Quod licet Jovi, non licet bovi
(«Что дозволено Юпитеру, не позволено быку», латынь)
Субтильный мужской силуэт уверенно пробирался сквозь сумрачную лесную чащу по протоптанной тропе, словно лесничий, ежедневно обходящий свой звериный острог. Завидев вдалеке искомые всполохи костра, он взволнованно поправил свои инфернально сверкающие окуляры и озябшим мотыльком поспешил навстречу. Там у костра его заранее ждали. И, выйдя из-под ветвистых крон, мужичок в старом походном плаще растерянно оглядел освещённую рыжими огнями поляну, которые местные называли «Готтанской плешью».
Помедлив пару минут, ожидающий любитель лесных прогулок и Аристотелевской перипатетики зловеще откашлялся и чуть показался из-за устремляющихся в небо языков пламени. Престарелый субъект так ненавистно глядел на визитёра из костра, сидя на бревне на противоположной стороне «плеши», что ноги очкарика с проседью в косматых, как у Эйнштейна, волосах, чуть задрожали от страха, точно в детстве у школьной доски, и он подумал лишь о том, как-бы эти металлические глаза в конце напряжённой беседы не сожгли его дотла. Они обжигали куда сильнее разведённого полчаса назад костра.
— А ты не слишком-то торопился, Мартин! Будто на свидание со своей смертью. Я тут уже успел окоченеть и костерок развести. Присаживайся рядом, может дрожать перестанешь. — укоризненно начал старый наставник, природную серость которого на этот раз окрашивало пламенными тонами почти до неузнаваемости.
Нерешительный мужичок вздрогнул от упоминания о смерти и тотчас выпалил заготовленную речь:
— Прошу прощения и приветствую вас, великий магистр! Мы же вроде условились встретиться у священного огня, как всегда. А я старался, чтобы за мной не было ни единого хвоста. — с рабским подобострастием прошепелявил он, кланяясь костру с рукой на сердце.
— Ладно, ладно, лоб себе не пробей, как китайский болванчик. За тобою всё равно есть хвост… Твой собственный, только не вздумай оглядываться. — саркастировал суровый человек по ту сторону огня, намеренно вызывающий у слабых людей поклонение своей таинственной персоне, а после делающий вид, будто устал от этого многовекового преклонения, — Ближе к делу. Что ты преподнесёшь сегодня прозорливым духам Готтана? — надменным басом выдавил старейшина, чуть ощерившись на один бок, словно готовый трапезничать волк.
И смышлёный воспитанник сердобольной попечительницы всех волчегорских отказников Эрны Алхор, наречённый ею когда-то в нежном возрасте именем отца, послушно зашелестел приготовленными пакетиками и коробочками. Освободив драгоценное подношение из сотни защитных ёмкостей, он неуверенно пересёк круг лесной плеши, а затем застыл, как вкопанный, перед греющимся подле костра типом с острым, как у коршуна, взглядом и носом.
— Что это? Что ты маячишь передо мной, как пугало?! — вдруг вспыхнул гневом наставник, периодически потирающий виски с бугристыми венами. Для него были характерны скачки давления и вспышки необъяснимой ярости, о чём доктор в бифокальных очках прекрасно знал, но всё равно виновато потупился и оправдался.
— Простите нижайше. Я принёс то, что вы просили. Это было не так легко, но я старался только ради вас, великий…
— Хватит трепаться!!! — оборвал его деспот, — Давай скорее сюда мой камень и пошёл прочь, слизняк! От твоего змеиного шипения у меня шумы в голове только усиливаются! — Мартин протянул подношение своему гуру, и тот мгновенно сцапал всё своей узловатой рукой, на мизинце которого блестел пустой, словно глазница, перстень на полфаланги.
— Прошу, будьте с ним осторожнее, — взмолился бережливый судмедэксперт, с жалостью глядя, как мучимый мигренью наставник в пальто поверх больничной пижамы, небрежно вертит в подрагивающей руке историческую реликвию в семь с половиной карат, — это не просто тот самый «Глаз Одина» с трещиной в виде молнии, над которым так корпели японские ювелиры. Только историки высшего посвящения хранили и передавали по большому секрету доподлинные сведения о том, что в перстне Ленца на самом деле был вовсе не рубин, а красный алмаз из кимберлитской трубки Артемьевской шахты.
— Не учи учёного. Я знаю о своей родовой реликвии по-более твоего. — искривил бровь загадочный магистр незнамо какого ордена, не желавший отрывать довольного взгляда от сверкающего всеми дисперсионными лучами камня цвета свежей крови. — Это я вам, оболтусам, табуированные легенды открывал, как лучшим воспитанникам моего лицея и истинным сынам германской земли. И я всегда строго наказывал беречь тайну алмазного дна Готтана, чтобы останки храма не раскурочили оголтелые варвары, как они пытались это сделать в конце семидесятых. А вам наказываю и по сей день всё также рьяно беречь историю священных предков и дальше бесконечно собирать по всему миру наше разграбленное наследие. И не щадить никого, кто станет помехой на нашем сакральном пути! Сей камень — сердце рейха и оно всегда должно пульсировать в такт с кровью каждого возрождённого магистра, ведь первый из них, как ты помнишь, покоится в одной из пещер горного храма. Скоро, Мартин, совсем скоро туда уйду и я, и кто-то из фаворитов займёт моё место среди людей. Им должен стать кто-то на порядок отважнее и моложе тебя. Лучше побеспокойся об этом, чем не указывать Богу на его деяния. А сейчас доложи мне, как ты его стащил у Жданова и как думаешь за это всё отвечать?
— М-м… — помялся с ответом растерянный и в то же время огорчённый новостями эксперт, но спустя пару мгновений, собрал все крохи имевшейся отваги для того, чтобы, глядя мужским, а не ученическим взглядом прямо в ненавистные глаза, начать уместный спор: — Я, как вы можете помнить, всегда выполнял ваши задачи с филигранной осторожностью и собачьей преданностью вам. Не изменил своей истинно арийской точности я и на этот раз. После экспертизы камень был мною подменён на заведомо подготовленный в мастерской Черновых аналог, гранатовый кристалл того же оттенка и огранки «Маркиз» с рунообразной гравировкой. Я собственноручно отправлю драгоценный вещдок на историческое место в краеведческий музей имени Ленца, когда уголовное дело вновь заглохнет. Наши люди постараются, чтобы повторные экспертизы и всяческие раскопки проводить никто не стал. В официальном заключении для Жданова значится старая сказочка, про то, что в алтарном пепелище обнаружили эксклюзивный рубин из того самого исторического перстня бургомистра, привезённого для него немецким дипломатом Карлсбергом из Японии сразу после поражения русских в Порт-Артуре. Таким образом…
— Знаешь, Сава, — резко оборвал докладчика взыскательный шеф, умышленно назвав его вторым русским именем, — ты снова допускаешь свою фатальную ошибку, которая и без физиогномики доказывает, что к мудрым и непобедимым арийцам ты со своими жидовскими корнями отношения не имеешь! — иссохший, словно мумия этнографического музея, наставник вскинул разрывающуюся от боли голову и от того с хищным оскалом воззрился на мужичка, вновь задрожавшего в паническом страхе перед гневом учителя-мучителя, — Вначале ты вырос в моей игре от пешки, подкинутой польской потаскухой под двери моей незаменимой Эрны, до молоденькой и податливой ладьи. Будучи прагматичным подростком всегда доставал и вовремя приносил в штаб всё, что требовалось. Я научил тебя быть более дальновидным и изворотливым, чтобы ходить не тупо по прямому заданному направлению, а ловко уходить от чуждых нам законов и лишних хвостов, и ты наконец вышел в дамки. Но тебе не быть моим преемником, лишь потому, что ты так и не стал в этой большой игре мной.
— Королём-тарнхари? — с понурым лицом попытался предугадать ход витиеватой мысли Морфич.
— Не угадал, соломенная твоя голова! Стать мной, это значит, стать не беспомощным королём, а незримым и полновластным гроссмейстером! — очередной эмоциональный надрыв отозвался выстрелами в болезной голове наставника и он, схватившись за виски, потёр их, а после того, как забросил несколько пилюль в рот, смог продолжать мучительный диалог дальше, однако уже заметно сдержаннее, — И не столько из-за твоей постыдной трусости, а сколько из-за того, что ты не умеешь продумывать все ходы наперёд за себя и за того парня. — чуть кряхтя, он поднялся и медленно пошёл против часовой стрелки вокруг вздымающегося костра и Савелия Мартиновича, — Ты так хотел мне услужить, что совсем не подумал о том, что въедливое следствие из центра обязательно озадачиваться тем вопросом, каким же образом пропавший из музея полвека назад рубин угодил в алтарный костёр Готтана неделю назад. Даже для музея понадобиться остальная часть перстня, что окольцевала мой мизинец навеки!
— Вы слишком льстите нашей сонной Фемиде, незаслуженно принижая мои старания… — слезливо поджимая губы от обиды, проговорил в платиновые усы доктор-смерть, до этой ночи ошибочно считавший себя надёжно завуалированным любимцем магистра, потому что преданно прикрывал последнего на протяжении долгих лет.
— Ты смеешь на меня дуться, слизняк? — немного театрально ухмыльнулся бессмертный наставник, уже по третьему дурманящему кругу обходя вокруг своего стойкого воспитанника.
— Я… Я не слизняк. — огрызнулся тот, впервые за последние двадцать лет партнёрских, а не школьно-плёточных отношений.
— Ну-ка, кем же ты себя сегодня возомнил? После того, как добыл для подыхающего старика блестящую утеху? — распалялся наставник, ловко играя словами и психикой закомплексованного человека, как античный оратор на древнеримском форуме.
— Для начала, я хотя-бы человек…
— Вот! Вот оно! — проревел психопат, резко остановившись напротив подельника, который в одночасье превратился в ненужного свидетеля и уже отслуживший мост, который предстояло сжечь перед тем, как начинать новый путь к небесному огню. — Ты и верно, всего лишь человечишка! Угодливая двуногая скотина! А моя методика воспитывает сверхчеловека, и ты оказался осечкой. Никогда не был моим нерушимым воином, однако же и не стал жрецом нашего священного огня, которому должен был посвятить и когда-нибудь отдать свою жизнь. Ведь это я нарёк тебя перед поступлением в Академию Савелием именно потому, что ты мне однажды уже возвращал украденный детьми камень с нашей главной солнечной руной «Совело». Так приказывали духи Готтана тогда и они говорили, когда камень, отмеченный божественной молнией Одина, снова потеряется и снова вернётся, тогда круг замкнётся. И каждый раз они требовали напитать силу воинственной руны свежей жертвенной кровью. Помнишь ли ты, какая участь издревле ждала готских шаманов вейделетов, которые стерегли огонь Всевышнего у священного дуба нашего старого капища Ромове, на месте которого я сегодня развёл этот ритуальный костёр? Ведь это твои криминалисты со Ждановскими ищейками посмели погасить мой огонь тогда, когда собирали здесь всё, что осталось от жертвенной девчонки, верно? — испытующе спросил учитель, говоря хрипло, но так монотонно и властно, что ослабленная жертва глядела в ответ, не моргая. — Ты всё понимаешь, Мартин! Они не имели права властвовать в моей роще, а ты не остановил двуногих варваров! Если хочешь доказать, что всё же был преданным шаманом священного огня, взойди на новый погребальный костёр викингов и принеси себя в жертву Одину. Ты не почувствуешь ничего, кроме истинной воинской храбрости и счастья. Только так ты сравняешься с истинными эйнхериями и попадёшь в заветную Вальхаллу без боя.
И в самом деле, уже не чувствуя себя и страха, заворожённый опытным гипнотизёром, Морфич зашагал в самый эпицентр костра небывало уверенной и монументальной походкой, словно воин на параде победы. Его ветхий плащ мгновенно занялся огнём и постепенно окутал несчастного эксперта вместе с пушистой, словно овечье руно, макушкой.
Он мужественно и самоотверженно молчал, жарясь в адском огне эгоистичной инквизиции, пока утомлённый и бездушный убийца не отвернулся от этого жуткого зрелища, чтобы скорее ретироваться с драгоценным «Глазом Одина» в лесополосу, где его уже заждался молодой эскулап, уже многому научившийся от своего кровожадного наставника. Услышав за спиной предсмертные вопли, вырвавшиеся из горящего человеческого нутра в последнее мгновение осмысленной жизни, таинственный магистр лишь довольно ухмыльнулся и поцеловал вновь обретённый им камень, напитавшийся жертвенной силой.
***
Евангелина брела по старинным немецким улочкам городка, который казался более сказочным и мистическим, чем в реальности. Точно, как в детстве, когда Юлька была ещё жива и всегда бежала навстречу, раскинув руки.
Стоило ей вспомнить эти счастливые моменты летнего возвращения в родительское гнёздышко, как перед затерявшейся во времени путницей вдруг вырос центральный парк Волчегорска, всегда изобиловавший пёстрыми цветами, ухоженными деревьями и шиповниковыми кустарниками, красиво окружавших одну из главных исторических достопримечательностей старинной ратуши — городские солнечные часы.
По легендам эти диковинные часы и систему букового лабиринта помогал проектировать главному архитектору великий немецкий математик Леонард Эйлер, потому центральный проспект в городе назвали Числовым. Прошло несколько веков, но чудесные задумки по благоустройству шахтёрской провинции не утратили своей красоты. В европейском эксклаве России эти результаты кропотливых трудов городских служб и садовников не смела осквернять даже несмышлёная ребятня.
Но сейчас их вечного хохота и считалочек не было слышно, рыжее солнце щедро изливало свой мёд и заставляло старинные часы шевелить стрелками, но время тянулось, словно сладкая патока. Вдруг до боли знакомый смех пронзил сердце. Ангела резко глянула направо, стоя в самом центре розария, и её лицо озарилось ответной улыбкой.
Юля Ременчук махала подружке рукой и заливисто смеялась, раскачиваясь на качелях, оплетённых виноградом и цветущим плющом. Только было ей не двадцать лет, как сейчас, а вдвое меньше, словно во сне машина времени перенесла их в самые тёплые безоблачные дни. Как тогда, в роскошных её волосах, заплетённых в объёмные баранки, игриво гнездились ромашки, предназначением которых было указать кокетливой хозяйке на самого влюблённого в неё мальчика.
Ангела собралась бежать навстречу лучшей подруги детства, только ноги почему-то не шли и увязали в пушистой траве с вьющимися растениями. Они оплетали тонкие щиколотки всё сильнее с каждым тяжёлым шагом, вонзаясь под кожу молодыми шипами. А Юлька со всей своей нетерпеливостью, быстро потеряла интерес и, легко соскочив с качелей, взялась за любовные гадания.
— Любит, не любит, любит, не любит… — с любопытством начала бормотать она себе под нос, отрывая листочек за листочком. Когда бедный цветок лишился последнего лепестка, избалованная вниманием девчонка недовольно надула губки и крикнула Ангеле: — Ну и пусть катится на все четыре стороны, Стас-тарантас! Я его тоже больше не люблю!
Не долго думая, она выдернула из своих волос вторую ромашку столь порывисто, что её пшеничные волосы начали сами собой распускаться и пышными волнами окутывать плечи, а затем и весь белый сарафан до самого пояса.
— Любит, не любит… — на этот раз Юля едва уловимо шевелила устами и прятала волнительно искрящиеся глазки под густой чёлкой, и, наконец, удовлетворённо вымолвила, подняв голову: — Любит!
— Как его зовут? — отгадав тайные мысли влюбчивой нимфетки, спросила Ангела, но подружка по-детски помотала головой. — Юль, скажи, пожалуйста! Я тебе помогу! Кто он?
Маленькая Юля вдруг подалась навстречу искреннему порыву и начала хныкать, растирая свои запястья и шею, на которых вдруг стали проявляться большие гематомы. Но раскинувший свою ловушку повсюду виноград тут же крепко ухватил босые ноги девчонки, словно змей-искуситель, постепенно повалив её на землю. Она ещё минуту сопротивлялась и тянула руки к Ангеле, но неведомая сила тащила легковерную добычу на себя посредством обвивающих всё тело растений, что прямо на глазах начали распускаться жгуче-красными цветками.
— Ай, мне больно! — взмолилась девочка, пытаясь вырваться из колдовских оков, но вдруг поняла, что её затягивает в густые виноградные кущи навсегда. В ужасе она в последний раз обернулась к Ангеле, так же обездвиженной чьей-то демонической фантазией, и крикнула: — Спаси меня!
— Юля, кто он, скажи и я помогу?!
— Цветочник… — сквозь боль и бессилие крикнула, пронзаемая шипами пленница, которую утягивало в непроглядную глубь леса, словно в одном из страшных американских ужастиков.
— А имя? Ну же! Я разыщу его! — вопила сквозь свою досадную боль девочка-индиго и подружка, превращённая в сплошной цветочный кокон с ещё мелькающими в мрачной чаще волосами, успела крикнуть многогранным эхом перед тем, как лес полностью поглотил её: — Реми!
Озадаченную непонятными метаморфозами, ясновидящую потащило стальными канатами цветов в противоположную от чащи сторону. Яростно сопротивляясь, она успела ухватиться за камень одной из цветочных клумб и со всей силой ударила им по гипертрофированным вьюнам. И те, словно, раненые монстры оглушительно взвыли и вздыбились всеми ветрами земли, что сметающим порывом подбросили зажмурившуюся девушку в воздух.
К удивлению она не разбилась вдребезги, однако и не улетела за облака. Ангелу мягко приземлило в каком-то малознакомом месте. Вокруг по-прежнему был солнечный день, но полный коварных ловушек Числовой парк остался внизу и теперь прекрасно просматривался, как на ладони с полуразрушенной водонапорной башни. Только ни Юльки, ни цветочной анаконды, унёсшей её в глубь леса, нигде не было видно. Всё ещё дул порывистый ветер и развеивал вокруг девушки алые лепестки, белые перья и почему-то ветхие изрядно потемневшие от времени арканы из колоды гадательных карт Таро.
— Ева… — вдруг услышала она у себя прямо в голове неприятный шелестящий голос и ощутила еле уловимое прикосновение к волосам. Евангелина с детства не любила это чуждое и, как казалось, порочное имя, и никому, даже европейцам, не позволяя так к себе обращаться.
Девушка испуганно обернулась и наткнулась на стальной взгляд незнакомца с омерзительной наружностью. Это был небольшого роста мужчина с водянистым, как у жабы, лицом и пегими волосами, стянутыми на затылке в длинный хвост. Что-то шаманское было в его облике и голосе: масса всевозможных фенечек покоилось на шее и руках, одежда была расшита замысловато переплетёнными зигзагами и кельтскими узлами.
Эта прямоходящая рептилия пронзала таким заинтересованным и в то же время лютым взглядом, что захотелось бежать без оглядки, однако на башенной крыше не было такой возможности. Увидав опасный или же знакомый для себя предмет в девичьей руке, колдун осторожно отнял сточенный булыжник из волчегорского парка, и пристрастно осмотрел его со всех сторон. В узловатой и слегка поросшей мхом ладони обыкновенный осколок горных пород неожиданно приобрёл соответствующие изменения. Он ухмыльнулся и довольно закивал головой, всё ещё крутя в руке камень, на котором волшебным образом прорисовался загадочный орнамент и начертание в виде зигзагообразной руны.
Шаман убрал обработанный без единого прикосновения камень себе за пазуху и крепко взял Ангелу за руку. Она только всхлипнула от неожиданности и жуткого предчувствия расправы над собой, но сопротивляться колдуну не могла. Он ловко закрутил девушку вокруг собственной оси, словно юлу, после чего остановил её перед вторым незнакомым субъектом. То ли в голове всё кружилось в смешанном водовороте после магического танца, то ли сила шаманской мысли чуть запаздывала.
горло и ватные ноги не подчинялись паническому желанию убежать из гнетущей метаморфозы.
— … вы будете вместе, неразрывно вместе, как единое целое, как Адам и Ева, как солнце и луна, как белый день и тёмная ночь, как свет и тень, как зеркало и отражение, как песня и эхо, как море и суша, как комета и её хвост, хвост, хвост… — продолжал свои монотонные колдовские внушения шаман, упрямо переплетая тёплую женскую руку с мужской ледяной. Когда замок из заклинаний стал нерушимым, шаман с замшелым лицом и серыми глазами уверенно нырнул к себе за шиворот, куда полчаса назад прятал расколотый символом молнии камень.
И словно волшебник он извлёк оттуда два кольца с большими сверкающими кристаллами. Один блестел на протянутой ладони, точно свежая кровь на клинке, а во втором она быстро узнала индийский перстень с сапфиром, недавно подаренный бабушкой.
Девчонка ахнула в изумлении, а ловкач ощерился и тут же перетасовал кольца из одной своей руки в другую, дабы молодожёны могли сами обменяться легендарными кольцами. Полуживой жених проявил неожиданную проворность и стащил синий перстень в два счёта, а перед Ангелой завис в воздухе чужой зловещий рубин с гранями и искрами, горящими, словно искры костра. Даже на расстоянии вытянутой руки перстень с потрясающим камнем обжигал опасностью, и невеста по неволе отказалась принять эти Данайские дары.
— Прими дар Богов, дитя человеческое! Сожми его в своей ладони, точно сердце суженого своего, а затем надеть ему на перст. — приказал уже незримый, словно окутавший своим давящим голосом всё пространство вокруг. В висках всё сжималось и билось бешеным пульсом, а в глазах потемнело, словно на Волчегорск в одночасье опустилась ночная мгла. Просто город ослеп от внезапного солнечного затмения или Ангела лишилась зрения, ослеплённая магнетическим блеском красного камня. И вся округа дурманящим эхом вторила колдуну на все лады, чтобы невеста непременно коснулась перстня и поцеловала монументального жениха.
Всё померкло, как ночью, и шаманский вопль вызвал мощную бурю с громом и молнией. Прогремел яростный раскат и небосвод осветился мощнейшей молнией алого оттенка, что ударила точно в центр рубинового кристалла, напоминающего красный глаз волка. Недра зигзагообразного раскола тотчас осветились раскалённой магмой. Словно в ярости на свою упрямую обладательницу треснувший камень шарахнул со всей силы по лбу, чтобы юная ясновидящая наконец проснулась в безопасном месте плюшевой бабушкиной тахты.
Заспанная девушка с растрёпанными волосами несколько испуганно огляделась по сторонам и потёрла зудящий лоб. Под рукой оказалось настольное зеркало, от которого Ангела мигом отпрянула с распахнутым от удивления ртом — на лбу саднил свежий рубец. Не может же быть, чтобы корпорация царства Морфея вышла на такой уровень развития, чтобы оставлять следы от своих виртуальных зарисовок на телах сновидцев.
Впрочем, рухнувшая обратно на подушку, девушка мгновенно вспомнила, что на подобном феномене, вернее способности магов высшего посвящения, настаивал один выдающийся балтийский чародей и потомственный маг династии Черновых известный всей области, как Алекс Оками. Тот в своём ежемесячном эзотерическом альманахе на полном серьёзе обещал каждому обхамившему его персону надавать тумаков во сне и проснуться с реальными ссадинами и синяками. Техника бесконтактно боя восьмидесятого уровня, не иначе.
В двери показалась белобрысая голова брата и Ангела юркнула под одеяло, как рак-отшельник. По своей национальной традиции он уже был безупречно одет, причёсан и держал в руке чашечку свежесваренного кофе.
— Привет, сеструха, неужели проснулась?! Как насчёт великих дел?
— А что у нас по расписанию? — деланно разлепила один глаз она, в самом деле с трудом собираясь с детективным мыслями после сумбурного сна. — Огласите весь список, пожалуйста…
— Окей, — улыбнулся Лео и начал иронично перечислять, попивая кофеёк, — Осмотр достопримечательностей, как полагается. Сперва в библиотеку Гёте, потом в ДК «Шахтёр», а вечерком в Числовой парк пойдём в домино резаться и на каруселях кататься. Идёт?
— Кошмар, предпочитаю глотанию пыли турпоход к германским предкам. Я тут как раз свою свеженькую головоломку по пазлам собираю и пока трудно что-либо разобрать.
— А, давай выкладывай, что приснилось и что ты сама обо всем этом думаешь. Я весь в внимании. — потер руками профайлер, обожающий толковать и разгадывать мистические и весьма информативные сновидения сестры по излюбленному принципу Фрейда.
— Кое-что надыбала на последнего Юлькиного ухажера, а вместе с ним на главного подозреваемого на данный момент. А думаю обо всём увиденном я следующее… Как потустороннее может отражаться на нашу реальную жизнь?
— Мне кажется оно не имеет своей собственной силы. Согласно, моей профильной науке, метафизика влияет на нас в той степени, в которой каждый из нас в это верит, на уровне самовнушения. Подобно гипнотическому воздействию, как на себя самого, так и на окружающих. Слушай, представляю какие кошмары могли тебя посетить на таком-то ложе… — вдруг запнулся он, прибирая постель за упорхнувшей в ванную сестрой, которая в это время гадала над умывальником, каким же образом перед разведпоходом ей замаскировать свежее «украшение» на лбу, — Эту бабушкина тахту давно пора на помойку выбросить. Пружины повсюду топорщатся и каркас торчит прямо на уровне головы! Как ты тут не покалечилась за ночь?
— Сама диву даюсь. — отвечала пострадавшая, артистично щурясь на пороге ванной одним глазом, над которым красовался кровоточащий рубец.
— Жесть!!! Иди сюда, там в аптечке есть перекись и пластырь! — переполошился он. В старшем брате вновь, как и в детстве, проснулся прежний усатый нянь. С медициной парень, несмотря на мечты, связал свою взрослую жизнь лишь косвенно, поскольку не выдержал анатомического тест-драйва на первом курсе московского университета. Но девчонка с бойцовским характером легкомысленно отделалась от зануды.
— Ой, ерунда, доктор Мом. Жить буду, как говориться, до свадьбы заживёт.
— Ага, Горский тут до вашей свадьбы полгорода закошмарит в поисках того, кто посмел на его парную супергёл руку поднять.
— Не смешно, Лёлик. Этот «Капитан очевидность» в нашу деревню с выдуманными привидениями никогда не приедет. — понуро парировала Ангела, вновь брыкнувшись на прибранную тахту с пружинами. Почему-то чувствовала она себя таким же разбитым хламом с гудящей головой и от дополнительных экзекуций с перекисью категорически отказалась, добавив коронный семейный девиз: «само пройдёт». Небольшая семья Стелеров-Вилковских представляла собой ментальный мезальянс и даже дружные детки делились, словно осажденный Берлин, на самобытную российскую и прагматичную немецкую часть. Лео с жалостью и упрёком пялился только на покарябанный девичий лоб и она, схватив декоративную дамскую шляпу с павлиньим пером, которую Лана привезла родителям со съёмок своего первого фильма, прикрылась её долгими полями. — Что забыл, как мы с Горским вдрызг разругались, уезжая с его дачи? Это всё, точка, я его номер заблокировала! — наивно говорила она, не видя сквозь сетчатую шляпу ухмылку семейного психолога, — И вообще, чувствую себя сейчас, как после десяти лет неудачного брака.
— В смысле, на разбитой лодке семейного счастья с синяками на лице?
— Дурак! Нет, конечно, — взвилась Ангела на раритетной тахте, а брат ловко выхватил соломенный щит, — В смысле, развелась, собрала вещи и укатила к родителям…
— Ну не переживай, лучше расскажи мне, всё, что тебя гложет, исповедуйся, — не оставляя дурашливого настроя, предложил Лео, держа сетчатую шляпу между собой и разозлившейся сестрой. — С кем ты там сегодня воевала во сне?
— Вот ты тоже об этом подумал?
— О чём именно? Мась, я пока только записался на курсы телепатии по блату.
— Я о нашей волчегорской школе магов-воинов, которую, сколько я себя помню, пиарит на весь край колдун Оками? — собравшись всеми мыслями и телом, взялась за дело сыщица-индиго.
— Тот, что старший сын бабы Магды? — нахмурился блондин, — Конечно помню этого дядьку Черномора всея ГДР, для которого лучшие авиалинии это собственная мантия, а оружие это его чары.
— Отлично, что помнишь. Будет ещё лучше, если ты раздобудешь его колдовской альманах и мы сравним насколько он изменился и чем сейчас живёт. Убеждена, у бабушки, несмотря на смех и грех, всё равно припрятан его свеженький выпуск, чтобы стричь волосы и ногти на удачу. Кажется это именно Оками, либо кто-то из коллег и учеников мне снился и оставил неизгладимый этот след.
И профайлер помчался в столовую, не сдержав напоследок пару ласковых в сторону обозначенной нежити, которая уже второй десяток лет наводила дрожь на Артемьевский район области и в то же время славила его, словно калининградскую Трансильванию. А проницательная девушка тем временем, решив наскоро записать важные фрагменты видения в блокнот, не обнаружила на своих пальцах подаренного перстня со звёздчатым сапфиром и холод опустился из-под сердца в ноги.
В панике она принялась искать реликвию всюду, где позволяла и не позволяла логика, но тщетно. Хотя Ангела отчётливо помнила, как засыпала, ощущая подушечками пальцев магические токи и холодок подлинного минерала. Контакт с амулетами перед сном был привычной традицией для доморощенного экстрасенса и она, игнорируя недоумение близких, всегда тащила любимые цацки в постель и получала в благодарность от них вещие сны.
Взволнованные поиски не давали плодов, и не мудрено, что, вернувшись с журналом подмышкой, Лео застал свою неординарную сестренку ползающей под кроватью. Сокрушенная пропажей в точь, как во время питерского исчезновения своих бесценных синих чёток, Ангела поднялась и впилась в брата полным ужаса взглядом. Такого воплощения своего осознанного сновидения она не ожидала и не могла принять эту фантастику.
— Энджи, ты гений! Наша упрямая бабуля действительно прятала под грязным бельём эту чушь с расписанием стрижки по звёздам. Вот полюбуйся на сильнейшего мага земли тевтонский, словно эликсир молодости хлещет, не пр… — воодушевлённый парень оборвал себя на полуслове и удивлённо посмотрел на безмолвную сестру. За каких-то пару минут она кардинально переменилась в лице. Его на девушке практически не было и она, глядя куда-то сквозь брата, медленно приближалась к нему. Словно в американском хорроре, он не выдержал этой напряженной ситуации, — Ангела, в чём дело? Не пугай меня… — он рефлекторно двинулся назад, но ясновидящая сделала шаг и внезапно выхватила из кармана его модной рубашки в клетку свой собственный утерянный перстень с сапфиром. Фокус удался, испытуемый покраснел, а фокусница, словно на очной ставке, приперла его взглядом к стенке.
— Извини, я не нарочно взял кольцо и забыл… — оправдался он, ретировавшись на раздолбанную тахту, — Наткнулся на твоё сокровище в постели, когда застилал. Просто у тебя пальчики тонкие, а оно массивное и тупо слетело во сне. Не подумай чего… Я просто забыл! Чего ты так смотришь?!
— Угу, зато я все помню и все знаю. Позже разберемся, — с умышленной строгостью отчеканила Ангела, пусть и по сердцу у неё уже расплывалось тепло, а на лице навязчивая улыбка. Она упрекнула брата, в несвойственной себе манере позабывшему о времени, — Мне нечто подобное снилось сегодня, да только во всех этих колдунах, перстнях и цветочниках позже копаться будем вместе со стариком Фрейдом. А сейчас нас ждут великие дела, док. У нас пять минут на сборы и полный вперёд. В полдень нам забил стрелку тот чудик тёти Эммы. Берём курс на Академическую 8!
В считанные мгновения она натянула на себя привычную робу из рваных синих джинсов и спортивной куртки с ушками панды на капюшоне, схватила пару ещё тёплых румяных пончиков со сгущенкой и абрикосовым вареньем, которых София Яковлевна напекла целую гору, чтобы отвезти мужу и преданной дочери в больницу. И ребята без оглядки помчались по ступеням и тротуарам в центр небольшого городка, где всё напоминало об изгнанных полвека назад трудолюбивых бюргерах. Потому здесь не принято было опаздывать, но времени до позорного опоздания Стелеров оставалось в обрез, а там таинственной и весьма осведомленной личности по фамилии Шпигель мог и след простыть, словно от тени, что исчезает в полночь.
Уже выбегая с родного двора в четыре ухоженных домика, на знакомые зычные отклики обернулась лишь девушка. Она всегда была более отзывчива со своей кудрявой бабулей, и София не чаяла души в лучезарной крошке с пронзительно синими глазами, появление которой в семье почему-то долгое время считалось чудом. К необычайно смышленой и улыбчивой девочке, звонко заговорившей ещё до года, тянулись все и таяли самые суровые сердца.
Мудрая бабушка с малых лет забавно называла любимое создание кудесницей, а та в свою очередь любила рассказывать маленьким друзьям, что её бабушка волшебница. И сейчас, как и во все времена, София Яковлевна, огласила весь двор, желая удачной дороги внукам. Уроженка неблагополучного Волчегорска всегда излишне переживала за сохранность детей, и потому на посошок придумывала самые различные поводы, от развешивания уже сухого белья на балконе до сбрасывая якобы забытых пакетов с четвёртого этажа, дабы пошептать в спины кровинок свои волшебные молитвы, суть которых София никому не разглашала, лишь бы они не утратили своей силы.
Махнув ей рукой, Ангела скользнула цепким взглядом по соседнему дому. Там в окно таращилась другая старушка с испещренным вековой злобой лицом. И она, царапая острым носом окно, сообщала кому-то в телефонную трубку ценные сведения. Гостей Вольфенберга передернуло от нелепого зрелища, пахнувшего сталинским периодом. Они, посмеиваясь, обернулись уже оба, и любопытная старуха скрылась, словно подкошенная. Время не терпело, но дальше Ангела ступала уже менее уверенным шагом по городу, наполненному заскорузлыми тайнами и сексотами.
Пугающие сюрпризы не заставили себя ждать, и на первом же повороте спешащих ребят подрезала прыткая «Хонда», на ярко-красном боку которой блестело зловещее название «GRU». Сердце сверхчувствительной девушки ещё не отпустила жёсткая рука нехороших предчувствий, к которых, впрочем, питала ненормальную тягу, но тонированное окошко с чёрным силуэтом в беретке стремительно опустилось и напряжённых индигетов поприветствовал отец семейства Ременчук. И схожесть с подозрительным типом из аэропорта здесь оказалась не причём.
Этот обаятельный весельчак и балагур, некогда отдавший долг Родине в морской пехоте Балтийского флота, собственно и снабдил всех пилотов таксомоторной компании с волнующим воображение названием отличительными беретами морского спецназа. Когда Гена Ременчук после срочной службы щеголял в таком креативном виде буквально везде, Ангела была ещё маленькой. Гордый собой морпех, не боясь снискать славу городского сумасшедшего, ходил, словно в приросшем берете и за маленькой Юлькой в школу, только тогда Стелеры уже плотно обосновались в Москве. На время своей хронической безработицы волчегорский весельчак приспустил свои флаги, и только устроившись бомбилой, взялся за старое.
— Здоров, малышня, куда путь держим?! — щурился он из окна, улыбаясь во все тридцать два.
— На Кудыкину гору, естественно. — хитро переглянувшись, отвечали теперь уже недоверчивые частные сыщики, пообещавшие Эмме, самой супруге весёлого морпеха, никому не сболтнуть о своих следственных планах. Даже отцу потерявшейся девушки.
— Понял, — спешно кивнул Гена, лицо которого теперь имело непривычные страдальческие черты, проявляющиеся даже сквозь искреннюю радость. Он переводил блестящие на полуденном солнце глаза с платиновой красотки на белобрысого молодца и лучился ещё сильнее, ведь буквально вчера они едва доставали до кабины его старой бэхи и бегали по паркам и мостам вприпрыжку с его Юлой, — Знать, на Готтан навострились? Слушай мою команду, ход туда снова строго воспрещён! Не ходите дети в Африку гулять!
— С чего бы это? — дерзила хихикающая молодёжь.
— А с того, — поправил свой берет он и перестал лучисто улыбаться, — что там детвора вновь пропадает и находят их мёртвыми! А вчера сатанисты вновь зажарили человека на старом Ромовском капище у подножия. Ясно?! — гаркнул он и потрясённые Стелеры кивнули, — Вот так, да. Места там охотничьи и проклятые. В газете с утреца прочёл, мол там всё оцепили, работают сыскари и эксперты, так что забудьте. Лучше вон, в Числовой парк идите гулять. Там сейчас еженедельные праздники по выходным, карусели, роллердром открыли. Здорово у нас с новой властью стало, чес слова. Ничуть не хуже вашей Москвы.
— Это верно, дядя Генрих, вторая Москва почти, сразу видно. — язвил Лео в ответ, поглядывая на часы.
— А чего? Может и не вторая, зато первый Волчегорск, — держал удар гордец в беретке, всё же с ностальгией и любовью глядя на ершистую молодую поросль. Традиция называться немецкими именами или отчествами среди русских членов дружественного круга Рольфа Стелера зародилась сама собою на заре их разудалой европейской молодости и передалась потомкам, которые в порядке вещей просили дядю Генриха подкинуть до пляжа, а дядю Ганса угостить шашлыками. — Короче, в парк и точка, чтобы засветло вернулись. Я за вас головой отвечаю. Там всё есть, горы мороженого, — глянул он на Ангелу, — Реки пива, — хитро подмигнул Леонарду, — А? Лёлька, между прочим, привезли из самого Мюнхена. Там как раз последняя неделя фестиваля идёт. Вам ли с папкой не знать?! Пойди, говорю, сними пробу, настоящее Октоберфестское или ослиная моча?
— У нас и без того много дел, не до веселья и не до пивных рек, дядя Генрих, — отсмеявшись вместе со всеми, отрезал парень, — мы должны быть в больнице с близкими. И мы очень спешим.
— Понял, — вновь присобрался сосед, и продолжил более меткие гадания пальцем в пенистую воду, — дедушке в больничку пирожки несёте? Это правильно, Бог в помощь, а я вам подспорье, пешочком до Сосновой аллеи вам далеко будет, прыгайте за спину, подброшу бесплатно.
— Спасибо, но… — упрямилась Ангела, уже заметно нервничая и накаляясь, однако быстро подобрала отмазку, — … сначала мы в интернет-кафе к знакомым заскочим, а потом уже на маршрутке сами.
— Хм, как знаешь, Ангелок, но на твоём месте от срочной госпитализации я бы не отказывался. — подметил мужчина, глянув на голову Ангелы. Девушка смущённо схватилась за лоб, который впопыхах забыла замаскировать бейсболкой и вслух посетовала на свою забывчивость. А друг семьи не растерялся и с лукавой ухмылкой полез к себе в бардачок. Вынырнув оттуда, бывший морпех преподнёс исключительный во всех смыслах подарок, это был точно такой же чёрный берет. — На, примерь! Неодёванный совсем, мне маловат оказался, а потом стали с фирменными значками выпускать для наших водил. Этот тебе будет в пору, Никита ты наша! Надо же чем-то приличным прикрыть, неженский атрибут для неженского украшения. Носи достойно, в нём тебя больше никто не тронет. И не стесняйся, тебе хорошо, а мне приятно. Юлька нос воротила… — горестно погас Гена и потому Ангела без промедления надела сей головной убор на свою многострадальную голову, где закралась идея об удачном внедрении в одиозные круги городка, и повернула его на правой бок так, чтобы шрам полностью спрятался за воинским символом отличия. Впрочем, на молоденькой блондинке с детсковатым лицом он утратил весь кич и первоначальное назначение.
Как хорошо бывает опаздывать в маленьких городках понимают только пешие москвичи и петербуржцы, которые задерживаются, но всё равно всюду успевают вовремя и без помощи метро или такси. Таинственная тень по имени Макс Шпигель уже темнела на своём рабочем посту в центральной городской библиотеке имени Гёте, что дополняла громоздкий архитектурный ансамбль Волчегорской Государственной Академии, выстроенной ещё до советской оккупации в стиле неоготики. Любознательной и мистической девочке Ангеле это мрачное строение давно напоминало Хогвартс и, возможно, потому, сидящий под его гранитными сводами архивариус сразу напомнил одного из мрачных преподавателей книжной школы магов.
Сутулый мужчина в чёрном вязаном кардигане, скрывающий глаза под дымчатым кварцем, словно древнегреческий судья, встрепенулся всем своим естеством, увидев необычных новичков в библиотеке. Там всегда толпились студенты из соседней Госакадемии, только у этой парочки столичный лоск читался буквально на лицах. Они условились разыгрывать из себя абитуриентов из Подмосковья, заинтересовавшихся уникальными собраниями сочинений великого немецкого поэта, создавшего…
— «Фауста», будьте добры. — кодовое слово озвучил убедительный девичий голосок, и Шпигель, с готовностью кивнув, препроводил крайне интересных ему гостей в свою святая святых — архивный зал, который он кропотливо и собственноручно наполнил ценными манускриптами и историческими артефактами до самого потолка. Разместившись в самом укромном месте, где от малоприметного облика историка не оставалось и тени, Макс принялся щедро делиться полезными сведениями из волчегорской хроники. Так, почти невидимый для собеседников, эрудированный социопат почти не заикался.
— Чем я могу объяснить возобновление наших волчегорских несчастий? — предварил он свой содержательный доклад почти риторическим вопросом, — Только проведением свыше или возмездием злого рока. Любопытные люди всегда вторгаются в табуированные места, и наказание с жертвами не заставляют себя ждать. Но ведь их заведомо предупреждают. У всякой святыни д-должна быть надёжная стража. Готтан это великая святыня, несмотря на её малый размер, но у неё самая страшная и нерушимая стража. М-мал золотник, да дорог. К слову о золоте. П-первыми ценность наших земель обнаружили ещё наши д-древнегерманские пращуры, но речь не о золоте. — глубокомысленно вспоминал всеведущий архивариус. — Согласно древним легендам в системе Готтанское взгорья более двух тысяч лет назад пытал вулкан, ныне беспробудно заснувший, и потому его недра издревле изобиловали полезными ископаемыми и, как следствие, чистейшим углём антрацитом и драгоценными минералами. Ещё германские племена находили в здешних пещерах небывалой красоты алые самородки, что и привлекало их в эти места. В умелых руках тевтонцев они превратились в шаманские амулеты германцев, а после в красивейшие реликвии королевских династий, один из которых стал знаменитым властным атрибутом нашего первого бургомистра фон Ленца, который хотел сравняться в почете и славе с магистрами тевтонского ордена. Ребят, если вы желаете удостовериться в уникальности недр нашей святыни, — загадочно обратился он к индигетам и вдруг, нажав на корешки нескольких фолиантов, распахнул перед восхищенными ребятами тёмный коридор в неизвестность. — Несмотря на все запреты и страхи, приглашаю вас прогуляться по катакомбам нашей заброшенной Артемьевской шахты. Открою только для вас одних старинную тайну: подземелье академического квартала связано подземной фортификаций с золотоносной шахтой и храмовым дном самого Готтана. Ну, что? Вперёд за знаниями!
Продолжение в полной версии романа https://ridero.ru/books/cepnoi_volk/