Утро следующего дня выдалось пасмурным. Назгулы завтракали в одиночестве, периодически засыпая и роняя чайные ложечки из разжимающихся пальцев. Чудовищница не выходила из комнаты вообще. Призраки, жалуясь на последствия чудовищных укусов, поспешили в свои кровати. Вечером их разбудил Громозека: «Кушать подано. Садитесь жрать, пожалуйста».
Король вскинулся, опережая остальных, бросился в трапезную. Восемь его товарищей попытались не отстать от вожака. В столовую назгулы ворвались, смяв Громозеку.
«Оголодали как», изумился Строитель, выбираясь из узкой щели между дверью и стеной.
Призрак тяжело дышал, никак не мог остановить, мечущийся по стенам, взгляд. Тем временем, к нему подошёл молодой крепкий мужчина в джинсах и белой футболке с цветными принтом. На груди человека красовалась надпись: « Впереди нас - рать!» Мужчина повернулся, продемонстрировал спину с чёрно - белой печатью: «И вокруг, нас - рать!»
«Господа, прошу любить и жаловать, наш «свадебный генерал», эксклюзивный гость, главный, на сегодня, Иуда России - отец Кирилл». «Ратник» подтолкнул к назгулам священника в высоком головном уборе с крестом.
«Арсений! Я звал тебя! Приказывай! »
Призрак опустился перед мужчиной в футболке на одно колено.
- Ну, что вы, батенька, что за церемонии! У нас – всё по- простецки. Проходите, присаживайтесь.
Арсений отступил, пригласил назгулов широким жестом за стол. Теперь Король смог рассмотреть залу, оформленную в стиле леонардовой «Тайной вечери». Однако в помещении было людно. Самые разные кучки заговорщиков всех времён и народов, метались из угла в угол. Пьяное, и не очень, офицерьё, с шёлковыми шарфиками, шпагами, пистолетами, бежало вершить правосудие над очередным тираном.
Человек в кепке, с перевязанной платочком, щекой, прислушивался к выкрикам телефониста: «Девушка, девушка, мне бы Смольный! Смольный, Смольный, мне бы девушку!» Кепконоситель потерял терпение, возглавил революционных матросов, бросился вслед военным с шарфиками.
Вождь рассчитывал, что им - по пути, но не тут- то было. Где- то между баром и столом с горячительными напитками, в движение вклинилась большая босая глыба в толстовке. Она устроила запруду, заговорщиков по - мельче, засосали глубины революционных теорий.
Не тонущие остатки подались куда- то ещё, нарвались на не непотопляемую часть революционеров Великой Французской, которые искали поживу для своей, больной булемией, Гильотины. Несознательная революционная матросня не захотела кормить чужестранку. Началось побоище. Драчующиеся лупцевали друг друга до тех пор, пока не появились просвещённые англосаксы и не разграбили Гильотину на сувениры в память о своей победе над мировым фашизмом и, заодно, над Империей Зла.
«Что это за бред», возмутился отец Кирилл.
«Кирюша рассердился, всплеснул руками Арсений, ой, как я перетрухав, прямо до немоты у ножках, сидайтэ, що, ж вы сталы».
Хозяин и гости долго рассаживались. Арсений кричал: « Я - сегодня Мессия!», бегал к раздаточному окну за порциями. Отдельно - за ложками. Отдельно - за вилками. Каждый раз он забирался в самую гущу назгулов, тщательно устраивался, делал многозначительную паузу. В зале воцарялись тишина и таинственный сумрак. «Один из вас, говорил Арсений , сегодня предаст меня». Подчёркивая важность момента, глаза заговорщика выкатывались из орбит. Ловя их, «Мессия» вспоминал забытое, лез через все коленки к окошку с едой, на обратном пути разливал жидкое за шиворот апостолам…
Когда Арсений воскликнул: «А давайте мыть ноги», пастырь Отца небесного кинулся на Мессию с кулаками. «Да ты достал уже! Садись с грязными!»
«Позвольте, у меня все ходы записаны, когда вы праздновали, я читал ваши тексты», возмутился хозяин трапезы и притащил огромную бадью с кипятком. Кирилл потрусил в сторону, но приступ сумасшедшего голода заставил его вернуться. Понаблюдав за назгулами, спокойно сующими костяшки в кипяток, священник понадеялся на заступничество свыше, поставил босые ступни в таз. Арсений плеснул свежего кипяточку. Кирилл взвыл. «Сидеть», голосом Глеба Жеглова скомандовал Мессия, положил каменную руку на плечо в рясе. «Я буду жаловаться, между прочим, дома знают, куда я пошёл», запричитал священник.
« А, мамоньки, щас здесь будут ищейки Каиафы », заметался между назгулами Мессия, Кирилка, так, ты Иуда и есть». Поп озадачился, перестал плакать. «Я сейчас этому самозванцу морду набью», возмутился Пётр.
«Люди, воззвал к присутствующим подвижник, вот - настоящий Иуда, вот - Мессия, ловите- распинайте, не промахнётесь ».
«Петруша, камень вы, наш, на котором построена церковь. Эдакий камнюшок».
Арсений сказал, сел за стол, не дожидаясь никого, налил, выпил, натолкал полный рот квашеной капусты. Не прожевав, продолжил: «Всем известно, что без жертвы Иуды, не было бы христианства. Можно ли назвать предательством, согласованный с Учителем, поступок?»
Хозяин трапезы ронял изо рта капусту, пристраивал её обратно, впихивал туда же варёную картошку, жареную печёнку, чёрный хлеб, вливал стопку за стопкой.
«А говорят, нельзя впихнуть невпихуемое», восхитился один из назгулов.
- Это всё- завистники. Бессовестно вруть. Что сказал Мессия тринадцатому апостолу? «Иди и делай, что дОлжно». Что сказал Агнец, бьющему себя в грудь, Петру? «Говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня». Ну? И кто у вас настоящий предатель?»
Арсений наставительно поднял вверх остренький указующий перст.
«Там другой контекст был. Ты вырвал цитаты из священного писания и расставил их так, как тебе выгодно. И Пётр раскаялся. Всю жизнь каялся».
Кирилл зачерпнул ложкой из большой миски с красной икрой, поднёс ко рту, перекрестил волосатый зев, заглонул, скривился.
- Конечно, кому, как не специалисту знать, как стряпаются доносы. Тебе, Кирилка, и карты в руки. А почто скривился? Смородина это. Красная, белая, чёрная. Спелая, ягодка к ягодке, сладкая. Красная с белой, аж, светятся насквозь. Думал - икра? Так, её заработать надо. Освободить в вековом лесу место под поле. Топором помахать, выжечь подлесок, выкорчевать пни с огромными валунами, оставшимися от матёрых ледников, вспахать, посеять. Умеешь?
-Не - а.
- Хорошо, за бабу остался. Детей и скотину накорми, приготовь поесть, постирай, сшей чего, полы помой, крупу перебери, да помоли, тесто замеси…
- Я тебе Золушка, что ли?
- Золушок. К тебе на хутор враг ворвался. Что делать будешь?
- Молиться.
- Ага, то есть, смотреть, как твою бабу с дитями насиловать будут? Резать твой скот, жечь дом с сараями и припасами. Возбуждает, да? Ути, извращенчик вы, наш.
Арсений шлёпнул по, набитым, чем- то щекам, отца Кирилла, ловко увернулся от их содержимого. Потом тщательно ложечкой собирал непрожёванное с рясы священника, засовывал обратно и говорил, говорил.
- Икорку надо есть загодя, чтобы накопить силы добежать до схрона с оружием, припрятанным на такой случай вне ограды, врубиться в ряды разбойников, защитить жёнку с детьми. Или, хотя бы, отвлечь на себя, пока баба ребятишков в лес уводит.
Арсений замолчал, опрокинул в рот стопку с водкой, подцепил вилочкой грибочек из чашки на столе, бросил прибор обратно, резко наклонился к священнику, пьяно рыгнул тому в лицо.
- И этим людям вы втюхивали бредни о первородном грехе, вообще о грехе, о постах и покаянии. С утречка пережрёте икорки на переполненный желудок - сразу захочется испоганить кому- нибудь жизнь. Молчать! Я - не ваш богочеловек. Я дисскутировать не буду. Я мзды не беру. Мне за державу обидно. Да не за ту, в которой ты распотякиваешь. За ту, которой вы жить нЕ дали. Мы с тобой - коллеги. Только меня учили мОзги пудрить, а ты - душам лапшу на уши вешаешь. В безбожный век люди - человеки после страшной войны за 17 лет в Космос вышли. Четверть века что делаете? Людей по пустыне водите, Моисеичи? Ждёте, когда вымрет последний, кто помнит о победах той страны? Или просто не справляетесь? Идеология- то не шибко разная у нас с вами. Руководители хреновые. Даже хуже.
Арсений набрал воздуху для уточнения формулировки, но его перебил апостол Лука: « По - медленнее, я записываю!»
Оратор икнул. Мимо побежали свиньи. Одна из них принесла Арсению мешочек с бисером.
«Спасибо, милая, осклабился вития, а не замахнуться ли нам на ВильЯма, нашего, Шекспира».
В зале появилась сцена, стулья выстроились в ряды, с потолка упал занавес. Громозека поймал большущий свёрток, принялся чинить поломку.
- Я пригласил бродячих артистов, набросал по памяти несколько сценок из отечественной истории. Оставляю за собой право авторских ремарок по ходу действия.
Погас свет, сцену высветили софиты. Вышел актёр в простенькой водолазке, хрипло объявил: «Аллегория!»
На подмостки выскочили люди в одеждах русской дружины, болгарских, византийских, печенежских костюмах. Чинно вышла киевская знать, принявшая христианство. Актёры «сидели» в воображаемых сёдлах, «били» пол ногами, «обутыми» в конские копыта.Славянскую дружину возглавлял человек, похожий на Святослава Игоревича с картинок учебников истории. И была сеча.
«Ревела буря, дождь шумел,
Во мраке молнии блистали,
И беспрерывно гром гремел,
И ветры в дебрях бушевали…
Ко славе страстию дыша,
В стране суровой и угрюмой,
На хладном бреге том Днепра
Последний бой вела дружина.
О, Святослав, твоя душа,
Полна отвагой беспримерной,
Но пали, грозные в боях,
Товарищи твоих трудов,
Побед и громкозвучной славы…»
«Вот так, все герои гибнут одинаково, не повышая голоса, сказал Арсений, перекрыв рокочущий хор назгулов, помянем Святослава, Ермака и, воспевшего его гибель, Рылеева».
«Агнец» встал, выпил, хлопнул об пол рюмку. «Это - ещё не всё», прервал его Король.
- Валяй, только стихи больше не порть.
Замершие актёры ожили, «Святослава» шандарахнули по голове огромным крестом. Он повалился лицом вниз. Князя подхватили, положили на стилизованный операционный стол. Над героем склонились люди с дрелями, ножовками, молотками, долотами и бор - машинами. Под свиринчащий звук медицинского оборудования из головы «князя» в разные стороны полетели мелкие кусочки костей, мозгов. На белые халаты брызнула кровь.
«Мессия» так увлёкся происходившим на сцене, что, не глядя, поставил бутылку на кусочек чёрного поминального хлеба. Сосуд опрокинулся, водка полилась на пол.
Тем временем, обезноженного «Святослава» посадили на скамью рядом с русской печкой. С одной стороны подошла, села женщина с чёрными волосами, тёплыми тёмно- серыми глазами. Над ними ласточкиными изломами поднялись чёрные брови. Губы матери были плотно и скорбно сжаты. Мягкая ладонь легла на сжатый княжеский кулак. С другой стороны на скамью сел мужчина с такими же, как у сына, широкими плечами. Раннюю лысину обрамляли светлые волосы. Небесные глаза, губы готовы были улыбнуться в любой момент. Семейство по - рублёвски, строго глянуло в зал.
«Будешь копаться в моей памяти- ухи оборву», пообещал Арсений, пытавшийся выжать из пустой бутылки капельку.
Назгул стянул шляпу с круглой, как мяч, головы, беззащитно улыбнулся.
«Свободу Юрию Деточкину», воскликнул Громозека, починивший, занавес.
- Эх, с вами научишься пить всякую гадость! Я требую продолжения банкета!
Арсений поставил перед собой бутыль с гранатовым соком.