Маринка собиралась на свидание. Отглаженное платье лежало на кровати, утюг и щипцы остывали на подставке, оставалось только подкрасить глаза и одеться. А потом постараться неслышно выскользнуть сначала из комнаты, затем за дверь квартиры. Но не тут-то было. В комнату заглянула мама, и начались расспросы.
- Ты куда это собралась?
- Погулять, мама, и в кино.
- А зачем так выряжаться?
- Мам, какие наряды? Платью сто лет уже.
- Какие сто лет? Тебе его тётя Лида в позапрошлом году подарила. И хватит мне зубы заговаривать, признавайся, куда собралась? С Томкой? Не ходи!
- Да не с Томкой, успокойся.
- Ну, вот и славно, что ты сама поняла, что она тебе не подружка.
Маринка улыбнулась и покачала головой. Её уже двадцать один, а мама до сих пор пытается контролировать с кем ей дружить, куда ходить. Кому сказать – засмеют.
Мама из комнаты не уходила, зорко приглядывалась, словно пытаясь прочувствовать, что там еще затеяла её непутевая дочь.
- Так, а с кем тогда?
- С парнем, мама, - констатировала факт Маринка.
- С каким еще парнем? – брови мамы удивленно взметнулись вверх. – Вот это дела, а почему это я ничего не знаю? И вообще, тебе учиться надо, а не таскаться по киношкам. Что за парень, сознавайся.
Маринка снова почувствовала себя, как на допросе. В очередной раз. Успела три раза пожалеть, что сказала правду, к тому моменту, пока мама закончила изрекать свою тираду.
- На дне рождения у Иры познакомились. Её однокурсник.
- А, у Иры… Тогда еще ничего. Что за парень?
- Обычный парень, мама. Ну, может посимпатичнее, чем остальные. И стихи хорошо читает.
- И ты уже в кино с ним намылилась?
- А куда, мам, в ресторан что ли?
- Ну, ты и скажешь! На выставку идите.
Маринка закончила подкрашивать левый глаз и занялась правым, стараясь не моргнуть, чтобы не свести свои усилия на нет.
- Куда пригласил, туда и сходим, - отрезала она, стараясь закончить разговор.
- А чего ты грубишь? Лучше мать послушай, она жизнь у тебя прожила, знает, что к чему. И для чего глупышек таких, как ты, по кино в темноту таскают тоже знает! А то потом будешь жалеть, а ничего уже не поделаешь.
- Ну ладно, мамочка, к чему такие прогнозы? - и в ответ получила новую вспышку гнева, обвинения в хамстве, глупости и сетования на то, какая дочь выросла.
В общем, из подъезда Маринка выходила почти расстроенная. Хорошо, что хоть отец её не трогал. Сидел себе на диване, читал газету или смотрел футбол и никогда не придирался к ней. Правда и не поддерживал ни в чем, но зато и не расстраивал постоянными придирками и замечаниями.
Маринка торопливо шла по улице, светящейся ярким июльским солнцем, вдыхала аромат скошенной на газонах травы, но для полного ощущения счастья чего-то не хватало. Вернее, что-то мешало. Как заноза. Может чувство вины за то, что она такая плохая дочь, может страх того, что Вадик и впрямь окажется негодяем. Мама всегда могла посеять неуверенность в себе, недоверие к другим, даже какую-то боль в душе, и почему-то это всегда происходило именно в те моменты, когда Маринка наполнялась какой-то силой от полноты ощущений, радостью, накатывающей волнами счастья, от того, что у тебя впереди такая долгая прекрасная жизнь. Наполнялась Маринка светом и тут же весь он вытекал, словно поглощался черной дырой.
Маринка верила, что мама делает все это не по злому умыслу, а наоборот, чтобы она, Маринка, не попала в беду, но легче от этого не становилось. Как объяснить маме, что она уже взрослая, у неё есть хоть и маленький, но свой жизненный опыт, что она внимательная и осторожная, что не наделает ошибок и не попадет в беды, которые мама предрекала с каждый днем все больше и больше.
Пророчества о беременности и неизбежных абортах, о том, что Маринку бросят при первой же трудности, что с приплодом она никому нужна не будет, даже ей, матери, следовали одно за другим. Маринка пыталась возражать: ну папа же тебя не бросил, он хороший, почему ты считаешь, что мне попадется негодяй. На что мама закатывала глаза и произносила таинственную фразу: ты ничего про нас с отцом не знаешь, а про себя тем более не можешь знать! А на все попытки хоть что-то узнать о них с отцом, Маринка получала неизменное: я не собираюсь с тобой делиться взрослыми делами.
Как будто она была ребенком! Да в её возрасте у многих уже есть свои дети. И у неё, наверное, мог бы быть ребенок и своя семья, если бы мама не спустила с лестницы Андрея, её бывшего жениха, с которым они собирались подавать заявление в загс. Андрей после того случая исчез, а когда Маринка сама, первая, ему позвонила, то заявил, что не собирается породниться с семейкой психов. Маринка плакала целый месяц. Но потом в одно мгновенье вдруг поняла очень важную вещь: если человек тебя любит, то принимает любой, даже если в твоей семье по случаю затесалась парочка динозавров.
В метро было душно. Маринка пыталась найти местечко, где обдувал бы ветерок, вертелась по сторонам, и в какой-то момент ей показалось, что в другом вагоне мелькнуло лицо мамы. Но это было так молниеносно, что она даже испугалась мысли, что образ мамы теперь будет преследовать её по пятам. Не хватало еще заболеть паранойей. Маринка увидела свое отражение в стеклах и чуть не рассмеялась. Она - взрослая девушка, а словно нашкодивший ребенок, боится маму и, кажется, уже начинает бояться всего окружающего.
На Арбатской было шумно, играла музыка, сновали толпы. Вадик уже ждал её в центре зала. Маринка улыбнулась. Такой помпезный, немного прилизанный, в деловом костюме и при галстуке, официозный, не смотря на жару, и ботинки начищены так, что блестят издалека. В руках букет роз. Теперь он разительно отличался от того вихрастого парня в джинсах и цветастой рубашке, который травил байки, не умолкая, и купался в общем внимании, обаятельно жмурясь, как довольный кот. Это был какой-то другой Вадик, а не тот, с которым она познакомилась на дне рождения троюродной сестры. Он шагнул ей навстречу, улыбаясь. Вместо рукопожатия, наклонился и артистично поцеловал ей руку. Маринка обалдела. Она ошарашенно заморгала глазами и только тут заметила, что в десятке метров от них, её родители жмутся в тени колонны. Мама радостно кивала головой, словно соглашаясь с выбором и поддерживая её, а отец, чуть приподняв правую руку, показывал ей знак, смешно оттопырив большой палец вверх. Это было так нелепо, что Маринка не выдержала и расхохоталась во весь голос, краем глаза видя сконфуженных маму и отца, которые тут же нырнули обратно за колонну. Вадик смотрел удивленно, ничего не понимая, а Маринка чуть ли не корчилась от смеха.
- Я сделал что-то смешное? – обиженно спросил Вадик.
- Да нет, конечно, нет. Там… это… люди какие-то меня рассмешили, - попыталась оправдаться и как-то замять неловкость Маринка, но вышло это не очень.
Только спустя минут десять общение вошло в нормальное русло. Вадик перестал улыбаться натужной улыбкой, сквозь которую сквозило задетое самолюбие. А когда свет в кинозале погас, Маринка почувствовала себя спокойно и свободно.
Весь сеанс она ловила взгляды Вадика и чувствовала его дыхание левым ухом. А потом, уже вечером, в аллее, освещенной тусклым светом фонарей, он попытался её поцеловать. Было это липко и противно, кроме того близость пахнула чем-то гадким, чужим до безобразия, так, что Маринку чуть не вырвало. Она сразу заторопилась домой.
А дома к ней сразу приступила мама с расспросами, что и как у неё вышло.
- Да нечего мне тебе рассказать мама. Ты была права, все мужики козлы. И с Вадимом я больше встречаться не буду.
- Да что ты такое говоришь, Марина? Ну откуда в тебе эта грубость? Очень хороший юноша. Такой галантный. Он нам с папой понравился. Достойный нас.
- А мне не понравился, - Маринка выкрикнула почти с надрывом, потому что её вся эта ситуация уже начала доставать. Она вдруг почувствовала себя ребенком, которого заставляют играть с отвратительной игрушкой, убеждая, что это самая лучшая игрушка в мире.
- Да что у вас случилось? Он к тебе приставал что ли?
- Да, приставал. И от него воняет! Воняет! – Маринка выкрикнула и почти была готова расплакаться.
- Фу, как грубо ты выражаешься, словно не девочка, а мужик из подворотни! Глупая, зубы почистит и перестанет пахнуть. А то, что оказал тебе внимание, так мужчины все такие, оказывают внимание девушкам, которые им понравились. Ты радоваться должна и спасибо говорить, что понравилась такому хорошему мальчику.
Мама поражала тем, что говорила подчас совершенно противоположные, противоречащие одна другой вещи. Утром одно, вечером другое. Маринка искала логику и не могла найти. От этого у неё начинала болеть голова и даже подташнивало, потому что понять маму было невозможно, не мыслимо. И сейчас ситуация повторялась в который раз, но выглядела она уже как фантасмагория.
- Аааааааааа! – почти зарычала Маринка и хлопнула дверью прямо перед носом родителей. И еще на задвижку защелкнула. Если бы и жизнь свою можно было также захлопнуть от чужих людей!
Маринка вздрогнула от своих мыслей. Чужих… Какие же они чужие, они же родители! Но другая мысль выплыла маленьким аккуратным суденышком из-за поворота. А ведь действительно, чужие. Да еще и расчетливые. И как-то мигом все склеилось. Все слова, все поступки. Она не могла понять, ломала голову, зачем они так поступают. Вроде все, что делалось, делалось на её благо, но почему же было так отвратительно на душе, ломало, распирало и даже голова начинала болеть? А разгадка была простой - во имя их комфорта и спокойствия она должна была прожить свою жизнь. Не считаясь со своими чувствами, желаниями, убеждениями. И вот теперь, когда они узнали какой этот Вадик воспитанный и лощеный, им совершенно наплевать на то, что творится у неё внутри! Маринку озарило как вспышкой молнии, и было это так больно, что она уткнулась в подушку и тихо проплакала всю ночь…
Наутро, когда позвонил Вадик, она сказала, что они больше не будут встречаться и, ничего не объясняя, повесила трубку. Из кухни прибежала мама, начала ругаться. Маринка не спорила, она только внимательно слушала, пристально наблюдая за ее лицом. А потом тихо, но уверенно произнесла:
- Знаешь мама, если ты не поймешь, что моя жизнь - это моя жизнь, и я не могу изменить свои чувства в угоду даже тебе, а решения я принимаю сама, то мне придется однажды сказать тебе, что мы никогда больше не увидимся. И даже не будем разговаривать по телефону. Пойми, мама, что я выросла. Я - взрослая. - Входная дверь за Маринкой захлопнулась, заглушая торопливый стук маленьких каблучков по лестнице, так стремительно, что слова, которые уже рвались наружу у матери, застряли в горле.
- Надо же, решать сама она надумала. Взрослая выросла. Ты слышал? И в кого она такая уродилась? А ведь воспитывали также, как наши родители нас, правда, муж? Чего молчишь-то? Ну погоди, я тебе еще покажу, кто тут решает, доченька! – Лицо женщины скривилось утратив не только женственность, но и человеческие черты, словно из преисподней выглянуло чудовище. Отец недоуменно пожал плечами, испуганно глядя на жену, и снова уткнулся в газету.