастер, кровь…кровь .. невинные жертвы. Красная кровь… Убить Нут, Нут … нет нет…Камень…
- Убить Нут. Он тоже, видимо, за этим пришёл в столицу. Однако надо поспешать, - шептал жрец. – Посиди с ним, я принесу флакон. Завтра, завтра я расправлюсь с Навухом.
- А я с этой заносчивой девчонкой, - вторила ему Томиника.
Утром жар спал. Тузуф крепко заснул. Уже смеркалось, когда он услышал:
- Вот возьми, я разлила. Пора!
- Пора! Он спит. Идём.
- Идём. Убью вероотступницу и её возлюбленного.
- Ребёнка не трогай… - прошептал Дефер.
- Чтобы осталось семя? Убью всех.
Тузуф слышал всё и начал догадываться о ком идёт речь, но не было сил открыть глаза. Язык не повиновался.
- Мерзавцы, что они задумали. Помешать, кричать, остановить их, - пронеслось в голове.
Нет сил. Сознание опять провалилось в бездну.
Сколько прошло времени, он не знал. В хижине никого нет. Сделав усилие, художник сел. На ватных, непослушных ногах, вышел на улицу. Она почему-то была полна народа, несмотря на ранний час. Люди стояли группами и судачили. До его слуха донеслось:
- Верховный отравлен…
«Какой Верховный? Память мгновенно восстановила слышанное во время болезни. «Навух …Дефер отравил Навуха! Мерзавец!»
Сознание окончательно вернулось к художнику. Он бессильно привалился к изгороди около одной бедной хижины. Невольно прислушался к разговору двух женщин.
- Ассур так любил её, хорошо, что наследник жив.
«Наследник жив. Кого любил Ассур? Нут, Нут убита? Её нет? « Я убью эту вероотступницу…» пронеслись в голове слова Томиники. Не разбирая дороги, Тузуф побежал к дворцу, если это можно назвать бегом. Так ему казалось. Много людей в скорбном молчании стояли у его ступеней. На верхней площадке, у входа стоял Будур и пятеро пришельцев. Зора держала за руку сына Нут и Нефи.
Молчание.
Жизнь потеряла смысл. Её нет! Нет Нут… Она была совершенством!
Природа скорбела вместе с людьми.
Поздно вечером Тузуф вернулся в хижину. Жреца не было? Видимо сбежал, или схвачен. Художник взял свой мешок и решительно зашагал по направлению к дворцу…
…В глубокой печали покидали дворец. Трагедия, случившаяся накануне, потрясла всех.
- Что я скажу Ассуру, - твердил Будур, - не уберёг свою царицу. Он не переживёт этой утраты.
- Наше горе общее, мы потеряли прекрасных людей, Нут и Нефи, - Зора положила руку ему на плечо, - но у нас есть Ронос, будем думать о нём.
Вошла Эдига.
- Пора, Зора, через три часа старт. Пойдём, Будур.
Проходя мимо спальни царицы, заметили, что дверь приоткрыта. Она, словно, приглашала войти. Будур распахнул её. В центре комнаты стоял высокой столик. На нём… скульптурный портрет Нут. Вошли и замерли.
Нут смотрела вдаль, в далёкое будущее, светлое и желанное. Божественные черты её были не застывшими. Они жили, дышали, думали. Вся она ободряла, звала вперёд, уверенная в правоте выбранного пути. Слабая улыбка, с налётом грусти подчёркивала её женское обаяние.
Великий мастер своим творением утверждал ЖИЗНЬ, ЛЮБОВЬ, ВЕРУ в добро, в людей…
…По дороге из опустевшей столицы бесцельно шёл оборванец. Остановился. Смертельная боль сковала грудь. Опираясь на посох, он еле добрался до молодого деревца у обочины. Ноги не держали. Сел. Прислонился к стволу спиной. Боль нарастала. Он не боролся с ней, не старался превозмочь. Зачем?
Голова упала на грудь.
Впереди вечность.
Небытие…
Эпилог.
- А всё же, какая она Атерра?
- Не знаю, Фио, никогда не видел. Ведь я, как и ты, родился на станции, не на планете. Спроси у отца.
- Он рассказывал. Я хочу услышать от тебя.
- Моя родина, малыш, вот это пространство, я обречён быть космическим бродягой.
Семилетний Фио сидел рядом с Ади. Большой, сильный, красивый астронавт был кумиром мальчика.
- Через год прилетим на Вьи, увидишь, что такое планета, будешь жить на ней.
- А ты?
- Я улечу в далёкие миры.
Оба молчат.
- Знаешь, что я подумал, Ади? Будем вместе бродягами!
Маленькая ладонь мальчика ложится в сильную ладонь Ади.
- Навсегда?
- Навсегда!
Иллюминатор обсерватории открывал широкую панораму космоса. Тёмное, с далёкими, еле уловимыми отсветами голубого и фиолетового, пространство, магически влекло и раскрывалось перед кораблём. Кораблём - творением разума, им же рождённым. Оно ласкало, оберегало его, как росток, а далёкие звёзды, мерцая, щедро одаривали своим теплом и светом, словно, орошали посев в надежде на богатый урожай в будущем.
Будущее… Прекрасное и далёкое. Озарённое светом разума и любви, ты видишься нам как дивная страна мудрых, сильных, талантливых людей. Будь же добрым к нашим потомкам, на которых тысячелетиями работала неутомимая труженица – ПРИРОДА - наш всемогущий Бог и творец.
Будущее… ты воплощение мечты и надежды. Ты безбрежное лазурное море, слившееся на горизонте с лучезарным небом, влекущим в необъятный простор далёких миров и созвездий.
Будущее… Ты туманная даль с бегущими по волнам Алыми Парусами…
Будущее…
2013г.