Взрыв. Заложило уши.
Я молчал, наблюдая. Из двух очень высоких зданий валит густой чёрный дым, контрастируя с ясным солнечным небом. Несколько мгновений – и небоскрёбы оседают. Сентябрьское утро с хорошей погодой. Одиннадцатое число, если верить заголовкам в свежих газетах.
Мне тогда было одиннадцать, и глубоко безразлично. Лишь лёгкий страх. Не придав этому значения, я продолжил искать себе пропитание. То, что не доели люди. В тот день мне удалось вытащить из урны очень вкусный кусок пиццы. Как сейчас помню этот вкус: сочные помидоры, солёные колбаски.
Сейчас мне восемнадцать, и почти ничего не изменилось. Разве что, стал более циничным. Я иду к остановке, чтобы поехать на работу, где платят гроши, коих хватает на автобус, чтобы доехать до работы и обратно. Ночью то торгую наркотиками, то участвую в уличных гонках, то каким-то случайными заработками перебиваюсь. Нужно кормить семью, где ещё семь голодных ртов. Отец умер – это никак не связано с одиннадцатым сентября, – а мать из-за болезни работать не может. Кто, если не я? Пятилетний пугало, донашивающий мои старые вещи? Нет уж, увольте… вру, не увольняйте, работа нужна ещё. Для виду. Для копов. Пусть видят, что я встаю на путь истинный. Может, ещё в церковь сходить?
Еду с работы. Уставший и злой на само мироздание. Размышляю. О правительстве. То, что им плевать на мне подобных, я понял давно. Страна Свобод. Страна Равенства. Хотя бы не много разберитесь с бедностью, вы, там, наверху! Попытайтесь, пожалуйста. Подозрение, что эта проблема не только американская…
Ещё немного – и я связал бы это с терактом, в духе конспирологии. Оформить это всё в красивые слова мне помешала девушка, севшая рядом. Оглядываю автобус на наличие свободных мест. Всё занято. Ладно. Не брезгует садиться возле такого субъекта, как я. Или просто устала с работы.
Она явно была из семьи приличной. Опрятная одежда, состоящая из узких джинсовых брюк и клетчатой рубашки красного цвета, говорила об этом. Рюкзак и заплетённые в хвост золотистые волосы – да, определённо, из приличной. И до боли знакомая песня из белых наушников.
Я смотрю в окно в попытке избавить себя от наваждения. Безуспешно.
Легонько дотрагиваюсь руки. Пассажирка вздрагивает.
Разряд тока.
Списываю на неожиданность. Привычку обедать с мусорных баков бросил уже давно.
Обратного пути уже нет.
Медленно она снимает один наушник, поворачивает голову, вопросительно смотрит на меня большими глазами. Светло-зелёные, приметил.
– Простите. Что это за песня? – спрашиваю.
– Win the race от Modern Talking. Хотите послушать? – и протягивает наушник, тот самый, что она извлекла после касания руки.
Не возражаю. Но…
Было в этом что-то неправильное.
Понимаю, отчего музыка показалась мне знакомой. Она играла в день теракта из какой-то машины. Эта песня вышла в том году и моментально стала хитом. Кое-кто являлся поклонником немецкого дуэта. Но гонку так и не выиграл. Печально. Как знать, может, они выжили в тот день? Может, я не найду их имена среди жизней на Национальном мемориале «11 сентября»? Но я не стал бы этого делать, даже если бы знал, кого искать. Без того много проблем. Денег еле хватает на еду и крышу над головой оплачивать…
Она забирает наушник со словами:
– Моя остановка, – и уходит.
Я продолжаю думать о теракте. Обычно это длится до пятой-седьмой остановки, потом место в голове сменяется на дела насущные. Но сейчас… возможно, это песня.
Опускаю глаза.
Слава Богу, из моей семьи там никто не погиб.
И вижу сложенный пополам лист бумаги в клетку.
Члены моей семьи умирают в других условиях, но по этому поводу нет траура в масштабах страны и развитой половины мира; но по этому поводу никто никогда не откроет мемориал. Разве что, огороженный низеньким заборчиком, над могильным камнем. Но даже эта процедура денег требует, чёрт возьми!
На листе голубой ручкой написан номер телефона и ровным почерком – «позвони мне, может быть».
Небоскрёбы держат небо. Атланты двадцать первого века. Из них ослабнет кто-то – и небо упадёт. Падало. Падает. И будет падать. Но… признайтесь честно, кто из вас всерьёз начал боятся летать? Руки выше. Не вижу их.
Я, запрокинув голову, смотрю, как шпили высотных домов стремятся в голубою высь. Долго так делать не получится: шея затекает. Направляю свой взор несоизмеримо ниже, на спортивную площадку, где мои ровесники играют в баскетбол. Не могу долго думать о великом. Шея затекает.
Достаю телефон – самый обычный кнопочный телефон – и звоню по номеру.
Гудок.
Что я ей скажу?
Гудок. Третьего не последовало, потому что взяли трубку.
– Пронто.
Женский голос.
Её голос.
Спокойно, сказал себе я.
– Привет, – говорю, – Это тот парень, с которым ты наушником делилась в автобусе. Помнишь?
– Да.
– И ты оставила записку. С номером.
– Да-да. Я оставляю её всем. Это моя борьба с одиночеством. Вдруг, кто-нибудь откликнется.
– И тебе не страшно?
– Нет. Я смогу за себя постоять.
Интересная гипотеза, которая останется не проверенной.
Тому, кто первый дозвонится – приз.
– Как мне тебя звать? – спрашиваю.
Романтический ужин.
Бинго!
Мы сидим за столиком. Друг напротив друга. Ресторан. Я не прихотлив в еде с одиннадцати лет (а то и раньше), поэтому моя тарелка выдержана в стиле минимализм: яичница и салат из морской капусты. И пиво. Романтика. Она заказала… ах, я не упомянул её имя? Анна. Довольны? В качестве штрафа не буду описывать её тарелку. Только фужер. С вином. Белым. Готово. МС – мастер слова.
Она одета в чёрное вечернее платье. Любуюсь.
Как одет я? Обойдётесь.
Плавные черты лица. Курносый нос. И едва заметные веснушки. Очень красиво.
Волосы золотом струятся на плечи. Очень красиво.
Говорю ей об этом. Смеётся, не верит. Клянусь.
Она учится на геолога и любит творчество Дэвида Линча – Твин Пикс. Киваю, мол знаю. Но это ложь.
Счёт.
Я предлагаю разделить его на двоих.
– Хорошо, – говорит, – Но об этом нужно заранее говорить.
Всё хорошо, это не портит вечер.
Но это не точно…
Анна хочет поймать такси, а я пытаюсь уговорить сесть на автобус. Дешевле же.
Она согласилась. Не хотя, но согласилась.
Я просыпаюсь в номере отеля.
Было в этом что-то неправильное. И без того натянутая романтика скатывается в немытый реализм. Анна лежит рядом и спит.
Встаю и подхожу к окну.
Разместились мы достаточно высоко. Из окна хорошо просматривается город, что начинал просыпаться. Не то, чтобы он спал крепко, но всё же…
Рассвет принёс в помещение номера первые несмелые лучи, один за другим их становилось всё больше, а через открытое окно – утреннюю прохладу.
Одевшись, я сел на плетённое кресло с чашкой кофе в руках.
Любуюсь спящей девушкой.
Любимая группа – Placebo.
Любимый художник – Сальвадор Дали.
Любимый писатель – Чак Паланик.
Любимый напиток – вино.
Любимый цвет – зелёный. Как глаза.
Я это запомнил. Только не понимаю, зачем. Наверняка это наша последняя встреча.
Я пью кофе. Её упругая грудь поднимается с вдохом, опускается с выдохом. Слушаю дыхание. В унисон. Одно на двоих.
Мы отправились гулять по городу.
– Как ты относишься к французам? – спрашивает Анна.
– Не знаю, – пожимаю плечами.
– Мне кажется, что всё созданное ими несёт некий шарм и волшебство. Ладно, не всё, но большинство. Оно прекрасно.
Говоря эти слова, она пританцовывала.
Произношу:
– Если оно так же прекрасно, как ты, то нужно будет ознакомиться, – и целую её в губы, обхватив за талию.
Парк. Скамейки. Тенистые аллеи под густым покровом раскидистых ветвей. Культурная импотенция. Мне стыдно. Будто родители застали за мастурбацией.
Пропасть между нами. Пока она учила Байрона и Шекспира, я учился выживать.
Возможно, мы так и расстанемся…
На почве культурных различий.
На почве различий социальных.
Я всё ещё помню вкус той пиццы.
Анна сказала, что непременно вырастит меня до своего уровня. Словно дерево какое-нибудь. Культурное удобрение и вода словарного багажа. Она водила меня по выставочным залам, библиотекам, театрам, лекциям и кинозалам. Больше всего мне нравилось то, что все мероприятия проводились за её деньги. Я – паразит, а не растение. Только потому, что ничего своего у меня нет. Приходится воровать у других.
Так прошло несколько месяцев.
Мне надоело. Анна пытается меня изменить. Эти отношения пришли ниоткуда и уйдут в никуда. Как по потерянной трассе. Есть фильм с таким названием. Чёрт, зачем я это запомнил? Бред сумасшедшего. Сюрреализм? Дерьмо этот ваш сюрреализм! Ничего подобного в голову здорового человека прийти не может…
Итак, мне надоело, и я ждал подходящего случая, чтобы разорвать отношения.
Получилось всё само собой, без особого старания с моей стороны.
Мы сидели в ресторане. Слово за слово речь зашла о терактах. И я рассказал со львиной долей цинизма всё, что думаю о сентябре одиннадцатого числа.
Анна изменилась в лице и заплакала чёрными слезами. Чёрт! Да у неё тушь потекла…
– Мой отец… там… погиб. Он должен был… прийти… послушать… моё выступление, я на скрипке… играла, – всхлипывая чуть ли не через каждое слово, говорила она, – Немедленно возьми свои слова назад! – она набралась воздуха и смелости, чтобы сказать это без запинки.
Я понял, куда ветер дует.
Сказал, что не буду этого делать.
И она прошептала:
– Ты – отброс.
И ушла.
Тут же вспомнил, что нужно заплатить за ужин.
Пора сваливать…