Только что узнал, что Надежда Константиновна скончалась в Калининграде в 2009 году. В 1960-е годы, когда она жила еще в Беларуси (в Могилеве), у нас была переписка, по-видимому, взаимно интересная, раз почти 10 лет продлившаяся. У меня сохранилось письмо в редакцию газеты «Лiтаратура i мастацтва», в котором я, тогда юный физик-теоретик, бросился доказать, что ее первый поэтический сборник "Здравствуйте!" заслуживает лучшей оценки, чем, та, что была в той газете этому сборнику дана.
Уважаемая редакция!
Меня побуждает взяться за перо недавно прочитанная статья Светланы Евсеевой по поводу первой книжки стихов Надежды Зверевой «Здравствуйте!». Ведь если по этой статье читатель будет судить о поэзии Н. Зверевой, то он окажется в заблуждении, что я и попытаюсь доказать.
На уровне критики заметно сказалась расплывчатость эстетической позиции С. Евсеевой. Она идет не от главного к второстепенному, а не от общего замысла к частностям исполнения, а выхватывает из стихотворений отдельные выражения и даже слова и подвергает их остракизму. При таком обедненном понимании задача критики заключается лишь в выискивании банальностей и трюизмов. Соответственно, рост поэтического мастерства, по С. Евсеевой, состоит не в душевном обогащении поэта как человека и гражданственной личности (об этом в статье ни слова), а … Впрочем, пусть сама С. Евсеева скажет:
«Эпитеты, образы и метафоры – все это нужно настойчиво и упорно искать, иначе придет и останется такое: «синие озера», «ширь чистая» --
а дальше следует перечисление недостаточно свежих, по мнению критика, выражений, взятых из разных стихов Н. Зверевой. Но ведь в поэзии нет слов плохих и неудачных вообще, независимо от замысла.
"Между льдами ледяными
Есть земля еще земней…".
Это Семен Кирсанов. Пользуясь методом С. Евсеевой, мы должны сразу отнести эти строки, а с ними и все стихотворение, к разряду неудач: льды – ледяные, земля – еще земнее. Масло масляное, да и только. Но стихотворение Кирсанова тем не менее настоящая поэзия, потому что в ней «ожиданныи» средствами выражено важное: впечатление от общения с простыми, цельными людьми, от их понимания мира «как он есть».
Но и упрощенность критики не спасает С. Евсееву от ошибок. Например, она находит непродуманным утверждение:
«И с годами все ближе
Становится тяжесть земная…».
(Это из стихотворения «Не заметишь, когда начинаешь стесняться волнений»). А между тем в нем сосредоточена эмоциональная напряженность всего этого действительно зрелого стихотворения. Критик не увидела концентрации мысли и чувства в словах «ближе… тяжесть земная». Ближе – это значит, что не станешь уже бегать по лестнице через две ступеньки, и в то же время – что стали по-человечески ближе земные тяготы и заботы.
В качестве примера недостаточно строгого вкуса Н. Зверевой приведена строчка «вечность для любви не тяжела», причем при цитировании оказалось пропущенным (!). А ведь можно увидеть и другое: в афористической форме тут высказана мысль, что жить вечно – трудно, человек не выдерживает, помирает, а любовь на это – способна.
Вот еще мелкий, но характерный пример подмены серьезной критики ловлей словесных блошек. «Навряд ли", пишет С. Евсеева, "искры паровозной трубы можно назвать искорками». Как тут не посоветовать ей составить нормативный каталог суффиксов, где какой употреблять. Сириус, скажем, звезда, а какая-нибудь Вега – уже звездочка.
Что же касается тех редких случаев, когда С. Евсеева снисходит до похвалы, то и тут надо быть настороже, потому что она может похвалить совсем не за то. Например, в стихотворении «Скользят огни по мокрым тротуарам» ей нравится, «что бульвар узкий, что дождь черкает простым карандашом… Этого требует настроение стихотворения» -- и вовсе не замечает главного: образа несмышленыша-ребенка, не со зла, а просто так способного исчеркать хорошую книгу, даже книгу судьбы…
Отмечу еще несколько мест в статье, на которые хочется возразить.
Неверно утверждение С. Евсеевой о суженности интимной лирики Н. Зверевой, сводящейся якобы лишь к выяснению отношений между «им» и «ей». В этом можно убедиться, прочитав хотя бы стихотворения «Я стать могу тревогой и бедой…», «Не ворвусь в твой мир, простой и строгий…», «Проводи меня в поезд…», «А может быть, и нету ничего…», «О нежности не спрашивай мня…».
Осуждение чувствуется в словах С. Евсеевой, когда она говорит о приверженности автора к слову «сказка». И ни слова критик не говорит о том, что сказочные образы у Н. Зверевой вовсе не означают ухода от жизни:
«В осеннюю сказку
сбегаю с крылечка
и вижу
костер на песчаной косе,
молочную речку,
туманную речку,
и берег,
истоптанный стадом в кисель…».
Автор утверждает сказочность реального мира, отстаивая взгляд на мир, не потерявший свежести ребячьего восприятия:
Хорошо, что схожи удивленные
Наши вдаль глядящие глаза.»
(Это из стихотворения о сыне).
По-существу за частностями критик не заметила здесь целой эстетической программы.
В последнем абзаце статьи С. Евсеева извиняется перед автором за то, что основное внимание уделила недостаткам сборника и просит все сказанное рассматривать как «практические занятия» по поэзии. Однако извинить нельзя и уважить просьбу тоже: для практических занятий нужна не газетная полоса, а личное общение. Газетную статью не стоит направлять поэту через головы читателей.
Если учесть еще, что в статье ощутимо чувствуется заданность – молодой, мол, автор, к тому же не столичный; значит, следует в основном покритиковать и немного снисходительно похвалить (про великолепное стихотворение «Кижи» сказано: «Это уже близко к настоящему мастерству»), что в ней содержатся неприятные намеки насчет будущей главной книги, которая может оказаться «в уцененке» (по отношению к Зверевой это к тому же несправедливо: ее книжка разошлась в Минске за несколько дней), то станет ясным, что что автору «Здравствуйте!» можно только искренне посочувствовать.
Стихи Надежды Зверевой, по моему мнению, заслуживают большего внимания и более вдумчивой критики.
Владимир Третьяков.