Поиск на Лёбау

 
                Глава четвёртая               
                Поиск на Лёбау
          В кампанию 1807 года Теремрин вступил закалённым в боях офицером. Он возвратился в Россию, когда на престоле уже был Александр Первый. Назначение получил подпоручиком в Павлоградский гусарский полк. Этот полк отличился под Шенграбеном, действуя в составе арьергарда, возглавляемого князем Багратионом. Во время лихой контратаки Теремрина вышибло из седла. Последнее, что он слышал, хрип раненого коня, принявшего на себя основной удар картечи, а дальше – полная темнота. Очнулся в лазарете. Оказалось, что на сей раз ранение не серьёзное. Контузия тоже не оставила серьёзных следов. И снова в строй. Назначение получил в Елизаветградский гусарский полк, с которым участвовал в Аустерлицкой баталии. Там снова оказался под началом князя Багратиона – Елизаветградский гусарский вместе с Черниговским и Харьковским драгунскими полками действовал под командованием генерал-лейтенанта Уварова на левом фланге отряда, которым командовал князь.
      По возвращении в Россию получил отпуск на долечивание и даже побывал в предгорьях Альп, но своей возлюбленной там не нашёл.
Век гусара, как и кавалергарда, не долог.
      Россия воевала почти непрерывно. 1805 год памятен Шенграбеном, Аустерлицем, 1806 год – началом войны с Турцией. Затем снова зашевелились северные соседи. А уже в декабре 1806 года под Пултуском произошло первое после небольшого перерыва столкновение с французами. И вот в конце января 1807 года опять назревала драка – любимое, как принято считать, занятие гусар.
       Много молодых гусар, не нюхавших пороху, принял полк в минувшем году, пополняя потери, понесённые при Аустерлице. Теперь и сотня Теремрина состояла более чем на половину из рекрут прошлогоднего набора. Да и офицеры в сотне были молоды и ни в чём, кроме бесцельных беннигсеновских маршей по полям Восточной Пруссии и Польши, не участвовали.
       И хоть не гоже командиру самому ходить на задания, подобные тому, что поручил полковник Юрковский, Теремрин решил, что эту задачу выполнит сам. Словно интуиция сработала, словно почувствовал, сколь важен язык. Ведь впереди, на чужой земле, действовали уже закалённые в боях французские войска. Шапками их не закидаешь.
       Теремрин отобрал бывалых гусар, и сам возглавил небольшую группу, предназначенную для поиска. На рубеж аванпостов вышли, когда уже сгустились сумерки. Теремрин сориентировался на местности, постарался запомнить пока ещё видимые местные предметы – рощицы, перелески, балки. Затем спустились в балку, прошли по ней с полверсты, выбрались на другую сторону и, миновав рощу, остановились на опушке.
       – Переждём здесь, – тихо сказал он, вглядываясь в мутно-серую пелену пурги. – А как совсем стемнеет, двинемся дальше.
      Не хотелось ему напрасно морозить своих гусар, да и кто в такую круговерть может показаться в чистом поле? Пленного разве что в населённом пункте взять можно. Но пока не время туда соваться. Ночью – другое дело.
       Во многих лихих атаках и рейдах довелось участвовать Теремрину. Но сейчас его ожидало дело не совсем привычное. Это не удалая кавалерийская атака – здесь нужны осторожность, предусмотрительность, выдержка.
Переждав, когда совсем стемнеет, поручик Теремрин подал команду следовать за ним и повёл гусар к дороге, что вела на Лёбау. Ветер дул в лицо, кони с трудом преодолевали глубокие сугробы – двигаться приходилось напрямик. Дорогу замело, и отыскали её с трудом. Надеяться на то, что кто–то сейчас поедет по ней, да ещё с важными бумагами, было смешно. И вдруг гусар Тулинов проговорил вполголоса, но пока ещё с сомнением:
       – Чу, вроде как конь заржал?
       Теремрин прислушался, но кроме свиста ветра в деревьях на опушке рощи, ничего не услышал. Но Тулинов повторил:
        – Точно: конь заржал, да и собака взлаяла…
        Лай услышал и сам Теремрин. Но тут же прозвучал выстрел и донесся предсмертный визг собаки.
        – Видать, хуторок какой? – высказал предположение гусар.
        – За мной, – приказал поручик.
        Вскоре донеслись обрывки фраз. Говорили по-французски.
        – Просятся на постой, боятся, что заплутают, и не доберутся до Лёбау, – пояснил Теремрин. – Ну вот, кажется, договорились с хозяином-поляком.
Вскоре сквозь пелену метели проступили очертания какого-то строения. Теремрин поднял руку, приказывая остановиться.
        – Может, подберусь поближе, да хозяина вызову? – предложил Тулинов. – Узнаю, сколько там французов.
       – Если б в Пруссии были, куда ни шло, а мы в Польше. Эти проститутки и нашим, и вашим. Нет, пан-поляк не поможет, – возразил Теремрин. – Хозяина не вызывай, попробуй сам разведать.
        Тулинов спрыгнул с коня, перемахнул через забор. Французы сами помогли, убив собаку. Теперь уже некому было предупредить о пришествии новых гостей. Через пару минут Тулинов доложил:
         – В сарае четыре коня, ещё мокрые. Стало быть, четверо их там. Может разъезд или с аванпоста сбежали погреться?
        – Не похоже. Издалека они. Судя по тому, что я слышал, в Лёбау  направляются. Будем брать, – решил Теремрин.
        Гусары спешились у забора, привязали коней, пробрались во двор. Беспечность поразила. Французы даже не выставили охраны, видно, посчитали, что в такую непогоду никто здесь появиться не может. Да и не подозревали они о близости Русского авангарда.
        Теремрин первым ворвался в дом, держа в одной руке пистолет, а в другой – обнажённую саблю. За столом увидел трёх французов. Те повскакивали с мест, с грохотом опрокидывая лавки. Поняв, что сопротивление бесполезно, все трое подняли руки. Но в этот момент из соседней комнаты выглянул офицер. Он лишь на мгновение приоткрыл дверь и тут же захлопнул её.
      – Держите этих! – приказал Теремрин и бросился за офицером.
      Тот лихорадочно доставал что-то из планшетки, но руки дрожали, не слушались. Увидев русского поручика, метнулся к камину, собираясь бросить туда планшетку, но Теремрин свалил его с ног ударом в челюсть.
       – Лежать! – грозно приказал по-французски.
       В комнату вошёл Тулинов и доложил, что трёх французских солдат связали.
        – Вяжите и этого, – брезгливо кивнул Теремрин на перепуганного офицера.
        Сам же вскрыл пакет и прочитал по-французски: «Император Наполеон прибыл в Пржашниц. Первого февраля он переходит в наступление, начиная с Виленберга…».
       Далее в общих чертах излагался план по расчленению и уничтожению Русской армии. Бернадоту предписывалось немедленно следовать на соединение с Неем и Ожеро. Защита Торна с него снималась.
Гусары не могли не заметить, как изменился в лице их командир. Поручик Теремрин сразу оценил всю опасность, которая нависла над Русской армией. А ведь Багратион, ни о чём не подозревая, собирался наутро атаковать Лёбау.
В своё расположение возвращались спешно. Французов Теремрин предупредил, что, если посмеют тормозить движение, пустит их в расход прямо в поле – слишком много поставлено на карту. Офицер что-то вякнул, но одного взгляда на него оказалось достаточно, чтобы он вспомнил о полученном тумаке и потёр колоритный синяк.
         Уже перевалило за полночь, когда гусары добрались до линии своих передовых постов. Оказалось, что углубились они в тыл противника версты на две.
        Теремрин знал, что командир полка ждёт его в небольшой мызе, что близ Лёбау. Тот не спал и встретил поручика приветливо.
       – Догадываюсь, что с уловом, – сказал он, но, увидев встревоженное лицо Теремрина, поинтересовался: – Что стряслось?
       – Пока, слава Богу, ничего. Но обстановка критическая, – и Теремрин, протягивая пакет, вкратце описал его содержимое.
       – Пленный где?
       – За дверью, под охраной. Но он ничего не знает: ему вручили пакет, приказали передать в главную квартиру Бернадота, вот и всё.
        – Тем не менее, забирай его. Едем к князю Багратиону.
Лишь под утро полковник Юрковский и поручик Теремрин прибыли в главную квартиру предводителя Русского авангарда.
        Отдав лошадь ординарцу, Юрковский спросил у вышедшего из дома офицера:
        – Князь у себя? Я по неотложному делу.
        Офицер открыл дверь, приглашая пройти.
        Юрковский позвал Теремрина, и они вместе ступили в просторную комнату, в которой накануне вечером Багратион ставил задачи по атаке Лёбау.
       Багратион был уже на ногах. Он, подобно Суворову, поднимался ни свет, ни заря.
       «На войне Багратион любил жить роскошно, но только для других, а не для себя, ведя жизнь самую умеренную, – писал впоследствии о князе генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский. – Он был одет днём и ночью. Одежда его состояла тогда из сюртука с Георгиевской звездою, шпаги, подаренной ему Суворовым в Италии, на голове картуз из серой смушки, в руке нагайка. В зимнем походе не соблюдали формы –  надевали, что более грело».
       Удивлённо посмотрев на Юрковского, князь спросил:
       – Что стряслось, Анастасий Иванович?
       – Мои гусары перехватили курьера, который вёз депешу Бернадоту. Вот, – и протянул пакет.
      – Читайте в слух, Денис Васильевич, – попросил Багратион, передавая пакет адъютанту, на котором значилось: «Виленберг, 31 января 1807 года, в шесть часов вечера». По Русскому календарю, разница с которым была в 12 дней, число было – 19 января.
        Денис Давыдов раскрыл депешу и начал неспешно, сразу переводя текст на русский язык:
        «Его светлости князю Понто-Корво (Бернадоту – ред.).
        Император приказал мне предуведомить Ваше сиятельство, что великий герцог Бергский и маршал Сульт направляются завтра со всеми силами на Пассенгейм. Маршал Ней получил приказание придвинуться к Алленштейну – или направляясь на Гогенштейн,, или пройдя позади озёр через Демгенгоф. Император желал бы, господин маршал, чтобы вы образовали левый фланг его армий, сделав переход ночью, который бы ввёл в заблуждение неприятеля.
        Вы поэтому постарайтесь занять Гильгенбург и установить сообщение с маршалом Неем; при этом вам придётся покинуть дорогу в Торн. В сём последнем случае полк лёгкой кавалерии, которому будет поручено поддерживать бивачные огни ночью, во время вашего ночного движения, должен будет медленно направляться к Торну и будет возвращать обратно конвои, транспорты, малые отряды и отдельных людей, направленные к этому пункту. Он же сообщит маршалу Лефевру, а также коменданту города план общего движения всей армии; вы также, конечно, позаботитесь поставить их об этом в известность заранее.
        Если обстоятельство, в которых вы будете находиться, заставят вас считать подобное предприятие затруднительным, то император представляет вам полную свободу продолжать прикрытие Торна, став прочно на ведущей к нему дороге.
       Вполне понятно само собою, что, зная теперь о всех движениях, делаемых по приказанию императора, Ваше сиятельство решительно и сильно будет наступать на неприятеля, коль скоро необходимость заставит его, ослабив войска, стоящие против вас, начать отступление. В сём последнем случае вы дадите приказание кавалерийской дивизии генерала Еспаня, стоящей у Торна, присоединиться к Вашему корпусу… Две французские бригады и поляки, которые теперь находится в Торне, вполне достаточны для обороны города.
       Мне совершенно излишне говорить Вам, господин маршал, что император имеет желание отрезать неприятеля; его величество предпочитал бы, чтобы вы сами направились на левое крыло его войска, но он вполне полагается на Ваши познания и усердие к делу; он уверен в Ваших действиях сообразно с обстоятельствами, в которых Вы будете находиться. 
       Маршал Даву с его корпусом направляется на правый фланг маршала Сульта; гвардия же и корпус Ожеро – в его тыл. Весьма вероятно, господин маршал, что император проведёт ещё весь завтрашний день в Виленберге».
 
      Сообщение о плане Наполеона потрясло присутствующих. Все обратили взоры на князя, а тот подошёл к окну, за которым чуть брезжил туманный рассвет. Было о чём задуматься князю. Части и подразделения возглавляемого им авангарда уже изготовились для атаки Лёбау. Но обстановка складывалась так, что чем успешнее будет атака, чем стремительнее продвижение вперёд, тем неотвратимее катастрофа. Ведь авангард окажется далеко в тылу противника, который отрежет его от главных сил армии, атакованной с фланга.
       – Пленного офицера и депешу немедленно отправить к главнокомандующему, – приказал князь. – Кто захватил француза?
      – Поручик Теремрин, ваша светлость, – доложил Юрковский.
– Вот он пускай и отвезёт, глядишь, награду получит…
      – Ваша светлость, – взмолился Теремрин. – Позвольте мне остаться в строю, в авангарде. Ведь здесь моя сотня, мои гусары, а такое назревает. Жарко будет.
      – Будь по-твоему, возвращайся в строй, – и вдруг, приглядевшись, спросил: – Не вас ли, поручик, мы оставили после выхода из Муттенской долины? – и уже мягче, переходя на более простое обращение, прибавил: – Не ты ли затем воевал со мной под Шенграбеном?
       – Я, ваша светлость.
       – С такими молодцами Бернадот нас не одолеет.
       Багратион обнял поручика Теремрина и пообещал:
       – К Георгию я тебя представлю. А скажи-ка мне, где ты взял пленного?
Теремрин подошёл к карте и уверенно показал мызу южнее Лёбау.
       – Как дело было? – спросил Багратион и, внимательно выслушав рассказ, молвил задумчиво: – Не подсадная ли то утка? Подлинен ли приказ? Французы – мастера на выдумки. Помните, как венский мост захватили? Обвели тогда вокруг пальца австрийского князя Ауерсберга.
        – Да, мост захватили обманом, – подтвердил Юрковский, знавший ту историю.
        Вот как описывает весьма знаменательный эпизод кампании 1805 года А.И. Михайловский: «Мюрат и Ланн пришли 1 ноября в Вену, где вовсе не было австрийских войск. Не останавливаясь ни на минуту в городе, они обратились прямо к мосту, в виду коего, на левом берегу Дуная, расположен был Венский гарнизон под начальством князя Ауерсберга. Имевшего повеление взорвать мост, и потом оборонять переправу. У самого моста, покрытого удобозагорающимися веществами, стояла пушка для сигнального выстрела к сожжению моста; подле неё был офицер с курившимся фитилём.
Распорядясь таким образом исполнить возложенное на него поручение, князь Ауерсберг ожидал появления французов для приказания взорвать мост. Вдруг прискакали к противоположному берегу Дуная Мюрат и Ланн с несколькими всадниками, и размахивая белыми платками, въехали на мост, честью уверяя князя Ауерсберга в заключении с императором Францем перемирия.
       Не имея больше враждебных намерений против австрийцев, говорили они, мы идём искать Русских, и требовали свободного прохода через мост.
Князь Ауерсберг вступил в разговор с ними и, не сомневаясь в справедливости слов и клятвах Мюрата и Ланна, расспрашивал их о подробностях мнимого перемирия, а между тем, появились французские колонны и бегом устремились на мост. Смущённый внезапностью их появления, и доверяя честному слову, князь Ауерсберг отступил от берега Дуная и обратился на дорогу в Брюнн».
       – От французов всего ожидать можно, – сказал Багратион.
       – Всего, кроме чести и доблести, – прибавил Юрковский.
       – Когда мы их брали, они особо не сопротивлялись, – проговорил Теремрин, как бы размышляя сам с собою на заданную Багратионом тему. – Да и офицер не успел пакет в камин бросить. Правда, я помешал ему.
      – Деликатно так помешал, – заметил Юрковский. – Фонарь такой, что хоть перед парижским притоном вывешивай.
      – Ваша светлость, – обратился к Багратиону Теремрин. – Понимаю, что офицеру не пристало кулаки вход пускать в разговоре с пленными. А вот гусару моему, Тулинову, который в плену у французишек побывал и убедился в их «благородных» повадках, вполне можно спросить у этого офицера прямо – действительно ли он курьер и вёз пакет, или слонялся близ передовой, в надежде, что пакет перехватят.
       – Только пусть так спрашивает, чтобы потом этого пленного можно было главнокомандующему представить, а то ведь тот ярый борец за права пленных.
       – Так как проанглийская свора Государя нашего Павла Петровича изуродовала, пленного разукрашивать не будем, – пообещал Теремрин, выходя из зала.
       – Тулинов, – сказал он, – давай-ка сюда офицера.
      Они зашли в небольшую комнатушку, и Теремрин вполне внятно пояснил, как его гусар Тулинов был в плену у французов, как он восхищался изысканным обращением и что готов подобным же обращением заплатить ему, представителю столь цивилизованной нации.
       Французский офицер, до сих пор державшийся гордо и независимо, стал что-то лепетать о необходимости цивилизованного отношения к пленным, но Теремрин перебил его и спросил, помнит ли он хоть что-то из Евангелие?   
       Пленный стал уверять, что верит в Бога.
       – Ну, это, положим, на твоём мундире написано.
       – Как так?
       – На тебе мундир грабь-армии. Сколько вы пограбили в Италии, да и не в ней одной, – возразил Теремрин. – Сколько народу загубили! Так вот есть евангельская истина, которая гласит, что поступать с людьми следует так, как вы хотели бы, чтобы поступали с вами. На дискуссию время нет. Или вы немедля рассказываете всё, связанное с вашим заданием, или мы поступаем так, как вы с нашими пленными. Вот он знает как!
         Тулинов для пущей важности потер свои внушающие уважение кулаки.
          – Всё по высшему закону, – ухмыльнулся Теремрин. – С вами поступят так, как вы поступаете с попавшими к вам в руки. Минута на размышление.
         Офицер заговорил и заговорил, судя по его виду и по тону, искренне. Через несколько минуть Теремрин со покойной душой доложил, что взял он под Лёбау не подсадную утку, а именно курьера, посланного Бертье с реальным распоряжением.
       – Собственно, особых сомнений и не было, – сделал вывод Багратион. – А потому я уже продумал, какими будут наши ответные действия.
       Все обратились вслух, а Багратион продолжил:
      – Полковник Юрковский, продолжайте разведку. Приведите мне пленного из гарнизона Лёбау. Необходимо установить, известно ли там о новом плане Наполеона? Ведь могли быть и другие курьеры. Важно знать, что происходит в главной квартире Бернадота, какие он отдаёт распоряжения. С атакой Лёбау повременим.
       Не только гусары, но и казаки раскинули широкие сети перед фронтом Русского авангарда. Привели пленных из предместий, а казаки схватили даже ординарца генерала из штаба Бернадота. Все пленные, как один, заявили, что корпус Бернадота имеет задачу прикрывать Торн. О других приказаниях никто не слышал.
      – Так ведь и неоткуда им быть, – сказал Юрковский Теремрину, гусары которого доставили очередного пленного. – Депеша-то у нас. Пора докладывать князю, что Бернадот действует по старому плану.
       Князь сам прибыл в полк Юрковского. Он долго рассматривал в подзорную трубу предместья Лёбау, а потом сказал:
        – Надо воспользоваться тем, что мы знаем содержание депеши, а Бернадот о ней даже не ведает. Планомерный отход его частей под нашим натиском свидетельствует о том, что перед ним не стоит задача защищать небольшие городки и населённые пункты. Так пусть драпает до Торна. В этом случае он не скоро прибудет на соединение с Неем и Ожеро. Крупный корпус не сможет участвовать в ударе по нашим главным силам.
       – Какие будут указания? – спросил полковник Юрковский.
       – А вы не догадываетесь, полковник? Ваша задача обложить Лёбау так, чтобы туда мышь не проскочила. Ведь Бертье может послать уточняющие распоряжения. Необходимо сделать так, чтобы Бернадот был в полном неведении о планах своего командования.