Рассказы старого астраханца

         1. Письмо в газету
Это было тогда, когда в Астрахани ещё ходили трамваи.
В одном районо работал тихий беспартийный экономист с высшим образованием. Составлял он на совесть сметы расходов учреждений народного образования, рассчитывал фонд заработной платы и сам же и получал эту самую заработную плату.
Всё было бы хорошо, но каждый год в районе проходило августовское совещание работников народного образования, на котором первый секретарь райкома партии делал доклад, написанный для него заведующей районо. Каждый год это было мучением для заведующей районо, потому что всё, что она писала, первый секретарь райкома браковал и приказывал переделать. Смысла в этом никакого не было, потому что на самом деле доклад на совещании никто не слушал, так как доклад этот был полной проформой, как и все подобные доклады.
Экономист очень сочувствовал заведующей районо и жалел её. Он хотел бы помочь ей, но не мог придумать как это сделать.
Но однажды он написал подробное письмо в главную партийную газету «Правда» о безобразии, творящимся с этим смамым августовским совещанием в родном районо.
Почему, писал экономист, сам первый секретарь райкома не пишет этот самый доклад, с которым выступает на совещании? А если он его не хочет писать, то пусть этот доклад делает заведующая районо, которая его и пишет. Но в то же время, если первый секретарь хочет выступать с докладом, который пишет для него заврайоно, то пусть не заставляет всё переписывать по несколько раз и не мучает бедную женщину,  для которой это совещание стало ежегодным страданием, хотя она на самом деле очень грамотная и знает все тонкости проблем народного образования в районе,  которым руководит уже не первый год.
На самом деле экономист был тайно влюблён в заврайоно и хотел так проявить свои нежные чувства к этой симпатичной женщине. Но об этом в письме экономиста не было сказано ни слова, хотя внимательный читатель без труда бы понял всю настоящую подоплёку письма.
Письмо было написано и отправлено в редакцию газеты «Правда».
Надо сказать, что одна из сотрудниц районо часто крутилась вокруг экономиста, стараясь с ним поговорить о том, о сём, безрезультатно  добиваясь от него взаимных чувств. Сотрудница эта, чтобы лучше понять экономиста, совала нос во все его дела и между прочим сумела прочитать письмо в редакцию до того, как оно было отправлено. Сотрудница поняла настоящий смысл этого письма, и чтобы насолить и экономисту, и заврайоно, выждала, когда письмо было отправлено, и донесла об этом письме заведующей, которая, услышав новость, чуть не упала в обморок.
После обнародования письма мог получиться скандал, в результате  чего ей могли вынести выговор по партийной линии, а то и что похуже.
Заврайоно вызвала к себе экономиста и спросила его о письме.  Экономист был вынужден рассказать всю правду.  Заврайоно в свою очередь объяснила ему, что фикция августовского совещания происходит по всему СССР, и никто не будет менять этот гадский порядок, а в результате всего влетит только ей за отсутствие контроля за подчинёнными, которые самовольно обращаются в партийную прессу с дурацкими пиьмами.
Экономист, успугавшись, что у этой милой женщины по его вине будут неприятности, рассказал через какое почтовое отделение послал заказное письмо и даже отдал квитанцию, которую по своей аккуратности сохранил.
У заврайоно были хорошие знакомые на почте, а письмо там ещё валялось, потому что почта работала, как и сейчас – спустя рукава.
Заврайоно, естественно, уничтожила письмо, предварительно  его прочитав. По всем понятиям, она должна была под благовидным предлогом уволить слишком самостоятельного экономиста, но этого не произошло. Наоборот, она очень уважительно общалась со своим подчинённым, хотя и до этого не имела привычки проявлять по отношению к нему непозволительного амикошонства…
Через некоторое время экономист решил сменить место работы и написал заявление об уходе.
Получив заявление, заврайоно очень разволновалась и стала упрашивать  экономиста не увольняться. Она даже предлагала ему работать с утра до обеда, а потом распоряжаться своим временем по своему желанию, но решение благородного экономиста было непреклонным.
Так и закончилась эта история с письмом.
                2. Взятка
Это было тогда, когда в Астрахани ещё говорили «увезли на Паробичев бугор»,  имея в виду прямое попадание в дурку…
В одном из сельских райфинотделов области работал простой, но честный инспектор бюджетного отдела. В его обязанности входило разрабатывать бюджет района и строго следить за его исполнением. Кроме этого инспектор должен был раз в месяц выезжать в подведомственные сельсоветы для проведения плановых и внеплановых ревизий. Инспектор работал на своей должности недолго, но уже хорошо знал своё дело.
Очередную ревизию  инспектор должен был провести в большом селе над Волгой в часе езды от Астрахани.
Сняв остатки денежных  средств в кассе сельсовета, а затем остатки товаро-материальных ценностей в подведомственных учреждениях сельского совета, инспектор уселся проверять кассовые и банковские документы. Через некоторое время он установил, что ведомости на выплату заработной платы подсчитываются неправильно. По каждой ведомости списывается в расход сумма большая, чем выплачено средств на самом деле. Ошибкой это назвать было нельзя, это было очевидное хищение бюджетных средств. Ущерб бюджету был нанесён не сокрушительный, но ощутимый.
Инспектор позвал в комнату, где работал в одиночестве, бухгалтера сельсовета, составляющую ведомости на выплату зарплаты, и объяснил, что выявил нарушение, в котором кроме неё замешана и кассир.
- Не пишите, если можно об этом  в акте ревизии, а мы возместим ущерб сегодня же, - попросила бухгалтер и спешно вышла из комнаты.
Через некоторое время бухгалтер снова вошла  и предъявила  инспектору приходный ордер в кассу сельсовета на сумму причинённого ущерба.
Когда бухгалтер вышла, на краю стола осталась лежать купюра, которой там не было до её прихода.
Это была взятка. Обличать в этом бухгалтера не было смысла: свидетелей нет, а она сама будет  отказываться наотрез, поставив инспектора в идиотское положение. Но и брать деньги было нельзя. После этого он станет сообщником, потерявшим всякое право говорить о порядочности и  законности.
Деньги по нашим временам были смешные, но в то далёкое прошлое это была довольно солидная сумма.
Выход нашёлся сам собой. Инспектор сел на автобус, доехал до райцентра и, зайдя в отделение госбанка, внёс на счёт сельсовета оставленную у него на столе купюру, обозначив эту сумму, как «прочие доходы».
Через пару дней ревизия была завершена. В день подписания акта бухгалтер побывала в банке и, просмотрев выписки и документы, нашла поступление «прочих доходов», равную сумме взятки.
- Зачем вы это сделали? – влетела раскрасневшаяся бухгалтер в комнату к инспектору.
- Если бы я этого не сделал, мне пришлось бы инициировать против вас дело о даче взятки должностному лицу, - объяснил инспектор, - мне этого делать не хотелось. Если будут вопросы по этому поводу, я скажу, что просто пожертвовал средства вашему сельсовету. Вам я советую объяснять это поступление также…
Инспектор ещё  долго работал в райфинотделе, и за ним сохранилась репутация большого оригинала, хотя ничего подобного ни в его поведении, взглядах, ни во внешнем виде не было и в помине. Он был достаточно нормальный человек, чтобы никогда не попасть на Паробичев бугор, где в старые времена размещалась психиатрическая больница.

                3. Запретное купание
Это было тогда, когда в Астрахани случилась холера.
Заканчивался второй месяц жаркого астраханского лета 1970 года. В те времена у нормального человека без опасных увлечений и живущего  в ладах с законом просто не могло быть проблем.  Зарплаты в размере 100 рублей хватало на хорошее питание, одежду, развлечения, за квартиру уходило всего несколько рублей. Достаточно сказать, 1 квт/час электроэнергии обходился всего в 2 копейки.
Беда пришла оттуда, откуда никто не ждал…
30 июля был запрещён выезд из Астрахани.
1 августа запретили и въезд в город.
В Астрахани началась холера и в связи с этим объявлен карантин.
Кроме этого было запрещено купаться в естественных водоёмах.   В остальном жизнь протекала также безмятежно, хотя по городу часто проезжали грузовики,  в кузовах которых стояли несколько человек в белых халатах, шапочках и масках, очень похожих  на рыцарей ку-клукс-клана. Но это были совсем и не рыцари,  а медработники, которые проводили анализы по форме № 30, т.е. брали мазки у каждого жителя города и области. Форма № 30 бралась так: гражданин или гражданка должны были оголиться ниже пояса и наклониться, стоя задом к медработникам.
Если в квартиру приходили брать форму № 30, то это касалось всех  присутствующих, что вносило некоторую пикантность и очень развлекало молодёжь.
Молодого инспектора бюджетного отдела местного райфо всё это совершенно не развлекало. Он-то понимал, что холерный  карантин -  это полнейшая фикция, устроенная для того, чтобы получить больше денег из республиканского бюджета. Об этом говорил даже запрет купаться, который был бы уместен, если речь шла о непроточном пруде в черте города. Волга, текущая через Астрахань в сторону Каспия, никак не могла быть источником заразы, потому что карантин объявили в Астрахани, а не в Волгограде выше по течению. Смеху подобны и машины с медработниками в белом, мчащиеся через весь город.
В случае вспышки холеры была бы необходима вакцинация, которая, как правило, проводится орально, а не инъекционно.
Инспектору как преданному бюджетнику было противна эта комедия, смахивающая на казнокрадство, но его это не убивало.
Здоровый инспектор радовался жизни, которая в Астрахани была райской из-за небывалой дешевизны. Арбузы и прочие фрукты-овощи за пределы области из-за карантина не вывозились, и поэтому цены были копеечные. Средний арбуз можно было купить в киоске  за 10 копеек. Помидоры и огурцы шли ещё дешевле. Красивые девушки не разъезжались по курортам, так что жизнь была прекрасна.Все надеялись, что  в связи с карантином прекратятся поездки в колхозы на уборку овощей и арбузов, но надежды были напрасны.
- Завтра едем в колхоз,  - заявил с утра заведующий райфо и зачитал фамилии обречённых на поездку.
На этот раз убирали  помидоры. Всем выдали по ведру, в которое и надо было  складывать плоды, сорванные с  кустов.  Из ведёр урожай складывался в плоские ящики.
На обед райфинотделовцы расположились в зарослях хилых деревьев, окаймляющих колхозное поле. Невдалеке, по сведениям «разведчиков», протекал ерик.
Мирно перекусив и выпив немного водки для дезинфекции, все прикорнули перед  вторым отделением уборки урожая.
Инспектору отдыхать не хотелось. Он встал и пошёл в стороны ерика. За компанию с ним увязалось несколько сотрудников.
У ерика было чудо как хорошо. Вода притягивала.
Помыв руки в речке, инспектор решительно разогнулся и начал расстегивать свою одежду.
-  Вы как хотите, а я  искупаюсь,  - промолвил он и с наслаждением окунулся в освежающий поток.
Дно было илистое и заросшее водорослями, цеплявшимися за ноги и руки, но это придавало особый изыск ощущений для тела, измученного жарой и потом.
Когда инспектор вышел на берег, на поляну  выскочили двое решительных и чем-то заранее озлобленных местных чиновников.
- Купался! -  дружно заорали они. – Теперь ты инфицирован и тебя надо изолировать и оштрафовать за нарушение карантина! Как фамилия?
Инспектор представил мрачный класс школы, где его закроют неизвестно на сколько. Объясняться с ошалевшими чиновниками  не было смысла.  Инспектор быстро подхватил свою одежду и сандалии, прыгнул в воду и поплыл к противоположному берегу.
-  Как его фамилия? – услышал он, отплывая, крики ревнителей карантина, и тут же до него донёсся ответ своих сотрудников, - А он не с нами…
- Далеко не уйдёшь! – крикнули поборники карантина ему вдогонку, - сейчас по рации в милицию позвоним…
Домой инспектор дошёл пешком, стараясь подальше держаться от дорог и мостов, а утром, как ни в чём ни бывало, вышел на работу.
Об инциденте в колхозе никто не говорил – к работе это не имело никакого отношения.

                4. Налёт ОБХСС
Это случилось тогда, когда в Астрахани ещё была советская власть.
Завершалась Перестройка, внёсшая окончательную дестабилизацию во все системы и сферы жизни общества. Тупо навязанная советскому обществу трезвость аукнулась жутким пьянством.
В маленьком магазинчике в центре Астрахани шла спокойная и размеренная жизнь без особых взлётов, но и без падений. Весь штат – одна заведующая, три продавца и два грузчика работали спокойно и дружно, потому что поводов для ссор не было. Заведующая и продавцы общались постоянно, еженедельно проверяясь и не находя недостач, потому что не обманывали друг друга. Грузчики работали через день и, зная друг о друге, никогда не виделись.
Грузчик, о котором идёт рассказ,  был влюблён в свою работу. Это была скорее тренировка, чем работа. Разгружая машины с минералкой, соками и безалкогольными напитками, Грузчик давал дозированную нагрузку на руки, ноги, поясницу, а между машинами зависал на самодельной перекладине, чтобы расслабить спину, занимался дыхательной гимнастикой и медитацией на Иисусову молитву. Это было отклонением от всех этических и исторических норм, но Грузчик не пил, не курил и не занимался ежедневным выбриванием лица, хотя и не считал себя человеком будущего. Он жил сегодняшним днём.
Приходила машина с напитком «Тархун», который тогда был невероятно вкусен, и он разгружал машину, а освободившийся кузов занимал ящиками с пустыми бутылками, - где здесь могли уместиться раздумья о будущем?
Грузчик знал, что все продавцы из под полы продают водку на свой страх и риск.
Чтобы купить этот совсем невкусный напиток, надо было отстоять огромную очередь, для чего у большинства работающих не было времени  и сил. Отстояв очередь, какая-нибудь бабулька могла немного уваеличить свою нищенскую пенсию, а продавец – свою такую же ничтожную зарплату.
Но продажа водки из-под полы  являлась спекуляцией, за что могли наложить штраф и выгнать с работы.
Грузчик не осуждал спекуляцию – пьяницы всё равно пьют, так не все ли равно, где они покупают свою заразу?
Однажды, сидя  в подсобке на ящике и покручивая в пальцах деревянную  явару, Грузчик услышал в торговом помещении какие-то странные голоса, отличающиеся от обычных  интонаций разговоров между покупателями и продавцами.
Заглянув в магазин, Грузчик увидел, что над молодой продавщицей Светой навис строгий мужчина в цивильной одежде, но разговор и выражение лица говорили о принадлежности к часовым закона.
Поодаль мялся мужичок с испитым лицом, у входа топтались ещё двое с такими же лицами постоянно пьющих людей – это был подсадной и понятые.
Всё было понятно: Свету накрыло своим крылом ОБХСС – экономическая полиция уже умирающей страны Советов. Свету могли оштрафовать, а могли и уволить. Куда она пойдёт, не имея ни образования, ни профессии?
Всё усложнялось и тем, что заведующая уже ушла домой.
- Это моя водка, - сказал, мгновенно всё взвесив, Грузчик, - я попросил Свету продать для меня…
Никаких последствий для Грузчика не последовало. Заведующая поблагодарила его за проявленное благородство и оплатила штраф, выписанный Грузчику. Продавщица Света, спасенная Грузчиком от неприятностей, стала смотреть на него влюблёнными глазами. Но наш грузчик был женатым однолюбом и природным рыцарем.

                5. Утверждение веры
Это было тогда, когда в Астрахани выгоднее и спокойнее жилось атеистам, а не верующим людям. Верующим людям невозможно было мечтать о карьерном росте – ведь чтобы занять высокую должность, надо было вступить в КПСС, а в эту партию верующих в Бога не принимали.
Инспектор бюджетного отдела не мечтал о карьере, ведь любая власть – это необходимость насилия над подчинёнными, а он был противником насилия.
К вере инспектора привела бабушка Анна Павловна, которая крестила его младенцем в церкви Петра и Павла на Свободном посёлке.  Он смутно помнил, как его причащали, помнил это как чудесный праздник.
Бабушка умерла, когда ему было семь лет, так что в дальнейшем к вере он пробивался самостоятельно.
С повзрослением его стали посещать мысли о том, что вера или неверие – это последствие социально-политической обстановки в государстве. Был царизм – верили в Бога, стал коммунизм – стали верить в то, что Бога нет.
Он не сомневался в существовании Бога, но удивлялся тому,  что Он не защищает верующих в Него. Он знал, что тысячи священников были уничтожены в первые годы советской власти, тысячи расстреляны и погибли в лагерях в тридцатые годы. Отеца его матери, дедушку, которого он никогда не видел, постигла эта несчастная доля.
Тем не менее, в память о бабушке инспектор посещал православные церкви на праздники, исповедаясь и причащаясь.
Особенно нравился инспектору Покровский собор на Селении. Здесь он познакомился с иподьяконом Владиславом – пожилым человеком с добрым и весёлым лицом. Как церковнослужитель он часто выносил инспектору просфоры, часто говорил легко и просто о вере в Бога.
- Вот умру, и Бог прославит меня за мою веру, - говорил он как в шутку.
Умер Владислав 7 апреля 1980 года.
Перед этим 6 апреля праздновалась Пасха.  7 апреля было продолжение пасхальных торжеств и праздник Благовещенья Пресвятой Богородицы.
Инспектор узнал о смерти Владислава совершенно случайно – на Коммунистической улице его встретила пожилая женщина и сказала о смерти иподьякона и о том, что похороны состоятся 10 апреля.
- Обязательно приходите, -  сказала женщина – скорее всего, прихожанка Покровского собора.
10 апреля у инспектора должна была проводиться плановая проверка в одном из бюджетных учреждений, и он решил с утра сходить проститься с Владиславом.
Он немного опоздал.
Тело уже выносили из ворот Покровского собора. Гроб несли иподьяконы в стихарях, опоясанных орарями. Верующие несли иконы и хоругви. Священство в облачениях и с кадилами пели пасхальные тропари.
Инспектор сразу понял необычность происходящего. Ведь в советские времена все богослужения должными были проводиться исключительно в храме и церковном дворе. Уличного крестного хода никак не могло быть в те времена.
Но он проводился. Поначалу тихие голоса окрепли. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав» пела во весь голос вся похоронная процессия.
Да, эта была уже не похоронная, а праздничная процессия, самый настоящий крестных ход, который рос по мере приближения к старому кладбищу на улице Перовской.
В колонне стала ощущаться мощь, хотя большинство участников были пожилые люди пенсионного возраста, которым нечего было бояться.
Лица у участников процессии просветлели и наполнились восторгом. Они ощутили, что их вера не напрасна. Этой вере нипочём атеистическая власть, как временное досадное явление.
Все почувствовали, что всё пройдёт, а вера в Бога была, есть и будет.
Инспектор пел вместе со всеми. Он впервые почувствовал веру в себе и знал, что это навсегда.


                6. Правильное решение
Это было тогда, когда в Астрахани кружка разливного  астраханского пива стоила 22 копейки, а продавалось пиво прямо на улице даже зимой.  В сильные морозы у продавщицы имелся в наличии термос с горячей водой, которую она подливала по желанию покупателей в пиво.
Инспектор райфинотдела любил пиво, но перед работой не пил – в коллективе не одобрялось, когда от сотрудника шёл запах алкоголя, хотя коллектив состоял далеко не из трезвенников.. По любому поводу – будь то государственные или религиозные праздники, дни рождения или квартальная премия, - накрывались столы, где  пили водку и шутили с помощью водки.
Когда за столом появлялся новый участник, ещё не посвящённый в эту шутку, на стол наряду с графином с водой выставлялся такой же графин с водкой. Других безалкогольных напитков не было – на столе царствовали водка, вино и пиво.
В какой-то момент новичку хотелось выпить просто воды, чтобы освежить свои вкусовые рецепторы, и ему щедро наливали в стакан водки из графина «с водой». Никто не смотрел в этот момент в его сторону, чтобы не спугнуть, но следили все. Была примета: если новичок выпивал водку как ни в чём не бывало, даже не поперхнувшись, – это свой человек. Инспектор блестяще вышел из этого испытания – он спокойно выпил весь стакан, а потом попросил налить ещё…
Несмотря на молодость, инпектор бюджетного отдела думал о своём будущем, а поэтому внимательно  присматривался к своим сотрудникам предпенсионного возраста. Здесь яркую картину представлял старший инспектор отдела госдоходов Николай Николаевич – полный и одышливый человек. Он выходил покурить каждые полчаса, чтобы не уснуть на рабочем месте, но иногда всё-таки засыпал и падал со стула.  Никакого вреда эти падения ему не причиняли, потому что всё тело защищал толстый слой жира, амортизирующий любые удары.
Инспектору не хотелось дожить до подобного состояния и поэтому он старался много ходить, а по утрам отжимался и подтягивался во дворе, компенсируя таким образом периодические застолья на работе…
Работа инспектора включала проверки штатно-сметной дисциплины. Он проверял на предприятиях или учреждении штатно-сметное расписание, не завышена ли зарплата у работников. За нарушение штатно-сметной дисциплины выносились выговоры,  а иногда даже увольняли.
Однажды инспектора послали с такой проверкой на кондитерскую фабрику, расположенную на трусовской стороне.
Инспектор впервые оказался на фабрике, где производились конфеты «Птичье молоко», очень редко появляющиеся в магазинах. Проверка не обещала ничего необычного.  Но неожиданно инспектор увидел, что руководящий состав фабрики получает завышенные оклады, не соответствующие производственным показателям предприятия за последние несколько лет.
Нарушение было очевидным, и поэтому инспектор быстро написал акт, сам перепечатал его на пишущей машинке,  потому что не доверял машинисткам, и отнёс все экземпляры акта сначала старшему бухгалтеру, а потом директору фабрики. Директор отказался подписывать акт.
- Ваше дело, - кивнул инспектор и дописал в акте «Директор фабрики отказался от подписи».
Вернувшись в райфинотдел, инспектор отнёс акт  заведующему райфо.
Тот мельком просмотрел акт.
- Мне уже звонили, - проговорил он, опустив глаза, -  повышенные оклады руководству фабрики установил обком КПСС… Фабрика теперь обеспечивает их «птичьим молоком» и прочими угощеньями… Так что акт надо переписать без указания нарушения…
Инспектор переписал акт, но через пару месяцев решительно уволился, официально сославшись на здоровье, хотя со здоровьем у него было всё в порядке. Как и с совестью.

                7. Рыбалка
Это было тогда, когда в Астрахани рыбы хватало всем, да ещё оставалось для приезжих.
На улице, где жил маленький Коля, всегда хватало и рыбы и мяса, потому что одна половина жителей работала на мясокомбинате, а другая – на рыбоконсервном комбинате,  по гудку которого просыпалась вся Болда. Слово «воровство» никогда не звучало. Мясо и рыбу просто брали.  А как ещё можно было прожить? А воровство – это когда ты берешь без проса что-нибудь у соседа. Спроси – и он тебе даст всё, что попросишь, - ведь на Болде живут не фараоны черепахинские -  теперешние началовские жители, - а нормальные люди.
Коля собирался на рыбалку, потому что его родители не работали на хороших комбинатах. Он ещё не решил куда идти: к  парому или на стрелку Волги с Болдой. Там,  конечно, лучше клюёт, но к парому ближе и клюёт там не намного хуже.
У Коли была хорошая закиднушка, которую он сам и смастерил, приобретя леску и крючки у старьёвщика. Этот предприимчивый человек жил в доме на углу улиц Маркина и 1-й Перевозной. За тряпье, кости, макулатуру или перья птиц он мог дать деньги или товары, которые висели на стене в его лавке. Тут были пистолеты, стреляющие пистонами  и сами пистоны, воздушные шарики с трубочками-сигналами, испускающими звук ути-ути, когда из надутого шарика выходил воздух… Коля брезговал собирать кости, он собирал исключительно металлом.
Кукан для пойманной рыбы сделать ничего не стоило – сгодился шнурок от какой-то сломанной игрушки и гнутый гвоздь, который Коля сразу поправил на наковальне молотком.
Мальчик закрыл свой дом,  вышел из общего двора и направился по улице Астрономическая в сторону дома культуры имени Микояна. Он свернул со своей улицы на Спортивную, которая и привела его к клубу -  приземистому зданию со стенами, за которыми гремели выстрелы, – в тире занимались спортсмены-стрелки.
От клуба до парома рукой подать.
Паром стоял на свободинской стороне, а на болдинской уже ждал народ. Несколько мужчин зашли в кафе, расположенное на берегу, и не спеша пили  пиво.
Поодоль паромного причала покачивалось множество частных лодок и небольших катеров.
Здесь Коля забрался на корму одной из причаленных лодок.
На соседней лодке сидел пожилой незнакомый мужчина. Коля поздоровался с ним и начал разматывать закиднушку. Потом достал горбушку чёрного хлеба, захваченного из дома, выковырил мякиш, скатал из него шарик и насадил на один из трёх крючков.
- Тебе червей дать? – спросил мужчина.
- Спасибо, - ответил Коля, - я на хлеб.
Он сделал заброс, стараясь не попасть на леску своего соседа, и уже через несколько мгновений почувствовал рывки. Началась рыбалка. Наживка явно не играла роли.
Вытягивая леску, Коля редко обнаруживал одну воблу, чаще две, а то и три.
- Молодец, - похвалил сосед.
- Да у вас тоже неплохо, - поддержал разговор мальчик.
- Ну, я-то рыбак со стажем, - похвалился мужчина.
- А во время войны ловили? – не выдержал и спросил Коля.  Покойная бабушка рассказывала, что во время войны был запрет ловить рыбу. Коля не верил этому, хоть и любил бабушку и до сих пор плакал, вспоминая её смерть и похороны.
- Тайком ночами, - мужчина ухмыльнулся почти по-мальчишески, - нельзя было, но поесть хотелось… Я её на чердаке сушил… Жарить-варить боялся – вдруг узнают…
У Коли опять дернуло – сильнее,  чем обычно. На крюках бились три крупные воблы. Две снялись легко, а третья заглотнула крючок.
С тяжёлым сердцем Коля достал из кармана брючек маленький складной ножик, подарок дяди Вали из  Саратова..
- Ты  чего, леску будешь обрезать? – удивился мужчина. Он протянул руку, -  давай сюда.
Коля машинально  протянул рыбу и леску,  стараясь  страховать два свободных крючка, чтобы они не зацепились.
Мужчина взял воблу в левую руку, а правой рукой крепко взялся за леску, уходящую в рот рыбы.
- Не надо! – крикнул Коля, поняв,, что хочет сделать рыбак. Он-то рассчитывал, что опытный взрослый  человек знает какой-то другой способ освободить  крючок, но мужчина просто  резко дернул, выхватив вместе с крюком почти все внутренности рыбы.
Коле показалось, что нечто подобное сделали с ним.
Не сдерживая слёз, он встал, собрался и молча ушёл, не слыша, что говорил ему сосед рыбак.
Больше Коля на рыбалку не ходил.
                8. Призыв
Это было тогда, когда в Астрахани было три городских района, а не четыре, хотя город ничего от этого не приобретал  и не терял.
Инспектор бюджетного отдела райфо жил в Кировском районе и именно в Кировский райвоенкомат  его вызывали каждые полгода, чтобы призвать в Советскую Армию, и каждые полгода он жаловался на желудок – тяжесть, изжогу и прочие характерные признаки хронического гастрита. Его клали в одну из городских больниц на обследование, которое подтверждало наличие гастрита с повышенной кислотностью. С такой болезнью в армии делать было нечего – ведь от грубой пищи гастрит вполне может привести к язве,  а язва – это смертельный номер.
Был ли у него гастрит или нет – инспектор с полной очевидностью не знал и сам.
Когда он первый раз получил повестку в военкомат, то взял толстенную книгу «Советы врача», где перечислялись практически все болезни, которыми может болеть человек. Многие болезни и увечья отпали сами, потому что травиться и причинять себе увечья инспектор не хотел. В результате тщательного отбора остался гастрит  с повышенной кислотностью,  потому что как понизить кислотность инспектор не знал, а для повышения кислотности вполне годилось лекарсто пепсин, которое инспектор и начал принимать.
Собственно армии инспектор не страшился. В школьные годы он занимался плаванием, боксом, классической борьбой, стрельбой из мелкокалиберной винтовки в тире  дома культуры имени Микояна. Он не питал неприятия к дисциплине. Он бы с удовольствием послужил в армии, если бы она не была советской.
Неприятие началось после того, как случайно узнал о своём дедушке – отце матери. Оказывается, его дед – отец Григорий священник храма Донской Богородицы в станице Грачевской - погиб в 1931 году в советском концлагере. Никаких восстаний в станице Грачевской не  было, никакого белогвардейского и любого другого подполья не обнаружили. Просто какому-то коммунару приглянулся дом священника, был написан донос, произведён арест, а всё имущество арестованного было конфисковано и поделено между коммунарами.
Служить убийцам деда не хотелось.
Инспектор не был героем и никогда не стремился к мученичеству, он даже без всяких колебаний решил вступить в комсомол, когда 14-летних мальчишек и девчонок его школы принимали без разбора  целыми классами. Но вот странно, в райкоме ВЛКСМ к нему одному из всего класса пристали с вопросами о съездах и наградах ВЛКСМ.
Значит, по одному его виду комсомольские вожаки почувствовали в нём чужака.
В комсомол его приняли, и жизнь потекла своей чередой, пока не всплыла тема Армии.
Инспектор пошёл бы служить в воздушно-десантные войска, но туда его, скорее всего, и не взяли бы из-за здоровья. В детстве инспектор переболел всеми болезнями, вдобавок у него была небольшая близорукость. А безо всякой пользы для себя терять два года ему совсем не хотелось.
Семь призывов преодолел инспектор, получая нужный ему результат – «не годен».
Настала осень 1971 года. Снова пришла  повестка с вызывом в райвоенкомат к майору, с которым инспектору никогда не приходилось общаться.
- Я, конечно, не медик, -  начал майор, явно, судя по возрасту, прошедший Великую войну, - но отличить больного человека от здорового умею… Вы совершенно не похожи на гастритика… И потом, почему, страдая от этой болезни, вы не принимаете мер к излечению? Неужели вам нравится страдать тяжестью и изжогой? Я предлагаю вам службу на территории нашей области, вы сможете бывать дома… Я советую вам этот вариант, потому что в двадцать семь лет служить будет тяжело… Ваш отец прошёл четыре года войны, а вы боитесь двух лет? Думаю, что вы не пожалеете о двух годах службы Родине…
Что-то подкупало в голосе майора. Инспектор задумался, он словно провёл стремительную ревизию в себе. Службы он не боялся, а два года новых впечатлений пойдут только на пользу и повысят его гражданский статус.
- Я согласен, - сказал инспектор.
- Вот и хорошо, - улыбнулся майор. Он не обманул: инспектор два года отслужил в Ашулуке, часто бывая в Астрахани.

                9. Школа
1 сентября 1957 года Коля пошёл в первый класс средней школы № 36. На нём гимнастёрка и брючки мышиного цвета, ремень с тяжёлой пряжкой, фуражка с блестящим козырьком и чёрные ботинки.
Мальчик с волнением ожидал самого лучшего – замечательных одноклассников, мудрых  учителей, наслаждения знаниями. Он уже умел читать и считать, но что это перед глубинами и высотами наук, готовых открыть ему свои тайны.
Коля спустился на землю быстро – в школе пахло керосином и масляными красками, брюки его сразу прилипли к сидению парты, покрашенной,  вероятно, как раз перед 1 сентября, классная руководительница Алевтина Евгеньевна – толстая маленькая  женщина с ярко накрашенными губами – обладала стервозным характером и не любила слишком любознательных учеников. Ученики - истинные дети Болды – относились к школе как к неизбежному злу, после школы они готовы были к армии, потом к исправительным лагерям.
В школе поощрялась только зубрёжка и нагнеталась прокоммунистическая истерия. Учеников заставляли писать письма с требованием свободы для африканского лидера Патриса Лумумбы, учить песни типа «Куба – любовь  моя» и терпеливо ждать наступления коммунизма в 1980 году….
Колю коробили и оскорбляли развлечения, практикующиеся на школьных праздничных вечерах. В ходе одного из конкурсов на сцену выходили три мальчика, над которыми свисали три печенья на ниточках. Побеждал тот, кто быстрее других съедал своё печенье без помощи рук. Коле это напоминало кусочек сала на ниточке, которым угощали чеховскую собачку Каштанку. Собачка по наивности глотала сало, а циничный человек вытаскивал этот кусочек за ниточку.
А вообще,  в школе было весело. Не успел Коля попривыкнуть, как 4 октября 1957 года запустили первый спутник, потом ещё. Часто устраивались воскресники. На Пасху воскресник устраивался в обязательном порядке. Детей с лопатами выводили из школы и заставляли чистить асфальт на улице 1-й Перевозной. Это делалось, чтобы ученики не ходили в церковь, не славили Воскресения Христова и не играли в пасхальные уличные игры.
Мальчик быстро понял, что школа не учит, а воспитывает будущих строителей коммунизма. Зная этих строителей, он с ужасом представлял коммунизм, который они собирались строить. Все мальчики в его классе курили, а некоторые хвастали, что и пьют, покупая выпивку на украденные у родителей деньги.
Коля был чужеродным телом, и он это понимал.
Выход был один – бежать в леса Сибири, где, по словам покойной бабушки Анны Павловны, во все времена в потаенных скитах жили люди,  не принимающие мира сатаны.
В Сибирь Коля решил доехать зайцем на товарных вагонах.  Для такого путешествия нужна была вода, сухари, нож, топорик и знание съедобных растений. В путь следовало отправляться зимой, чтобы иметь зимнюю одежду. Ещё надо было иметь с собой хоть немного денег для покупки хлеба. Деньги Коля зарабатывал, собирая на улицах и пустырях железки и сдавая старьёвщику. Накоплению мешали поездки в город, где у мамы в библиотеке Коля искал сведения о съедобных растениях. Каждая остановка стоила 15 копеек, до центра выходило 45 копеек, но это было необходимо.
Когда Коля приходил к маме  на работу, она отводила его в подвальное книгохранилище, где он и искал книги о растениях.
К январю 1960 года мальчик был готов., тем более, что положение в школе стало невыносимым. Классная руководительница Алевтина  Евгеньевна окончательно обозлилась на Колю. Каждую неделю она выставляла  в его дневнике жирную двойку за поведение. Придиралась она ко всему: он быстро шёл в сторону туалета – в дневнике появлялась надпись,  что он дико носился по коридорам, сбивая  на ходу девочек;  он прогуливался по школьному двору во время большой перемены, задумчиво крутя в руках веточку, поднятую с земли, а в дневнике появлялась запись, что  он обрывал ветви с деревьев и носился по двору, замахиваясь на учеников толстой  палкой… Это была ложь.
С этим нужно было кончать. 4 марта – в день своего рождения он решил с утра идти не в школу, а на вокзал.
Он лёг пораньше, чтобы лучше выспаться. В светлом и радостном сне к нему пришла бабушка, поздравила и строго погрозила пальцем.
- Ни в какую Сибирь уходить не надо… Уходи в себя – там тебя никто не достанет…
Утром Коля пошёл в школу. Теперь ему стало легко и просто.
                10. Школа жизни
Это было тогда, когда Астрахань была не только российским,  но и ещё и советским городом, что совсем не прибавляло ей очарования.
Наш инспектор бюджетного отдела, вняв добрым доводам майона из Кировского райвоенкомата, решил, забыв о всех своих болезнях, пройти комиссию и служить в славных рядах Советской Армии, став рядовым.
После прохождения комиссии, где его признали годным к службе, рядового пригласили явиться с вещичками в  Кировский райвоенкомат для отправки в часть.
Рядовому не нравилось помещение Кировского райвоенкомата, потому что в 1918-1919 годах здесь расстреливали чуждых и враждебных революции людей. Трупы сваливали во дворе, отделенном от улицы крепкой стеной, а ночью вывозили на подводах на кладбище, где и зарывали в братских могилах.
Часть, куда направили рядового, оказалась учебным центром, где проводились стрельбы частей ПВО.
Служба Родине состояла из нарядов на кухню и караул. На кухне рядовой чистил картошку и мыл сотни алюминиевых мисок и ложек, а в карауле  спал на посту в обнимку со своим автоматом.
Когда дело дошло до военной специальности, рядовой повернул дело так, что никакой специальности ему и не нужно, потому что его общение с техникой не шло на пользу этой технике. Звучит это не реально, но так и получилось. Чтобы приносить пользу, рядовой быстро научился писать плакатным пером и стал оформлять планшеты для штабистов.
Он стал мастером – быстро сколачивал раму, натягивал на неё ватман, предварительно смочив его водой и укрепив кнопками. Когда ватман высыхал, на нём можно было писать и рисовать гуашью.
Всё чаще рядового освобождали от нарядов для того, чтобы он мог работать на нужды штаба.
Рядовой не наглел, но когда его утром не вызывали в штаб, он бросал свой бушлат под спаренную койку и лез вслед за ним, ложась на бушлат так, чтобы его не было видно. Сквозь чуткий сон он слышал, как командирские голоса зовут его, а солдатские отвечают, что он где-то здесь, ссыласясь на то, что сапоги с портянками стоят около койки, а это значит, что их обладатель никак не может покинуть расположение части. Когда при построении на обед рядовой вставал в строй, к нему бросался ротный.
- Ты где шатался?
- К землякам ходил…
Как бы то ни было, но за два года службы рядовой ни разу не побывал на гауптвахте, хотя от службы отлынивал как только мог.
Как удивились бы офицеры, если бы узнали,  что глубоко в сознании рядового живёт десятилетний мальчик Коля, который с интересом наблюдает за всем, что происходит вокруг и когда надо даёт советы и помогает по мере сил.
А проблема возникла там, где её никто не ждал.
Как ни берёгся рядовой, но где-то, а скорее всего, в бане части, которая отличалась грязью и неухоженностью, он заразился грибками. Незамедлительно отправившись в санчасть, рядовой получил там отлуп.
- Нечего симулировать, - рявкнул на него врач.
Болезнь развивалась с удивительной быстротой. Круглые сутки  мучил зуд.
Рядовой снова обратился в санчасть, но снова получил от ворот поворот.
Рядовой написал короткое письмо в редакцию газеты «Красная звезда» о том, что взяли его в армию здоровым, а закончит он службу, скорее всего, без ног,  которые у него сгниют от грибков. Письмо он передал лично почтальону, чтобы тот бросил его в почтовый ящик за пределами части. Отдал и забыл, потому что  совсем не верил в эффективность этой меры.
Ноги на пальцах выглядели так, словно они остались без кожного покрова.
На построение рядовой выходил в тапочках, а проводил всё время на солнце – благо, что уже началось жаркое астраханское лето, - и грел ноги в горячем песке.
Так он сидел, с брезгливостью разглядывая свои больные конечности, когда к нему подбежали ребята из роты.
- Тебя зовут! – крикнули они и потащили рядового в казарму, где их встретили офицеры из штаба.
- Быстро собирайся, - кричали  они, - тебя кладут в госпиталь в Ашулуге…
Рядового приняли в госпитале настороженно, но потом, узнав о его умении хорошо печатать на пишущей машинке и писать плакатным пером,  загрузили необременительной работой и после излечения задержали под разными предлогами ещё на два месяца.
Это было последнее лето в армии. Он провёл его словно в доме отдыха.
Вернувшись в часть, рядовой почувствовал, что здесь его элементарно боятся.
На дембель его отправили первой партией, вместе с отличниками боевой и политической подготовки.
От армии у рядового остались приятные воспоминания.
Через восемь лет после демобилизации – в 1981 году рядового вызвали в райвоенкомат и выдали мобилизационное предписание. Выдав предписание, офицер спросил о месте работы.
- Русская православная церковь, церковный алтарник, - отвечал рядовой.
Офицер, словно поперхнувшись, куда-то убежал. После долгого отсутствия он вернулся,  молча отобрал у рядового предписание и сделал об этом запись в военном билете.
Так рядовой перестал быть рядовым, хотя не знал об этом.
Знал об этом мальчик Коля. Знал он и о Чернобыльской трагедии, которая должна была случиться через пять лет, и о том, что рядового должны будут вызвать на переподготовку и отправить в район Чернобыля, где он получил бы несовместимую  со здоровьем дозу облучения.
Без  мобилизационного предписания жизнь бывшего рядового пошла по другому руслу.

                11. Охрана
Это было тогда, когда  Астрахань не имела на своей территории ни одного акционерного общества.
Отбыв два года срочной  службы, инспектор ещё  лет десять работал инспектором финотдела,  но однажды летом, сидя за своим столом  у окна, он задумался, наблюдая за  прохожими, наслаждающимися летним погожим днём, в то время как он был вынужден сидеть за столом и делать вид, что занят чем-то важным. Он бы с удовольствием почитал роман «Рукопись, найденная в Сарагосе», лежащий у него в портфеле, но чтение на рабочем месте считалось нарушением трудовой дисциплины. Инспектор мог бы заснуть сидя, но и сон подпадал под нарушение.
«Зачем я гублю свою жизнь в этом душном помещении, делая вид, что работаю?» - задался вопросом инспектор, но так и не нашёл ответа. Ему не нравилась канцелярская работа, ему не нравилось проверять хозяйственную деятельность, потому что проверки, по сути, имели двойные стандарты. Грешки большого начальства замалчивались, их как бы не замечали. Зато по полной мере  приходилось отдуваться  мелкой сошке – кладовщикам, завхозам и кассирам. Кругом царила несправедливость, и инспектор решил больше не участвовать в этой игре с плохими правилами.
Это был решительный шаг, и он его сделал – уволился и превратился из инспектора в летуна – так называли людей, летающих с работы на работу.
Почему-то в первую очередь летун решил поработать сторожем. Летуну казалось, что сторожами должны работать мужественные люди, не боящиеся темноты и любых видов насилия. Разочарование не особенно расстроило летуна. Пусть большинство сторожей - бабушки-пенсионерки, приходящие на дежурство попить чай, повязать, почитать и вволю поспать, он-то сам будет сторожем своей мечты.
Летун приходил на дежурство, когда база ещё работала, а сотрудники базы неспешно собирались по домам. Летун, как и следовало, наблюдал за закрытием и опечатыванием служебных и складских помещений, обходил территорию базы, примечая оставленные грузовики, краны и прочую технику, которую следовало охранять особенно внимательно, чтобы она не была пущена на запчасти.
Когда сторож оставался один, он проделывал круг по базе лёгкой трусцой и начинал бросать нож в бревно рядом с въездными базовскими воротами для устрашения потенциальных воров и хулиганов. Покидав нож, он начинал метать небольшой плотницкий топорик.
Всю ночь сторож проводил бой с тенью, которая получала тычковые и хлёсткие удары руками и ногами.
Потом шла практика сна на ходу. Сторож передвигался медленными короткими шагами, плавно переставляя ноги, концентрируясь на контакте каждой ступни с землёй. Он достиг засыпания на ходу и очень удивлялся,  что не наталкивался в этом состоянии на деревья, столбы и стены. Создавалось впечатление, что кто-то  контролирует передвижения его во сне.
Жизнь на 70 рублей сторожевой зарплаты не представляла  никакого неудобства. Квартплата и коммунальные – копейки. Ржаной хлеб – 12 копеек,  вкусные каспийские сардины – 37 копеек. Сторож даже ухитрялся копить на книги, которые приходилось покупать у спекулянтов.
Он не идеализировал жизнь в СССР. Он прекрасно понимал, что живёт в тоталитарном государстве, где попраны почти все гражданские свободы, но при этом жизнь простых людей, если они не злоупотребляли алкоголем, проходила безмятежно.
Сторож впервые в жизни был счастлив: отдежурив на базе, он два дня занимался, чем ему заблагорассудится – читал, тренировался, гулял по городу, ходил в кинотеатры, одно посещение которых обходилось всего в 25 копеек.
Тогда он не осознавал,  что живёт в раю для простых неприхотливых людей.
Он был счастлив, но уже чувствовал, что счастье его недолговечно. Чувство, которое не давало ему наткнуться в сонном хождении на  препятствия, говорило, что надо ждать неприятностей.
Вскоре к нему в самом начале дежурства подошёл директор базы. Поговорив о незначительных делах, он неожиданно перевёл разговор.
- С тобой хочет поговорить мой хороший знакомый, - нарочито небрежно проговорил директор, - я ему рассказывал о тебе, о твоих тренировках, и ты его очень заинтересовал… Он ждёт тебя в моём кабинете.
В кабинете директора около богато накрытого стола сторожа ждал высокий представительный мужчина лет пятидесяти.
- Я не люблю ходить вокруг да около, - заговорил директорский гость, - мне иногда нужно разобраться с  недисциплинированными людьми… Лучше всего, если эта разборка будет иметь вид хулиганского нападения… Я хорошо плачу и гарантирую конфендициальность…
-  А как быть с директором базы?
- Я сказал, что мне надо сынишку подтянуть по физкультуре, - пожал плечами собеседник.
Сторож не раздумывал ни минуты.
- Вы ошиблись, - мягко улыбнулся он, - я совсем не тот человек, что нужен вам.
На следующий день он подал заявление об уходе со сторожевой работы.
               
                12.Почта
Решение пойти поработать почтальоном появилось так же инстиктивно, как и со сторожевой деятельностью.
Летуну нравилось, что почтальоны много ходят да ещё  получают за это деньги.
Принимали  на работу в отделе кадров главпочтамта.
- А почему именно почтальоном? – удивился кадровик.
- Мне нравится много ходить, - объяснил летун, - дурных привычек у меня нет…
- Я вижу, - покачал головой тот, - мы могли бы предложить вам работу экономиста…
- Я от этого и ушёл. Мне нравится простая несидячая работа…
Но сидеть всё-таки пришлось.
Оказывается, что перед выходом на участок почтальон должен на своём рабочем месте отфальцевать газеты и подобрать каждую кладку – все газеты, журналы и письма, предназначенные в каждую отдельную квартиру и дом.
Зайдя в подъезд, почтальон раскладывает кладки по почтовым ящикам, а потом ходит по квартирам, чтобы вручить заказную корреспонденцию и пенсию.
Если учесть, что большинство лифтов не работало, то ходить приходилось много. На Краснодарской улице были девятиэтажные дома, так что тренировка для ног была хорошая. Дело происходило в начале 80-х годов, выписывали граждане много, хотя практически ничего не читали. К примеру, в толстой «Литературной газете» прочитывалась исключительно юмористическая полоса «Клуб 12 стульев» и судебный очерк Аркадия Ваксберга. Но почтальона это не касалось. Он должен был доставить прессу по назначению. Стоя у почтовых ящиков, он пытался вместить толстую кладку в узкую щель почтового ящика.
- Вот ты и попался! – раздалось за спиной.
Почтальон обернулся. Перед ним стояла сравнительно молодая, но уже очень толстая женщина в домашнем халате и тапочках.
-  В чём я попался? – поинтересовался почтальон.
-  Воруешь журналы из ящиков – вот в чём! – рявкнула тётя.
- Вы не заметили, что я кладу в ящики, а не беру из ящиков, - терпеливо объяснял почтальон.
- Я заметила, что ты воруешь из ящиков! – гаркнула тетка.
У почтальона уже были подобные беседы, так что он продолжал запихивать кладки в ящики.
- Я сейчас милицию вызову! – надрывалась тетёнька.
- Хрю-хрю-хрю, - спокойно прокомментировал почтальон и стал подыматься вверх по лестнице – ему надо было выдать пенсию на восьмом этаже.
Там жила бабушка, получающая рекордно малую пенсию – 24 рубля. Она всю жизнь проработала в колхозе, получая исключительно трудодни, не имея ни паспорта, ни трудовой книжки.
Обычно почтальону, когда он приносил пенсию в квартиру, давали на чай. Но этой бабушке он лично от себя доплачивал десять рублей исключительно потому, что у бабушки в красном углу висели иконы с зажженной лампадой.
Почтальонская работа по-хорошему изматывала, что очень нравилось летуну, но постоянные нападки глупых жильцов делали её просто невозможной. Никакие добрые разговоры не помогали, а откровенная грубость была  не в стиле летуна.
Пришлось уйти, потому что становиться страдальцем-мучеником у человека не было в планах.
Впереди ждала целая жизнь с новыми интересными встречами.

                13. Бухгалтер
Это было тогда, когда в Астрахани ещё существовала советская  власть, боровшаяся исключительно против народа, который, сам не осознавая того, являлся сторонником этой власти, которую и развалили представители этой самой власти.
Летун успел поработать распространителем билетов театра кукол, приёмщиком хлеба, дворником, рабочим сцены, оператором множительных машин, внештатным корреспондентом областного радио.
Неожиданная встреча резко изменила ход трудовых событий. Летуну встретился Виктор. Вместе с ним летун посещал когда-то литературную студию «Моряна» под руководством Нинели Мордовиной. Самым ценным в студии была возможность общаться с себе подобными людьми – влюблёнными в литературу, послушать их голоса, ещё страшившиеся настоящей правды.
Оказалось, что Виктор возглавляет недавно образованный при горкоме ВЛКСМ Молодёжный центр «Рубикон», взявшийся за организацию концертной деятельности.
- Мне нужен бухгалтер, - предложил Виктор, - буду рад работать с тобой.
- Я порвал с экономической деятельностью, - возразил летун, - надоело протирать брюки в конторах.
- В конторе ты будешь сидет минимум времени, - пообещал Виктор.
Это понравилось летуну и он стал бухгалтером МЦ. Сразу возникла проблема с бывшим бухгалтером – старой работницей горкома, ничего не смыслившей в бухучёте. Единственно, что она смогла передать - это остатки по кассе, выписки со счёта в банке. Никаких книг учета по расчётам с физическими и юридическими лицами не было. Комсомольский бухучёт был упрощён  донельзя.
Но это не главное. Бухучёт – это всего лищь фиксация предпринимательской деятельности.
- Из какого расчёта вы рассчитываетесь с творческими коллективами?  - поинтересовался новоиспечённый бухгалтер.
- По оговоренному проценту от выручки, - объяснил Виктор.
- От фактической?
- Нет, - от аншлаговой, - покраснел от важности директор МЦ.
- А если аншлага не будет?
- Такого быть не может, -  заважничал Виктор, - мы выходим только на аншлаговые коллективы… Мы работали с группой «Мираж»… Все концерты проходили в переполненных залах…
- А кто на очереди? – бухгалтер хотел учитывать прибыль, а не убытки.
- Театр «Лицедеи» Славы Полунина, - улыбнулся Виктор, - сегодня будем договариваться по телефону…
- Пусть они берут себе хоть 80%, но от реальной выручки, - бухгалтер нахмурился, чтобы подчеркнуть серьёзность момента. - Считай это условием, при выполнении которого я буду бухгалтером твоего МЦ…
- Хорошо.
По телефону с Полуниным была достигнута договорённость на условиях бухгалтера.
Через два дня  «Лицедеи» прилетели в Астрахань и вечером дали свой первый концерт, на который были распроданы все билеты. Выступление многим зрителям не понравилось. Артисты считали очень весёлым устраивать неожиданные пробежки по спинкам зрительских  кресел – это было «коронкой» выступления, на котором астраханцы почувствовали привкус халтуры и откровенного «чёса».
Бухгалтер хотел по деловой необходимости встретиться с самим «асисяем»  Полуниным, но тот не ещё прибыл, а перед зрителями выкомаривался хорошо загримированный другой лицедей.
Когда на следующий день прилетевший Полунин встретился с Виктором, он стал требовать оплаты исходя из аншлаговой выручки.
- Отказывайся, - потребовал бухгалтер,  - не нравится – пусть валят отсуда. Мы с ними никаких договоров не подписывали, они обманули зрителей, так что получат по минимуму…
-  Я не могу так поступить,  - упрямился директор МЦ, - к нам больше никто не приедет…
Работа с «Лицедеями» принесла несколько тысяч советских рублей убытка.
Бухгалтер выплатил зарплату всему персоналу  МЦ, составил квартильный отчёт, рассчитался за налоги и уволился.
                14. Уличная торговля
Это было тогда, когда астраханские коммунисты стремительно становились демократами и их никто за это не преследовал.
СССР доживал последние дни. КПСС добровольно отказалась от исключительности, задекларированной в Конституции. Компартия перестала быть руководящей и направляющей силой. Была разрешена мнгопартийность, и коммунисты первыми бросились организовывать и обеспечивать массовость в демократических партиях.
Летун был далёк от всего этого. Чтобы обеспечить себе самостоятельность и независимость, он зарегистрировался в налоговой инспекции  и занялся книжной торговлей, потому что хотел облагородить процесс своей торговли самым достойным товаром – книгой.
Будущий торговец книгами считал, что чтение – единственное лекарство от маразма и вырождения человека.  Нет плохих книг. Даже книги, авторами которых записаны члены политбюро ЦК КПСС, несли в себе позитивное начало – они показывали, как может деградировать человек, обманывая окружающих, а порой и самого себя. Нет плохих книг – ведь если автор  детективной истории сумел захватить внимание читателей, значит, он знает потаённые струнки человеческого характера…
Начал торговать он у сквера областной филармонии, напротив книжного магазина «Время».
Очень быстро любители книг поняли, что у продавца книг самые низкие цены.
Продавец книг любил перечитывать Библию, «Джатаки», японские хокку, «Мастера и Маргариту», но теперь ему приходилось читать Чейза, Чандлера, Макбейна, Брауна, чтобы говорить на одном языке с любителями детективов. Он не считал это подвигом или моральным падением.
Торговля книгами изменила продавца. Он 8-9 часов проводил на свежем воздухе. Летом это было около 40 с плюсом, зимой – до 20 с минусом. Если жару он переносил хорошо, то холод его буквально убивал. Никакие тёплые вещи не спасали положения, и тогда продавец начал закаляться. Каждое утро он выходил из дома на улицу на пробежку в одних шортах, и через год стал спокойно переносить морозы без особого утепления.
Выходил продавец из дома нагруженный двумя большими рукзаками – один спереди, второй – за спиной. Домой возвращался с одним полупустым рюкзаком.
Рядом с торговцем торговали книгами бывшие врачи и учителя, бывшие советские люди, оказавшиеся лишними в новой России. Не все улучшались и самосовершенствовались. Были и те, кто опускался, крал, обманывал, спивался… В этом торговец не видел ничего ужасного – ведь это происходило во все времена, а не только в эпохи перемен.
Мечтал ли продавец о собственном деле, о фирме, штате сотрудников? Никогда. Потому что не хотел брать на себя ответственности за судьбы других людей во время, когда стабильность была такой же иллюзией, как всё остальное в этом мире.
Он продавал книги, зная, что это занятие рано или поздно сменится другим, и он будет выполнять свои обязанности также старательно и честно, как и всегда, потому что осознавал, что основой любой деятельности лежит нравственная духовность.

                15. Церковь
Православные астраханцы должны гордиться - в советские времена в нашем городе было пять действующих православных храмов. Для сравнения: в Саратове тогда работали только два храма,  в Калинине – всего один.
Летун не был бы самим собой, если бы ни взялся поработать и в церкви.  В  разные временные периоды он исполнял обязанности алтарника, псаломщика и преподавателя Закона Божия. Для людей далёких от церкви необходимо сказать, что летун не имел священного сана иерея или диакона, а был всего лишь церковнослужителем.
Ему посчастливилось общаться с тремя владыками, управляющими Астраханской и Енотаевской епархией и многими священниками и диаконами.
Однажды, когда церковнослужитель работал алтарников в Покровском соборе, в Великий четверг для совершения чина омовения ног не хватило одного иерея. Дело было в 1980 году, когда священнослужителей в епархии было не так много, как ныне, и нехватку одного участника-священника для совершения это обряда, в котором должно участвовать непременно 12 священников. Им владыка, олицетворяя Христа, омывает ноги, как когда-то апостолам, показывая пример смирения. Чтобы восполнить недостающего участника обряда, владыка Феодосий благословил участвовать в омовении нашего церковнослужителя. Как тот волновался, когда снимал ботинок и носок с правой ноги, которую должен был омыть владыка! Но волновался он не из-за участия в обряде, а о том, достаточно ли чистые ноги у него! Но всё прошло прекрасно!
Вероятно, читатели этого рассказа будут несколько разочарованы -  здесь не будет сведений о недостойных пастырях, потому что церковнослужитель понимал, что каждый священник во время совершения святых таинств олицетворяет собой Самого Христа. Увы, многие россияне ныне впадаю в грех осуждения, не понимая великой миссии каждого иерея независимо от его личных духовных качеств. Надо понять и прочувствовать до конца, что теперешние владыки и священники ведут непрерывную преемственность от апостолов Иисуса Христа. Эта цепочка рукоположений идёт, не прерываясь, без малого две тысячи лет, невзирая на войны, катастрофы, эпидемии, преодолевая гонения на веру, различные реформы, осуществляя незримую связь сегодня служащего священника с первыми христианами, сидевшими у ног Господа Иисуса Христа.
Церковнослужитель, будучи алтарником, убирался, возжигал лампады и кадило, топил зимой печи, носил в алтарь воду, молился и пел, будучи псаломщиком, учил детей вере и молитве, став учителем Закона Божия. На этом учительстве и закончилась работа церковнослужителя в храмах РПЦ.
В июле 1991 года в московском издательстве вышла книжечка рассказов церковнослужителя, о чём кем-то и было донесено тогдашнему владыке Филарету, который посоветовал настоятелю храма, где в воскресной школе преподавал новоявленный писатель, прекратить это преподавание.
Совесть церковнослужителя была чиста – в его книге не было никаких нападок на веру и церковь.
Позднее он стал членом астраханского прихода Русской Православной церкви за  границей и посещал богослужения в храме, настоятелем которого пребывал в конце 90-х годов до своей кончины игумен отец Виталий.
С тех пор, оставшись без окормления, летун смиренно молится перед домашними иконами, возносит свои недостойные молитвы под чистым небом и под любым кровом, где находит покой своему уставшему сердцу.
                16. Торговец удачей
Сначал летун стал играть в лотерею «Русское лото». Он полюбил эту игру, потому что в детстве играл в лото с бабушкой. Собственно, это была не игра, а знакомство с цифрами и азами арифметики, как совместное чтение сказок – уроками русского языка.
Вначале при игре в лото «кричала», то есть доставала бочата и называла номера, только бабушка. Но вскоре смог «кричать» и мальчик Коля, тогда ещё не спрятавшийся в себе.
Играя в «Русское лото», проигрывая и выигрывая  незначительные суммы, летун общался с продавцами лотерей, которые начали уговаривать его стать сотрудником лотерейной конторы.
У летуна как раз образовалось «окно» после очередного прощания с одной из работ и он решился стать продавцом удачи.
Его посадили в киоск на железнодорожном вокзале.  Работа закипела с первых дней. Поток покупателей, желающих проверить свой билет, получить выигрыш и купить билетов на следующие тиражи, не оскудевал до вечера. Позитивное общение с людьми давало невиданный заряд  энергии. К вечеру торговец удачей был полон сил, хотя целый день практически не ел и не пил.
Во время трансляции лотереи ведущие убеждали игроков покупать больше билетов. Продавец удачи говорид своим покупателям, что лучше брать один билет  - так интереснее играть и семейный бюджет не страдает.
У продавца удачи появилось много хороших знакомых, делившихся с ним своими историями жизни, проблемами и надеждами на будущее. Они верили в удачу, как верил в неё и сам продавец.
В контору продавец удачи заходил только для того, чтобы сдать выручку и отчитаться по проданным и оплаченным билетам, хотя случайно узнавал,  что у других продавцов случались недостачи и порой не было денег, чтобы  расплатиться за проданные билеты.
С ним ничего подобного не случалось, но разных неожиданностей хватало.
Однажды, когда продавец пришёл сдавать деньги и отчитываться за билеты, его подозвала бухгалтер, проверяющая выигрышные билеты, и показала билет, на котором почерком продавца было написано «57 рублей».
- Вы ошиблись, - тихо сказала бухгалтер с неуместной в подобном случае улыбкой.
Дело в том,  что порой продавцы, оплачивая выигрыши по билетам, ошибались, оплачивая проигрышные билеты. За эти ошибки расплачивались сами продавцы, это были их потери.
Бывали такие случаи и с продавцом удачи  - он относил такие ошибки к добрым делам.
-  Что делать, старюсь быть внимательнее, но порой ловлю ворон…
- Вы меня не поняли, - улыбка бухгалтера стала немного испуганной от того, что она собиралась произнести, - по этому билету выигрыш 50 тысяч, а не 57 рублей, - с этими словами она протянула билет, - если вспомните, кому оплачивали, - верните билет, а если нет, то выигрыш ваш…
- Он наш, - поправил продавец, взяв билет. Решение сформировалось мгновенно. Бухгалтерша спокойно могла взять билет себе и получить выигрыш. Здесь сработала врождённая честность – качество редкое у советского человека, прожившего десятилетие российских реформ.
Отсутствие честности препятствовало развитию лотерей в России. Преобладающее  большинство не верило в честность лотерейного процесса и предпочитало держаться подальше от азартных страстей. Никая реклама не помогала.
Люди верили только своим глазам.
Однажды в киоск продавца пришли жители села Басы, чтобы проверить билеты. Один из билетов выиграл весьма крупную сумму.
Через пару недель за выигрышами к продавцу удачи стали приходить жители этого села Басы. Они своими глазами увидели, что в лотерею можно реально выиграть и стали ловцами удачи…
Продавец удачи и сам и не бросал игры, которая стала для него еженедельным праздником Праздником ощущал он и свою жизнь, потому что вышел на пенсию и мог позволить себе некоторую финансовую независимость.
Он перестал быть летуном.
Родившись в богоборческом государстве, он был счастлив жить в России православной.
Впереди была жизнь и вера в счастье.

 
                17.  Детские игры
Это было тогда, когда в Астрахани русские обычаи выводили, да ещё не все вывели.
Прошло всего сорок лет после октябрьского переворота и двенадцать лет после Великой Победы, которую тогда ещё никто и не праздновал.
Днём все взрослые жители Болды работали, а вечерами возвращались домой, ужинали и выходили на улицу посидеть на лавочках, поговорить с соседями.
Почти все грызли семечки, а мужчины ещё и курили. Телевизоров тогда ещё не было, а слушать радиоточку быстро надоедало.
Итак, взрослые грызли семечки и курили, а дети, которых было много, играли в свои игры.
В тёплое время любимой игрой была БЕЙ-БЕЖИ. Все знали, что это не совсем грамотно, но никто не осмеливался менять название. Правила напоминали лапту, но были проще. Подающий подбрасывал мяч, бьющий бил по нему палкой и сразу бежал до базы и возвращался на место подачи, если ловящие не подбивали его пойманным мячом. В этом случае подающие и ловящие становились бьющими.
Мужики на лавочках шутили, что это хорошая тренировка для будущих зэков – надо уметь хорошо ударить охранника и быстро бежать, чтобы в тебя не попали.
В любое время года играли в МАЯЛКУ. Маялка – кусок овечьей или козьей шкуры с пришитым к ней небольшим свинцовым грузом. Игра состоит в процессе набивания на разы маялки ребком или носком ноги до тех пор, пока она не упадёт на землю.
Ещё одной игрой на любой сезон являлись АЛЬЧИКИ. Альчик – это кость из коленного сустава задней ноги овцы . Кость вываривали, полировали, а иногда и красили, чтобы можно было отличить от чужих альчиков. Биты – те же альчики, только залитые для тяжести свинцом. Игроки устанавливали альчики в квадрате и по очереди бросали биты, стараясь попасть в  выставленные в ряд альчики и выбить их как можно больше за пределы квадрата. Игра идёт как на сами альчики, так и на мелочь, которая ставится на альчики.
Многие уличные игры тренировали ловкость, но были довольно жесткими, формируя у игроков бойцовские навыки. К таким играм относилась игра ОБЖОГУШКИ. Игра проходила у достаточно высокой и ровной стены. Подающий игрок с силой бьёт мячом по стене, чтобы мяч отлетал за его спину, где стоят остальные игроки. Если один из игроков ловит мяч с лёту, он с силой кидает его в подающего, старась попасть в того. Если попадает, то подающий опять делает подачу, а если промахивается, то сам становится подающим.
Популярна была игра ШТАНДЕР.  Водящий подбрасывает как можно выше мяч и называет имя одно из игроков. Названный игрок должен поймать с лёту мяч и становится водящим. Если мяч коснулся земли, то все игроки разбегаются, а названный игрок  хватает мяч, кричит «штандер!» и остальные останавливаются и замирают. Игрок с мячом выбирает одного игрока и старается попасть в того мячом, если попадает, то игрок выбывает из игры.
Зимой играли в обязательные снежки. На улице могли организовываться две-три соперничавшие команды. Вечером заранее заготавлялись снежки, порой довольно опасные: обычный снежок обливали водой и оставляли на морозе. Он покрывался льдом, и удар им был довольно ощутимым.
Мальчишки мастерили рогатки, поджиги и даже примитивные арбалеты, стреляющие камышовыми стрелами с наконечниками, вырезанными из консервных банок. В школе ничем  этим пользоваться было нельзя. Там употреблялись рогатки, сделанные из тонких резинок с двумя  петлями на концах, одеваемые на указательный и большой палец левой руки – это и была рогатка. Пульки  сворачивались из бумаги, вырезались из резинки-уплотнителя крышки стеклянных банок или из кусочков проволки, согнутой пополам.
Эти детские игры были наследием свободного детства дореволюционной России, которое боролось с казёнщиной коммунистического воспитания.
                18. Партийные игры
В противовес жизнерадостным детским играм коммунистическая действительность провинции навязывала детям свои совершенно неинтересные, а точнее, скучные и неприятные игры.
С детства в школах детей заставляли собирать макулатуру и металлолом.
В принципе хорошее и полезное занятие дискредитировала сама жизнь.  Дети, собирающие по улицам и дворам железки и бумагу, видели, что и то и другое бесхозяйственно выбрасывается взрослыми.
Дети постепенно понимали, что в нормальной стране, где детей заставляют собирать металлолом, не выбрасывают этот металл на пустырях, превращая их в свалки. Дети начинали  относиться  к сбору отходов формально. Были случаи, когда мальчики, жившие недалеко от школы, ночью забегали  во двор школы, вытаскивали из кучи металлома предметы потяжелее и уносили их к себе во двор, а утром сдавали рекордный вес  металлома.
Учеников школы № 36 каждой весной гоняли на ленинский субботник на площадь имени Карла Маркса. На месте сегодняшнего ТРК «Ярмарка»  красовался выжженный солнцем пустырь. На этом пустыре школьников заставляли  высаживать саженцы деревьев, которые благополучно высыхали через два дня после посадки, т.к. никто поливать их не собирался.
Мальчик Коля учился как раз в школе № 36 и к 14 годам оставался пионером. Часть ребят его класса уже приняли в комсомол, а он и добрая половина класса оставались пионерами. Так как бывший председатель совета пионерского отряда был принят в комсомол, то оставшиеся пионеры провели  собрание, где избрали Колю председателем совета отряда. Коля незамедлительно развил бешеную деятельность.  На этом же собрании он выступил с короткой, но яркой речью.
- Мы пионеры и должны гордиться этим, -  говорил он. – Пионерами во все времена называли тех, кто открывал и осваивал новые земли, был всегда впереди. Так что мы может оставаться пионерами до окончания школы. Мы гордимся своих девизом «Всегда готов!» и не хотим сменить его на скучную уплату членских взносов комсомольцев!
В школе не сразу поняли, что произошло, но когда поняли, - было уже поздно: пол-класса 7»г» отказывались вступать в комсомол. Антисоветчиной не пахло, потому что отказывались вступать в комсомол фанатичные пионеры, которые не хотели расставаться со своими  выстиранными и выглаженными красными пионерскими галстуками.
С Колей поговорил классный руководитель, потом завуч, затем сам директор, но переубедить его так и не смогли.
- А какой мне смысл менять свою позицию? – пожимал плечами мальчик с пионерским галстуком  на шее. – В пионеротряде я председатель, а вступив в комсомол, стану рядовым членом  ВЛКСМ без всякой романтики… Я равняюсь на Валю Котика и Володю Дубинина – мальчиков-героев, защищавших свою Родину от фашистских захватчиков… Вы скажете, что то же самое делали и миллионы комсомольцев, но комсомольцы  - это как правило почти взрослые ребята, а герои-пионеры – дети!
Кончилось тем, что директор вышел на маму Коли, работавшую  в библиотеке, и уговорил её  подействовать на сына.
Коля был послушным, и уже на следующей неделе совсем взрослые пионеры во главе  с Колей вступили в комсомол…
Естественно, что вся эта история с пионерским фанатизмом была тонко завуалированным издевательством, но, когда Коля последний раз снял красный гастук, чтобы  никогда его уже не надевать, ему стало немного грустно. Ведь это было прощание с детством.

                19. Очереди
Очереди  вошли  в жизнь  мальчика Коли с самого раннего детства. Едва он начал самостоятельно держаться на ножках и ходить, его стали брать в очередь. Дело в том, что в стране Советов не хватало самого необходимого – сахара, муки. Но и за теми товарами и продуктами, которых было много, почти всегда выстраивались очереди.
Люди шутили, что партия и правительство специально так заботятся о народе, который должен сплотиться. А где можно сплотиться лучше, чем в очереди?
Люди стояли в огромных очередях, где, к примеру, сахар давали только по одному килограмму в одни руки. По магазинам ходила бабушка Коли, пока его родители работали. Чтобы сахара взять больше, приходилось брать с собой  Колю.
Мальчик был болезненным. Ни с того, ни с сего у него начинала болеть голова и идти кровь из носа, но он не плакал, потому что сахар нужно было купить. Ведь завтра его могли не выкинуть «на драку собакам», как в шутку говорила бабушка.
На Болде – в посёлке Рыбоконсервного комбината работало всего три продовольственных магазина – на Холодильнике, на углу Маркиной и Яблочковой и на переправе со Свободным посёлком.
Коле нравилось ходить по магазинам, если не было очередей. Ему давали 5 рублей, сетку и холщовый мешок для хлеба. Чёрный, ржаной хлеб  стоил 1 рубль 20 копеек, серый – рубль-шестьдесят и две булочки по девяносто копеек. Получив 40 копеек сдачи, Коля тащил хлеб домой – в половину деревянного дома, где в  другой половине жил Лёша-шкалик – щуплый, но жилистый мужик, его жена и уже взрослый сын. Лёшка-шкалик каждый год уходил на полгода на заработки.
Очереди гармонично вписывались в жизнь в деревянном доме с водой и уборной во дворе, с электричеством, которое  каждый вечер отключали, и жизнь до отбоя проходила при свете керосиновой лампы. Еду тоже готовили при помощи этого нефтепродукта – на керосинке.
В 1957 году Коля пошёл в школу, а 4 октября умерла бабушка. В этот же день был запущен первый искусственный спутник земли. Коля совсем не обрадовался этому событию, потому что умер единственный человек, который его любил. Но не радовались спутнику и люди, живущие вокруг. Радость по поводу спутника демонстрировалась только в школе.
Коля не заострял своего внимания на очередях, но очереди не давали расслабиться. Соило немного зазеваться, и раздавался чей-то возглас:
- Мальчик, а ты здесь не стоял!
Доказывать что-то было бесполезно – очередь всегда права.
Коля рос, и росли очереди. После денежной реформы 1961 года многие товары подорожали и их стало меньше.
Керосин до реформы стоил 65 копеек, после реформы – 7 копеек, спички до реформы продавались по 5 копеек, после – 1 копейка, что означает подорожание в два раза.
До реформы по телефону-автомату можно было позвонить за 15 копеек, после – уже за 2 копейки. Люди шутили,  что это был их  первый вклад в строительство  Коммунизма, который должен быть сдан в эксплуатацию в 1980 году.
В начале шестедесятых начались перебои с хлебом, потому что сельское хозяйство лихорадило от увлечения Хрущёва кукурузой. Кукурузой якобы засеивали хлебные поля, но хлеб из кукурузы получался так себе.
Нашлось, правда и полезное применение кукурузы. Початками предлагали топить печки.  Когда владельцы частных домов приходили в гортоп за дровами, им выписывали очищенные початки кукурузы.
Целый грузовик ощипанных початков  высыпали около дома владельцев этого топлива на радость местной детворе.  Початки были очищены не очень чисто, и много оставалось желтых зёрен, которые дети и ели.
                20. Жизнь в специфическом раю
Большинство советских людей не понимало этого. Им казалось, что райская жизнь находится за пределами СССР. Советским людям хотелось того, чего у них не было:  американских джинсов и сигарет, виски, видеомагнитофонов с порнофильмами, японских или швейцарских часы и многого другого.
Жители страны Советов считали в порядке вещей, что, получая зарплату в районе 110 рублей в месяц, они тратили на квартплату в пределах пяти рублей, за пятьдесят рублей  могли слетать в Москву и обратно. Хлеб стоил в пределах 20 копеек за буханку, вкусные консервы «Каспийские сардины» - 37 копеек, местные овощи и фрукты – копейки. Если не курить и не пить, то в советское время можно было за три года скопить на автомобиль «Москвич-407», стоивший две с половиной тысячи рублей.
Но советские люди пили. Это считалось хорошим тоном. Самая дешёвая водка с сургучной пробкой стоила 2 рубля 52 копейки, но она исчезла в  середине шестидесятых и самой дешёвой стала водка за 2 рубля 87 копеек. Многие вина стоили около 1 рубля за бутылку 0,5 литра. Хороший непроцеженный натуральный «Кагор» стоил всего 90 копеек.
Никто не гонял частных торговцев спиртным.
В 70-х Николай жил в дагестанском городе Буйнакске. Идя по улице этого благословенного города, можно было останавливаться у каждого дома и выпивать домашнее сухое вино по 10 копеек за стакан.
Да что говорить, в Астрахани на рынке Большие Исады  Николай  покупал у знакомых даргинцев вино в мехах из расчёта 50 копеек за литр, но меха надо было обязательно возвращать.
Умные люди наслаждались  советской жизнью, никогда не заморачиваясь поисками колбасы, сыра, сосисок и прочих примет «сытой»  жизни.
Всегда был хлеб, крупы, рыба, соки, фрукты и овощи.
Конечно, немного доставала идеология с изображениями Ленина в оплечном варианте и во весь гигантский рост, немного раздражали транспаранты и фразы, выстроенные из громадных букв, установленных на крышах домов: «Народ и партия – едины», «Слава КПСС», «Слава советскому народу». Но от всего этого можно было абстрагироваться и просто не замечать.
Идеология доставала на работе. Даже не вступая в КПСС, человек мог быть в  самой гуще партийных событий. Для этого в организациях и предприятиях устраивались открытые партийные собрания, на которых обязаны были  присуствовать  и беспартийные работники.
Перед началом собрания секретарь партийной организации вставал и торжественно заявлял:
- Предалагаю  избрать в почётный президиум нашего собрания Политбюро ЦК КПСС во главе с Генеральным секретарём ЦК КПСС Леонидом Ильичём Брежневым!
После этого все должны были встать и аплодировать замечательному предложению.
Но и это совершенно не омрачало жизнь простого советского человека, которому никто не мешал мечтать.
Мечтал и Николай. Он представлял, какая бы прекрасная жизнь началась в СССР, если бы прекратилась финансовая помощь коммунистическим партиям всего мира. Как реалист он прекрасно понимал, что все коммунистические партии содержатся за счёт ограбления советского народа. Миллиарды рублей, переведённые в доллары, уходили на содержание десятком гессов холлов, луисов корваланов и пальмиро тольятти, которые заботились исключительно о себе, а не о коммунистическом движении.
Но Николай не знал, что советское партийное руководство тоже мечтало прекратить надоевший им фарс с коммунистическим движением, когда они сами не могли открыто и безбоязненно тратить наворованное  и жить в откровенной роскоши, теша свою утробу, давно заменившую им всё духовное, вкупе с набившей им самим оскомину коммунистического идеологического идиотства.
Советский рай в Астрахани, как и по всей стране СССР, медленно давал дуба.

                21.  Творчество глубинки
В конце семидесятых Николай прекратил работать бюрократом. Появилось много свободного времени, а голова освободилась от путанных бюджетных инструкций. Он и раньше писал стихи, но сейчас, с обретением  свободы, мог легко и нестандартно мыслить.
Ведь  школа, техникум, институт, армия, бюрократическая  деятельность были несвободой.
Он писал о Весне и Осени, о полёте и поломанных крыльях. Его учителями были Пастернак и  Вознесенский, Арсений Тарковский, Шекспир и Рильке.
Совершенно случайно узнав о литературной студии «Моряна», работающей в редакции «Комсомольца Каспия», он пришёл на одно из заседаний и не разочаровался. Он нашёл людей, говорящих на его языке – Володю Дутликова, Закира Дакенова, Дмитрия Казаринова, Володю Горжалцана. Какое-то мгновение из наступающей вечности  они были вместе,  потом кто-то ушёл из жизни, кого-то эта жизнь обломала и изуродовала под себя, но какой-то миг они были вместе,  и им Николай читал в год Московской олимпиады и в год ожидаемого построения коммунизма своё «Трамвайное предчувствие», проникнутое пророческими интонациями:

Займите место. Ваш билет
Изрешетил насквозь компостер.
В нем что-то лязгнуло от злости,
В которой, впрочем, смысла нет.
Я пожелаю вам пути,
Но только, помните, не счастья.
Пульс не трясет еще запястья
И спит спокойно ваш дантист.
Тогда вы скажете: «А ты?
Ведь мы с тобой в одном вагоне.
Садись-ка рядом. Будь спокоен.
Смотри в окно. Считай столбы.
Останови смешной полет
Предчувствия, предубежденья.
Мы не стоим. Мы все в движенье.
Ты тянешь вспять, а мы - вперед!»
Как больно не узнать лица.
Да мы и не были знакомы.
Я еду, но не до конца,
Где катастрофа ждет вагоны…

Но не такие стихи нужны были  Союзу писателей, существовавшему как идеологический союз посредственностей.
Николая допустили до семинара молодых литераторов, приняли на рецензию его стихи.
На  семинаре хвалили, в рециензии было тоже много добрых слов, но был и итог: «…идеологически не выдержанные…»
Николай  знал, какие стихи были нужны, и однажды в шутку даже написал и прочитал, получив восторженные отклики: 
Косяк пошел. Трудяга-сейнер
Загоношился как пацан.
Своею сетью он, наверно,
Мог процедить бы океан.
Ну, а пока процежен Каспий
И пройден вдоль и поперёк.
Никто не скажет нам в упрёк,
Что дело делаем мы наспех...
В ячейках сети серебро,
Что высыпается без звона,
И капитанское "добро"
Звучит в шипеньи мегафона.
Но всерьёз такую лабуду он писать не мог и не хотел.
                22. Политическая жизнь провинции
Николай и не заметил, как к 1989 году началась демократизация общества. С перестройкой он уже смирился, понимая, что на самом деле ничего перестраивать никто и не собирается, но демократизация его ошеломила. Коммунисты целыми косяками выходили из своей родной партии КПСС и вступали  в Демократическую партию, специально для этого созданную Николаем Травкиным, бывшим членом КПСС, Героем Социалистического труда и почётным строителем.
Астраханское  отделение Демократической партии России (ДПР) возглавил  Борис Карпачев – бывший член КПСС, «восставший» против первого секретаря Астраханского обкома КПСС Леонида Бородина, которому и так пора было уходить на пенсию. Всё содержание внутреннего духовного мира Карпачёва было написано на его лице, и быть его однопартийцем Николаю не хотелось. Только через двадцать лет Николай понял, что не ошибся в оценке Карпачева – будучи директором астраханского филиала «Саратовской государственной академии права», тот в результате превышения своих полномочий причинил филиалу ущерб в сумме 3 миллиона рублей, за что получил по решению суда полтора года условного срока.
Николай выбрал «Демократический союз». Партия, созданная в 1988 году в Москве, в качестве своей основной задачи поставила изменение общественного строя СССР ненасильственным путём. Это стало полнейшей фикцией и профанацией. Одна из создательниц ДС Евгения Дебрянская в начале 1990 года вместе с открытым гомосексуалом Романом Калининым организовала «Ассоциацию сексуальных меньшинств» и Либертарианскую партию, затем входила в руководство других ЛГБТ-организаций — в частности, центра «Треугольник», но в Астрахани  об этом тогда не знали.
В Астрахани костяком отделения ДС были Коняев, Косов, Василенко, Батыршин. Самой заметной акцией был митинг у ДК ТРЗ 18 января 1990 года в память о разгоне Учредительного собрания в 1918 году. Тогда впервые в Астрахани на морозном ветру развивался триколор. Реакция  на достойно проведённый митинг была неоднозначной. В газете «Волга» писалось, что в жилгородке «матери боятся выпускать детей на улицу из-за страха перед боевиками из ДС».
На периодических общих сборах демократических сил города глава отделения ДПР Карпачёв смотрел на ДСовцев с нарочитым презрением, но те отвечали  ему радостными улыбками.
Николай мечтал о крутых реформах в стране, о настоящей демократизации, когда власть из рук партократов перейдёт в руки народа, но понимал, что уличная беготня неэффективна.
Когда страну накрыл ГКЧП, Николай понял, что всё кончено, – вместо нормального процесса оздоровления страны начался долгий фарс с пьяным президентом,танцующим и дирижирующим по пьяной лавочке…
С тех пор прошло много лет. Прежние демократы резко покраснели. Они, поддерживавшие Ельцина, разваливавшего и распродававшего страну, теперь критикуют Путина, спасшего Россию от деградации и превращающего страну из сырьего придатка в мировую державу со своим историческим путём.
Сегодня старый астраханец, полный здоровья и разумного оптимизма, с уверенностью смотрит в будущее родного города и обоснованно верит в то, что достойно встретит 500-летний юбилей Астрахани, – не второй  Венеции, не тени Питера и т.д., - а единственной и неповторимой жемчужины Волго-Каспия.