Зигзаги памяти

АВТОБИОГРАФИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬ
«ЗИГЗАГИ ПАМЯТИ»

Мои  истоки

  Я, Тузов Юрий Васильевич, родился в далеком 53 году маленьким хорошеньким человечком в большой казацкой станице Новоалександровской Ставропольского края весенней ночью 26 мая.
  Папа мой Василий Дмитриевич был тогда уже большим  человеком --директором школы, и ушел потом на пенсию с такой же должности, имея, правда, в своем  гражданском послужном  номенклатурном списке еще и такие записи, как 2 секретарь райкома комсомола, инструктор райкома партии, председатель колхоза, начальник пионерского лагеря, зав. дома пионеров.
  Мой дед Дмитрий Макарович родился, как и мой отец, в в
селВодоватово Арзамасского уезда Семеновской волости Нижегородской губернии. В селе их звали то Тузовы (с ударением на «о», как и сейчас), то Макаркины, так как прадед был Макар Михайлович.
  Моему деду было пять лет, когда умерла его мать. Мачеха за ним плохо смотрела, поэтому его воспитанием занималась старшая сестра Мария Макарьевна, добрый и умный человек. Потом она ушла в Арзамасский монастырь и семилетний Митрий остался в сущности один. Мой отец рассказывал, что придет он к своему дядьке Андрею Тузову мокрый, грязный, встанет возле дверей и стоит. Ему говорят, мол, что, Митяй, стоишь, залезай на печку, отогревайся. Залезет на печку, ему дадут кусок хлеба, он съест и засыпает.
  В восемь лет его отдали учиться в церковно-приходскую школу, после окончания которой, работал с отцом в поле.
   Еще не было ему и 18-ти, как его отец, сговорившись на ярмарке с одним собутыльником, нашел Дмитрию невесту. В один прекрасный вечер мой прадед повез своего сына в соседнее село свататься. Мой дед и отец его не видели невесту «в глаза». Придя в избу и увидев свою суженую, ему вдруг захотелось «на двор». Будущая жена была косая, рябая, хромая и т.д. Митяй не долго думая, огородом  бегом домой.
  Но все-таки в 18 лет его засватали за красавицу мою бабушку Наталию Баранову, и стали они дружно жить.
  Через год Дмитрий подался с водоватовскими мужиками в далекую Сибирь на заработки. Дед оказался на Ленских приисках. После известной исторической забастовки 12-го года мой дед был уволен, но, слава богу, после расстрела демонстрантов, остался жив.
   Вернувшись домой, его вскоре призывают в солдаты. Только что родившаяся дочь Анна и мать остаются одни. В августе 1914 года началась война, на которой  Ангел-хранитель деда, да и наш с вами, конечно, оставил его целым и невредимым. Готовилась социалистическая революция, и среди солдат проводилась агитационная работа. Дед примкнул к большевикам в 17 году. Демобилизовавшись, он вернулся домой с лозунгом на устах: «Земля – крестьянам!» Дед рассказывал, как в Водоватове делили землю. Некоторые крестьяне накопили денег и перед революцией купили у помещика землю, а помещик вовремя смекнул, продал землю и укатил во Францию. И вот, когда водоватовские мужики  собрались делить землю, то те крестьяне, которые купили землю, взяли дубины, встав на свои участки, и не подпустили «лохов».
  Аркадий Гайдар в повести «Школа» писал: «Спросите у  Водоватовских мужиков, как они делили землю». Ладно, с землей разобрались. А тут еще одна беда – Гражданская война. Дед мой Дмитрий Макарович Тузов опять был призван. Он служил в армии Буденного  и остался опять жив и здоров. После войны-то и рождается мой папа, или, по-водоватовски, тятька, 26 февраля 1922 года. В 32 году его принимают в пионеры,  37-м  в комсомол, а в 38 году началась его политическая общественная карьера – его избрали комсоргом школы. Да! У кого-то заканчивалась в те годы карьера, да и жизнь тоже, а у отца только все начиналось .Кстати, он мне рассказывал, что они там в деревне и не слышали про врагов народа.               
  Получив приличное школьное образование, он некоторое время работал заведующим клубом. (Вот, откуда у нас оказывается тяга к искусству!) Перед войной они с моим дедом ездили на заработки в Челябинск, и отец даже поступил там в Курганский железнодорожный техникум, но вскоре сильно заболел и пришлось вернуться домой. По выздоровлению он едет в Горький и поступает в аэроклуб. В середине июня 1941 года он заканчивает учебу и возвращается в Водоватово гордый, молодой, красивый, в летной форме, чтобы отдохнуть и опять учиться. Но отдыхать мало пришлось. 20 июня пришло извещение срочно вернуться в аэроклуб. Их направляют в Энгельское летное военное училище. По приезду в Энгельс началась война.
В училище папа летал на самолетах У-2, Р-5 и СБ.
  Но летать на войне, к нашему с братом счастью, да и вашему, дорогие потомки, ему не было суждено: при экзамене он приземлился не очень осторожно и был помещен в госпиталь.
   Воюет потом отец в пехоте, в войсках связи, в политуправлении комсоргом. Участвовал в героической битве за Сталинград в 51-й армии, получил за это медаль и орден Красной звезды. Был опять ранен и после госпиталя его направляют в танковую школу в город Дзержинск, где он двадцати трехлетний и встретил победу в звании старшего лейтенанта, и  чуть позже в звании жениха мою маму, Лидию Николаевну Кузьмину, которая стала в нашей семье главнокомандующей. Кроме этого она была  домработницей, домашней швеей, матерью, родившей, кроме меня и до меня, моего брата Владимира.
  Род Кузьминых идет тоже с Горьковской области. Мама родилась в деревне Глебово Вачского района. Я помню маленьким приезжал туда, мама показывала печку, где она родилась. По маминой линии помню тетю Марусю, родную сестру моей бабушки Лизы, она даже в Кисловодск приезжала отдыхать к маме, своей племяннице.
   Родственники есть и в Ворсме, недалеко от моей деревни Погорелка, где мы купили недавно домик.
  Там, кстати, тоже оказались Кузьмины, родственники, но уже по линии моей Нади, а, вернее, его брата Вити, который женился на Гале Кузьминой.
  До несколько лет до моего рождения папа с мамой, и Володя уже был, жили в тех маминых краях, папа работал директором школы, завклубом. (Фото. Школа д. Федурино). Это был первый совместный переезд моих родителей из Зеленчука в Вачу.
  Потом я вскоре родился в станице Новоалександровской, а каким же образом они перебрались туда, не знаю. Наверно, его военный друг дядя Андрей Будагов переманил. Точно так. Папа был там первым директором Дома пионеров, у меня даже документ есть, с его приказом за №1.

Первые зигзаги памяти

  А мои переезды начались уже с 4 лет, из той же станицы, «с милого юга в сторону севера», в Горьковскую область, и именно в тот самый Дзержинск, откуда и я через тридцать лет начал свои странствия вместе с вами, любимые вы мои девочки. Но об этом потом.
  А почему их обратно потянуло на север?..
  Наверно, маму потянуло в город, со всеми удобствами, молодой строящейся перспективный город советской химии, где она проработала потом кассиром во многих местах. И наверно, это было правильно, иначе бы у меня сложилась другая жизнь, вас бы не было… Вот жизнь, соткана из всяких мелких порой ситуаций, которые и строят судьбу человека!
  Первые воспоминания детства связаны чуть ли не с трагическим моментом.
Мы жили в Дзержинске в частном доме на Поповке, «деревенском» районе города. За мной, как мне кажется, никто не «ходил», не гулял со мной, не следил… Я был предоставлен самому себе. Может быть так было гениально законспирировано, но в моей памяти слежка не отложилась.
  Потому-то я один, вдали от своего дома  с горки катился вниз на лыжах и попал под задние колеса самосвала. Тогда впервые мой ангел-хранитель обо мне стал беспокоиться. Я закричал, грузовик зарычал, остановился, сдал назад; шофер подбежал, взял меня на руки и понес к нашему дому… Больше я об этом ничего не помню, помню только, что остался жив.
  В дальнейшем я рос таким же шустрым, любознательным и талантливым пацаном. Папа мой стал директором школы  № 7, что на Ворошиловском поселке, на окраине города  в окружении химических заводов-гигантов, и нас из коммунальной квартирки переселили прямо в школу, в пристрой, где находилась нормальная отдельная четырехкомнатная квартира со всеми удобствами. Мне даже пришлось потом из нее выходить в первый класс, открыв только дверь ногой, что мне было так неинтересно, и я считал себя несчастным ребенком.
  В 6 лет, много и опять свободно гуляя во дворе ( в садик, к моему тогда сожалению, меня не отдавали), я  познакомился с рыжим взрослым мальчишкой лет десяти, который так шпарил на двухрядной гармошке, что я не смог устоять от соблазна научиться  на ней играть, тем более каким-то образом у нас дома оказалась старая двухрядка. Папа мой, видя мои быстрые музыкальные успехи, купил новенький баян КИРОВ.
   Однажды проснувшись рано утром от запаха чего-то нового, я выбежал из своей спальни в прихожую и не поверил глазам: стоит большой футляр с известным  мне сокровенным содержимым. Я приволок его на кухню, с трудом открыл замочки и, боже ты мой, такой красивый, такой родной, лежал, улыбаясь своему первому другу! Я сразу подобрал ( строй-то отличался от гармоники) песню тех лет «Куба – любовь моя», чем привел в восторг папу, но никак не маму.
  Маму же я умилял тем, что в это время не только бегло читал, но и запоминал все прочитанное с одного раза точь-в-точь, вплоть до запятой.
  Но сам  я гордился совсем не тем и не этим. В нашем, да и в других дворах, я был непробиваемым футбольным вратарем, брал любые мячи. Обо мне ходили маленькие дворовые легенды… до тех пор, пока я не пропустил спорный мяч, летящий, по моему мнению и моему хотению, выше
импровизированных ворот -- без перекладины. Я плакал, так как знал, что любые мячи брать для меня не проблема, я просто не могу пропустить, но всем, и «своим» тоже, надо  было меня победить, и все согласились на гол. Кроме меня. До сих пор я чувствую несправедливость и  без досады не могу вспоминать этот маленький эпизод из моей жизни. А все-таки, наверное, это была большая роль в той моей маленькой пьесе. Непробиваемость моя закончилась. Я стал просто обыкновенным хорошим вратарем. В это время закончилась и моя точная «запоминаемость» текстов.
  Но детство только начиналось, я учился в музыкалке, успевая влюблять в себя одноклассниц, да и сам по уши влюбляться. Мне помнится первая любовь к моей однокласснице Марине Победоносцевой, кудрявой красивой девочке, к которой меня предки, помню, отпускали даже ночевать, и там я с ней целовался в щечку.
  Все в поселке жили в двухэтажных бараках. До сих пор барачные и заводские запахи меня отбрасывают к приятным воспоминаниям детства. Брикеты какао и фруктового чая, которые мы с наслаждением грызли своими слабыми зубками,  не заменят мне сегодняшнего горячего шоколада и холодной кока-колы. О, а как мы «тырили» крюками из окон овощехранилищ свеклу, и приходили домой темно-красными от нее! А наши поездки на трамвайной колбасе в заводскую столовку поесть вдоволь мягкого хлеба с горчицей и солью! Хлеб тогда в столовых лежал на столах «ешь сколь хошь» бесплатно. Вроде бы начало шестидесятых, голода уже не было, а мы носились вечно голодные и счастливые. Романтическое время моего детства!

Сельская жизнь

  Вскоре папа перевез нас на постоянное место жительство в деревню, куда его, в свою очередь, перебросила наша партия, заставив поднимать колхозное хозяйство в качестве председателя колхоза «Память Ленина» села Крутой Майдан Вадского района Горьковской области. Мама против Хрущева была бессильна.
  Попрощавшись с музыкальной школой, я не стал из-за этого переживать, так как на слух мне удавалось подбирать лучше только что услышанные модные  и народные песни, чем по нотам, и я стал первым парнем на деревне. Не только потому, что папа был «первым», но и потому, что в клубе на танцах и в концертах художественной самодеятельности не обходились без меня, «четырехклассного» парня.
  Намного позже, лет через двадцать, мне снова пришлось выйти на мои первые клубные подмостки, но уже профессиональным актером.   Дзержинский  театр приехал на сельские гастроли в Вадский район со  спектаклем «Мгновение над пропастью». И конечно, не обошли мы и Крутой Майдан. Перед началом спектакля я вышел и объявил, что благодарен этой сцене, которая… «Это Юрка, что ли»? – кто-то выкрикнул из зала. «Да!» - обрадовался, что меня узнали. Но больше я обрадовался, когда  на банкете после спектакля те люди, которые работали вместе с моим папой, признались, что помнят и любят до сих пор моего отца. Какой был накрыт для нашей театральной бригады деревенский стол! Вот это и есть один из моментов человеческого счастья! Долго потом меня благодарили мои коллеги за тот незабываемый вечер.
 Ни одни спортивные игры деревенского масштаба не проходили без моего участия, да я сам, вобщем-то, их и организовывал. Особенно всем пацанам нравился  хоккей на пруду, не бегая в валенках, а катаясь на «снегурках», как положено.
 Отца уговорил купить за счет колхоза всем мальчишкам коньки и клюшки, правда, мы их и сами любили мастерить.
  Играли мы в деревне в лапту, чижик, в футбол. Помню, папа привез меня на пару дней в Дзержинск к своим друзьям Лукьяненковым, и мы с пацанами играли во дворе в футбол. Вдруг попадает мяч кому-то в руку, а я как закричу: «Лапа!!!» Все сначала опешили. Потом мой друг Сашка Лукьяненков разразился громким смехом, который поддержали все   «городские». Минут пять я не мог понять их неожиданного смеха, но когда сообразил, а другие успокоились к этому времени, я залился таким смехом, что им не показалось мало. Лапа - это по-городскому рука.
  А в деревне вскоре произошла трагедия  и в первую очередь в моей жизни. На моих глазах погиб мой друг.
  После купания мы возвращались с ним домой картофельным полем. День назад был сильный ураган, поваливший на этом поле столбы с высоковольтными проводами, которые в одном месте лежали меньше метра от земли. Ванька Захаров, смешливый был такой мальчишка, решил показать мне, как картофельная ботва перерезается, если бросить ее на провод. А под проводами лежала убитая уже током кошка и от ботвы ее шерсть задымилась. Зачем ему надо было тушить ногой ту дохлую кошку!?  А меня самого отбросило на два метра назад. Наверно, опять помог  мой ангел-хранитель. Несколько секунд я пребывал вне весомости и вне сознания. Рядом, метров сто, его дом; я побежал туда, его родные были на дворе, они что есть силы бросились на картофельное поле, а я побежал домой, безумный, бледный, бессильный; что-то кому-то говорил, бегая из комнаты в комнату…
  Он еще в больнице два дня промучился…
  Потом помню только поминки в хате, пшенную кашу… На следующую зиму у нас была хоккейная команда уже под названием «ПВЗ» - Память Вани Захарова.
  На фуфайках мы что-то рисовали, пришивали, приклеивали…
  Помнится еще, что я сколачивал Рать, и мы дрались порядок на порядок с возгласами: «За Ваньку Захарова, Ура!» на мечах со щитами, которые сами делали дома, готовясь к новым сражениям.
  Помню также  ночные групповые прятки, помню зимний горячий поцелуй, конечно же,  в щечку с одноклассницей Валей под звездным вечным небом, под которым мы тоже мечтали вечно жить и любить. Но она, пятиклассница, любила уже не меня. Валюша смотрела на небо и плакала, она вспоминала своего любимого… певца Иосифа Кобзона, мне почему-то в то время, как ни странно, неизвестного, но с тех пор ставшего и моим любимым, так как считаю его также певцом моей первой сельской любви.
  Мое деревенское детство мне также подарило много снежных склонов, с которых мы бесстрашно катались с любой крутизны, сооружали трамплины, чем выше, тем лучше. Опять хвалюсь, но я действительно был, к своему сегодняшнему удивлению, крутым. Я катался круче, прыгал выше и редко когда падал. Но все-таки одно мое падение с самой невероятной кручи, где я сломал свою лыжу, и слава богу, а иначе я бы сломал себе голову, заставило моему ангелу-хранителю вселить в меня боязнь высоты, которая меня впоследствии ни раз подводила в армии, а может и спасала.

                Орленок

  В этот бурный период моего детства не могло не обойтись и без сочинительства.  Я написал свою первую песню -- и стихи и музыку – и отослал в какой-то пионерский журнал. Мы, поющие советские деревенские дети  под мой баян на завалинках песню «Куба – любовь моя», и воспитанные против мирового империализма, особенно, Америки, не могли в детской душе своей не заклеймить позором войну США с мирным Вьетнамом. Родились вот такие строчки, которые я привожу в этой моей повести полностью, ничего не редактируя.

В кино показывают нам,
Как героический Вьетнам
Идет с врагами смело в бой.
Вьетнам – герой!
Мы видим плачущих детей
И их отцов, и матерей.
Но ты мужайся, мы – с тобой,
Вьетнам-герой.
Наступит время, что когда,
Она наступит снова, да!
Войдешь ты  радостно домой,
Вьетнам-герой.
Вон убирайтесь, янки, вон!
В свою столицу Вашингтон!
Смелее песенку допой,
Вьетнам-герой!
Народ вьетнамский победит!
Весь мир на палачей сердит!
Вам шлю привет советский свой,
Вьетнам-герой!

  Этой песней я памятник воздвиг нашему детству шестидесятых. Музыка почему-то «не воздвигнулась», но помню как я записывал на простом листе бумаги в клеточку ноты без тактов и длительности, ( я же был, в общем-то, самоучка ), с надеждой, что там разберутся и поправят. Отослал я свой опус наверно тоже с надеждой, что письмо «на деревню дедушке» -- в журнал «Пионер», найдет своего адресата. Я напрасно ждал ответа, хотя по идее они должны ведь были ответить, поблагодарить, пожелать… Это еще один запавший в мою детскую душу эпизод. Больше в своей жизни я никогда и никуда не отсылал свои творения. И с этого времени, может быть, не люблю конкурсы.
  Но успех пришел на другом поприще. Я, как победитель районного смотра, но не конкурса, художественной самодеятельности, был «награжден» путевкой во Всесоюзный пионерский лагерь «Орленок». Мама категорически не хотела ее оплачивать. 105 рублей -- это была ее двухмесячная зарплата. Хотя она в деревне и не работала. Но папа был папой, и я полетел! «Орленок» стал не эпизодом, а главной ролью моего детства! А может быть уже и  отрочества – 12 лет все-таки! (Фото. Пионер Юра).
  Там мои сверстники прозвали меня «смехотроном», так как от счастья я не мог сдерживать эмоции, из меня «перло». Это, кстати, в жизни позже проявлялось не раз. Я стал лучше играть на баяне, лучше стоять « в воротах», лучше ухаживать за девчонками, лучше импровизировать…Там было так здорово! Я долго жил под впечатлением тех прекрасных дней. Но не обошлось и без тех «киксов», которые постоянно появлялись  в моем детстве, да и в последующей жизни тоже.
  Мне, как  артисту-смехотрону, доверили на пятилетие нашего «Орленка» от отряда прочитать поздравительную «речевку». В стихах, конечно… После этого я и  возненавидел читать стихи «с эстрады». На репетициях было все замечательно, но на «представлении» я забыл какое-то слово. Была маленькая пауза, я куда-то провалился, потом начал выкарабкиваться, импровизируя, напугав при этом начальство лагеря и насмешив трибунных гостей. А я потом плакал. До сих пор что-то вылетает из моих ролей. Хорошо, что роли не в стихах, можно безболезненно импровизировать. Да что я говорю! Одна из первых моих ролей в драматическом театре была роль Дон Хуана в стихотворной пьесе «С любовью не шутят» Кальдерона, ввод.
  Мой монолог подходил к концу и… «блямс!»… вылетело. Как продолжить драматическое действо? Не долго думая, уже не импровизируя, я начал монолог сначала, чем поверг моих коллег в неописуемый смехотворный восторг. Хорошо, что пьеса была комедией. Наверно, я после этого стал только петь стихи со сцены и свои, и чужие.
  В «Орленке» я впервые познакомился с гитарными бардовскими песнями на наших отрядных кострах. Их пели наши вожатые, которых мы  очень любили, как и их песни. Однажды пришлось спеть в «Орленке», спустя двенадцать лет. Я служил уже актером в Дзержинском театре, где первой моей ролью была роль юного Феликса Дзержинского в спектакле «Лед и пламень», посвященном 100-летию со дня рождения Рыцаря революции. Мой папа, должен сказать, гордился, что я стал артистом, часто мне рассказывал, что он в молодости, будучи директором школы в деревне Федурино Вачского района, играл в самодеятельном театре роль Подколесина в «Женитьбе».
  Так вот, однажды я получаю письмо из «Орленка». Мол, получив письмо от вашего отца Тузова В.Д., узнали, что вы стали актером, сыграли роль Дзержинского, и мы будем рады, если вы примите участие в театральной декаде «Орленка», которая будет проходить в декабре 1977 года.( У меня где-то в архивах есть эта телеграмма).
  Вот тогда я вновь полетел туда счастливым орленком! «Никогда не возвращайтесь в старые места». Да, особенно, когда вам там было хорошо. Декабрь, месяц на море нехороший, я простудился, с температурой проводил встречи, по вечерам меня вожатые лечили. Впечатления нерадостные. Поэтому поскорей в детство!
  Мы долго переписывались с орлятами шестидесятых.  Теперь все забыты, адреса потеряны, имена стерты… Это, наверно, естественно, но… жаль!
  Через сорок летних дней моего счастья я, воодушевленный, возвращался в свою милую деревушку КРУТОЙ Майдан, нацеленный  переобразовать его в КРУТОЙ Орленок. Но добраться до него мне было не суждено, так как круто повернулась моя юная жизнь.
  Наш поезд с горьковскими орлятами подъезжал к моему старому знакомому Дзержинску, следующая – Горький, наша конечная; я смотрел в вагонное окно на ночной город и вдруг увидел на перроне мою маму. Не успев  ничего понять, я услышал в вагоне ее голос:
--Юра, скорей забирай вещи и выходи!
   Поезд стоял две минуты, но у меня  давно все было собрано.
  За сорок дней моего счастья в «Орленке» в нашей семье произошло обратное: мама уехала от папы, не выдержав деревенской неустроенности.

                Возвращение в город

  Так я снова оказался в пресловутом Дзержинске. Мама сняла домик (без удобств ?!) рядом с вокзалом, оформила в школу № 20, и мы стали ждать возвращения  «блудного» папы.
  Если до этого периода у меня были только увлечения девчонками, то здесь в своем шестом классе я нашел, как мне казалось, действительно первую любовь (опять первую?!), Иру Зайцеву, стройную, очень красивую девочку. Это было серьезно. Я был представлен ее маме, часто был у них в гостях в комфортабельной хрущевской однокомнатной квартире. Из-за Иры, и как новичок, для порядка, был однажды бит, но ее нелегальная охрана, получившая от меня сдачу, хоть и небольшую, от меня отстала и встала даже на мою защиту. Как никак баянист все-таки, которому, кстати, пришлось пойти учиться в музыкальную школу в первый класс второй раз. Ходил я и в спортивную школу заниматься легкой атлетикой, которая мне не нравилась, но меня отобрал наш физрук Владимир Иванович Кавинов, и я этим гордился. Потом мне в папином пионерском лагере пришлось  с ним работать, он физруком, а я – баянистом. Даже одну смену и я физкультурником был!
  Но я любил, да и сейчас люблю, игровые виды спорта. Я с удовольствием стоял в воротах в школьной сборной по гандболу, бегал в футбол, прыгал в волейбол и баскетбол. Из секции по боксу пришлось уйти, не понравилось, как мне однажды сделали больно, да и педагог по баяну запретил: портятся музыкальные пальцы. Но эти спортивные  увлечения не помогли мне все же  догнать подонка, сорвавшего с моей груди «орлятский» значок. Мне было тогда намного больнее.
  Вскоре вернулся папа с «крутыми» деньгами, купил полдома в другом крутом районе города, и в седьмой класс я пошел уже в тридцатую школу.     Октябрьская улица славилась в городе как рассадница бандитских подростковых группировок. В эту «уличную школу» я, слава богу, не поступал, хотя «отпечатки пальцев имели место быть». Здесь меня тоже попытались «обНОВить», отмуТУЗить, но я как всегда полез на рожон и меня зауважали, научив сначала курить, а потом пить портвейн. При этом я успевал учиться в музыкалке, ходить в спортивку и увлекаться второй, но уже безответной любовью, круглой отличницей Таней Солдатовой. Я был, в общем, хорошистом, а по математике и отличником, но она была строгих правил, гордость своей семьи, школы и микрорайона. Ей было не до глупостей. Но я не слишком и настаивал, у меня появились верные друзья, с которыми я воспитывался вдали от дома и семьи: Петя Бондарев, Валера Помелов, Женя Кочешев, Женя Рябов, Саня Лялин…  ( На фото Петя, Валера и я после многих лет жизни).
  Тут появляется в Дзержинске мой старший брат Володя, который все свои детские годы жил почему-то с бабушкой Елизаветой Павловной в Новоалександровке, а потом в старших классах учился в Арзамасе, снимая  угол. В общем, был предоставлен самому себе. У него была своя школа жизни. Он приехал к нам в Дзержинск, закончив арзамасскую среднюю школу, на постоянное место жительство, этаким модным франтом. Мы с пацанами смотрели на него с восхищением. У него была мечта стать летчиком, как папа, который  по молодости вел в Доме пионеров авиамодельный кружок, и Володя с самого раннего детства увлекся самолетиками, и эту привязанность брат донес до солидного возраста.
  Но летчиком он не стал по состоянию здоровья. Очень переживал. То ли от этого, то ли от результата самовоспитания, он стал завсегдатаем единственного тогда в городе ресторана «Ока». У него появились друзья-романтики, своего рода артисты, повесы и кутилы. У них у каждого были свои имена: Вернер, Вальтер, Артур… Володя был Фрэнком. Я тоже себе придумал псевдоним – Юллер. Мне было тогда на вид больше своих четырнадцати лет, и брат стал иногда меня выводить «в люди». Это была еще одна школа, отличная от других, заниматься в которой мне понравилось. Они не были хулиганами. Если к ним кто-то приставал в кабаке, то они не ввязывались в драку, а культурно и дипломатично, без хамства, заводили разговор, а с некоторыми заводили и дружбу, принимая их в свою «студию». Я не знаю, какой бы я диплом  получил в их школе, если брата не призвали на военную службу в Морфлот.
(На фото Брат моряк).


Знакомство с будущей женой

  Дом отцовский вскоре пошел под слом, и нам дали трехкомнатную квартиру в новом доме нового микрорайона, где новая школа, новые друзья и новая любовь к Новиковой Наде, с которой я и связал судьбу с того далекого августовского дня 68 года до нынешнего времени.
  Пришел я на пробный день самоуверенным парнем. С пацанами, пока шло построение на плацу, успел перекурить за углом, за что и получил первый выговор от классного руководителя. В классе наша классная - строгая, смешная, артистичная, демократичная и в то же время деспотичная – Антонина Николаевна Вершинина, царство ей небесное, стала рассаживать «кто с кем хочет», но обязательно мальчик с девочкой. Меня захотела Оля Озирная… на задней парте, высокая не очень симпатичная, но очень женственная и человечная одноклассница. Проходя к ней, я как бы случайно пожал руку другой однокласснице, которая уже сидела с мальчиком Сережей Шаминым, по виду отличником. Через несколько дней я уже строчил записки моей избранной, не обращая внимание на ее суженого. Он впоследствии отличником и остался: заслуженный врач РФ, главврач больницы, депутат местной думы, но несмотря на это, он был всегда  своим парнем. На вечере встречи в школе недавно признался мне, будучи пьяненьким, что до сих пор любит Надежду. А мне было приятно это было слышать, значит не я один такой дурак.
(Фото. На вечере встречи.Наш Шамин).
  Таким образом, я пригласил Новикову Надю в гости, заманивая магниторадиолой «Романтика», которая в ту пору была на нынешнем сленге очень крутой. Она досталась мне от крутого брата, ушедшего служить в ВМФ. Они пришли с Олей Захаровой, которая, как потом оказалось, была влюблена в меня. А я, пригласив Наденьку в другую комнату, объяснился в верной дружбе и в связи с этим попытался ее поцеловать. Но маленькая Наденька оказалась крупным орешком. Так мы и познакомились.
  Мы оказались в классе в одной иностранной группе немецкого языка. И, конечно же, сели вместе. Но недолго мы совместно изучали вражеский язык. Нас пересадили к концу первого урока. Но совместные занятия на этом не закончились. Готовился первый классный огонек, где я должен быть активным участником концертной программы. Оказалось, Наденька обладает таким чудненьким голосом, что я со своим баянчиком оказался в нужном месте. Мы с ней выучили одну песенку неизвестного автора «Мальчик трубочку курил», которую иногда и теперь исполняем на дружеских вечеринках.
  Совместная любовь к песне укрепила нашу дружбу, но из-за нее я чуть не лишился жизни.
  Как-то вечером ко мне позвонил в квартиру незнакомый парень и попросил выйти на площадку. Сережка Борисов, сосед Нади Новиковой, со сверкающими глазами меня спросил:
--Кого ты любишь, Олю или Надю?
  Я решил не врать:
--Надю.
--Ну, тогда ладно, гуляй. А то бы…
  И он вынул из кармана большую финку.
--А я Олю люблю. Правда, она об этом не знает.
  Мы с ним подружились. Я стал вхож в их подъездную тусовку. В Сережкиной квартире потом мы часто собирались, винцо попивали и играли в «бутылочку». Вот на такой вечеринке мы с Надей  поссорились и надолго: аж до следующего учебного года. Что-то было связано с поцелуями, я, как всегда, был виноват, хотел загладить  вину, но подлив масло в огонь, был отшит моей будущей женой. Более полугода я бегал за ней. Писал записки, поджидал в подъезде, поджигал почтовый ящик, устрашал. Никакого положительного результата. Меня это бесило. Как это могут меня бросить?! Я же, в свою очередь, бросился в разгул. Бросил музыкалку, спортивку; бросил учить устные домашние задания, бросил читать. С Питером, Валерианом и новым другом одноклассником Сэмом, Саматовым Игорем, часто стали ходить по кабакам. Эх, переходный возраст!.. (Фото. У подъезда)
  Кончился девятый класс с моей пересдачей «на осень» по физике. Хотя по математике как всегда было «отлично». Летом  мне надобно было «физически» заниматься, но я пошел работать к папе в пионерский лагерь ФИЗруком, а потом баянистом. Лето пролетело, а я, пару раз заглянув в учебник, пришел в школу на пересдачу, а «физика» уволили за профнепригодность, а в журнале у меня стояла тройка.
  Новая «физичка» была чудо-человеком, прекрасным педагогом: Альбина Александровна Волкова, с которой у меня до сих пор теплые отношения. У нее я почему-то успевал, но предмет этот не взлюбил, что по сей день жалею.
  В это время, перед новым последним школьным учебным годом произошел исторический момент.
  Мы с мамой шли по проспекту в магазин покупать мне костюм, а навстречу плывут две подружки блондинки крашеные: моя Надежда и Елена Прянишникова. Мы поздоровались, прошли метров десять и в один и тот же момент обернулись. Надя засмеялась кокетливо, а во мне опять закипело застарелое чувство любви.
  Приближался осенний классный бал, огонек, где нам с Надеждой доверили готовить концертную программу. На нем присутствовал мой папа, который перед огоньком рассказывал об участии в войне, о своей судьбе и профессии.
Антонина наша часто делала такие встречи. Потом я узнал, что она была тайно влюблена в моего отца.
  После этого бала мы с Наденькой не расстаемся до сего времени, хотя ругаемся каждый день и разводимся каждую неделю. Если, что касается любви, то это было оформлено в песню, которую я посвятил тогда своей возлюбленной. Слова этой песни довольно наивные, но ради истории приведу ее в своих «Зигзагах...»

Сочинил я для тебя
Эту песню про любовь.
Извини, что от меня
Те признанья слышишь вновь.
Припев: Но поверь, я люблю лишь тебя одну.
               Извини ты меня, что так люблю, люблю тебя я.
Без тебя я сам не свой.
Лишь в твои глаза взглянуть
И услышать: «Милый мой»,
В твоих ласках утонуть.
Припев.

  Вот такая смешная песня, наподобие сегодняшней попсы. Но песня эта тогда оказалась даже в репертуаре одного кабацкого ансамбля. Эта была первая песня, посвященная Наде. Чуть позже были другие с такими же почти словами: «Моя милая Наденька, ничего, что ты маленькая, никому тебя я не отдам…»
  Сколько же я посвятил моей Надежде песен за всю жизнь!

Мои  мечты

  Но любовь любовью, а что же с моими мечтами – кем быть? С музыкой не получилось, прогулял. С футболом – опоздал. Учителем, как папа, -- не захотел.
  Но несмотря на мое «неправильное» самовоспитание, родители приучили меня ходить с ними в Дзержинский драматический театр, в который я влюбился, будучи еще подростком. Помню до сих пор его особый запах. В те годы я даже альбом оформил с надписью «Театр – это счастье!» и с фотографиями наших ведущих дзержинских артистов. Знал бы я тогда, что через десять лет мне придется с ними вместе играть на сцене!
  Ну, а пока к нам в школу пришла наша известная любимая актриса нашего драмтеатра Евдокия Дмитриевна Белянкина и организовала школьный театр, в который я, конечно же, вступил. Супруги Белянкины – это была легенда. Владимир Александрович, ее муж, был прекрасным актером, неважным директором, нервным парторгом и прямолинейным человеком. Евдокия Дмитриевна была напротив – душевной и талантливой, доброй и доверчивой. Один раз я даже воспользовался ее доверчивостью. Как-то с Петей и Валерой захотелось сходить в кабак, а денег не было. Я пошел домой к Белянкиным и слезно попросил десять рублей на лыжи, которые якобы  я взял в прокат и нечаянно сломал, но не хочу расстраивать родителей. Обещал, накопив, вернуть. Я вернул.
  Это был мой первый театральный этюд, который я успешно выполнил. Из-за своей доверчивости она через несколько лет и ушла из жизни. Я уже тогда уехал из Дзержинска. Рассказывают, что она в темноте, доверившись монтировщикам, шагнула с высокого станка прямо на сцену. Можно сказать, умерла на сцене, хотя после этого долго лечилась. Заслуженная артистка Белянкина стала моей крестной театральной мамой, назначив меня на роль трактирного слуги в школьном спектакле «Ревизор». Хлестакова играл подающий надежды 10 «а» класса и всей 9-ой школы Миша Гилевич. Хорошо, по-моему, играл, но почему-то успех этого спектакля зависел от моей малюсенькой роли. Школьные зрители на моих выходах безумно смеялись, а на уходах умно аплодировали.
  Этот успех заставил педагога дать мне главную роль Василия Теркина, где я  очередной раз проявил себя, как баянист. Поделившись своей мечтой стать актером с Евдокией Дмитриевной, я получил одобрение и пожелания доброго пути. На этот путь, должен сказать, так и не смог никто из нашего школьного театра вступить, как не пытались.
  Кроме театрального кружка у меня были выступления и на уроках. Наша Химичка поручает мне как-то провести классный час. Я, подготовив музыкальную лекцию о Римском-Корсакове, вышел на «сцену». Бедный композитор! Я не виноват, что на меня нашло вдохновение артиста, а не лектора! Во-первых, я придумал один прикол загодя, а выдал его как оговорку или описку. «Римский-Корсаков был не только композитор, но и критиН…к» Этот экспромт предрешил мою лекцию. Отсмеявшись, все стали внимательно меня слушать, пытаясь не пропустить моих новых приколов. Когда же, поставив пластинку с арией Снегурочки, она стала непроизвольно, без моей подготовки заикаться, тут и я уже поплыл. Что-то добавил я в арии от себя, и классный час продолжился хохотом, до конца урока так и не сумевший остановиться. Антонина Федоровна только постоянно икала, как та пластинка, вытирая слезы лабораторным полотенцем.
  В школе также проявилась моя любовь к гриму. Я покрасил свои волосы, и Сэма ( Игоря Саматова) при этом совратил, в рыжий цвет, после чего встал вопрос о моем исключении из школы, но.. обошлось.
  И еще: как-то я захотел проверить, кто в «театре» главный – электрик ли?.. И выключил на этаже рубильник и сорвал уроки. Главным оказался… директор школы Пал Андреич Гежовский, ходящий по школе с вечно поднятой головой. Тогда мы подсмеивались над ним и боялись его, а на самом-то деле он был прекрасным человеком, великолепным педагогом и организатором.
   А какой был незабываемый урок-спектакль на уроке химии в моем «театре одного актера»! Днем раньше меня Химичка вызывала к доске, поставив какую-то оценку, поэтому я следующий урок и не учил. Но она наверно запамятовала и пригласила меня опять, на что я ответил, что, мол, нельзя же подряд выходить к доске, надо и другим, но… прихватив с собою учебник, начал, нахально подглядывая, отвечать. За кафедрой Антонине не было заметно мое нахальство, но одноклассники же видели и фыркали в парту. Подвел меня наводящий вопрос: «Из какого стекла делают бутылки?» Ответ на этот вопрос я не смог так сразу найти в учебнике и съерничал: «Из бутылочного». Урок был также сорван, Антонина Федоровна опять со слезами от смеха ставила в дневник мне жирный кол, обзывая меня всячески, как это она умела. Девчонки на нее из-за этого всегда обижались, они же все гордые, а парни нет - они умные.
  Из-за этих моих выходок мне НЕ вручили на выпускном вечере грамоту, как активному участнику художественной самодеятельности, хотя я сидел, как придурок, с баяном и играл туш, когда грамоты  вручались моим однокашникам.  Слезы текли от обиды, пришлось потом заглушать ее принесенным на бал портвейном. Кто-то из взрослых понял ошибку, и сам потом Гежовский извинился, выпив со мной шампанского, обещая  на следующей неделе ее исправить.
               
Начало взрослой жизни

  Попытки поступить в театральные ВУЗы Москвы не увенчались успехом, но мне посоветовали поступать в институт культуры в г. Химки. Делать нечего. Поехал, показался, сдал документы и уехал расстроенным в Дзержинск ждать вызова на экзамен. Здесь я случайно узнаю, что в Горьком есть театральное училище и в конце августа там будет проходить дополнительный набор мальчиков.
  Мы с братом Володей, он уже тогда демобилизовался, поехали в областной центр искать театральное и медицинское училища. Дело в том, что Володя заболел профессией «зубника», насмотревшийся на нашего дядю Колю Келина, который был Королем зубных дел в Новоалександровке. Володе же хотелось стать Тузом. Я, кстати, после 8 класса тоже, позавидовав богатству дяди Коли, поступал в Пятигорское медучилище. Будучи на каникулах как раз в Новоалександровске и разговорившись с дядей, он мне и предложил поступать. Мама мне выслала из Дзержинска документы, и я поехал на Кавминводы. Боялся диктанта, но получил за него четверку. Математика для меня была, как семечки, но я ее почему-то, как-то, зачем-то завалил. Теперь-то я думаю, что спас меня опять же мой ангел-хранитель.
  Но вернемся в Горький. Сначала мы зашли с Володей в театральное училище на улице Фигнер. Меня прослушал тут же в своем кабинете Валерий Николаевич  Голендеев, мастер, речевик, завуч и просто замечательный человек. Он мне посоветовал послать телеграмму в институт культуры с просьбой вернуть документы на родину и сдать их в ГТУ.
  Так удачно все получилось: брат поступил в Медицинское училище, а я – в Театральное. Здесь мне помог мой ангел-отец. Он, как талисман, ездил со мной на все экзамены; переживал больше, чем я; радовался, как ребенок,  положительным результатам. Он потом до самой своей смерти старался не пропускать ни одной моей премьеры, бывать на моих концертах много раз.   Когда я работал в разных городах России, он непременно приезжал посмотреть, как я устроился на новом месте, и поддержать в трудную минуту.
  Я потом тоже стал талисманом творчества моей младшей дочери Юли. При мне она завоевывала первые места на фестивалях в Домбае, Ессентуках, Фрязино, Мытищи. Но о моем папе – особый разговор, так же, как и о селе Водоватово, где он родился, и где я провел много детского времени. Сейчас я смотрю на своих внуков и их немного жалко, что они стеснены городским пространством и не могут делать то, что я в их возрасте с удовольствием делал. Папа всегда брал меня с собой в свою деревню. Мама почти никогда не ездила. Вспоминается опять несчастный случай: мальчишки во дворе кидались камнями и заехали мне в лоб. Кровь, крик, охи-ахи. Мой дед Дмитрий Макарович на руках бегом понес меня в медпункт…
   Другие воспоминания более веселые. Мой любимый дядя Миша, младший брат отца, имел «свою» колхозную лошадь --  красивую, большую, добрую. Я на Вольном прокатался все свое водоватовское детство и шагом, и в галоп, и на телеге, и в санях. Однажды я с него упал. Мне было лет шесть. Вольный остановился, извиняясь, что так произошло, хотя я сам был виноват: дернул за узцы, а он добросовестно помчался, как его учили.
  Еще один незабываемый момент. Я уже был постарше, когда дядя Миша дал мне самому отогнать Вольного в табун. Как я мчался! Все деревенские смотрели на меня и думали, мол, вот какой герой! Но когда возвращался, взрослые стали укорять, что я мчался вдоль домов, не взирая на то, что в любой момент могли выскочить дети. Мне было стыдно.
  Не забыть и рыбалки на реке Теша, сборы грибов и ягод, бабушки Наташечки пампушечки. Сейчас их делает тетя Таня, жена Миши. Средний брат папы дядя Витя с тетей Грушей жили тогда тоже в Водоватово. Он, будучи колхозным электриком, сильно пил и, бывало, гонялся с топориком за женушкой. Тетя Груша от него скрылась в Арзамасе. Дядя Витя попереживал-попереживал, потом бросил пить и уехал к жене. Сколько уж лет прошло, а он в рот не берет спиртного. Эх, съездить бы навестить! Поучиться.
  А на похороны своего любимого старшего брата, моего папы,
они не приехали в Кисловодск. Братцы  просто не могли поверить, что их Васятка умер. Им мы позвонили, когда папа был еще жив. Они собрались, поехали на вокзал, потом, говорят,  разругались и разъехались по домам. (Фото. Три брата Тузовы) и (Фото для сравнения. Три сестры. Кузьмины в девичестве. Тузова, Будагова, Келина)

Театральное училище

  Итак, я – студент театрального училища, вернее, кандидат. Из-за моего мягкого шипящего произношения Евгения Ивановна Кириллова, наш речевик, моя любимица, рекомендовала после вступительных экзаменов мне позаниматься у логопеда, после чего и «будем посмотреть» -- включить ли меня в основной состав «соревнований» или нет.
  Должен опять похвалиться: через месяц учебы я первым из семи кандидатов был переведен в студенты, благодаря Евгении Ивановны, которая в свою очередь меня тоже полюбила как прилежного ученика. Я так думаю…
  Мы, взрослые уже студенты, через несколько лет провожали ее в Ленинградский театральный институт на повышение, и я написал сценарий прощального урока: «До свидания,  друг мой, до свидания». А когда мы, ее верные ученики, грузили мебель, уже она мне написала… напутствие в записной моей книжке: «Будь уверенным в себе, для мужчины это важнее всего».
  К сожалению, всю жизнь пытаясь следовать ее совета, не всегда это получалось.
  Если продолжить разговор об учителях, то надо сказать, что в первые месяцы учения у нас была «котовасия» с художественным руководством нашего курса.
   Мастер, главреж Горьковской драмы, Константин Константинович Дубинин, который нас набирал, вскоре покинул нас и укатил в Саратов возглавлять местный драматический театр.
  Лира Ивановна Смирнова, наш мастер и директор училища, была приглашена в Питер. Туда же раньше укатил и Голендеев.
  Появился у нас все-таки прекрасный педагог и режиссер Борис Наравцевич со своей дружной актерской компанией: Думпе и Палеес. На первом уроке знакомства, он по кругу всех поднимал, задавал вопросы. Дошло до меня. Я назвался. Смех в аудитории. Борис Абрамович удивился такой реакции. Сотоварищи мои ему подсказали, что, мол, я -- комик.
--Значит, будет трагиком, -- заметил Наравцевич.
  Следуя такому напутствию, я впоследствии заметил, что прав был мой педагог. Драматическое у меня всегда получалось лучше.
  Первый  год обучения мне как-то не запал в память. Учились, веселились.   Весной меня призывают в армию, учителя  автоматически проставляют  отметки за первый курс.  (Фото. Училище).
  Мне хотелось пойти служить ради любопытства и испытания самого себя. А скорее всего – охота к перемене мест.
  На проводы в Дзержинск прикатил весь курс. Этот вечер тоже смутно помню, но до сих пор Надя моя напоминает о том вечере, что я на проводах совсем ее не замечал. Ну, и память у нее!

Армейская учебка

  Привезли нас под Москву в деревню Миронцево Солнечногорского района, а через два дня отправили на учебу в Волгоград познавать азы Гражданской обороны.
  Мне не хотелось опорочить честь папиного мундира, ведь он участвовал в битве за Сталинград, имеет медаль и орден Красной звезды. Но я обкакался, извините, в прямом и переносном смысле.
  Лето семьдесят первого было жарким и инфекционным. Холера окутала весь юг страны и Поволжье. Мне однажды стало нехорошо, поднялась температура… В медсанчасти испугались и отправили меня в госпиталь. Там ничего во мне такого не обнаружили, но 21 день должен был отдохнуть от Гражданской обороны и читать, читать и еще раз читать. Уколы, таблетки, 20 часов сна выбили меня из солдатской колеи. (Фото. Солдат-новобранец).
  Прибыл я в свою учебную часть поправившимся духовно и расслабленным физически. А тут в этот же день посылают меня в караул на пост № 1 охранять полковое знамя. Это почетная миссия, для этого отбирают достойных воинов. И вот я ночью с карабином в руке, не выдержав нового режима, прикоснулся к стенке и задремал. Это было тихое место на втором этаже, но я, вырубившись, не услышал шагов проверяющего офицера, а только почувствовал, что кто-то вырывает из рук карабин.
--Стой, кто идет?,- выпалил я, но было поздно. Меня арестовали и отправили на гауптвахту.
  А тут приезжает меня навестить мой дядя Коля Келин, который тоже воевал за Сталинград. Они с тетей Галей делали турне на своей «Волге» по местам боевой славы и заехали посмотреть на мою. Меня отпустили на час к КПП, где мне пришлось краснеть перед дядей, с жадностью улепетывая арбуз.
  После моей отсидки меня песочат на ротном комсомольском собрании и предлагают исключить меня из комсомола. Я расплакался, раскаялся и получил строгача. Больше меня на учебке на почетный пост не ставили.
  Трудности воинской службы скрашивали письма Наденьки. На зависть моим сослуживцам они приходили по два-три в день. Если один день «пустовал», то все мне сочувствовали. (Фото. Наденька. Эту фотку я пронес через всю службу рядом с моим сердцем). Такие письма, как Надины, не писались никому. Я даже некоторые зачитывал моим друзьям: Славе Баранову, Игорю Добрякову. Славик был старше нас и женат, но от его жены он подолгу ждал писем. Потом на гражданке он с ней развелся, и сейчас живут счастливо с Наташей, прекрасной женщиной и хозяйкой, с детьми и внуками. Я был знаком и с той женой, и с матерью, и с отцом Славы. Я поначалу часто после армии приезжал к ним на «Бабушкинскую», но однажды после долгой разлуки, будучи в Москве проездом, я решил заскочить к нему до отхода поезда. Адреса не помню, телефон потерян… Поехал «на ощупь». Такие странные моменты в моей жизни случались не раз, но этот особый. Помню только одно точно: метро «Бабушкинская». Остальное: какой-то трамвай; сел, поехал; какие-то хрущевки, вроде бы они; вышел, много одинаковых пятиэтажек; может этот? Допустим; подъезд возьмем наугад; а какой же этаж? Позвонил в квартиру на третьем этаже и спросил Славу. Открыла его мама, узнав меня, направила в магазин, где Славик с утра стоит в очереди за водочкой. То была не очередь, а внеочередная давка. Я выкрикнул его, мой друг откликнулся из начала очереди, счастливый:
--Тузик, ползи сюда!
  Это было лет двадцать после дембеля. А тогда на учебке мне не верилось, что наступит первый день Гражданки. А вот уже 35 лет прошло, да как-то незаметно подкрадывается… гонец.
  Письма Наденьки, к сожалению, не удалось сохранить – не положено. Но зато Надя переплела все мои 159 писем, которые я ей отсылал за 23 месяца службы, и получились три рукописных томика. Можно было вставить письма в эту повесть, но Наденька сейчас посоветовала сделать их приложением. Но пусть это будет новая повесть или даже эпистолярный солдатский роман. А?
  К концу подходило время учебки в Волгограде, и здесь свершилось что-то невероятное. Меня вызывают в штаб к начальнику, и он мне предлагает остаться в этой учебной части писарем.
--Подчерк у тебя больно красивый.
--Откуда вы знаете?
--По твоим конвертам
  Я действительно, когда посылал Наденьке письмо, адрес на конверте выводил каллиграфически. Вроде бы и лестно, что оставляют, но как же Наденька? В Подмосковье ей легче будет ко мне приезжать…
  Но я согласился, хотя моего согласия никто и не спрашивал. Главное, чтобы командование Солнечногорского полка, направившее меня сюда на учебу, не было против. А оно-то и не отдало меня.  Это уже приятно. У них был свой расчет на этот счет.

Продолжение службы

  Уже в Солнечногорске на следующий день после прибытия меня вызывает замначальника штаба майор Коробейников, как оказалось мой земляк. ------   --Почему тебя оставляли в штабе?
--Говорят, подчерк хороший.
--А шрифтом пишешь?
--Не пробовал, товарищ майор.
--Придется научиться. Два дня сроку. Вот тебе учитель,-- сказал начальник, приведя меня в один из кабинетов штаба, указывая на сержанта.
--Есть, товарищ майор.
  Как я сдержался, чтобы не спародировать картавость майора!.. До сих пор его помню с уважением и теплотой. Он меня и наказывал потом, и в то же время отпускал в увольнения часто.
  За два дня я действительно сносно начал писать шрифтом и меня прикрепили к секретному отделу, подписывать что-то на военных картах. А  за полгода до дембеля меня вызвали даже в штаб округа на две недели для секретной работы. Генерал меня там называл только Юрием Васильевичем.
Я ходил на службу как на работу к 9 часам и уходил в 18. По вечерам ходил по театрам, ночевал у моей любимой двоюродной сестры Аллы, а в пятницу уезжал в Дзержинск. Об этих поездках особый разговор.
  А пока…Через неделю моей штабной службы я подал рапорт майору Коробейникову, что, мол, хочу в увольнение на два дня к моей самой любимой сестре в Москву на день рождения. Мой «крестный», не задумываясь, подписал увольнение даже не с субботы, а с пятницы вечера. В понедельник к восьми утра я должен быть в части.
  Всякий нормальный человек поехал бы к своей любимой, до которой от Москвы 6 часов езды на поезде, пусть даже это будет считаться самоволкой. Если бы я не был таким, то не писал бы сегодня этих строк.
  Наши проводницы, добродушные сердобольные бабочки, подсаживали нас таких без проездных документов на третью полку. Но я в ту ночь не ложился, курил в тамбуре, писал какие-то стишки, и  в 3-30  заявился к моей Наденьке, которая по письмам знала, что я остался служить в Волгограде, и вот « на тебе», боже, на сонную голову Юру!
  О, радость нежданных встреч  с любимыми! О, горечь запланированных разлук! Таких радостей и горестей за время службы будет немало.
  Вот два печальных случая.
  Я приезжаю в очередное увольнение-самоволку, а Надя на свадьбе у Сережки Борисова в деревне на той стороне Оки, куда добираться надо только на пароходике часа три. Я и «поплыл».
  Приехав на свадьбу, узнаю, что Надя почему-то вдруг забеспокоилась и утром укатила домой. Выпив и закусив, я тем же путем отправился в Дзержинск к моей заплаканной Наденьке.
  Другой случай был наподобие первого, но не совсем.
  Приехав в очередной раз со службы, мне Прасковья Петровна, моя будущая теща, сообщила, что дочь уехала к подруге в город Бор. Адреса не оставила, искать бессмысленно. Я решил просто покутить с друзьями, Петей, Сережей… В самый разгар застолья у Сережки Никитина, которого Надя знала только понаслышке и знала только район, где он проживает, появляется на пороге моя любимая путешественница. У меня в руках был баян, который тут же из них выпал на пол. Она, будучи у подруги, также заторопилась домой. Соседи ей сказали, что видели меня в кругу подвыпившей компании; и она поехала меня разыскивать по друзьям. Нигде меня не было. Остался только безадресный Сережка. Она вышла из трамвая на остановке наугад, и пошла куда глаза глядят, и здесь спасли ее музыкальные уши. Наденька услышала звуки баяна, доносившиеся с пятого этажа хрущевки, пьяный неразборчивый хор, но игра-то на баяне была вроде бы ее Юрочки… Вот такие были пироги.
  Проторенный путь из Миронцева в Дзержинск и обратно скрасил мне будни штабной срочной службы. Я жил только надеждой на увольнения.
  Однажды меня мой майор Коробейников наградил краткосрочным пятидневным законным заслуженным отпуском за осуществление моей задумки сделать сатирический солдатский киножурнал, типа театрального капустника. Собрав все негативные последние случаи в полку, написал сценарий, сам нарисовал карикатуры и по проектору этот мультфильм показал всей части, комментируя каждый кадр. Было всем смешно, начальству приятно, и оно решило тоже сделать мне приятно.
  В этот долговременный приезд я решил съездить в училище на свой курс. Меня встретили как родного. Вовка Беляев, мой двухметровый друг, меня «угостил», потом я его, потом друг друга. Явились в ТЮЗ на репетицию курсового спектакля «Бесприданница». Я попросил у Наравцевича разрешения посмотреть прогон. Когда же на середине спектакля меня разбудили храпящего в зрительном зале, Борис Абрамович упрекнул своих студентов, что они хреново играли, что аж их друг уснул.
  Нужно вспомнить и командировку в леса Подмосковья на тушение пожара.
Я тушил очаги на картах при штабе, отмечая их флажками или петушками, за что меня хотели наградить медалью за тушение на пожаре, но, слава богу, я  проштрафился, а то награда была бы незаслуженной.
  В трехмесячную командировку во Фрязино в одну войсковую часть я был направлен на «бартер». Там был нужен художник(?), а нашей Миронцевской части необходимы были запчасти на автотехнику(!). Мне пришлось учиться рисовать красками. Мой новый друг Сережа Худяков, художник при клубе, был профессиональным школьным учителем рисования, и стал моим тоже. (Фото. Мы с Серегой художники).
  Сейчас, проживая рядом с Фрязино, хочется найти эту часть: может там осталась мое единственное в жизни полотно, срисованное маслом с открытки и посвященное Дню Победы.
  Во Фрязино-72 наконец-то ко мне в гости приехал мой брат Володя со своей первой женой Таей. Но, как оказалось, не во время, как и мой дядя Коля в Волгограде. Накануне был мой день рождения, и мы со служивцами его отметили очередным дисциплинарным наказанием. Поэтому меня отпустили к брату только до вечера.
  Где же должна проходить братская встреча, как ни в ресторане?
  Я оделся в володину гражданку, и мы поехали обедать в шикарный столичный кабак «Москва». Нет, последствия были нормальными, но забыть этот момент нельзя, когда я вдруг стал хоть на полдня счастливым человеком рядом с любимым братом.
  Так получилось в жизни, что с ним мы почти не жили в одном месте, но постоянно он неожиданно сваливался ко мне и ночью, и днем, один, с семьей или с друзьями, и я до сих пор жду таких «сваливаний», в отличии от Надежды, с которой у Брата сложились за последние годы натянутые отношения. Просто его личная жизнь не сложилась из-за своенравной гордой натуры. Теперь он -- без определенной работы (БОР), без определенной семьи (БОС), без определенного места жительства (БОМЖ). А моей Надежде  это определенно не нравилось (НОН).

Женитьба и учеба

  Из-за нестандартного поведения в армии меня демобилизовали не в первую партию, а только на следующий день – 2 мая 1973 года. Я прибыл к моей суженой с другом Нерсесяном, который захотел познакомиться с диковинкой: дождавшейся невестой с армии жениха. Убедившись, что такие существуют, вскоре уехал к себе рассказывать о чудесах света. Больше почему-то мы с ним не встречались и не переписывались. Доехал ли? Или до сих пор ищет?
  1 июня в День защиты детей я позвонил Наденьке на работу и пригласил ее в ЗАГС для подачи заявления.  Ее отпустили с работы, считая это уважительной причиной. Я сообщил своим родителям, Надя своим. Все были очень-очень рады. Мои пригласили на праздничный ужин своих самых лучших друзей Лукьяненковых, может и для того, чтобы повлиять на меня своим авторитетом, что, мол, нам еще рано, но Луки были за меня единогласно.
  Регистрация наметилась на 25 августа, и папа мой, начальник пионерского лагеря им. Зои Космодемьянской, предложил провести свадьбу в лагере, так как последняя смена заканчивается двадцать третьего, если, конечно, разрешит профком завода «Оргстекло». ПК, как нормальный комитет, сказал: --Делайте, но об этом мы ничего не знаем.
  Так мы и поженились. Профком до сих пор про нас ничего не знает.
  Свадьбу вспоминают все гости с восхищением, скорее из-за простора столовой, спальных и прогулочных мест. Вечер вел мой брат. Все было достойно, как у всех. После этого события многие наши друзья вскоре тоже женились. Дурной пример заразителен.  (Фото. Общая свадебная).
 На фотке слева в углу есть маленькая девочка. Это Оленька Гришечкина. Она была в расстроеннных чувствах. Оля очень просила свою сестру Надю выйти замуж за Игоря Саматова, а она бы когда подросла вышла замуж за Юру.
    Ей теперь под пятьдесят. Она уже вдова. Правда, разведенная. Но трагедия  в ее жизни была другая. Их дочка Ксюша, будучи уже замужем, сорвалась с нормальной жизни без надзора папы и мужа, который ушел от нее, забрав сына Лешу к себе. Связалась с какой-то компанией, начала пить, принимать наркотики. Вскоре к ее бабушке она приползла  вся побитая, и через несколько дней двадцатилетняя девочка умерла. До этого она от кого-то родила, от ребенка отказалась. Ее бабушка Мария Петровна, младшая сестра моей тещи, наша любимая тетушка, недолго переживала.      

  Вскоре тоже ушла за внучкой. Муж ее Леха Гришечкин умер раньше, он был моим старшим другом, шофер грузовых машин, помогал мне с бензином. Самогоночкой угощал. Мы даже на его машине «Москвич-412» ездили к моим родителям в Кисловодск. Он был очень доволен, «екари глазки». Но чуть не дожил до шестидесяти. Мой папа умер в марте, а он в июне… одного года. ( 1996). И диагноз один – цирроз печени. С Оленькой мы сейчас очень дружим. Приезжая в Дзержинск, останавливаемся у нее. Она недавно с внуком Лешей приезжала в Москву, я им устроил экскурсию по столице. На 60-летие Нади Оля опять приезжала и покорила своей красотой и артистичностью, спев переделанные песенки своей старшей двоюродной сестре. (Фото. Оля)
  Но вернемся к юности.
  Так я продолжил свою учебу уже не мальчиком, а мужем.
  Всем нашим демобилизованным студентам, в том числе и мне, пришлось пойти опять на первый курс, так как второго курса драмы в тот год не было. Идти работать год, или сдавать экстерном за второй курс и переходить на третий?
  Это же не обычное учебное заведение, тем более, говорят, повторение – мать учения. Мы, Сулимов, Кондратьев, Тузов, демобилизованные старики, стали примерными учениками на первом курсе. Мы сдружились.
  С Валеркой нас сблизила любовь к спорту. Ирина Алексеевна Дацук, учитель по сценическому движению и физкультуре, строгая, но свой в доску парень, включила нас в сборную училища по волейболу и настольному теннису. Правда, в турнирах мы никогда не выигрывали, но зато после них!..
  Нас, будущих артистов, тоже посылали на «картошку», собирать ее по актерски -- с азартом и вдохновением. Там я впервые познакомил свою Наденьку, которая с удовольствием поехала со мной, со своими однокурсниками и с нашей обожаемой классной дамой Альбиной Александровной Нестеровой, привившая мне любовь к литературе и живописи.
  Следующая встреча Наденьки со всем курсом была где-то через полгода на рождении нашей дочери Леночки. А с моими друзьями, Валерой и Саней, она виделась почти каждую неделю. Хотя я Сулимова и не помню, чтобы он приезжал. Позже Валера с Женей Гулецкой  бывали не раз. После очередного возлияния «Волжской», стоимостью 1 руб 07 коп., мы ездили на последней электричке в Дзержинск «добавлять». Мы жили тогда вместе с родителями в 3-х комнатной квартире. А на кухне в укромном местечке всегда стояла трехлитровая банка самогонки, которую по мастерски готовил мой папа, член партии, завуч школы и начальник пионерского лагеря. Он нам разрешал дегустировать, а иной раз просыпался и сидел с нами до утра.       
  Лафа вскоре после рождения дочурки кончилась, так как мои предки разменяли свою «трешку» на «двушку» и комнатушку в разных далеких друг от друга районах. Но зато мы стали жить в доме, где жили две тетушки и два дядюшки моей Надюшки в разных подъездах. У нас жила в квартире одна лишь соседка тетка Танька, и та иной раз помогала Наденьке по хозяйству. Но лафа опять появилась, но с другой стороны.
  Дядя Ваня Новиков, брат моего тестя, сильно пил. Он работал на заводской железной дороге и частенько подворовывал, как и все, из цистерн спирт. Как-то тетя Аня приносит к нам домой двадцатилитровую канистру чистого спирта на сохранение…
  Мои однокурсники стали чаще приезжать к нам в гости, но все равно, от воды, спиртное на вид и вкус не изменилось. Потом уже Наде пришлось втайне от меня относить охраняемое обратно.
  Но вернемся к рождению Леночки-Аленушки. А отмечали мы рождение первого ребенка на курсе в квартире Новиковых. Курс нам подарил красную коляску, которую с трудом достал Валера Кондратьев. Помню, студенты так набросились на жратву, что теще моей  и маме пришлось судорожно чистить картошку для добавки. Папиного коньяка всем хватило.
  Я на вечере был пьяненьким веселеньким счастливеньким папочкой. Альбина Александровна даже сделала мне комплимент, что мне идет быть выпившим. Конечно, отцу-молодцу все к лицу.
  Учиться мне нравилось, но надо было теперь учиться и зарабатывать. 30 рублей студенческой стипендии, 30 рублей отцовской, овощи-фрукты из сада-огорода Новиковых не хватало, и мне приходилось вести и агитбригаду на текстильной фабрике, и театр малых форм в ДК «Корунд», и свадьбы, как баянист и тамада. Слова бабушки Наташи, что кусок хлеба я своим баяном заработаю, сбылись.
  Руководителем нашего курса был Владимир Моисеевич Крипец, талантливейший режиссер и педагог, остроумный и добрый человек. Он приезжал потом в Дзержинский театр на просмотр спектакля «Лед и пламень» и моей первой роли, и даже похвалил меня в отличии от постановки.(Фото. Дзержинский). Он продолжал быть педагогом. Но я, и мы, его студенты, перед ним в неоплачиваемом долгу. Он просился ко мне в Курган, когда я был директором театра, поставить какой-нибудь спектакль. Он уже сильно болел. Я пообещал что-нибудь придумать, но мой конфликт с главным режиссером помешал осуществить эти глаголы.
  Хоронили его, говорят, тихо. Москва, 1 мая, у гроба его жена Сутормина, наш педагог по гриму, и вечный директор нашего училища Цыганкова Татьяна Васильевна. Прости меня, мой дорогой учитель. Царство тебе небесное! На первом курсе он за «зверинец» поставил мне четверку (пятерки на первом никому не ставят), где я изображал дрессированного медведя на задних лапах. Слава богу, я после окончания училища никогда не ходил на задних лапах. При поступлении в училище, я прыгал на экзамене зайчиком, значит, рост виден.

Студенческие работы

  На втором курсе мы готовили самостоятельно отрывки из пьес, из прозаических и поэтических произведений, и потом для всех студентов ГТУ и приглашенных, и конечно же для педагогов в первую очередь, показывали почти весь день свои самостоятельные работы.
  Первая моя работа – инсценированный отрывок из повести Б.Васильева «А зори здесь тихие». Я рвал и метал страсти без всякой слезинки, а на репетициях они были. Такое часто встречается в нашей профессии, особенно у тех, кто только начинает свой путь. Хочешь, но не можешь.
  Другая моя работа привела в восторг всю публику и в отчаяние наших педагогов, а именно Владимира Моисеевича. Я, вспомнив школьный театр, решил сделать моноспектакль «Василий Теркин» с баяном и своими песнями. Его поставили в программку самым последним с расчетом меня не выпускать, если не хватит времени, так как театр одного актера не вписывался в просмотр. А его как раз не хватило. Стояла жара, в зале была духота, все хотели скорее разойтись по домам. Ко мне подошли и попросили не показывать свой моно-спектакль, тем более он как бы шел вне конкурса. Но я же упертый, мне надо свой талант показать! И показал. Мое выступление шло не 10 минут, а сорок! Хохот начался вскоре, после того как все думали, что я закончил, ан нет, у меня впереди были другие главы. Народ хохочет, а я вхожу в раж, не понимая, что они принимают так не меня, а обстоятельства. Потом в курилке старшекурсник мне сделал комплимент: «Спасибо, старик. Давно так не смеялся.»
  А на следующий день при разборке наш Крипец сделал такой мне разнос, что уже я сидел и потел.
   Вот так начинались мои моно-спектакли, которые идут до сих пор, но Теркина в репертуар свой не включаю. Скоро тридцать лет, как я читаю с эстрады моего любимого Василия Шукшина.
  А началось мое знакомство с его творчеством, как ни странно, 2 октября 1974 года, когда на уроке  Слава Ишин нам сообщил, что умер Шукшин. К моему стыду я тогда ничего не знал о Василии Макаровиче, только слышал, что он режиссер и актер, а что писатель…
   Наш «шукшинист» Ишин уехал в Москву на похороны, а я пошел в библиотеку за шукшинскими рассказами.
  Крипец решил ставить с нами дипломный спектакль «Характеры» по рассказам Шукшина в инсценировке Гончарова, в доработке нас самих и конечно Владимира Моисеевича, который был великим фантазером- режиссером.
  Действие спектакля начиналось в зрительном зале, где мы сидели в своих образах среди публики как на собрании. Я, например, играл не только роль Представителя района, но и на баяне, будто селянин. Так многие у нас исполняли  несколько ролей: играли и детей, и стариков.
  Как мы любили работать с нашим мастером-режиссером, как мы полюбили мастера народной прозы Шукшина! И нас любили зрители! Да-да, мы с этим спектаклем после второго курса по путевке Горьковского комсомола объездили все пограничные воинские части Прибалтики, после третьего курса гастролировали по сельским клубам Горьковской области. Великая практика молодого актера – вкусить зрительский успех!
  Но мы вкусили еще театр изнутри. Однажды, подъехав к клубу, мы не заметили ни одной своей афиши, и даже директора пришлось долго искать. Пока его искали, мы пошли в народ с баяном, с частушками, прибаутками, завлекалками. И мы набрали полный зал зрителей.
  А в сельской гостинице, вернее, в доме колхозника, как мы проводили свое личное свободное время! Как-то выпили, мало. Лавки закрыты. А у нас в «костюмерке» свой костюм милиционера. Наряжаем Валерку Кондратьева в его же ( по роли) костюм и идем по домам проверять есть ли в доме самогон. Но кто бы нам дал! Во-первых, они своих участковых знают в лицо, а потом: кто же сознается.
Эх, жаль, что не сумели организовать Молодежный театр на базе нашего курса!
 Еще один гениальный дипломный спектакль поставил с нами Крипец: водевиль Антона Чехова «Свадьба». Даже этих двух спектаклей хватило бы для начала. Тем более Семен Эмануилович Лерман, наш педагог по мастерству актера, главный
режиссер театра комедии, оказался прекрасным постановщиком: сотворил с нами чудный спектакль «Много шума из ничего» Шекспира.
 (Я исполнял роль графа Клавдио и в другом составе роль Протоколиста).
 Он еще как артист умел показывать, если не хватало слов. Нам везло с педагогами.
Актер театра драмы Николай Селиверстович Хлибко был для нас особым педагогом-мастером. Он не был режиссером, но он столько нам дал актерам: учил работать над своей ролью, дал основы актерского мастерства, учил действовать на сцене. Спектакль «Три сестры» Чехова, к сожалению, у него не получился постановочно, но мы наслаждались работать в этой гениальной пьесе. Моя роль Кулыгина тоже не получилась, но не в этом дело. Хлибко, как актер строго соблюдавший систему Станиславского, нас заставлял скрупулезно работать над своей ролью методом действия, и физического, и внутреннего, предполагая, что никто из режиссеров не будет с нами этим заниматься. Он же знал, что так оно и будет. Режиссеры же -- постановщики, а не педагоги. Только недавно, снимаясь в фильме «Гражданин начальник-3», я из уст режиссера Геннадия Каюмова услышал про действие, про событие… Я был поражен, что даже потом позвонил и сказал ему «спасибо».
  Вчера на съемках фильма «Дом солнца» мы разговорились с  актерами, закончившими театральные средние театральные заведения в Ростове, другой в Новосибирске, сошлись во мнении, что столичные ВУЗы слабы перед провинциальными училищами. Там наши педагоги приходили к нам каждый день и вкладывали в нас все! В Москве же иные руководители курсов годами не появляются на кафедре. Москва-а-а!
  С благодарностью вспоминаю актера-педагога по речи Анатолия Ивановича Захарова. Он мне привил любовь к художественному слову. С ним я готовил к экзамену по речи рассказ «Верую!» Шукшина, который до сих пор читаю с эстрады. Тогда на госэкзамене мне поставили четверку. На нем присутствовал сам Познанский, народный артист, читающий превосходно этот рассказ со сцены Горьковской филармонии. За 30 лет моего чтения, конечно, я стал читать уже на пять с плюсом, но тогда эта хорошая оценка стала для меня началом пути.
  Прочитывая свои предыдущие биографические строки, обнаружил, что пропала ирония, основа моего повествования. Читателю тогда моя жизнь покажется скучной, а это неправильно. Но без прозы жизни не обойтись. И без песни о нашем студенчестве, которую я написал к 30-летию окончания театрального училища, но, к сожалению, не исполнил. Не нашлось гитары.

Как горько, обидно и жалко,
Что нет нашей улицы Фигнер,
Бальзама с названьем Волжанка,
Он был поцелебней, чем Битнер.
Уже не пройтись по Свердловке,
Как раньше, зайдя к тете Дусе.
Эх, жаль, что уже в город Горький,
Как в юность свою не вернусь я.
Но мы едем в нынешний  Нижний.
Пусть был он роднее мне прежним.
Но нам подмигнет прадед Минин,
Прищурится дедушка Ленин.
Две тетушки в синеньких платьях
Нас встретят на стрелке далекой.
Нас Нижний обнимет, как братьев,
Всплакнет по отечески Горький.

  Альбина Александровна заворожила нас читать, познавать, любить искусство, быть требовательным к себе, дружить, любить, быть добрым. И это все – наша классная дама, педагог по литературе и истории ИЗО.
  Альтшуллер, теперь Смелянский, недолго  прививал нам любовь к русскому театру: уехал в Москву; но те уроки я помню до сих пор. Это был театр одного актера, мастер-класс, это было ВСЕ!
  Видите, какие педагоги нас обучали! А какие актеры учились! Евстигнеев, Чурсина, Зимин, Понкратов-Черный, Андрей Ильин, Саша Наумов, наша Мазуркевич, в которую я был влюблен платонически, как в свою младшую сестренку, выскочившую замуж потом за Равиковича, намного старше «старшего братца». И это правильно. Я-то был женат на моей Наденьке, которую я не меняю уже 33 года, в отличии от квартир, городов, театров, автомобилей. И это тоже правильно. Потому что любой обмен заражает. Скажу откровенно пока Надя на кухне, что если бы однажды после очередного с ней скандала мы развелись, то пошло бы и поехало, и может я сидел бы где-нибудь в Задрюпинске, работал бизнесменом, или был бы политическим лидером партии бюджетников, или просто директором занюханного городского драматического театра (это лучший вариант). Правда, в настоящий момент я ничего и этого не имею, кроме мелких работ в кино, крупной трехкомнатной квартиры в Мытищах, двух внуков и одной внучки, и это радует, что хотя бы для моих потомков я чего-то сделал. (Извините, но когда я редактировал свою повесть, у меня уже появилось больше -- пять внуков и три внучки).
  К концу третьего курса в мае 1976 года я впервые потерял близкого родного человека, бабушку Елизавету Павловну Кузьмину. Получив телеграмму о том, что баба Лиза в предсмертном состоянии, я отпросился в училище и вылетел в Ставрополь. Я застал ее в живых, мы даже успели поговорить, пошутить. Она шутки принимала. Не могу без улыбки вспоминать эпизоды, связанные с ней. (Фото. Бабушка и дедушка с моей мамой. Дедушка Коля Кузьмин пропал без вести на войне).
  Первый, когда мне было года три-четыре. После ливня на улице в большущих колеях на дороге бабушкинской улицы образовывались глиняные каналы, запруды, где я однажды с таким упоением поплавал, что потом бабуся заставила меня посидеть на «гауптвахте» в сарае вместе с коровой. Я там впервые попробовал отруби, которые оказались такими вкусными, что до сих пор помню их аромат.
  Второй. Я был постарше, мы с двоюродными сестренками Томкой и Ларисой, зная смешливый характер бабы Лизы, часто разыгрывали ее. Я залез в большой полосатый матрасник, Тамара завязала, и позвала зачем-то бабушку на кухню. В это время, как мы и договорились, я замычал. Бабка испугалась, а потом сняла свою тапочку и давай меня лупить со слезами на глазах от смеха. Мне, кстати, тоже было смешно и совсем не больно. Я скакал в этом мешке по всему двору (дом был частный), а бабуля меня нахлопывала тапкой. Смех стоял и снаружи и внутри мешка.
Третий. Мои сестры нарядили меня в бабку. Платок, губы накрасили, титьки сделали, юбку надели, каблуки. Прихожу в дом.
--Пална, а, Пална-а. Дома что ли?
--Ты кто,-- не поняла Пална.
--Ты че, не узнаешь что ли?
--Нет.
--Так я твой внук, Юрка.
--Ах, ты артист чертов!..
  Смеху было!..
Первый  театр

 Заканчивалась учеба. «Купцы» наезжали в училище купить кое-какого товара. Я хотел уехать на родину в Ставрополь, в краевой театр драмы, но обстоятельства сложились иначе.
  Костя Печников, ранее закончивший наше ГТУ, ведущий молодой актер Дзержинского театра познакомил меня как-то с главным режиссером ДДТ Клемантовичем Александром Андреевичем. А тот, внимательно посмотрев на меня, сразу предложил главную роль в новом спектакле «Лед и пламень» (Юность Дзержинского), который должен выйти в канун 100-летия Феликса Эдмундовича. Я не мог отказаться от такой роли.
  12 января 1977 года я был зачислен в труппу Дзержинского драматического театра имени 30-летия Ленинского комсомола в качестве актера 2 категории с окладом 100 рублей в месяц. Руководство театра договорилось с руководством училища, и меня стали отпускать на репетиции. Почти одновременно выпустились: я из училища, и спектакль в начале марта. Но госэкзамены, дипломные спектакли и премьеру я не сорвал. Конечно, я жил только ролью молодого Феликса, даже в диалоге моего Кулыгина с Ольгой в дипломном отрывке из «Трех сестер» я назвал Олю Юлей, именем невесты Дзержинского.
  Если из наших бывших студентов, распределившиеся по театрам, месяц отдыхали после защиты диплома, то мне естественно не пришлось, слава богу. Конечно, первая  моя роль была сыровата, как и сама пьеса, но почет, уважение и награды не заставили долго ждать. За эту роль я стал лауреатом областного конкурса молодых артистов, в журнале «Театральная жизнь» вышла заметка с моей фотографией, которая вывела меня впервые на пробы в кино.
  Известный режиссер Марк Орлов ставил небольшой сериал «Сендикат-2», где главным действующим лицом был Феликс Дзержинский, увы, пожилой. Я потом догадался почему  пригласили на пробы 24-х летнего актера на роль 48-милетнего человека. В том сценарии был такой эпизод ( в биографии Дзержинского он подлинно существовал), в котором молодой человек похожий на Главного чекиста один к одному, поспорив с друзьями, угнал из подноса машину самого Дзержинского, тем самым выиграв пари. Конечно же, на роль Железного Феликса меня никто, в общем, не прочил, а вот на эту эпизодическую роль меня утвердили. Но… главным консультантом фильма был тогдашний главный КГБист Юрий Владимирович Андропов, который вымарал из сценария этот достоверный эпизод, мотивируя тем, что такого с Дзержинским не могло быть никогда! Спасибо тебе, наш дорогой будущий генсек! После этого я так не взлюбил Ю.В., что когда появилась в магазине «андроповка», я ее глушил, как кровного врага.
  Роль юного Феликса дала внутренний толчок родить с Наденькой маленького Фелика, именно к 100-летию, 17 сентября. Ошиблись и с датой и с полом. 5 октября 1977 года родилась девочка, которую я назвал Юлей, в честь невесты Феликса.
   Была в театре читка новой пьесы, все знали, что я утром увез Надю в роддом. В перерыве я позвонил, и мне сказали:
--Поздравляем, родилась девочка.
-- Спасибо, -- бросил я и бросил трубку.
  Меня коллеги спросили:
--Кто? Как здоровье? Какой вес, рост, цвет?
  Я так расстроился, что и не спросил… Пришлось перезванивать. Евдокия Дмитриевна стала меня утешать:
--Что ты, Юра! Девочки – это замечательно! У Вертинского две доченьки, и как он был счастлив, у Шукшина…
  Тогда я совсем успокоился и послал гонца в магазин.
  В своем первом спектакле я также дебютировал как композитор и исполнитель своих песен. Готовившись к роли, я много читал о Дзержинском и узнал, что его самый любимый поэт был Адам Мицкевич, а позже стал и Валерий Брюсов. Я написал две песни на слова этих поэтов, показал Клемантовичу, и он утвердил. И это стало началом моего композиторского и исполнительского дела, потому что вторым спектаклем был мой большой композиторский дебют. Александр Андреевич поручил мне написать песни-зонги на стихи поэта, драматурга, актрисы Анны Родионовой к спектаклю «Экскурсия по Москве», и в спектакле их самому исполнять под гитару. На гитаре я играл тогда весьма сносно, теперь-то не очень, а тогда… Тем более гитары у меня дома не было, как и не было ее в театре. Я, отпросившись у руководства театра на «экскурсию в Москву», поехал и купил красивую болгарскую «Кремону».
  Песни получились симпотичные. До сих пор прекрасная виртуозная актриса Валя Губкина их помнит и поет. Я только, дурак, никак их не запишу, как положено в студии. Дурак, лентяй, простофиля, вахлак, лох,.. я, в Москве будучи, позвонил Анне Родионовой, получив разрешение на сочинение музыки на ее стихи, пообещал ей предоставить запись этих зонгов. Жива ли она? Но песни мои  мертвы, потому что лежат и не дышат. Да потому что я всегда критически относился к моему песенному творчеству, хотя почти всегда получал похвалу от различных категорий слушателей. Даже мои педагоги Альбина Александровна, Лерман меня похвалили мои песни из первого моего альбома «Сокровенный разговор». А я стеснялся простых мелодий и текстов. Да потому что не пользовался советом моей любимой учительницы Евгении Ивановны: будь уверенным в себе. Да потому что я загораюсь и потухаю. Да потому что я Близнец! Да потому что… это оправдание моей несобранности! Кто знает, что бы стало с этими неплохими песнями, покажи я их самой Родионовой!  Но я благодарен этим песням за то, что с ними мне часто приходилось выступать на различных встречах и концертах, привыкая к эстраде. Недавно я участвовал в Московском 11 фестивале авторской песни (военная сцена) и исполнил песню из того спектакля «О, военные годы столицы». Ко мне подошел Леви, сын известного психолога, и сказал, что Анна Родионова жива. Номера телефона у него не было. А я так и не перезвонил ему. Вот такой какой-то я.
  После удачной премьеры спектакля «Экскурсия по Москве», директор театра Виктор Петрович Шалагин, заслуженный артист, прекрасный, как  оказался после сложения директорского портфеля человек, предложил со мной заключить договор на авторство. Сколько это стоит --  ни он, ни я не знали. Я нашел справочник авторских вознаграждений и, взяв самую минимальную ставку гонорара композитора, предъявил директору. Он, крякнув, подписал договор, а потом как-то высказался при всех, что я хапуга. Чтобы не быть этим словом, я согласился бесплатно написать музыку к детскому спектаклю по прекрасной стихотворной пьесе Юрия Елисеева «Два мастера». Это был маленький шедевр, но эти песни тоже спят, хотя  я их все помню, люблю и… надеюсь, что скоро запишу их на диск.. Скоро юбилей Дзержинскому театру, надо бы разбудить все мои песни, и спеть их с актерами на праздничном вечере?! Это только мысль промелькнула в моей башке.
  Моя одна из последних верных подруг Ирина Печерникова, известная талантливая актриса со сложной судьбой, мне однажды тоже советовала обратить внимание на то, что только первая моя идея правильная. И ее совет не всегда мной применялся. Начинал потом сомневаться, потому что…
  Самое интересное в истории сочинения этой музыки была ее запись. Мои знакомые, популярные в городе музыканты оркестра Дворца Культуры Химиков во главе с Сергеем Муратовым, впоследствии ставшим батюшкой, записывали эти песни после очередного вечера танцев, без какой либо специальной аппаратуры, помещения, азарта и денег; и музыка эта, как ни странно сегодня, звучала тогда в спектакле.
  Мой первый театр, и как зрителя, и как актера… Старый театр в парке… До сих пор чувствую его запах. Наша театральная гостиная, где мы поставили первый самостоятельный спектакль о Марине Цветаевой, за который получили какой-то приз, и я был одним из организаторов. Сценарий же этой пьесы принес Слава Постнов, теперь он начальник Управления культуры Дзержинска. 
  А какой там был клуб чаеманов, который организовала Валентина Матвиенко, актриса и прекрасный человек, жена директора! У нас был даже гимн, стихи к которому написала Ирина Юлиановна Щуцкая, зав. реквизиторским цехом, высокообразованная женщина, а музыку к стихам-- ваш покорный слуга.
  О! Какой был драматический момент однажды в театре! Из театра  увез, да просто украл жену главрежа Клемантовича Светлану Герасимову мой друг Валерка, младше ее намного лет, а  потом бросивший безжалостно ее в другом городе. Она позже вернулась к Александру Андреевичу, и он ее простил. Но в театр она уже не вернулась, хотя была хорошей актрисой. Таким же образом поступил и другой мой друг Костя Печников, разлучив актрису Зою Бурцеву со своим мужем-ученым и увезший ее подальше из Дзержинска. Я тогда сам чуть не сошел с ума. Но решил не поддаваться влиянию старших и сделал все наоборот. Предложил нашему директору мою Надежду Николаевну в качестве Главного администратора.
  Она так быстро вошла в трудный участок по организации зрителя, что я ей долго гордился .
  Строилось новое здание -- надежда труппы и театралов города. Долго строилось. Однажды мы с однокурсником актером нашего театра моим другом, пропавший  в последнее время без вести, Вовкой Коломаком зашли в строящейся театр с бутылкой портвейна (бомбой) и выпили за быстрейшее окончание строительства. Как ни странно, скоро мы въехали в это прекрасное долгожданное здание, но… без Вовки…
  Ему так и не суждено было поработать в новом здании ни актером, ни режиссером. Виной тому было «то самое» вино. Сколько оно губит талантов! Правильно, талант не пропьешь, но пропивается время, где ты должен его проявить и идти дальше. Но художник – своеобразный народ, его чувства главенствуют над разумом. Владимир Яковлевич Коломак все-таки состоялся как режиссер-постановщик. Он был режиссером и главным во многих городских театрах. У меня в Кургане поставил «Цаплю» В.Аксенова. Я у него сыграл главную роль Моногамова.  Спектакль был гениальным. Но мнения критиков разделились на два противоположных лагеря. Я давно слежу за его режиссерскими работами. Он уже столько имеет званий Лауреата фестивалей, что можно иметь звания и по круче. Но в наших профессиях надо не менее пяти лет работать в одном театре, а нам с ним это не суждено. Я бы хотел опять пригласить его поставить «Старшего сына», он дал согласие, но я пока не готов с финансовой стороны дела. Он, как и я, иной раз срывается. Хотя от этого ни один мой спектакль и его тоже, не пострадал.
  Прекрасный художник-постановщик мой друг Валера Морозовский в Дзержинске пострадал от водки и от работников милиции, которые его так толкнули, что сразу отказало сердце.
  Это было 2 апреля, в дни юмора,  первая потрясенная меня трагедия. Конечно, это дело замяли, как не пытались родственники его возбудить. Какой он был мастер рассказов анекдотов! Мы, актеры, завидовали его таланту.
  Как-то раз я, написавший капустник к 8 марта, решил дать проявиться его способностям на сцене, вручил ему роль Снегурочки. Он вышел в парике с косой со своей бородкой клинышком на середину сцены и… растерялся. Все забыл от волнения, снял парик, послал всех подальше и ушел со сцены под женский хохот. А какие он сам придумывал стихотворные экспромты! Мы организовали с друзьями субботние посиделки, где пели, пили, читали стихи, и обязательно должен быть какой-нибудь сюрприз. Он нас покорял своими стихами, которые на ходу сочинял, правда, они были белыми. Но такими поэтичными!  (Фото. Морозовский). Валя Чепурная, его жена, живет теперь в Стерлитамаке. У нее открылся талант администратора. Как она, с таким великолепным вокальным голосом, решилась на новую работу! Но она  и эту работу в своей филармонии выполняет так же великолепно. Мне гастроли сделала на высшем уровне. Еще не вечер, думаю.

                Первые сложности

  Итак, долгожданное новое здание театра. Мы, актеры, соскучившиеся по полным залам, играли с упоением. Зрители, которые ни разу не были в театрах, умилялись новым прекрасным зданием. Но недолго музыка играла. Через несколько месяцев после открытия нового здания театра зрительский поток спал, и начались даже отмены спектаклей. Надя к тому времени перешла в костюмеры, а потом и совсем ушла из театра. Началась эра не увлечения зрителем театром, а «заманиловкой».
  А вот из-за чего это произошло? Пришел в театр талантливый вездесущий администратор Саша Орлов, который соблазнил Шалагина заработать театру много денег, выполнить план и т.д. Для этого они пригласили великого русского  артиста Евгения Леонова, друга Орлова, его личного импресарио, с творческим концертом-встречей. Это был «чес». По три-четыре встречи в день. Успех и зрительные залы были полны. Наша казна тоже увеличилась. Дальше-больше.
  Был у нас неплохой спектакль на злободневную тему «Тринадцатый председатель», где я играл прокурора, а главную роль – Шалагин В.П. На эту главную роль приглашают Василия Ланового, поиграть вместе с местными актерами. И опять чес! Зрители, которые приходили посмотреть новое здание, сделали свое дело, и тут же про театр забыли. А нам, местным актерам, пришлось потом играть в полупустых залах. Терпение мое лопнуло, и я как секретарь комсомольской организации, написал об этом безобразии в «Комсомольскую правду», которая не напечатала, а переслала это письмо в Министерство культуры, МК – в Горьковское Управление культуры, а УК вернуло в театр на круги своя.
  Меня стали журить за то, что я вынес сор из избы, но все же на всякий случай Шалагина сняли, Орлова убрали, Главбуха посадили.
  Чтобы не быть голословным, я после очередной отмены спектакля ворвался к Клемантовичу, он временно исполнял обязанности директора, и со слезами на глазах предложил себя в качестве заместителя директора по организации зрителя (эта должность тоже была вакантной), ведь кто-то должен спасать театр!
  Александр Андреевич, мой любимый режиссер-педагог и приличный человек, стал меня разговаривать, что, мол, на мне держится репертуар, что я хороший артист и театр делает на меня ставку… Но все же он пообещал переговорить с высоким начальством о моей идее.
  Потом я ночью не спал. Зачем я это делаю?! Куда лезу! Мне это надо?  Все, решил я, больше таких выходок не повторится.
  Но через неделю отменился не рядовой спектакль, а ПРЕМЬЕРА!!! Я, ничего не соображая, влетел в кабинет Клемантовича и «потребовал» дать ответ на мое предложение. Ответ был – попробуй, попытка – не пытка, но с совмещением должности артиста. Конечно, я иначе бы и не согласился.
  На следующий день в 8 утра я был в своем кабинете и усердно начал доказывать зрителям, что театр наш хороший, и актеры наши замечательные, и спектакли наши отличные.
  Горел очередной спектакль-долгожитель «Святой и грешный», и я бросился спасать его. Пришел в политехнический институт, придумав акцию «Театр и молодежь», посвященную Дню Октябрьской революции, хотя спектакль далеко не политический. Составили тут же план ее осуществления, и процесс пошел.
  На спектакле вместо привычных тридцати зрителей было ползала! И главное, зрительская молодежь не ожидала, что такой театр и такой спектакль в городе есть!
  На премьерный показ нового спектакля по пьесе Рязанова и Брагинского, не помню название, я приглашал зрителей, как на единственную возможность посмотреть на… не помню чего. Премьера прошла с аншлагом. Главное, зритель не обманулся. Сам Александр Андреевич поднял на банкете за меня бокал.
  В этот вечер я купался в бассейне  пьяного удовлетворения, получая много хвалебных слов от своих коллег типа « я тебя уважаю». Я же не стал их разочаровывать, признаваясь, что я это делаю прежде всего для себя, любимого: самому не хочется играть на пустой зал.  Кто же, кроме себя, о себе позаботится в своем городе!
  Все шло этим чередом, пока не наступила развязка. Как-то приезжает начальник областного управления культуры тов. Трухманов и привозит симпатичную «титястую» мадам на должность, которую я исполнял, как оказалось, временно. Нет, конечно, такая бабенка может привлечь  в театр особую часть зрителей!.. В театре переполох. Даже руководство в панике. А зачем? А затем, что любовницу надо бы как-то пристроить или приструнить. Начальник надавил на мою любимую мозоль, ехидно предложив оставить актерскую профессию на фиг, что мол, нельзя руководителю заниматься  еще и ерничеством. Был такой опыт – Шалагин. Вот оно как! Я, конечно, отказался, как они и предполагали, и я перешел опять в свое прежнее чисто актерское русло, и был первое время очень счастлив. Но обида давила на справедливость: почему Мне надо было что-то делать: или уезжать в свое далекое Ставрополье, или еще куда подальше, хотя дальше было нельзя. Я, дурак, решаю идти другим путем.

                Новые веяния

  Я поступаю в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кино на  отделение экономики и организации театрального дела театроведческого факультета ( по современному – продюсерский). Я может быть и не пошел на это «повышение квалификации», если бы ни гастроли в Ленинграде и по его области. Дай, думаю, попробую, материально ничего не теряя. Что-то теряем, что-то находим… Если бы знать!  Стал учиться заочно, теряя напропалую свои молодые годы и роли моих молодых героев! После каждой сессии надеялся на свой разум, что ТО мне НЕзачем! Но сам Питер тянул, и знания, я  так думал, не помешают.
   К тому времени мои друзья Щуцкие переехали из адского химического «Здержинска» в райский Ленинград. Я у них и провел все шесть лет моей заочной учебы. Юля и Маша, сестренки-близняшки, были моими лучшими сестренками, а Ирина Юлиановна – лучшим другом. До сих пор с ними перезваниваемся. Вспоминаем их маму. Они меня поддерживали и морально, и жилищно. В конце каждой сессии, я с ними прощался на веки. (Фото. Юля и Маша).
--Не приеду больше, мне это не надо.
--Да, ладно, Тузик. Приедишь.
   Сомневаясь, таким образом, я закончил  шесть лет обучения (в 1988 году), но, к сожалению, работая в то время уже не в Дзержинском театре.
  Но до этого – целая жизнь!
  После «той дамы» по организации зрителя театр опять «захерел». Не помогли ее бабские прелести, и меня, мужика настырного, но обаятельного, приглашают опять возглавить этот важный цех в театре.
  За это трехлетнее время сменилось столько режиссеров и директоров, что я уже и не помню их количества.
  Клемантовича отправили на пенсию, на его место пришел молодой подающий надежды Анатолий Савин, который тоже надолго не задержался у нас.
  Но главной опорой в деле по воспитанию своего зрителя в театре всегда был для меня друг, режиссер-постановщик Валерий Медведев. Какие бы акции я не придумывал, он поддерживал и принимал активное участие, а это были: «Театральные гостиные», «В театр – всей семьей», «Зрительские конференции», « Комсомольские собрания» после спектакля «Кто, если не ты?», лекции-концерты на предприятиях и учебных заведениях по путевкам общества «Знание».
  А на гастролях в Черкесске я вообще бы без него не обошелся.   Трудный южный многонациональный город, куда я сам «затащил» свой театр на свою Ставропольскую землю поработать и отдохнуть, требовал максимальной отдачи в организации зрителя. Мы с Валерием Петровичем перевернули весь город своими встречами-концертами на предприятиях. Гастроли прошли на ура! Даже пришлось продлить, придумав акцию «по борьбе с пьянством».
  У нас был отличный спектакль «Порог» А.Дударева в постановке Клемантовича, где великолепны были Полиницин и Танков, «великие пьяницы». Я в нем играл плохенькую положительную роль, но там участвовала моя младшая девятилетняя дочь Юленька, в конце спектакля покорявшая и добивавшая всех зрителей.
  1986 год, правление Горбачева, инициатора сухого закона. Обком Карачаево-Черкессии по моей наВОДКе дал разнарядку по всей своей Республике, и мы 20 дней ездили по аулам и станицам на всем готовеньком.
  Я, как один из руководителей театра, (кстати, директора на гастролях не было), часто придумывал какие-нибудь акции, как современный пиарщик.
  В том же крае, до этого, я вывез спектакль «Кто, если не ты?» в станицу Зеленчукскую, где мой папа в конце сороковых был вторым секретарем районного комитета комсомола. Спектакль был на комсомольскую тему, мы и в Дзержинске после окончания спектакля проводили открытые комсомольские собрания прямо в зрительном зале, а здесь сам бог велел. Папа жил рядом, в Кисловодске; мама, к сожалению, год назад умерла, долго болея раком легких; в Кисловодске!, я летал на похороны к ней тоже с гастролей год назад из Петрозаводска.
  Отец с удовольствием согласился приехать в Зеленчук. И что вы думаете, нашлись те люди, которые его помнят! Он великолепно выступил после спектакля, как на собрании, как настоящий комсомольский вожак, чем привел в восторг моих коллег, и конечно же, режиссера Медведева.
  А Медведев Валерий Петрович, в свою очередь, привел всех коллег в восторг после нашей поездки на Скачки в Пятигорск по приглашению папы.
 Отец-то был фанатом в этом деле, ну и «совратил» Валеру, который проиграл на Ипподроме все деньги, которые ему выделила жена на покупку костюма. Смех и грех!
  Но случилась на этих гастролях и трагедия. Игорь Расцветов, бывший актер Дзержинского, а тогда Русского Черкесского театра, умер от сердечного приступа, не дождавшись нашей труппы, 26 мая, в день моего рождения. Он был старше меня намного. Но мы дружили с ним семьей. Он любил моих девочек-белочек. Володя Маламайкин, наш общий друг, тоже рожденный 26 мая, не был с нами, но мы впоследствии всегда на наших днях рождения вспоминаем нашего Расцветова, которого я в тот день не дождался в гостиничном ресторане на моем празднике. Но… жизнь, как говорится, продолжается. А мы со Светой Хохряковой, нашим завлитом, красивой и талантливой девушкой, и Валерой  Медведевым сидели в ресторане и ждали Игоря, чтобы отметить мое 33-летие. Рождение прервалось смертью.

ДЗЕРЖИНСКИЕ СТРАСТИ

  В общем, жил я в Дзержинске, руководил зрительским отделом театра, играл, учился, вел кружки и в школе, и в ДК. Был президентом городского клуба авторской песни, (раньше – КСП), руководителем, режиссером, сценаристом агитбригады «Время, вперед!» при ДКХ, которая завоевала первое место в областном конкурсе агитбригад. Писал капустники в театре, песни к спектаклям. Выполнял общественную работу комсорга театра. Воспитывал двух дочек.
  Приходит разнарядка в театр на одно место в партию, куда наша комсомольская организация  меня рекомендовала. Но не тут-то было: меня упрекнули в карьеризме, что я хочу быть директором театра. Да, хочу! А ради чего я, собственно, бросил удачно складывающуюся карьеру актера,
для меня главную?! Они думают, что карьера руководителя лучше актерской?!
  Ради своего родного театра, который я, конечно, хотел возглавить, все делалось. Но, как говорится, прокатили; своего рода, отомстили некоторые коммунисты за мою честность.
  Как я рыдал в подушку от такой обиды! Но самая главная обида была впереди!
  При мне был директором театра тоже Юрий Васильевич, Епифанов, крепко выпивающий человек, плохо разбирающийся в театре, но хорошо умеющий незаметно руководить, благодаря своим замам(!).
  Когда он собрался уходить опять в свой ДК, то прочил меня на свое место. Но против этого оказалась опять-таки коммунистическая партия города Дзержинска и его окрестности. Петерс Плич, беспартийный актер, мой друг, по собственной воле встал на мою защиту.
  Партия, почувствовав брожение в коллективе, ушла в подполье, все-таки 87 год был на дворе. Прошел слух, что Епифанов никуда не уходит, и актеры,  «своей браги нахлебавшись», успокоились. Но в один прекрасный день вдруг подъезжают к зданию «Волги», «Волги», «Волги»… Курьеры, курьеры…Как вороны, как «воронки» 40 лет назад. Отменяются все репетиции, всех собирают в Красном уголке театра… и начинается…
  Представляют нового директора, инженера-химика по образованию, долго работающей по профсоюзной линии, некую Татьяну Викторовну. Спасибо коллективу, долго (минут двадцать) сопротивляющемуся. А что сделать-то можно с той «черной» машиной, если и сейчас с «белой» ничего не сделаешь?!
  Запомнилась фраза моего коллеги и однокурсника Валеры Ерукова:
--Почему-то актеров не назначают директорами химических заводов, а вот химикам можно руководить театрами.
  Были другие достойные возгласы:
--У нас есть свой директор -- актер, заканчивающий соответствующий институт.
  Я стоял за дверями открытого Красного уголка и понял, что мир моей мечты развалился, и что здесь мне в моем театре больше не работать. Прения закончились, зачитали приказ Управления культуры, и все разошлись с надеждой на лучшее театра. За тот короткий промежуток времени я успел написать заявление об уходе в двух экземплярах и уйти в свой кабинет. Входит, как ни в чем не бывало, ко мне улыбающаяся, только что назначенная директриса, протягивает руку и говорит:
--Много о вас слышала хорошего. Будем работать.
--Не будем, я подал заявление…
  Ее будто ветром сдуло из кабинета, и тут же вдуло нашего парторга Белянкина.
--Тебя вызывают в кабинет директора.
   Сейчас не могу вспоминать этот эпизод без улыбки, а тогда было не до смеха. Вхожу в кабинет, меня усаживают в середину круга, и начинается «воспитание».
--Почему Вы бросаете театр в трудную минуту ?
--Зачем вы организовали все эти протесты?
--Вас видели в пьяном виде в автобусе № Х.
--Не пью. Я же председатель общества трезвости в театре, коллектив сам меня выбрал, не даст соврать наш парторг, -- и далее:
--Если бы я организовал протесты, то они были бы действенны, не даст соврать Шалагин.
  Потом:
--А  театр я не бросаю, это он меня кинул.
  И еще:
--Но не беспокойтесь, я человек порядочный в отличии от вас, проведу предстоящие гастроли театра.
  Последним ответом я их успокоил. Пошел я тогда, председатель общества трезвости, и «нажрался»; да и поехал на автобусе № Х домой, и там-то опять Наденьке пришлось принимать мои рыдания во всем объеме.
  Но рыданий, даже истерики, которые были со мной после закрытия занавеса последнего спектакля Дзержинского театра на гастролях в Рыбинске, не даст соврать завтруппой Люся Купоросова, не было ни до, ни после этого, хотя ей-то не с чем сравнивать. Дзержинск в любом случае—мой город, и  театр Дзержинский – это мой театр. И мне никто не запретит считать это таковым. Другие, пришлые, наверно тоже могут говорить так. В разное время в театре работали преданные театру люди. С Расевыми, Сашей и Ирой, мы познакомились вне театра, были не раз у них дома. Я очень рад, что Александр занял достойное место в театре, а Ира не пропадет никогда. И будет помогать Саше всегда.
               
Переезд в Златоуст

  К тому времени я уже получил приглашение из Кемерова на переговоры, и в августе 87 года, рассчитавшись с Дзержинским театром, улетел показывать себя и  посмотреть на них. Меня прекрасно встретили и чудно проводили. Начальники Управления культуры сделали мне предложение на выбор: или замдиректора Новокузнецкого драматического театра, или же директор кукольного Кемеровского. Я выбрал драмтеатр, съездив в город большой металлургии,  и улетел восвояси собирать вещи для ссылки семьи в Сибирь.
  Через неделю было все упаковано в коробки, мешки, чемоданы; распродана большая часть мебели, а из Сибири телеграммы с вызовом на работу все не присылают, объясняя мне по телефону, что ждут прибытие секретаря по идеологии Новокузнецкого Горкома партии из отпуска, без согласия которого «нельзя», но при этом успокаивая, что это простая формальность.   Так я прождал ту «формальность» более месяца. Две идеологические дамы Дзержинского и Новокузнецкого горкомов своей коммунистической партии Советского Союза решили еще раз «прокатить» беспартийного своенравного наивного болтуна Юрия Васильевича Тузова.
  Просидев на иждивении жены два месяца, я решил идти в театр и проситься актером
в «свою» труппу, но очередной главный тогда режисссер Верзуб, имея на меня свой зуб, делая «свои» дела в «моем» городе, не пошел супротив власти. Тогда я поехал к моему педагогу главному режиссеру Горьковского театра Комедии Лерману Семену Эмануиловичу, и он меня взял, дал даже какую-то роль в новом спектакле.
  На следующий день я должен приехать в театр на первую репетицию, как вечером получаю телеграмму с вызовом на переговоры с руководством Златоустовского театра драмы Челябинской области на предмет работы в качестве замдиректора по организации зрителя.
  Да, останься я тогда в Комедии, был бы как мой друг Валера Кондратьев уже заслуженным… Но откровенно говоря я не мог уже оставаться на той земле, меня несло в неведомые дали, то ли от обиды, то ли от того, что хотелось доказать, что у меня все получится и без них. Позвонив Лерману, я отпросился на недельку уладить свои дела.
  Прилетел я в Челябинский холод в конце октября 1987 года без головного убора, без теплых вещей, полагая на быстрое возвращение.
  Директор театра Романов Александр Сергеевич и главный режиссер Поляков Михаил Давыдович произвели на меня приятное впечатление, что нельзя сказать о здании театра, городе и погоде. Совсем ужасающим был тот факт, когда я узнал, что из-за низкой посещаемости, они играют только одни премьеры, а клепают их каждый месяц, хотя в репертуаре имеются много приличных спектаклей.
  Не смотря на то, что мне тут же дали ключи от двухкомнатной квартиры рядом с театром, я срочно позвонил домой сказать, что я завтра вылетаю назад, но Надя меня по телефону уговорила остаться, соглашаясь с моим условием, что они через неделю отошлют сами контейнер и тут же ко мне приедут с девочками.
  Ладно, попробуем. Погода утихла, горы показались похожими на наши кавказские, а люди более дружелюбными, чем в средней полосе. А зрители… Много было факторов малопосещаемости. Во-первых, город протянут на 30 км в длину, горная местность…
  Ну, да ладно, ни дипломную же работу пишу. Хотя ее-то и надо было уже писать тогда, все-таки – последний курс. Вот в таких напряженных условиях я начинал работу в Златоустовском театре и заканчивал учебу в Ленинградском институте. Надя стала моим главным помощником, главным утешителем и главным администратором театра, и мы семейным подрядом стали тянуть лямку. Я полюбил этот город, полюбил театр, актеров, и нас полюбили тоже.
  В канун Нового года, мне присылают телеграмму из Саратовского ТЮЗа с приглашением на работу в качестве зама. Я повздыхал, «где ж вы были раньше», но заноза уже засела в голове, которую я тщетно пытался в течении месяца вытащить. В январе, отправился на сессию в Ленинград через Саратов.
  Переговорив с директором Сироткиным, который закончил ранее наше Горьковское и позже Ленинградский, и с самим Кисилевым Юрием Петровичем, главным режиссером театра, я, влюбившись в Саратов, уехал доучиваться.
  Окончательно я и сам-то еще не решил: быть нам в Саратове или не быть? Но Юленька наша почему-то стала часто падать в обморок. Мы забеспокоились, посоветовались с врачом, который предположил, что ей этот уральский город не на пользу. Значит, судьба, подумал я, не зная, ЧТО она еще выкинет впереди.
  А пока трудовые будни скрашивала природа, которой я любовался по утрам, смотря в окошко с пятого этажа стоящего на горе дома. Друзья Батунины, Айдар Закиров, Ирина Кручинина, сблизившиеся с нами, не давали нам чахнуть. Поляков ставил первый мюзикл «Собаки», перевернувший, по-моему, отношение зрителей к театру. Когда шли репетиции, я предложил руководству не торопиться с премьерой, довести хорошее дело без суеты до точки. Поляков был приятно удивлен, что зам. по зрителю не торопит поскорее заполучить свою продукцию в эксплуатацию.
Позже мне совестно было с Романовым и Поляковым расставаться, но они меня успокоили, что «ты от нас едешь в такой(!) театр, что мы считаем это за честь». Да, мог ли я знать, что судьба еще не раз будет нас сталкивать со Златоустом, и в частности с театром.
  Провел последние гастроли в Сыктывкаре, успев съездить в Ленинград защитить диплом на «отлично» на тему: «Режим деятельности городских театров», купить и привезти поддержанные «Жигули» в Златоуст. Продали половину недавно приобретенной мебели, рассчитались с театром; и укатили на старенькой «тройке» в Саратов. Это была вторая моя машина после «Запорожца», под которой я провел лучшие годы моей молодости. Я расставался со вторым по счету театром, уезжая на второй по счету машине. Не случайно я заостряю внимание на эту деталь нашей истории. Потом вспомним про «третье». Должен отметить, что от Питера до Златоуста, от Златоуста до Саратова, а потом дальше до Дивного Ставропольского края, где проживал тогда мой брат Вова, куда мы отправились отдыхать после того, как оформились в Саратовский ТЮЗ, моя машина не поломалась. Даже колесо не спускалось.
  Но, когда приехали к брату Володе, он, зубной техник, посмотрев на черный дым из выхлопной трубы, поставил диагноз: капремонт двигателя.
--Оставляй ее в моем гараже, мой мастер, как будет свободен, отремонтирует.    Сели мы к нему в «Волгу» и укатили в Кисловодск к отцу.
               
                Саратов

 Прибыв в назначенное время в Саратов после отдыха и поселившись в гостинице Цирка, мы приступили с Надей к подготовке к гастролям ТЮЗа в Краснодаре. Надя в качестве простого распространителя билетов, я же в качестве руководителя гастролей.
  В первые же дни пребывания в Краснодаре, с нами произошло ЧП. Наш театральный автобус столкнулся с городским трамваем. Многие отделались испугом, синяками и шишками, но моя Надежда оказалась на грани жизни и смерти. Она сидела ближе к тому окну, где произошел удар. Разбитыми стеклами ей порезало верхнюю часть головы, и хлынул фонтан крови. Я выскочил, остановил какой-то самосвал и повез ее в травмпункт. Она не успела потерять много крови, там ее перевязали и на скорой помощи повезли в солидную клинику на операцию. Наденька лежала в машине на носилках, смотрела на меня, как бы прощаясь, и просила положить ее в гроб в моем любимом платье.
  Я просидел в предоперационной 4 часа, молясь о положительном исходе операции. Вышел нейрохирург, армянин, мы не запомнили его имени, и сообщил, что все будет хорошо, но стекляшек пришлось много вынуть. Съехались в Краснодар мой папа с нашими дочками, брат  Вова с женой… Все обошлось.
  Гастроли пошли у меня наперекосяк, так как в этом деле нужно вдохновение. Работа в ТЮЗе, уже в Саратове, тоже не заладилась. Меня бросили на участок художественно-постановочной части, в чем я до сих пор не смыслю. Я попытался переговорить с Кисилевым, чтобы он хотя бы занял меня в спектакле актером, как мы и договаривались на переговорах, ну, чтобы как-то душевно стимулировать меня что ли. Он отказался, парируя тем, что не помнит этого обещания.
  Ну, конечно, у него актеров как собак нерезанных, а административный служащий на дорогах не валяется. И я понял, что влип.
  1988 год – горисполкомы ничего уже не решают, квартиры обещанной нам не видать, живем по-прежнему в цирковой гостинице, правда, уже в двух комнатах, но тюки, баулы, коробки со скарбом находятся в одном подвальном помещении ТЮЗа, и сплошная безысходность. Цирк! А без актерской работы в театре, мне и театр то не нужен.
   Вчера в Мытищинском «Фэсте» на театральном фестивале встретил саратовцев-ТЮЗовцев. Супруги Ошеровы, Райков Валера. Помнят еще и не со злом. Они привезли нашумевший спектакль «Брак по-итальянски». Билеты уже давно проданы. Приду. Поболею за своих.
  Так вот. Узнал, что Дзекун в Саратовской академдраме скоро будет прослушивать актеров, и я начал готовиться к просмотру.
  Должен сказать, что я неплохо показался; понравился директору и завлиту театра, но Александру Иванычу не очень; ему показалось, что я поиздевался над ним, когда читал стихотворение Пушкина «Я вас люблю, хоть я бешусь…». Я признавался в любви к его спектаклям, а он подумал, что издеваюсь над ним…
  Но меня пригласили… заместителем директора по организации зрителя. Мы же на улицах не валяемся.
  Условие мое – играть --Дзекун принял: будешь играть.
  Здесь я развернулся. Надя стала помрежем, любимицей Дзекуна (не любовницей), нам сняли трехкомнатную квартиру напротив театра и полюбили всех нас.  Мы подружились с ведущим актером театра Сережей Сосновским, он у нас пропадал между репетициями и спектаклями, между праздниками и буднями. Дружили семьями. Потом в Москве я, узнав его телефон, позвонил ему, актеру МХТа, он меня не вспомнил. Ну да. Он же однажды упал на сцене с большой высоты, наверно , тогда и забыл про меня.
  Зрительское дело я повел неплохо, открыли со Стульневым, директором театра, школу администраторов. Гастроли в  Киеве, Днепропетровске провел отлично, сыграл в «Мастере и Маргарите» Берлиоза, еще какую-то роль дал Дзекун в новом спектакле… Но Александра Ивановича надо знать! Талантливый деспот! Все должно быть по его! Он меня выгнал с репетиции заниматься зрителями, когда на одном из его спектаклей было не так много народа.
  А когда он плюнув на моих зрителей, с которыми я усердно занимался, приказал отменить «Зойкину квартиру» за два часа до начала спектакля, мотивируя, что назначенная на завтра премьера под срывом, я послал его подальше, но попросившись при этом взять меня в актеры. Теперь он меня послал. Директор не стал со мной продлять контракт, и я опять остался не у дел. Вот такой я гордый! Но мы художники. Нас могут обидеть все, как и мы  друг друга. А жаль.
               
Курган

  Стал искать театр для работы актером. Когда же главреж Курганского драмтеатра Гушанский Леня пригласил меня на должность директора, я не сразу согласился. Все, хватит, думаю, только актером. Стал показываться в театры городов Пензы, Ставрополя, Волгограда, Горького. Обидным был отказы в Ставрополе, где я худсовету понравился, но новый Главреж Пермяков, приглашенный откуда-то, наоборот хотел разогнать и сократить труппу, а тут я тебе… Потом через полгода его самого сократили… Жаль… меня. Мой педагог Лерман в Горьком не взял меня, тоже было обидно. Но в Волгограде брали, но в следующем сезоне… А у меня семья осталась без жилья!
  Я звоню Гушанскому и даю «добро». Вскоре меня вызывает начальник Управления культуры Курганской области тов. Иванов телеграммой на переговоры. Я улетаю в начале апреля 90 года в Зауралье, где меня встречают в аэропорту снег с дождем и «Конь в пальто» Сергей Иванович, заместитель директора театра, добродушный, хитрый, деловой, малообразованный, но преданный директору человек.
   Поселили меня в гостиничный облупленный номер, с тараканами и рваными обоями. Дали мне очухаться до следующего дня. Такая тоска на меня напала, что всю ночь писал стихи и плакал. И выплакал неплохую песню…
Чего достиг, к чему стремился,
Хоть не без помощи ветров.
Но, оглянувшись, усомнился
В целебных свойствах божьих слов.
Бог мне шептал, что будет гоже
На той горе, что выбрал я.
Но сил уж нет теперь, о, Боже,
Туда добраться без коня.
 Когда ты был мой конь ретивым,
Летал, мечтал, хотел, любил…
Но продал я тебя за гривен,
А ты мне это не простил.
Прости, мой конь, теперь уж «что там»,
Да ты забыл меня давно.
И я, твоим пропахший потом,
Не скоро сяду я в седло.
Когда ж придется, станет жутко.
В галоп не сразу брошусь я.
Быть на коне – слететь не шутка..
Коня! Полцарства за коня!
Полжизни прожито и что же!
Что сделал я, что суждено.
И душу мысль одна тревожит,
Что жизнь идет давным-давно.

Кстати, Кирееву нравилась эта моя песня. Он даже ее отредактировал.
 Утром просыпаюсь --  солнце светит, тепло, и душа как-то разгладилась. Пошел в театр. Да, и город выглядит поровнее.. Здание театра -- в центре города, старой классической постройки с колонами, кабинет директора большущий…
  В общем, я понравился кому надо понравиться, и меня утвердили с перспективой предоставления жилья в течение года.
  Надя пока оставалась с девочками в Саратове до конца сезона. Я же бросился организовывать гастроли театру, апрель уж за окном. Договора, реклама, гастрольный план, деньги… Все надо было делать оперативно, хандрить некогда. В этом мне помогла завлит Надежда Ивановна Быкова, с которой мы дружески сошлись, и до сих пор в Москве дружим.
  Но должен сознаться, что мне сразу понравилось быть  главнокомандующим. И я на лихом коне помчался бороться за счастливое будущее Курганского театра.
  В конце апреля мне надо было прибыть в Саратов, чтобы продать мою машину, «тройку». И там  я чуть не потерял мою родную «троицу» -- Наденьку и моих дочек.
  Звоню в дверь, никто не открывает. Вижу записку: «Юра, не волнуйся, твои в больнице». Я туда. Лежат мои красавицы  в палате и уже пытаются улыбаться. Наелись накануне пироженого «Картошка», купленного в госмагазине, вечером оказалось им всем плохо, температура под сорок, еле успели вызвать Скорую. Сальмонеллез. Опасное отравление, граничащее с… Опять все обошлось.
  Продал я своего красного коня, оставил их долечиваться, и улетел по гастрольным делам. 1 июня – день открытия гастролей в Ижевске. А на другой день узнаем, что Виктор Цепаев, наш курганский актер, много снимающийся в кино, закончивший наше Горьковское театральное училище вместе с Евстигнеевым, умер у себя в трехкомнатной квартире в Кургане, так и не успевший улететь на очередные съемки. Хоронили его без нас. Только его друга Александра Башурова я отпустил проститься с актером.
  На другой день мне сразу предлагают квартиру Цепаева, так как она осталась за театром, и в ней никто не был прописан. Мне как-то было «не очень» въезжать в эту квартиру, на первом этаже, в хрущевку да еще после… Договорились продолжить обсуждение проблемы после окончания гастролей в Уфе, в конце июля.
  Ижевские гастроли прошли прилично. Для помощи в организации гастролей в Уфе я пригласил главного администратора Надежду Николаевну Тузову, уволившуюся из Саратовского театра драмы им. Карла Маркса.
  Я помню, мы покорили всю труппу, когда на открытии гастролей, мы с Надей приготовили благодаря Министерству торговли Башкирии продовольственные пайки для наших работников: кофе, чай, консервы и все то, чего не было в магазинах. Сами гастроли прошли так себе, но я все равно въехал в Курган на белом коне.
  Квартира нам с Надей понравилась, мы согласились ее принять, но в отремонтированном виде. Но началась тяжба на право ее пользования. Один день спас эту квартиру от неминуемой гибели. На нее уже выписали ордер другому человеку, и я решил вмешаться сам в это дело, нашел одну бумажку в архивах, которая доказывала принадлежность квартиры театру, что и требовалось доказать.
  Театр за свой счет сделал ремонт, и мы въехали в чистенькую квартиру. В грязненький  Курган вскоре приехали наши доченьки от бабушки и заплакали, остановившись в грязи, не зная как пройти к дому. Но потом, увидев свою отдельную комнатку, они запрыгали  от счастья, к которому долго шли, ехали, летели и проползали.
  Новоселье праздновали с душой. Я пригласил даже моего друга Маламайкина посмотреть на копию своей квартиры в Дзержинске. Наши семьи с его и нашими детьми были «не разлей вода». Мы часто бывали у них в Чулково, они у нас в квартире. Я хотел Володю вернуть в театр. Но случай иной, уже без меня, вернул его в Дзержинский театр на должность зама по хозчасти. Он был прирожденным хозяйственником. Так и должно было быть, как и я хотел. Потом, приезжая в родной город и заходя в родной театр, я прежде всего приходил в его кабинет. Теперь его там нет, и я не захожу туда. Пусто там без Петровича! Как пуста его квартира без его Татьяны, которая неожиданно ушла из жизни молодой еще, талантливой преподавательницей немецкого языка в ИнЯзе. Он верен до сих пор своей жене. Мы до сих пор вместе празднуем один день нашего рождения. Я был тамадой на его 60-летие, а он обещал приехать на мой юбилей.
  В театре дела шли успешно, но не так как хотелось. Зрители театр не любили. Его надо было как-то встряхивать, поражать чем-то. Я был главой театра, но главреж  Леня Гушанский, пригласивший меня, репертуар подбирал сам, и режиссеров, которых мы приглашали на постановки, выбирал он, но потом я отстоял свое право на подбор режиссеров. Были хорошие спектакли и режиссеры приличные, но зритель все равно шел с трудом. Весь и мой опыт со зрителем был неэффективен. Даже школу администраторов открыл, как в Саратове, но результат был поверхностным.
  Применил гибкую оплату распространителям, артистов перевел на бальную оплату труда. Что-то сдвинулось, план начал выполняться, а удовлетворения от сделанного не было.
  Моя директорская деятельность спотыкалась на «безлошадность». Легковая машина театра до меня в эпоху неразберихи куда-то «ушла». Себе купить машину не успел, деньги «съела» ненасытная инфляцией. Перестройка перешла в  переделку влияний и финансов.
  Хорошо, что коллектив в меня  поверил и полюбил. Это радовало.
  Саша Башуров, актер, которого кинематограф охотно снимал, даже в главной роли в фильме «Кома», стал моим старшим другом и опорой. Нас сблизила любовь к футболу. Футбольная команда руководителей всех рангов города встречалась часто или на стадионе летом, или в спортзале зимой поиграть, пообщаться и попариться. В ней числился и мой друг Шура-Башура, который меня свел с ними, и я стал тоже самое с удовольствием делать. Благодаря этим связям у театра появились спонсоры. Я начал сплачивать раздорный коллектив праздниками, устраивая банкеты по случаю премьер спектаклей, это у меня всегда хорошо получалось. Нашел главного спонсора – винный завод, во главе с прекрасным человеком и другом Евгением Ивановичем, и нудный театр превратился в задорный.  Мой кабинет пропах коньяком, которым был забит весь холодильник, и табачным дымом, который не успевал выветриваться, так как я курил как паровоз и другим не мешал. (Теперь-то я четыре года не курю. А Надя курит, курит, курит). После редакции повести – уже десять не курю.
Конечно же, мне это помогало и мешало, но жизнь шла энергично и весело.
Я ввелся в спектакль «Ночные забавы». Написал музыку и стихи к мюзиклу по пьесе «Бригадир» Фонвизина, аранжировал который мой друг Сан Саныч Галушко, виртуоз, « профессор!» и хороший человек. С семьей Галушко мы просто не расставались. Они – наша отдушина в далекой Сибири. Такого музыканта даже в Москве не найти. А он потом уехал с Аллой в Ханты-Мансийск. Да. Артисты, музыканты всю жизнь чего-то ищут, где-то, зачем-то…(Фото. Галушки и мы)

                Общение со знаменитыми актерам

 Мы начали политику привыкания зрителей к своему театру, для чего начали приглашать отдельных звезд со спектаклями и встречами. Супруги Лазарев и Немоляева, Абдулов Александр, Калягин, Юрский…Это было совсем не то, что было у нас в новом Дзержинском театре. Здесь надо было возвращать зрителей в театр каким-то образом.
  Самым главным действующим лицом в этих мероприятиях стала актриса Ирина Печерникова, с которой я и Надя подружились. Она играла  чуть ли не весь сезон в двух спектаклях нашего театра. Это –«Красавец-мужчина» и «Любовь до гроба». Потом после фестиваля во Владикавказе я решил группу спектакля «Любовь до гроба» с Печерниковой провезти по Северному Кавказу, где, кстати, она и родилась, по-моему в Нальчике или даже в Грозном. Об этих гастролях позже, но скажу, что мы с Ирой, а потом и с Сашей Соловьевым подружились да так, что однажды в Москве я был директором его несуществующей фирмы «АС».
  Он когда напивался, становился фантазером и супердеятельным менеджером. Ему хотелось горы свернуть. Но когда он возвращался с «крыши», где он хотел парковать свой вертолет, запой проходил, и он становился смирным, равнодушным, инертным. Мне за полтора месяца перед своей смертью он в трезвом состоянии продал «Жигули» за 330 долларов в хорошем состоянии, но, правда, далеко не новую. Он хотел сниматься, но был период кинобезвременья, он хотел поставить свой фильм, но не находил спонсоров. Вот сейчас пришло его время, но его уж нет.
  Перед Новым 1999 годом его нашли замерзшем на улице, без документов, и увезли к Склифасовскому, там он и скончался. Ира его разыскивала по всем моргам, но он же был «безфамильным». Только через месяц его хотели уж похоронить в общей могиле неизвестных бомжей, как анатом узнал в нем Красавчика из «Зеленого фургона», позвонил Харатьяну, а потом уж Ирина обо всем узнала. На следующий день у нее умирает папа и вскоре ее любимая собачка.
  В настоящее время мы с ней вяло общаемся, только по телефону. Она постоянно больна, и на улицу редко выходит.
  С каждым из таких звезд у меня связаны также небольшие истории.   Вспоминаю Александра Абдулова.
  В Кургане климат резко континентальный, а Абдулов приезжал зимой, когда за окном было 30 градусов, а в гримерках тоже холодно. Вот Александр Гаврилович и попросил меня, Юрия Васильевича, организовать сауну после последней встречи со зрителями. Я связался со спонсорами, и они мне экспромтом соорудили баньку и сами, конечно, тоже приняли участие. Но в бане оказалось тоже не так тепло, как хотелось, но у нас для сугрева было кое-что, но кое-кого не предвиделось. Саша Абдулов, еще тот хохмач, на полном серьезе попросил банщика найти каких-нибудь девочек.
 А тот быстренько съездил на вокзал и привез синюшек, правда, молоденьких, но не опытных, не привыкших к баням.. Мы сидим за столом, как приемная комиссия в театральном институте, и к нам запускают сначала одну «абитуриентку». Она увидела сразу так много пацанов, да тем более одного где-то видела, и застеснялась. Саша молвит:
--Ну, что, стоишь, качаясь, -- раздевайся.
  Та неуверенно стала снимать вязанную кофточку.
--Дальше, -- попросили мы.
  Дальше этюд у нее не пошел, экзамен она с треском провалила, выбежав из предбанника, под хохот «профессоров».
  В час ночи мы приехали с Абдуловым к нам домой на прощальный ужин. Все, кого я пригласил на этот вечер, разошлись, обидевшись на меня. Дочки уснули, но вскоре сонные пришли за стол. Лена работала журналистом в многотиражке какого-то завода, вот ей и был задан вопрос Абдуловым:
-- Леночка, а какой вопрос ты хочешь мне задать в интервью.
  Лена, что-то спросонья спросила, обычное, на что неутомимый Абдулов ответил:
--Вот! Если хочешь быть журналисткой, такие вопросы актерам не задавай.
  Это у него видно была заготовка.
  Лена так и не стала журналисткой, с легкой руки Абдулова, а стала артисткой.
  Утром мы прощались с Сашей. Надя приготовила ему в подарок весомый мешочек сушеных белых грибов. Он так был искренне рад этому!..
  В Москве, когда уже жил в столице, я приходил к нему в Ленком, встречались в кабинете его антрепризы. Как-то он без воодушевления меня принял, не так как я его в Кургане. Я попросился к нему администратором в антрепризу, он послал меня к своему директору, директор мне посоветовала не связываться без денег с этим делом. Надо было бы актером напроситься в антрепризу, а я постеснялся. Больше мы не встречались, хотя можно было сняться в его фильмах. Но… все думаешь, вот случай сведет опять с ним, и тогда уж… Сведет только уже там, наверху…Саша -- мой ровесник, я на три дня его старше. А его уж нет. Жаль – фото наше с ним украдено вместе с моими документами.
  К нам в Курганский театр приезжал лютой зимой и Калягин с актером Симоновым. И тоже попросили баню, но только деревенскую и по-черному.
Саша Башуров нашел своего друга с такой баней в черте города, и мы все поехали после последней их встречи со зрителем.
  Весь черный, как и баня, с волосьями, большой, он вошел в маленькую баньку, сел на полог и чуть не проломил. Потом был ночной ужин с самогонкой. Хозяин подарил ему шапку из норки, которую он сам смастерил.
Калягин был очень доволен. Был доволен и на следующий день, когда Надя Быкова смастерила для гостей вкуснейшие манты, и мы все в моем кабинете обжираясь вкуснятиной, прощались с нашими звездами.
--Юра, приезжай в Москву, всегда будем рады, - говорил Александр Калягин, и вторил ему Симонов.
  Но однажды, когда я уже жил в Москве, мне захотелось напроситься на работу к нему в театр «А се тера». Два дня я его ловил. Наконец-то поймал его, идущим на репетицию, но он бросил секретарше:
-- Я на репетиции.
  Мне пришлось ждать три часа, когда она закончиться . Потом, когда он поест. Потом он принимал главбуха, потом… я вхожу, а он уже собирается уходить.
--Да-да, что Вам? Мне некогда.
--Да, я вот Тузов, бывший директор театра в Кургане, где Вы гастролировали…Вы приглашали…
-- Да-да, и что?..
-- Да вот хотел стать вашим директором, говорят, что Вы ищете его.
-- Да-да, мне нужен, но мне нужен еврей. Вы же не еврей?..
--Да, но я…
--Оставьте свои координаты секретарю, батенька, мне некогда.
  И убежал.
.. Больше я с ним не встречался. И не хотел этого.
  Приезжали к нам со своим парным спектаклем Лазарев с Немоляевой. Опять аншлаги в театре, а в это время по ТВ шел этот же их спектакль «Мангуста». Потом был у нас фойе праздник,  День театра. Были накрыты столы. Актеры делали капустник. Лазарев тогда поднял тост:
--Друзья, коллеги, мы вам завидуем, у нас таких праздников в Маяковке  нет.
  Я был недавно на юбилее Немоляевой, за кулисами я ей подарил свой диск с рассказами Шукшина. Она вроде бы вспомнила меня, может, нет, но это и неважно. Это было время, когда я чуть не попал работать актером в Маяковку. Но об этом позже.
  Был у нас в Кургане и мастер слова Сергей Юрский. Я все его концерты смотрел, будучи директором театра, и впитывал все, что он делает на сцене. После этих его концертов, я захотел бросить все и тоже вплотную заняться чтецким делом.
  В Москве, когда я организовывал вечера памяти Василия Шукшина, я приглашал его, но он уезжал в Париж. Потом приглашал просто почитать Шукшина. Он со мной долго разговаривал по телефону, вспомнил и меня и те концерты в Кургане, но сказал, что в последнее время он не читает рассказы Василия Макаровича, потому что они сейчас не актуальны, на что я ответил:
--Напротив, Сергей Юрьевич. В школах молодежь принимает их на ура!
--В школах? Там может быть. Я рад. Но я по школам не работаю.
  У нас однажды по инициативе Гушанского в театре проходил фестиваль «Русский сезон в Кургане». Были приглашены критики и знаменитые актеры, такие, как Матвеев и Катя Васильева, дочка нашего курганского известного прекрасного поэта Федора Васильева.
  Я, как директор, отвечал за ежедневные вечерние банкеты. А когда актеры и критики выпивают, они становятся такими «душками». И вот после очередного затянувшегося обсуждения, я, зная, что Матвеев не прочь промахнуть рюмку-другую, послал чашку чая  Евгению Матвееву и бутербродом с килькой. Он уж после глотка понял, почему ему принесли с чаем кильку. Повеселились. Он же актер. Понял розыгрыш.
  С Екатериной Васильевой долго разговаривали у меня в кабинете, она меня больно расхваливала, как организатора, приглашала  Москву. Вот с ней то в Москве не удалось пока встретиться. Актерский мир тесен. Бум ждать.


Невероятные приключения россиянина в Италии
 
  Здесь хочу описать мою творческую командировку в Италию. Но решил вместо этого вставить мой киносценарий, который зарегистрирован в РАО, тем более этот сценарий не выдуман и персонажи невымышленные.
  После этого путешествия я загорелся создать русско-итальянский театр в Кургане. Но пыл мне сразу остудили. Как это всегда бывает – без человека легко решать его судьбу. (Смотреть КИНОСЦЕНАРИИ).

Российские приключения

  Пока я был «там», главное руководство театром  Управление культуры решило заключить контракт  с нового года с главным режиссером Гушанским Л.Г., а не со мной, как было раньше.
  Кто бы переживал!..  Я же из солнечной капиталистической Италии приехал! Я загорелся созданием  своего частного театра, а их в Италии как вина мною не выпитого, и как в Кургане грязи.
  Но тут еще одно интересное произошло событие, о котором  я не могу умолчать. До нового года было еще полгода ( неожиданный каламбурчик), и я получаю письмо от директора какого-то фонда  Табакова Олега Павловича, где он предлагает директорам театров участвовать в конкурсе,  выигравшие в котором поедут на три месяца на стажировку в США. Единственное условие для участия – знание английского языка. Ну, итальянский я уже и без знания знаю. А английский же для меня невероятен,  все равно, что как телевизор показывает, но… два же месяца впереди… все в отпуске, никто не мешает выучить и этот язык.
   Нахожу репетитора, отсылаю заявку, и занятия начались. Через пару месяцев присылают из Москвы вызов. Еду с заученным английским текстом, на русское авось. Все это происходило в школе-студии МХАТ в каком-то большом кабинете, наверно в «табаковском».  Попытать свое счастье съехалось директоров двадцать.
  Подошла моя очередь. Вхожу, сидят за столом тоже  столько же, и все, кроме Табакова и Дадамяна, американской наружности  и улыбаются. Представляюсь и начинаю на ломанном английском языке свой монолог. Меня вскоре останавливают и задают какой-то вопрос на их родном языке. Я притворяюсь, что я все понял, извинившись, «эскьюзми», гну свой монолог дальше. Американская улыбка  появилась на  русском лице Табакова. Опять меня перебивают, «эскьюзми», что-то спрашивают. Я говорю, «ес», но тоже «эскьюзми», пру дальше. И так несколько раз.
  Уже русский «табаковский» смех заражает всех американцев. Гомерический хохот в зале, и  полный успех!
  Я вышел взволнованный и уставший, как после премьеры. Жду результата конкурса. Выходит покурить Дадамян, и говорит мне наш серьезный профессор-экономист, что я, мол, молодец, хорошо построил свое выступление. Наверно, он тоже знал этот язык неважнецки, но я ему поверил и уехал в полной уверенности своей победы домой (результат конкурса, нам сказали, сообщат, через месяц). Моя русская авантюра не прошла, американцы взяли тех директоров, которые раньше закончили «ИН ЯЗ». Они не поняли русского юмора «Авось».
  К концу года я официально открыл свою «Антрепризу Юрия Тузова» на русском языке. Но наш Шура Башуров, председатель профкома, проявив инициативу, в мое отсутствие ( я был в Ирбите у Медведева как композитор его новой постановки) провел в театре референдум: «Кто за Тузова». Оказалось, что человек шесть были против. Я был приятно удивлен, но решать должен все равно город, я же сам, правда,  уже не хотел быть директором, а только актером  Курганского театра и антрепренером своего.   Собрался коллектив в зрительном зале, пришел начальник Управления культуры тов. Сычев, все набросились на него, он растерялся и сказал:
--Ну, ладно.
 Я остался во главе областного театра и своего частного. Так, оказывается, можно было, но я разрывался. По ночам репетировали антрепризный спектакль «Фрекен Жюли» Стриндберга (русско-итальянского театра, к сожалению, не получилось), днем продолжал руководить государственным и играть в нем по вечерам. Но «грозные тучи веяли над нами». Писалось на меня много доносов, возмущений, негодований от имени шестерых, что  я втихаря мирным путем перешел из социализма в капитализм.   Коллектив меня понял и не осудил, так как я многих актеров потом занимал и в спектаклях, и в капустниках, и в шоу в своей Антрепризе. Я до сих пор не могу поверить в свои силы. Неужели это все я сумел провернуть? Ну, тогда я был молод, не болен, азартен. А это в бизнесе главное. Теперь перегорел.
Ну, и ладно. Жизнь мне предоставила много испытаний, и хорошо – попробовал. Жаль – не накопил внукам на конфетки, себе на старость, не мог воровать. Кое-что, конечно, было, но не будучи директором театра, и так по мелочи, себе на бутылку и закуску.
               
Моя антреприза
 
   Спектакль получился потрясающим. Мой друг Поляков Михаил Давидович, Лауреат Государственной премии СССР, Заслуженный деятель искусств РСФСР, главный режиссер Златоустовского театра, вместе с прекрасным художником Виктором Моором, сделали классический психологический спектакль, который принял на ура весь город, включая, кстати, и Гушанского. Приняли и шведы, которые проводили театральный фестиваль Стриндберга в России, но они оказались «капиталистее» нас. Я, как актер, лучше режиссера-педагога не видел. Не помню, что он с нами делал. Что-то говорил…
  Декорация, я пошел на поводу у Полякова, была неперевозима. Не антрепризной была наша декорация. Шведы это поняли, сосчитали денежки и нам отказали. На другой фестиваль в Магнитогорск по моей нерасторопности мы не попали. Так всю жизнь… опаздываю с идеями…
  Сняли Дом культуры для показа спектакля и хранения декорации, потом пожарники стали нас выгонять из-за нагромождения декорацией всех углов и закоулков.
  Так я уехал из Кургана, продав Златоустовскому театру декорации, взяв с собой красивые костюмы и приятные воспоминания.
  А воспоминаний хороших много. Первый и последний опыт директора театра все-таки. То, что я был свой в доску парень для актеров, это плюс и минус. Я вывел такую формулу, что деспотом ( в хорошем смысле) должен быть талантливый режиссер (прокурор), а талантливый директор должен быть добрым, справедливым и защищать актеров от строгости непредсказуемых режиссеров (адвокат).
  Эта мысль, может, и ошибочна, но зато своя.
  Мы подружились с Александром Башуровым, вернее, он меня с собой «сдружил». Большой ребенок, преданный друг, он тянулся ко мне как к родному брату, которого у него не было, он был детдомовский и поэтому ранимый, добрый и нервный. Хороший актер, но с небрежной дикцией. Не слова важны, а действия. Мы с ним не разлучались ни на день. На гастролях мы жили в моем директорском люксе, отдыхали и работали на его дачном участке, ездили за грибами…
  Сдружились мы с Толей и Ниной Инжуватовыми, прекрасными актерами и великолепными людьми. (Фото. Инжуватовы). Почти ежедневно мы приходили по очереди друг к другу в гости покурить, выпить, поболтать и вкусно поесть. Нина с Толей баловали нас своим фирменным блюдом – беляши с чесночным соусом, а Надя их своей вкуснятиной. Когда мы стали жить в подмосковном Ногинске, они тоже перебрались поближе к нам, в Электросталь, и наша дружба, общения, хождения, угощения продолжились. К сожалению, мы теперь живем в Мытищах, и наши встречи стали редкими.
  Сан Саныч Галушко и его красавица жена Алла, тоже музыкант и прекрасная певица были нашими близкими друзьями  в далеком Зауралье. Теперь они еще дальше. Недавно, будучи на гастролях в тех краях, так и не смог к ним выбраться. Будем ждать в Москве. Алла же с Денисом, сыном, приезжали к нам в Кисловодск. Кстати, и Толик Инжуватов, и Толик Киреев побывали у нас, но об этом попозже.
  Великий бард Толя Киреев – был в числе первых моих друзей Кургана. Совместные концерты авторской песни, поездки по грибы, семейные посиделки … Как все это было давно и недавно!…
  Максим Фадеев, певец и композитор, только победивший на конкурсе в Ялте, был гордостью  и патриотом Кургана, ни в какие столицы не желал уезжать. Я, как директор театра, был рад ему помочь в начале его пути, предоставив на месяц сцену театра для репетиций и съемок клипа пока наш коллектив театра был в отпуске. Он обо мне очень хорошо отзывался.
  Вадик Пешин, отличный гитарист, мой помощник, учитель и младший друг; мы вместе выступали с моими сольными концертами авторской песни, он мне великолепно подыгрывал на второй гитаре, сам тоже пел пару-тройку эстрадных романсов.
  Евгений Иванович, директор винзавода и мой друг, был также моей отдушиной, сами понимаете. Когда становилось муторно на душе, я звонил ему на работу, он радушно приглашал к себе на завод сыграть партейку в бильярд, а там каждый вечер собиралась компания директоров предприятий.
Весело было. Я в свою очередь приглашал его на все премьеры, он не пропускал ни одной, присылая заранее ящик коньяка на банкет. Было весело.
  Толобко Анатолий Алексеевич, мой наставник, духовный отец, защитник и интеллигентнейший, умный и верный человек, был при власти в Управлении культуры, он мне помогал чем мог, честный и порядочный чиновник, мы ежедневно с ним общались. Он заходил после работы в театр ко мне в кабинет, и мы с ним болтали об искусстве и о жизни.
  Семья Быковых стала для нас опорой в жизни и отдыхе в незнакомом городе. Дни рождения, совместные вечеринки – субботники-воскресники -- грибные поездки помогали нам оклиматизироваться в Зауралье. Потом у нас с ними получился разлад, да и они после нас разошлись. Надежда с дочкой Настей уехали в Москву. Здесь мы опять дружили, потом опять раздружились, а теперь она совсем пропала за горизонт. Жаль.
  Гена Иванчин, художник высшего класса, стал моей отдушиной. Мы часто приезжали к ним в деревню в баню, на шашлыки, выпить и поговорить об искусстве. Хорошо было.
  Дружил я с Рудольфом Искаковым, который в свое время сыграл на сцене Курганского театра самого Елизарова, нашего костоправа, известного на весь мир. С Рудиком  мы встречались, когда он был свободен от спектаклей и мог напиться до упаду, и лучше он это любил делать у себя дома с хорошей закуской, а такого  добра у него было завались, так как жена его Надежда работала в торговле или в пищеблоке, сейчас не помню. Мы ни раз с ним встречались и устраивали праздник желудка, души и мозгов. Он был очень органичным актером, сыграть мог все, хорошим другом…
  Жаль, что я потерял нить  общения с ними.  Как далеко и как давно… да. Хочется съездить, пока мы живы еще.
  Легенда театра Чуев, Захарыч, все мы его так звали, что сейчас не вспомню, как и зовут. Сергей, конечно же. Вырос в театре от монтировщика до завпоста. На него можно было положиться, все сделает, трудоголик,  отдыхоголик, но не алкоголик. Я даже песню про него написал: «Ну, бывай здоровым, борода»!
 Мы с ним «как бы» не дружили, он старался не фамильярничать со мной, а дружил со всеми. Мы часто заходили к ним в гости, где собиралась дружная актерская увеселительная компания.
  Лена и Юля, наши доченьки, закончили в Кургане среднюю школу № 10.
Так что след в наших судьбах Курган оставил глубокий. Они заболели театром еще в Дзержинске, в Саратове ходили в студию Дворца пионеров. Здесь же все завернулось серьезно. Я как-то Лену привел в молодежный театр-студию под руководством Наталии Плехановой, и она там осталась, сыграв через некоторое время две главные роли: Джульетту и Панночку. После окончания школы  после неудачной попытки поступить в Московские театральные Вузы (как и я), она успешно сдала экзамены  в Горьковский университет на филологический факультет, как мама, и также успешно, как мама, его не закончила. Зато, бросив через год учебу, она поступила в Свердловский театральный институт, откуда с третьего курса, ушла. Не знаю, что там у нее произошло. Я попросил Полякова взять Лену к себе в труппу Златоустовского театра. Миша видел Лену в Кургане в ролях Джульетты и Панночки, и принял к себе под крылышко, чему мы и Лена были счастливы. Она хорошо вписалась в коллектив и репертуар. Потом там случилось горе, но об этом попозже.
  Про Юлину творческую карьеру в Кургане можно сказать то, что она научилась играть на гитаре и начала писать неплохие песни. Первое участие ее в городском конкурсе авторской песни было скромным, но потом с возрастом в Теберде, Ессентуках, Фрязино и … она занимала только первые места. Но об этом тоже чуть позже.
  Я, отклоняясь от повествования, скажу, что этот опус я пишу для моих детей и внуков, чтобы «помнили и знали», и чуть позже продолжили бы наш семейный роман. Поэтому я про моих дочек пишу не подробно, они сами про себя знают лучше  меня.
  Создав в Кургане «Антрепризу Ю.Тузова», я совершил, как и многие другие мои поступки, невероятные, но очевидные. Эпоха экономической неразберихи сказалась на наш творческий процесс: мы сотворили театрализованное шоу для богатеньких. Нашли заброшенную базу отдыха, куда стали приглашать на двухдневный отрыв бизнесменов, которые становились потом нашими друзьями и клиентами. Об этом театрализованном песенно-спортивном отдыхе надо сказать пару слов.
  Заезд в обед.
   Полдник -- в баре с кофе и коньяком, и с моими «Шукшинскими чудиками».
  Ужин -- на площадке на свежем воздухе с прекрасной звуковой и световой аппаратурой. Столики с яствами и напитками. На эстраде выступают мои артисты: танцуют, играют капустник, поют. Я веду вечер, пою, играю, руковожу… Гости пьют и танцуют. 
  Потом идем в «ночное». Разводим костер, поем, пьем… Толя Киреев, всеобщий любимец, -- герой ночи. Мои же артисты до этого времени не дотягивают: кто-то уже в кустах отдыхает, кого-то утром только находим.
  А утро по сценарию трезвит: бассейн под открытым небом, чай и театрализованный футбол. Бизнесмены выбегают на футбольное поле в футбольной форме, но никак не в спортивной. Другая команда – команда артистов, переодетых в политических деятелей: Ленина, Сталина, Дзержинского и др., -- тоже не в спортивной, но в театральной форме. Женщины, как всегда в хорошей форме, – болельщики. Призы победителям – кубки с пивом (банки) выносят девочки-модели в купальниках.
  Потом опять бассейн с русалками. Прощальный обед с рюмочкой на посашок. Все довольны.
  Сколько раз я хотел сделать такое в Кисловодске, Ногинске, - не хватало настроения этим заняться серьезно, как в Кургане.  Сейчас удивляюсь, повторяясь, как мы с Надей моей это все провернули!
  Моя четырехлетняя ссылка в Сибирь оказалась очень интересной и творчески насыщенной. Я так думаю, что это был высший пилотаж моих организаторских способностей. После Кургана я не хочу, да и не могу, заниматься административной деятельностью. Сгорел на шоу-бизнесе.

Кисловодск

 В 1994 году 27 марта, в Международный день театра умирает моя тетушка Галя, жена моего папы. Моя Антреприза, в моем лице, моей Надежды и Толи Инжуватова, в это время была в Нижнем Новгороде на фестивале капустников «Веселая коза», а потом у меня были гастроли в Дзержинске. Мы смогли приехать в Кисловодск к тете Гале только на сорок дней. Там и решили, что будем продавать в Кургане квартиру и покупать в Кисловодске, поближе к отцу. Так и сделали.
  Должен отметить одну особенность, связанную с квартирным вопросом, в том, что постоянная смена нашей жилплощади, где бы то ни было, сопровождалась с некими интригами и авантюризмом, но в конечном счете нам все-таки везло.
  Следующее везение – покупка квартиры в Кисловодске. Успешно продали Курганскую нашу собственную недвижимость; закрыли театр, заплатив немыслимые долги и налоги городу, области и стране; отправили скарб в контейнере по железной дороге; приобрели  акции МММ и еще какой-то пирамиды; на оставшиеся деньги купили старенькие «Жигули» и, посадив в них овчарку Джесси, черного кота Сэма и дочку Юлю, мы двинулись в путь из Южного Зауралья на Северный Кавказ.
  Приехав в Кисловодск к отцу, мы не спеша начали подыскивать варианты покупки жилья, предполагая, что контейнер будет идти месяц. Акции некоторые мы обменяли по приезду на деньги с большой выгодой, а акции МММ оставили, так как с каждым днем дивиденды росли, и мы становились все богаче и богаче. Через неделю неожиданно прибывает наш контейнер. Боже, спасибо тебе, что так быстро его нам доставил! Мы срочно  продаем часть акций, чтобы внести задаток за двухкомнатную квартиру. Через два дня при заключении сделки мы должны внести оставшуюся сумму.
  Надя моя, заказав накануне деньги в МММ, поехала в их офис и наткнулась на толпу при входе. Прорвавшись и отоварившись, она приезжает домой ни жива, ни мертва. Потом выяснилось, что мы сняли деньги последними. В этот день после обеда по всей стране были закрыты все точки МММ. Что бы было, если бы!..
  Дети наши еще помнят этот сумбур в стране, внукам же не пожелаем этого.
Мы висели на волоске, но он нас выдержал. А многие россияне, рискнув продать квартиры и вложить деньги в акции, остались бомжами. Ангел сохранил нас, и потом был с нами доброжелателен, но о том попозже.
  Художественный руководитель Кисловодской филармонии  Кущев Юрий Федорович, царство ему теперь небесное, помог мне устроиться  в филармонию в качестве конферансье в эстрадную группу певицы, ныне заслуженной, Лидии Эльст. Пришлось проходить кастинг, (прослушивание, показ, пробы). Я им приглянулся.
  Восемь концертов в месяц (подряд) по санаториям -- это немного. Остальное время – личное. Я оформил в налоговой частное дело и стал подрабатывать, скорее, зарабатывать: по тем же санаториям, а потом и на гастролях по Тюменской области, Ставропольскому краю и др. Наденька, конечно, была во главе нашей маленькой компании.
  Моя сестренка Лариса из Москвы часто приезжала в Кисловодск. Ее родителей, моих тети Нины и дяди Андрюши, уже не было в живых, но у ее мужа Виктора Шлеленко были в здравии чудные мать и отец, Анна Павловна и Василий Дмитриевич. Они для меня стали вторыми родителями. А Виктор до сих пор не только Кум, который крестил в Кисловодске нашу Юлю, но и друг, и брат. Я без него не представляю жизни в Ногинске, куда мы часто ходили в баню, а теперь там их дача; ни в Мытищах, где мы продолжаем мыться  в бане, а теперь мы живем здесь. Мы – единая дружная семья Кисловодской диаспоры. Лариса, моя сестра, - наша гордость, кандидат технических наук,.. по выпечке хлеба. А на своей даче она защитила уже докторскую по выращиванию овощей и цветов. (Фото. Виктор и Лариса на юбилее Наденьки).
  Мы с папой были счастливы, что наконец-то мы стали жить рядом. Он мной гордился, а я им. Его все в Кисловодске любили, он там держал «мазу». Дед, была его кличка, всех сплачивал своим азартом к играм: спортлото, автоматам, скачкам. Я тоже попал под его влияние, хотя я был игроком уже в 9 классе, когда мы в подвале с дворовыми пацанами забивали «свару». Потом в пионерском лагере по ночам я, баянист, с вожатыми резались в карты, и как-то мой отец, начальник, рано утром нас накрыл за этим непионерским занятием.
  Я был еще счастлив тем, что наконец-то нас свела жизнь быть рядом с моим братом Володей. Он тогда с Галей и с дочкой Викой жили в Черкесске, столице Карачаево-Черкессии, с которой потом нас тоже много стало связывать. Во-первых, в августе того первого кисловодского года Юля и Лена отправились на Домбай, участвовать в Тебердинском фестивале авторской песни им. Ю.Визбора. Там Юля понравилась, но пока не всем, а только одному, Руслану, барду, очень похожему на Виктора Цоя. Он подсказал, что им нужно поступать в их местный «Кулек», что девчонки наши  незамедлительно сделали, их приняли даже без экзаменов. Юле было интересно, а Лена, наша театральная звезда, бросившая до этого университет, институт, театральную студию, еще чего-то и кого-то, стала переживать о несостоявшейся актерской карьере. Я позвонил в Златоуст… По-моему, я об этом уже писал.
  Ну, в общем, одну определили. Так что Лене на курортный отдых было рано, и она опять отправилась на Урал, в экологически нечистый Златоуст. Там ей дали комнатку в актерском общежитии, надавали ролей и вводов, и она обрела себя. Мы с мамой часто потом заезжали к ней по пути с северных гастролей, видели ее прекрасные работы в театре, познакомились с ее друзьями, встречались со своими коллегами, которые нас помнили. Там же мы однажды встретились с ее будущим мужем, отцом нашего внука Сереги, Костей Шестаковым. На одной вечеринке у Лены мы пели друг другу бардовские песни, я свои, он своих любимых Митяева, Киреева. Когда он узнал, что Толя Киреев мой друг, и мы вместе выступали в концертах, я вырос в его глазах, и он сделал вскоре предложение нашей дочери. (Фото. Костя и Лена).
  Со свадьбой получилась чехарда. Мы договорились не делать ее, и  уехали на гастроли в Москву. Родители же Кости потом решили проводить свадьбу, но у нас уже был задел концертов, и тем более еще не было сорока дней со дня смерти  моего отца. Мы их просили перенести срок свадьбы, но почему-то они решили, что это предрассудки.
  О их дальнейшей жизни -- потом. Вернемся сначала к папиной смерти.
  Двух лет не прошло, как  мы жили вместе с отцом в Кисловодске. Его эмоциональная и азартная натура не смогла справиться с чрезмерным для его возраста употреблением алкоголя, тем более некачественного. Он радовался, как ребенок, любому пустяку, даже небольшому выигрышу на скачках. Угощал всех, его угощали. Он мог много дней не брать в рот, а потом какое-то маленькое событие появлялось, и они с друзьями-пенсионерами отмечали его по-крупному. У него появился большой живот.
Я сводил его в поликлинику, ему дали направление в больницу на выкачку жидкости. Потом мне говорили, что если один раз эту операцию сделали, то жизнь идет к быстрому концу. Вскоре состоялась и вторая выкачка.
  В марте мы проводили с Надей очередные гастроли в Ставрополе. Жили у моей  младшей двоюродной сестры Ирины. Господи, сколько же мы им предоставили неудобств своими гастролями! Нам некуда было деваться, а они не могли нам отказать в жилье. Потому что мы любили друг друга. В раннем детстве Ирочка покоряла всех своей красотой и талантом.(Фото. Иришка). И сейчас она такая. Только чуть старше стала, и немного бабушкой… американской. Аня и Толя уже давно живут в Америке. Я горжусь тем, что я их помирил со своим мужем, Володей, с которым они давно тогда развелись! Они бывают пролетом у нас в Мытищах, из Лос- Анжелиса в Ставрополь и обратно в Нью-Йорк.
  Так вот. Из Ставрополя ежедневно я звонил отцу, рассказывал о гастролях, спрашивал о здоровье. Он соблюдал диету, был бодрым. Однажды вечером я до него не мог дозвониться. Уже ближе к ночи, я побеспокоил соседей и попросил сломать дверь. Они так и сделали. Папа лежал обессиленным на полу, не мог двигаться. Мы отменили гастроли и срочно прибыли в Кисловодск.
  Где-то неделю отец прожил. Его Надя кормила с ложечки. Наш новый друг военный хирург Яков Ставертий приходил делать кое-какие процедуры.
  Папа умер 27 марта в мой профессиональный праздник Международный День театра, как и его жена, моя тетя Галя, мама Иришки, сестра моей мамы, два года назад. 
  О друзьях я всегда говорю, как и отец говорил, с любовью, потому что без них не прожить ни в радости, ни, тем более, в горе. Папа мой был добрейшим человеком. Простым. Его любили. Уважали. Хотя он и был на руководящих должностях. Меня тоже любили. А я не люблю «руководящих». У них своя «политика». Поэтому у меня с ними нелады.
  Вот Яша и Таня Ставертии. Они жили в военном госпитале, бывшем военном санатории, в двух маленьких номерах с двумя маленькими детьми. То мы к ним придем, то они к нам. Дни рождения, Новый год…  поминки папины. На десять лет памяти отцу я приезжал в Кисловодск, с братом могилу подкрасили, сделали поминки. Тогда я узнал, что полковник Ставертий давно в Москве и дали Яшин мобильный телефон. Так что мы теперь рядом. Дважды встречались. После того, как мне удалили желчный пузырь с бриллиантами, они приехали меня навестить из Одинцова, где они теперь проживают. А мы к ним на праздник съездили, на Яшин юбилей, который я ему провел, как ведущий, актер и бард, и баянист вдобавок. Он очень меня благодарил. Я рад, что он был рад.
  Без моей сестры Тамары нельзя представить кисловодские будни. Мы с ней превращали их в «горькокисловодские» праздники. Без общения с сестрой было бы на курорте тоскливо. Жаль, она там одна. Все уехали оттуда. Но ей одной не скучно. Мы знаем, что она не очень-то гостеприимна, даже с сыном. Но не будем упрекать одинокую женщину. Все ее бросили…а теперь…
  Опять скучно пишу. Да что такое… Хочу кисловодского нарзану!
   Год пил в Мытищах нарзан.
   Приступил к продолжению данной повести весной 2010-го.
  Давно не брал я в руки шашек. Не писалось. В душе не то. В теле тоже. В мозгах тем более.
  А период, о котором надо начать писать, главный – столичный, и думаю, им когда-то закончить. Вот, наверно, поэтому долго не приступал, что он главный, ответственный, последний.

Очередной зигзаг

  Вчера, приехав с похорон брата Володи из Новоалександровска,  понял, что надо писать, времени тоже остается мало. 62 года прожил брат. Много это или мало? Длина – одна жизнь. Он лежит и не помнит ничего, и сколько он прожил тоже. Мы, оставшиеся на земле родные и друзья, только помним, он  жив в нашей памяти. Когда-то мы уйдем. Надо продлить память о нем, вспомнить как он несуразно прожил последние свои 10 лет, хотя он считал, что он нашел ту работу, на которую шел с радостью, но возвращаться с работы было некуда, и не к кому. Он развелся со своей второй женой Галиной, не простил ей измены (если она, конечно, была) и оставил свой дом в Темрюке близ Азовского моря, забрав документы на него, и тем самым заблокировал его продажу. Стал бомжевать по России, участвуя в выставках самостоятельно и с коллективом, продавая ювелирные, художественные произведения и всякую мелочевку.
  А какой он был успешный в молодости! Сорил деньгами, менял машины, построил дом, проигрывал деньги в карты, был кум королю, вернее ТУЗ.
  Когда он остался один, я хотел ему помочь, пригласил в Москву к себе на работу в качестве администратора или директора моего Театра Одного Актера. Он добросовестно исполнял свою работу, но он был наивным, неопрятным, косноязычным, с больными пальцами и ногтями на руках, что влияло на недоверие к нашей деятельности.  У нас ничего не получилось. Он все равно смотрел на юг, где проходили его выставки. Ой, господи…Прости, брат.
  За полгода до его кончины я все-таки успел сказать ему это слово, и он простился со мной. Это было в Кисловодске, куда мы с театром на Покровке и Маяковкой приехали с одним спектаклем «Женитьба» по какой-то культурной акции и выступали в филармонии, где сидел когда-то на моем концерте мой отец, последний раз смотрел мой спектакль там и брат мой. Он все три дня был со мной, даже спали вместе в санатории «Нарзан» на одной односпальной кровати, делили бесплатную санаторную еду по-братски. Конечно же, были на кладбище у наших родителей, очистили могилку, хотели покрасить оградку, но Володя пообещал позже сам это сделать. Он провожал нас на перроне в Кисловодске, и хотел с нами доехать до Пятигорска, где он снимал угол, но проводник-сука поднял кипеш и вытурил его из моего купе. Мы успели с ним выпить чекушку «Стрижамента», которую он купил. И вот Володя со слезами на глазах говорит этому проводнику:
--Может мы с братом последний раз-то и видимся, бесчувственная ты тварь!
  А твари надо было денег, которых у нас не было, да если бы и были, не дали. (Фото. Последний снимок).
  Все лето он торговал своими бусами на Черном море, спал не знаю где, так как его койко-место в своем автомобиле было отобрано вместе с правами. Ел не знамо что. Зарабатывал неизвестно сколько. После бархатного сезона он приехал в Новоалександровск к своим детям от первой жены Таисии, и там попал в реанимацию с инфарктом. Ждал меня, веря, что я приеду. А у меня все дела…
Мы друзей теряем
На толкучке дней
И не замечаем
Их среди вещей.
Сколько всем при жизни
Хочется тепла.
Но у наших близких
Важные дела.
Припев:
Надо бы, надо бы, надо бы жить и любить.
Жизнь мимолетна, а вечность длинна.
Стало быть, стало быть, стало быть надо хранить
Нашу любовь, что при жизни нужна.
Часто от недуга
Просто побранив,
Убиваем друга,
Слово обронив.
Поздно или рано
Станет боль сильней
От врагов – не рана,
Рана – от друзей.
Припев.
Если расстоянье
Разлучает вдруг,
Горечь расставанья
Разбавляет друг.
Скажет на перроне,
Чувства не тая:
«Радость ты и горе,
Жизнь и боль моя».
Припев.
Эту песню я написал на смерть Морозовского. Она пригодилась и мою брату. Когда в театре на Покровке умер актер Виктор Яцук, я в гримерке после поминок спел друзьям актером эту песню. Все были потрясены. Поляков со слезами на глазах сказал мне, хотя он сам поэт, что я личность. А эту личность Арцибашев не захотел видеть у себя в театре. Бог – судья!
  Стало лучше брату, выписали. Вдруг в тайне от детей он уехал в Темрюк выяснять, почему не пересылают на карточку пенсию. Возвращаясь, он опять попал в больницу в Армавире, где он на другой день скончался. Пенсия ему уже не понадобилась.
  Инна, его дочка, приняла все на себя. Организовала. Я прилетел с Викой, дочкой от последней жены, на все готовое.
  Я приезжал в Армавир за телом брата в гробу. Посмотрев, какой он лежал причесанный, в костюме с галстуком, я зарыдал, и рыдал, не переставая, пока не приехали в Новоалександровск на кладбище, я там выпил немного и успокоился.
  Ему теперь покойней. Его любимый городок, место его вечного покоя, и моя родина.
  Папа наш был там первым заведующим домом пионеров, где и вел авиамодельный кружок.
  Я даже зашел туда после поминок и в архивах нашел подтверждение. Скопировал первый папин приказ.
   Володя всю жизнь в таком кружке пробыл – и пионером, и руководителем, и участником соревнований. Полетал высоко и приземлился глубоко. Царство тебе небесное, мой старший единственный брат.
  Знал бы, что через месяц после твоей кончины ушла из жизни наша кузина Люся Спицина из Арзамаса в канун нового 2011 года. Рак языка. Была преподавателем математики в авиационном институте. Тоже была одинока. Любила нас с Надей. Писала такие интересные философские с юмором письма, присылала денежные переводы на дни рождения, говорила лестные слова о моих работах в кино и верила, что я поднимусь к вершинам Олимпа.
  А нам никто не сообщил о ее смерти. Я ей позвонил и сказал о Володином уходе, она разговаривала плохо, я ничего не понял. Думал, флюс пройдет, сама позвонит. (Фото. Мы с Людой).
  Не похоронил сестру, как и дядю Витю, (о нем я писал в этой повести), в октябре того же года. Хотя был рядом, в Дзержинске. Был нездоров. А меня ждали… Простите, мои родственники. Такая жизнь. А какая смерть?.. никто не знает, даже мертвый. Странно, да?
  Дядя хоть 80 лет прожил, дяде Мише – 78 сейчас. Живет с раком горла, уже много лет. Надо летом приехать в Арзамас, на могилки Люси и дяди Вити сходить, навестить в Водоватове дядю Мишу и тетю Таню. Там же мои дедушка Дима и бабушка Наташа похоронены. Мы с папой всегда приходили на их могилки, когда приезжали. Они прожили где-то каждый по 87 лет. Долгожители. Папа мой незадолго до своей смерти мне сказал, что наш род Тузовых живет долго. А сам прожил 74, в Кисловодске, на курорте. Не курил, но выпивал, иногда крепко. Инвалид войны, но никогда не жаловался на болезни. Первый зуб он лечил после 60-лет, очки стал носить к 70-ти.
  Жаль, что мы не вечны, а вечно небытие. «Так уж устроено, такой порядок», --говорит Земляника в «Ревизоре».
  Да, пора переходить к комедийности нашей жизни, чтоб самому не загнуться от тоски.
  Одна из самых комичных историй произошла как раз в Кисловодске.
  Я, работая в филармонии актером разговорного жанра, зарегистрировал свою индивидуальную деятельность, и давал концерты в санаториях и школах в Кавминводском регионе и в северных точках нашей страны.
  На краевом телевидении в Пятигорске я предложил свою авторскую программу «Человек с гитарой», ее утвердили, и я стал ее ведущим. Меня начали узнавать на улице и в магазинах, и как-то пригласили в жюри на фестиваль авторской песни в Теберде, где я познакомился с Тимуром Шаовым, в другой раз Ставропольский  КСП доверил мне провести в Ессентуках Региональный фестиваль авторской песни в качестве директора.    На этот фестиваль я приглашаю моего друга из Кургана известного уже всем барда Толю Киреева возглавить жюри., в которое вошли Юрий Кущев, Тимур Шаов, поэтесса из Кисловодска Юля Каунова и кто-то еще. Все прошло чудненько. Юля наша стала лауреатом, все было хорошо.
  После фестиваля Толя поехал ко мне в Кисловодск, на другой день  у нас с ним был концерт в одном санатории, а на другой –запись на телевидении в моей программе. (Фото. Мы с Толей).В Ставрополе я договорился о концерте в школе, в Архызе Шаов Тима обещал организовать. Программа была насыщена, как и наш организм водкой и нарзаном, и он не выдержал, как и сам Толя, выразив нежелание участвовать в концертах в каких-то горах и школах. Мы все отменили, купили билет на самолет, и на следующее утро собрались улетать. Но с похмелья я не стал рисковать ехать на своей копейке за рулем, позвонил Юле Кауновой, у нее муж-фирмач выделил нам «Волгу» типа Такси, оплатив ее проезд. Но нужно было только подъехать нам  к ним. Ну, тут недалеко, можно и на своей копейке подъехать. Но еще надо ведь выехать из гаража задним ходом. Выехал, но въехал задним колесом в проточную канаву, сев на жопу. Ничего, пусть стоит, может это и к лучшему. Остановили машину, доехали. Пересели в Такси и поехали в аэропорт, Юля тоже с нами.
   Конечно же, у нас было. В аэропорту было еще долго до регистрации, мы плотно пообедали, вернее, закусили. Оставалось немного времени до рейса Минводы – Челябинск, мы с Юлей попрощались с Толей  и уехали на такси, так как у нее было дежурство. Потом оказалось, что мы переоценили возможности Толи. Пока он ждал на лавке регистрации -- задремал. Проснулся, когда уже самолет улетел. Пришлось ему переоформлять билет до Омска.
  Про этот случай я написал куплеты, надо их разыскать, да отредактировать.
  Забавно? Нет? Да…
  Недавно просматривал записи моей программы «Человек с гитарой», самая лучшая была, конечно, с Толей. Мы там были трезвые, разумеется. Года три назад мы с ним в Москве встретились на фестивале в Коломенском, он минут пять отгадывал, кто я. Отгадал, обменялись телефонами. Никак той бумажки я не найду. А надо бы пообщаться. Вспомнить, посмеяться, погрустить, попеть, попить… Да? Нет…
  По вечерам уже нет сил писать. Надо приучаться вставать рано. В Погорелках же встаю в пять-шесть часов. Там хозяйство, а здесь нужно вдохновение. Сейчас не курю уже 8 лет, не пью 20 дней и не буду до 26 мая. Лечусь, готовлюсь к лету, к Погорелкам. Поэтому надо дописать эту повесть, пока трезвый, отредактировать стихи, записать новые песни. Но здоровье подорвано. Сейчас латаю эти дыры, а иначе протеку.

Мои любимые родные

  Но пришлось выпить полстопочки в память моей любимой тещи Прасковьи Петровны Новиковой, 10 лет назад 18 марта ушедшей в 70 лет в мир иной. Рак желудка. Мама моя в 61 год ушла раньше в 1985 году 29 мая. Тоже рак, но легких. Это в Кисловодске-то! Тесть мой, тоже любимый, как и теща, ушел совсем молодым -- в 54 года. За два дня скрутило. Наверно тоже рак… всего организма. С 14 лет в химии, курил сигареты без фильтра, пил все, не лечился вовсе. Папа мой еще долгожителем оказался по отношении к ним. Но тоже рак – печени, цирроз.
  Ну, что же делать, если и жизнь и смерть ходят в обнимку.
  Первым из этого трагического списка был мой тестюшка, Николай Андреевич Новиков. Он был для меня даже не отцом, а другом. Вот сейчас мне больше лет, чем ему было тогда. Веселый был, рассказчик анекдотов, после которых сам заливался смехом звонче всех. Вырывал зуб с помощью двери, к врачу не ходил. Немножко странным был. Если кого не хотел видеть, мог дверь не открыть, или выпроводить. Говорила теща, ревновал даже к столбу. Меня любил, но в театр ни разу ко мне не пришел. Я его заманивал:
 --В ложе накрою тебе столик, сиди, смотри и попивай.
 --Узнают, что Новиков был в театре, засмеют.
  Девчонок, Лену с Юлей любил, но никуда с ними не ходил и не гулял. Просто умилялся ими. Он конечно был нездоровым человеком, уставал, мучился геморроем, одышкой.
  Умер он 1982 году 4 декабря, за два дня до смерти бросивший пить, курить и есть, на руках сына Виктора. Мой отец как раз приехал из Кисловодска, а на похороны потом приехала моя мама. После этой зимней поездки мама простудилась, подхватила воспаление легких, которое потом переросло в рак.
  Семейная жизнь моих родителей была негладкой. Познакомился папа с мамой оригинально, и первая встреча их была тоже не гладкой.
  В 1947 году папа был направлен ЦК Комсомола в Карачаево-Черкессию в станицу Зеленчукскую Вторым секретарем Райкома комсомола и там случайно на рынке встретил своего друга по танковой школе города Дзержинска Андрея Будагова. Андрей познакомил его со своей женой, которая была уже на сносях, и при разговоре оказалось, что у Нины Будаговой есть старшая незамужняя родная сестра Лида Кузьмина, проживающая в пресловутом Дзержинске. Состряпали письмо с приглашением на Кавказ, и положительный ответ не заставил себя ждать. В определенное время дядя Андрюша с моим отцом поехали в Черкесск встречать моих будущих маму и бабушку Елизавету Павловну Кузьмину.           Конечно же, однополчане немного закружились в столице Автономной Республики и прозевали нужный поезд. Приехали в Зеленчук не соло нахлебавшись, а будущая жена с тещей уже дома у Будаговых.
--Ну, здравствуй, жена, -- сказал отец.
--Ну, здравствуй, муж, -- сказала мать.
  Сели за стол. Отметили знакомство, потом смотрины, затем сватовство, а вскоре справили и женитьбу. 13 января 1948 года родители зарегистрировались, а 6 ноября у них появился в Зеленчуке первенец мой брат Вова. Тетя Нина там же родила 1 января в том же году Аллу, нашу старшую кузину.
  Станица Зеленчукская была центром казачества того региона, а казаки – народ горячий. Какой-то комсомольский активист, из атаманов скорее всего, приревновал свою жену и зверски ее убил. Всех поснимали с постов, папу тоже – он был секретарь по идеологической  работе и не сумел, или не успел, воспитать своих комсомольцев.
  Молодая семья уехала обратно в Дзержинск, потом на мамину родину перебрались в Вачский район, где папа работал и завклубом, и пропагандистом в Райкоме партии, директором школы. Надо сказать, что папа закончил Арзамасский учительский институт в 52 году, а в 57-м Ставропольский пединститут. Мама родилась в деревне Глебово и никаких институтов не заканчивала.
  После Вачи они уехали в Новоалександровск  Ставропольского края, где я и родился. Что было дальше со мной, я уже описывал, но надо дополнить рассказ о родительской негладкой жизни.
  Когда я учился в 10 классе, папа ушел вдруг к другой женщине, тоже учительнице. Он меня даже с ней познакомил. У нас с папой были дружеские отношения на протяжении всей жизни, и я его понял. Мама наша была скандальная, ревнивая, неласковая. Я даже  ушел с отцом, но после того, как мама пришла в школу ко мне, вся в слезах, я понял, что мною сделано что-то не то. Я попросил прощения и вернулся. Мне было стыдно за себя. Вскоре вернулся и папа. Мама его простила, и у них началась новая жизнь. Он уходил на работу и приходил домой с обоюдными поцелуями. Мне это нравилось. Ну, славу богу, подумал я.
  В Кисловодске на старости лет они опять разошлись, уже официально. Папа жил в школе, в сарае, в бункере, как он называл. Мама осталась в квартире. Но после того, как мама заболела, папа опять с ней сошелся, надо было ухаживать за мамой, и чтобы квартира не пропала.
  Мы были в Дзержинске. Но когда уже папа не смог один справиться, мама лежала и не вставала, приехала  Надя с Леночкой. Только Надя уехала, оставив Лену с дедом, пришло известие о смерти мамы. Она умерла при Лене.  Папа умотал на скачки. Я был на гастролях в Петрозаводске. Прилетел… Да…Вот так закончилась и мамина недолгая невыдающаяся жизнь.
  Второй мамой была для меня моя теща. А я для нее таким же родным сыночком.
--Не обижай моего Юрочку,-- говорила она своей дочери.
  Работа на химическом заводе, на даче, совмещалась с общением со своими внучками. А как она пела! После смерти тестя, она обрела свою вторую молодость, она запела на всю свою мощь. Этому предшествовало знакомство со своим Максимычем в каком-то санатории. Он ходил в народный хор ветеранов и пригласил туда свою Пашеньку. Я счастливей ее не знал. Но не долго они жили вместе, он умер внезапно, инфаркт. Мавр сделал свое дело… привел ее в хор.
  Когда мама захворала, хористы навещали ее постоянно. Полным составом они были и на похоронах, пели ее любимую песню.
  Вот на 10- летие со дня  смерти Прасковьи Петровны заехал к нам ее сын Виктор Новиков, брат Нади, проездом из Астрахани. Про него я еще  не говорил в этой повести, а сказать есть что.
  Что же такое творится в душе?! Не пишется. Поругались опять с женой.
  Мы юноши разве могли знать, что из девушек, за которыми ухаживаешь, может получиться нечто, когда они становятся женами?! Вот ведь Наденька в 9 классе со мной поругалась, я уже писал об этом выше, но я же не думал, что это будет так всю жизнь.
  Маленькая Наденька, девятиклассница и ее брат-пятиклассник Витя жили дружно, хотя… Но с Витей я сдружился, когда он повзрослел, я пришел из армии, мы с Надей поженились.
  Помню один смешной случай. Я и Валера Кондратьев, студенты театрального училища, культурно отдыхали у нас в Дзержинске, выпивали, пошли вечером прогуляться, и Виктор был с нами, он конечно был трезвым. И вот мы решили выступить на улице, подраться по сценически, как нас учила Дацук в училище. Витька заинтересовался такими приемами, начал с нами «драться», но без тренировок, тем более без допинга, у него все случилось по правде. Он врезал мне так, что под глазом сразу выскочил фингал. Через много лет он приезжал к нам в Курган, и мы с ним в лесочке на прогулке по дружески стали бороться, но он уже тогда выпивал, и чуть мне шею не свернул. Больше я с Витей в такие игры не играю, но с удовольствием с ним выпиваю.
  Но были случаи, связанные с Витей, и трагичными. Он после армии, закончив мореходку на Дальнем Востоке, ходил по морям и океанам, и на торговых судах, и рыбаком был, теперь он Дед, второй человек на корабле, Главный механик, до сих пор ходит, но… был период, когда он по земле-то не ходил.
  Приходит телеграмма Новиковым, что Ваш сын лежит в больнице в очень плохом состоянии, или сильная простуда, или инфекционная болезнь. Мать с Надей сорвались в Магадан на самолете, дня два оформляли какой-то пропуск туда, вот ведь как! Парализовало все тело, немного бы и дошло до легких, но бог помог, врачи спасали, свои родные приехали, моряки приходили, все поддерживали как могли, и наш Витя выжил. Но… ноги не ходили.
  Я встречал в Москве его, переносил на руках в машину. Дома ему помогали тоже все как могли морально и физически, особенно его невеста Галя, теперь жена. Она постоянно жила-была в его комнате, ухаживала, делала массаж, может быть молилась, еще что-то, но он пошел на по правку. Через полгода они поехали на грязи с Галей в Евпаторий. Он с клюшкой еле-еле ходил, приехал же самостоятельно, прихрамывая, показал, какие они с Галей молодцы!
  Он был на второй группе инвалидности. Через какое-то время надо идти в больницу подтверждать свою болезнь Он отказывается от второй группы, мол, стыдно молодому парню быть инвалидом и сидеть на иждивении у родителей. Он получает третью группу, с которой можно было работать, и идет на Горьковский автозавод разнорабочим, на тяжелую работу, чтобы тренировать свои ослабевшие мышцы. Он, кстати, и теперь не обходится без гантелей, в комнате стоит тренажер, они с Галинкой бегают.
  И здесь я ему помог, или опять же бог.
  Он как-то с сожалением мне признался:
 --Через неделю заканчивается действие паспорта моряка, и я прощаюсь с морем навсегда.
--Почему это, все впереди.
--Туда с инвалидностью не берут, а мне ее не снять за такой короткий срок.
--Не все потеряно, --говорю я ему.-- Все можно сделать!
  Я был тогда заместителем директора Дзержинского театра, деловой, энергичный, азартный, телефон в кабинете в моем распоряжении. Мы соединились с отделом кадров Лиепайского пароходства, Виктор был к ним приписан почему-то, но дело не в этом. Нам продляют еще на неделю срок, за который мы должны снять совсем третью группу, уволиться с завода без отработки, еще чего-то… и приехать не позже назначенного срока. И всё, как вы видите, удалось. Витя опять встал в строй.
  Скоро ему на пенсию! Он, конечно же устал, каждый раз возвращаясь с моря, решает, что больше не пойдет. Но проходит время, его вызывают, и он рад, что еще нужен флоту.
  Мы недавно были вдвоем в Погорелках, крышу мою латали, так мы так с ним оторвались от радости, что мы можем пообщаться одни, без жен, что чуть крыша у нас самих не съехала, или мы с крыши. Мы признались друг другу в истинной дружбе и братстве. Теперь он мне стал самым близким братом. Сейчас ждет меня в Погорелках со своею женой Галинкой, и я должен приехать ни один, а с женой Наденькой. Тоже неплохо, крыша не съедет, не дадут.
  Про его Галю я написал песню, которую исполняю на концертах 8 марта.

«О, женщины, умеющие ждать,
Пред вами приклоняю я колени
За то, что ваш чудесный гений
Солгать не сможет, не предать
О, женщины, хранящие любовь,
И веру, и надежду, и терпенье.
Для вас готов я вновь и вновь
Пред вами падать на колени.
О, женщины, принявшие судьбу
Безропотно, без толики сомнений.
Пред вами приклоняю я колени,
Иначе просто не могу.
О, женщины, уставшие от спиц,
Вы ждете встречи в трепетном волненьи.
Пред вами падаю я ниц
Или, как прежде, на колени.»

  Это она -- главный Витин спаситель. Она мне тоже как сестра, тем более мама-то моя была в девичестве Кузьмина и родилась в Вачском районе неподалеку от Погорелок, где родились все ее Кузьмины. Мир тесен. Все мы в нем родня.
               
Разведка в Москве
 
 Как же мы попали в Москву, сделав по России круг?
  Папа умер, Кисловодск опустел, работы  и денег нет. Отдыхать рано на курорте, надо дело делать! Зря ли я 9 лет куролесил по стране!
  Едем в Москву с Надей организовывать мои гастроли. И они получились: и с творческой, и финансовой сторон. Ни боги горшки обжигают!
  Первый район Москвы был Бутово. Мы немного пожили у старшей сестры Аллы, потом сняли комнату на Севере столице, на Ярославском шоссе, недалеко от Мытищ, через 9 лет (опять 9!) в котором мы приобрели 3-х комнатную квартиру. А тогда Мытищи стал для нас первым городом Подмосковья, где мы с Надей сделали гастроли. Он нас принял тоже на ура! 100%ный  успех и ни одного срыва.
  Даже не предполагали, что будем там жить. Он нам не понравился внешне – грязный, несимпотичный. А сейчас другое дело! Да и Москва тогда была запущенной.
  Через полгода вернулись в Кисловодск  продавать свою квартиру, чтобы приобрести в Москве.
  Папину мы уже осенью продали, поделили с братом поровну, хотя по всем документам все было моим по завещанию. Володя, правда, испугался, что я все возьму себе. Да это его Галка подстрекала, наверно! Мы поделили по-братски. По совести.
  Но с жилплощадью впереди было много недоразумений. Во-первых, квартиру в Ногинске мы купили спонтанно. Контейнер пришел быстро, как из Кургана в Кисловодск, мы не успели определиться, где будем жить.   Ногинск был выбран и по деньгам и по творческим соображениям. Я давно знал, что в Ногинске  есть Областной драмтеатр, где работал долго заслуженный артист Теодор Лондон, который у нас в Дзержинском театре в 50-годы играл Мересьева. У меня были намерения пойти служить в Ногинский театр, если что-то не сложится с Московской филармонией, куда я поступил служить.
  Накануне прибытия контейнера мы прибыли в Ногинск и его посмотреть и двушку-хрущевку. Деньги были при нас. Об этом догадывались и риелторы, продавцы. Нас со станции сопровождал кортеж машин. Мы струсили, несмотря на то, что мы взяли с собой Сережку Альховского с пистолетом, который, по-моему, тоже не был храбрым и отчаянным парнем. Поэтому осмотр квартиры происходил с нервозностью. Внизу стояли, как нам показалось, братки, которые за нами ехали. Квартира была свободной, так что мебель можно было завозить сразу. Я ни разу не пожалел, что мы выбрали Ногинск. Дом на берегу реки Клязьма, рядом с центром, но… квартирка была угловая, и стена зимой покрылась инеем. Кроме всего, соседи на верху были молодыми пьяницами с вытекающими оттуда последствиями.
  Это было 27 мая 1997 года. Подарок на мой день рождения.
  Ровно через месяц 26 июня я в местном театре проводил свой первый концерт по Шукшину и авторской песне, в которой мне помогал мой любимый зять Костя, подыгрывая мне на гитаре.
  Успех был грандиозный. Народ был. Меня публика полюбила, и я своих ногинчан полюбил, а они-то были воспитанными своим театром зрителями. Вышли две восторженные заметки в местной газетке, я подружился с журналистами, с местными бардами, с актерами… В общем, ногинская земля меня приняла, и я творчески в ней прописался. Но в театр местный мне не захотелось идти работать. Здание было похоже на сельский клуб. Наш старый в Дзержинске театр в парке был по сравнению с ним Кремлевским Дворцом. Да и свободу художника не хотелось терять, да и труппа, говорили, хоть и сильная, но склочная, да так как-то… и пронесло, даже ни одного спектакля их не посмотрел. Боялся.-- захочу.
  А про Ногинск-то надо много писать. Там и началась кульминация нашей московской жизни вместе с нашими детьми, которые вскоре приехали к нам. Лена с Костей на время, с перспективой на будущее. Юля же поступила в Московское областное музыкальное училище имени Скрябина, в Электростале, рядом с Ногинском. Переехали из Кургана наши друзья Инжуватовы, чтобы быть поближе к нам, купив квартиру в Электростале. Но все по порядку, если получится.
  Да вот не получается писать с юморком, с иронией, как это было в первой части данного романа. Устал, постарел, поглупел. Очень может быть. Да уж какой стал, но повесть писать надо, раз начал. Для своих потомков, чтобы помнили и знали. А потомков у нас теперь!.. У Лены -- четверо, и у Юли –четверо.
  Вот и не выходит по порядку-то. Но вернемся тогда в «14 лет назад».


Наш Костя

  А в то время только Лена с Костей подарили нам внука в 1996 году --Сережку. Жили и работали они в Златоусте. Наезжали к нам в гости. Мы с Костей работали с бардовскими песнями по пионерским лагерям, санаториям, школам, клубам. Выезжали порой на гастроли, например, в Дзержинск, вместе с Юлей. Хорошо было и в то же время муторно, что надо было зарабатовать на хлеб таким образом, хотя что ж, сами выбрали такую стезю. Мы с Костей ездили на моей Лянче на Грушинский фестиваль. Готовились выступить с двумя гитарами, не получилось, приехали уже поздно, прослушиватели уже закруглялись – было жарко. Ох, уж эти конкурсы!
  В прошлом году, 10-м, я все же стал Лауреатом Московского фестиваля (военной сцены) авторской песни в Коломенском. Пел еще и в общем конкурсе, прошел два прослушивания и вошел в финальный концерт, где спел «Ваньку-польку». После исполнения этой песни подошла какая-то женщина и с восхищением отозвалась о моем выступлении. Она оказалась бывшим организатором бардовских концертов, теперь мать взрослого сына, музыканта известного оркестра Плетнева, да еще вдобавок из Мытищ. Она так возмущалась, что мне ничего не вручили, да я и сам был расстроен. Но потом понял, что я только два часа назад на другой сцене получил диплом Лауреата, а у них с дипломами напряженка. Больше я там не участвовал. Зачем опять расстраивать нервы?
  Костя почему-то тоже относился к конкурсам отрицательно, хотя пел и играл превосходно. Я заслушивался, и всегда просил его попеть, если кто-нибудь приходил к нам в гости, или мы куда-нибудь забредем. А мы с ним были очень близки, как отец с сыном, он меня звал папой. Ни один зять меня не звал и не зовет так. Может это и не нужно, вопрос спорный, но мне было приятно, Но вдвойне было обидно, когда он перестал меня звать папой. После одного неприятного случая. Он не умел пить. Есть такая категория пьющих людей, я сам не из таких, и их терпеть не могу, когда они пьяные. Мы с Костей хорошо выпили в гараже, пришли домой, у нас где-то было, не нашли, Костя начал приставать к Лене, схватил нож. Может, он хотел пошутить, но мне эта шутка не понравилась, и я его оттолкнул от Лены, он упал, начался маленький скандал, и Костя ушел из дому. К утру вернулся, но на следующий день, больше со мной не разговаривая, уехал домой в Златоуст. Мы думали, что дойдет до развода, но через месяц он вернулся, попросил прощения, сказал, что пить бросил, и увез семью в Златоуст, но папой уже перестал меня называть. Там он, как говорится, взялся за ум, доучился заочно в Челябинском институте искусств, сдал диплом, осталось только его защитить, как случилась такая трагедия, что никому из живущих не пожелаешь.
  Костя на своих Жигулях отправился в Челябинск защищать свою дипломную работу за несколько дней до Лениного 25-летия, 19 марта 1999 года.
  Обещал на юбилей приехать. Лена накрывала стол, ждала мужа, а пришло известие, что Костю нашли мертвым в его машине в Челябинске с многочисленными ножевыми ранениями. Я в это время проезжал на поезде Москва-Сургут на слет учителей года, куда меня пригласили как почетного гостя и дать уроки-концерты, мастер-классы. Вечером 19 марта я откупорил бутылочку в купе и мы с журналистами выпили за мою дочку-юбиляршу. А она уже была вдовой.
  Кто-то меня толкает рано утром, проснись. О! Сережка Исаев, глазам своим не верю.
--Это что, Тюмень? А ты каким образом узнал, что я еду этим поездом? Надя позвонила…
--Пойдем в тамбур покурим. Поезд будет стоять два часа.
  И там-то он мне сообщил об этом страшном известии. Я не знал, что делать.
Но решил все-таки сойти с поезда и поехать обратно в Златоуст на похороны.
  Похоронили. На могиле я прочитал свою песню «Памяти Кости».

Не забыть того, что было.
То, что было, не свершить.
Жизнь тебя не сохранила,
Смерть лишила права жить.
Может скоро звучным древом
Ты родишься на земле.
Или птицею с рассветом
Пропоешь однажды мне.
Но останешься на веки
В нашей памятной судьбе,
Сыном, другом, человеком,
Жизнь проживший не в злобе.
Твои начатые песни
Допоет любимый сын.
В наших детях мы воскреснем
И до смысла долетим.

  Судьба Шестаковых заслуживает огромного сопереживания. Через два года после смерти  сына Галина Николаевна теряет мужа -- разрыв сердца в день рождения Кости. Через два месяца перед самым Новым годом ее младший сын Женя, не выдержав смертей своих самых близких, вешается на квартире Кости. Теперь для Галины Николаевны самым родным остается внук Сережа. Она переезжает в Москву, чтобы быть поближе с ним. Теперь он вырос, стал нелюбителем общаться с нами, и она вернулась в Златоуст. Коротко я написал о Вас, но я вынашиваю замысел киносценария. Но такой сюжет вашей жизни, Галина Николаевна, может и не понравиться продюсерам, мол, такого не может быть в жизни.
  После костиных похорон я позвонил Салахову Валерию, директору частной гимназии-лаборатории, который меня и позвал на Слет, напросился прилететь. Он был в курсе  событий. Дал добро. Я там провел около трех недель. Особая благодарность Салахову еще и потому, что вот уже 12 лет прошло, а я частенько ему звоню, напрашиваясь на приезд с уроками-концертами, и концертов 10 за два дня он мне организовывает, да и живу в гостинице при гимназии.


                Северные гастроли

  Про северные гастроли, вернее, про северных друзей особый разговор, который я сейчас пожалуй начну, сделав опять зигзаг памяти. Собравшись с мыслями, немного посплю с вашего согласия, ладно? Спокойной ночи.
  Умные мысли приходят ночью, под утро. Думаешь, ворочаешься, потом вскакиваешь, идешь курить (тогда  еще была у меня такая вредная привычка), потом ложишься, крепко спишь, а днем анализируешь и приходишь к выводу – какую же я фигню ночью придумал.
  Но если мне в задницу заноза попала, хрен вытащишь…
  Все началось еще в Кургане. Как-то я ездил куда-то в командировку, и в купе познакомился с женщинами из Нефтеюганска. У меня была гитара, они попросили спеть, а потом воодушевленные дали свой телефон и пригласили приехать на гастроли к ним в северный городок, где мало кто бывает. А одна из них, я и не помню имен, была членом какого-то профкома Я и забыл про эту встречу, но вот однажды под утро… Я позвонил по телефону, она долго не могла тоже вспомнить купейную встречу, но опять, но уже без воодушевления пригласила:
--Ну, приезжайте. Чем могу – помогу.
  Вот мы с Надей и поперлись, в феврале, будь он неладным. Температура воздуха подходила к сорока. Член профкома пустила нас на ночлег, и сообщила адрес гостиницы.
  Один концерт в школе прошел на следующий день в теплой еще обстановке. Я читал рассказы Шукшина, пел авторские песни. Помогла другая купейная попутчица. Но к вечеру морозные тучи стали сгущаться. В гостинице, куда мы съехали, было чуть теплее, чем на улице. Школы и предприятия закрылись на активированные дни. И наш театр, то бишь, тоже. Мы денечек потосковали, закутавшись в одеяла, думали, пройдет, а наоборот – пришли – 50 градусов! Здрасте…А вы нас не ждали?..
  Раз так нас Север встретил, надо срочно на Юг Зауралья, в Курган.
Как мы бежали с Севера, можно сравнить с революционными временами, когда буржуи драпали из России!
  Подошел обледеневший поезд , весь в морозном пару. Стоянка 2 минуты. Пассажирам Нефтеюганска продали билеты в один вагон, такой уж был порядок. Проводница, снежная, блин, королева, все эти 2 минуты отбивала замороженную дверь. Крики, давка, но мы были впереди с маленькой Надей и с гитарой, огромной, похожей на виолончель. Королева, так и не сумевшая приказать открыться верхней примерзшей лесенке, снисходительно процедила сквозь замороженную губу:
--Валяйте так…
  И мы «поваляли!.. Сначала маленькую Наденьку на метровую высоту поднял и протолкнул, потом свой «контрабас», и поезд тронулся, перрон остался вместе со мной и орущей толпой. Кто-то дернул стоп-кран, как это обычно бывает…Лесенка почему-то открылась от испуга, или отогрелась от крика, и толпа протолкнулась вся сразу в тамбур, потом утрамбовалась, а там, ближе к Тобольску, часа через четыре, все утряслось.
  Вот такая была веселая прогулка по морозцу босиком… Проезд одним концертом мы оправдали все-таки… А моральный ущерб кто возместит?   Любой ущерб – это опыт, а опыт – это большой багаж, вещи в котором при разборке половина были уже не нужны. Но… кто-то теряет, а кто-то находит, а кто-то находит того, кто потерял и отдает ему потерянное, не требуя благодарности. Такое редко, но бывает. Тому примером -- мы. Да… сложный примерчик. Пойдем дальше. В Кисловодск.
  У нас гостила с Леной ее лучшая подруга Лада. При разговоре за столом выяснилось, что ее папа работает Председателем профкома Сургутской какой-то нефтяной строительной организацией. Сразу вспомнился Нефтеюганск. Эх, романтика! Ладка созвонилась с папой, расхвалила нас с Надеждой Николаевной, как мы ее тут принимаем, на что отец сказал:
--Пусть приезжают. Чем можем – поможем.
  Вот мы опять поперлись. Нет, эти гастроли были незабываемы в хорошем смысле. Спасибо папе Ладкиному, забыл как звать, я иностранные имена плохо запоминаю, я и сейчас, когда наша Ленка стала татаркой, а наши внуки появились на свет уже милыми красивыми татарчонками, не сразу запомнил татарские имена родственников.
  Лада, чудная подруга Лены, прекрасная актриса, тоже теперь живет в Москве, но она наоборот в отличии от Лены приняла православную веру. Лишь бы были счастливы, да «чтоб не было войны», как пела наша Юля в «телевизоре».
  Это как раз было в Сургуте, я еще не подъехал. Надя, будучи в ванной комнате, отчетливо услышала Юлин голос и ее песню.
--Ну, вот, северные глюки начались, -- подумала Надя , возвращаясь в комнату, и обомлела -- по телевизору показывают документальный фильм про Буденовские страшные дни, сделанный на нашем Пятигорском телевидении. В этот фильм режиссеры, без спроса, правда, включили Юлины песни, записанные на моей передаче «Человек с гитарой», и она пела их за кадром. Фильм назывался так же, как и одна из Юлиных песен «Когда-нибудь» («Легче»). Вот такая была благая весточка от Юли с юга Наде на север.
  Гастроли в Сургуте прошли прекрасно. Марат Кутдусович поместил нас в гостиницу за счет его организации, давал постоянно нам свой служебный УАЗик. Отогревал меня в крутой фирменной бане. Правда, на Севере мы больше не мерзли. Мы приезжали на Севера или осенью, или весной. Опыт!
  Возвращались с Надей через Златоуст, с деньгами, подарками. Благодарили Ладку за ее отца. К сожалению, он в то время тяжело болел, и вскоре умер. Царство ему небесное.
  На таких Златоустовских встречах мы и познакомились с нашим будущим зятем Костей. Лена жила в актерском общежитии, а там всегда весело. И Костя был неунывающим парнем, прекрасно поющим и играющим на гитаре, и знающим много бардовских песен, и именно тех бардов, с кем я дружил, с Толе Киреевым, или Тимуром Шаовым, с кем мы часто встречались на фестивалях в жюри. От Ладки чуть позже мы получили известие, связанное с веселым нравом обитателей этого общежития.
  Мы были то ли в гостях, или на гастролях, в Дзержинске, вдруг мне передают телефонную трубку в Витиной квартире, кто-то меня нашел из Златоуста.
--Юрий Васильевич, здрасте, это Лада.
--Привет. Что случилось?
--Да, ничего особенного. Вы сидите или стоите?
--Могу сесть.
--Вы скоро станете дедушкой.
  Я не упал, конечно. Рождение человека – это самое главное в жизни! И все равно на каких законных основаниях он появился на свет. Это право ему дал Бог. Один раз, к сожалению.
-- А кто отец?
--Вы его знаете. Костя.
--Я о нем и подумал. Спелись. Бабушка, иди сюда, у нас радость!
  Вот так Ладка стала для нас благовестницей. Крестной, можно сказать.
  Другие случаи на Северах, о которых я сейчас расскажу, превратились в легенды, баллады и песни.
  Нет, ребята, ничего не жалею. Север стал для меня Отдушиной. До сих пор езжу туда, и привожу с Севера не столько массу денег, впечатлений, сколько удивительных историй, знакомств и «случайностей».
  Есть у меня друг-брат, о котором я уже упоминал, Саша Лукьяненков. Наши родители дружили, и по наследству нам оставили крепкую дружбу, которая прервалась, когда Саша уехал из Дзержинска сначала на Украину, а потом еще дальше на Север Тюменской области. У него появилась жена Вера, у меня Надежда, и мы на время забыли нашу мужскую дружбу.
  И вот, когда нас с Надей «засосал» Север, мы вспомнили про нашего северянина. Через моего папу и Сашину маму тетю Аллу мы нашли его телефон. Надя вскоре и поехала в Нижневартовский поселок Излучинск, где Александр Васильевич с Верой дочкой Олей и сыном Женей проживали.
  Надя организовала прекрасные гастроли, и я приехал. Зима, пурга с Сашей меня встречают в аэропорту. С этого времени начинается новый этап нашей дружбы, укрепленной северными морозами и горячими банями.
  Это был канун праздника Проводов зимы или Масленицы. Утром же мы поехали в центр Нижневартовска сжигать Чучело. Было морозно и солнечно, душевно и радостно, что все идет хорошо – друзья, работа, жена, Весна…
  А в Нижневартовске, я вспоминаю, работал в театральной сфере мой друг-однокурсник по Ленинградскому театральному институту Сережка Исаев, о котором я упоминал в этой повести.
  В Ленинграде мы дружили «троицей»: я, он и еще один Сережка --Карпунин, царство ему небесное, тоже северянин, но из Архангельска, директор и актер местного театра-студии. Потом уж мы узнали, что он умер на операционном столе – сердце… А он был такой умный и талантливый!..
  В 1988 году в мае я защитил диплом, купил старенькие Жигули, тройку, и не попрощавшись как следует ни с кем, не стал ждать банкета, не записал адреса друзей, получил диплом и укатил свои ходом в Златоуст. Надо было рассчитаться с театром, погрузить контейнер и уезжать в Саратовский ТЮЗ. Теперь-то я жалею, что не остался, но романтика дороги на новой старенькой машине тогда победила праздник выпускного бала.
  Но вернемся в Нижневартовск на Проводы Зимы 1995 года.
  Рядом с городской центральной площадью  находился отдел культуры. .Я там узнал, что Исаев из государственной культуры ушел в частную, и ни адреса, ни номера телефона никто мне не дал.
 --Ну, что ж, я только приехал, найдем.
  Чучело сгорело, и мы поехали на Сашиных Жигулях домой в Излучинск.
  По пути Саша много и красиво рассказывал о своих северных местах.
-- А вот поворот в ресторан «Лесная сказка», чудесное место.
--Заедем, полюбуемся, согреемся, а?
--Пожалуйста, с удовольствием.
  Заходим в кафе. Столик, меню. Вдруг я задним ухом слышу голос Исаева.
-- Ну, вот и Серега, - говорю я Наде в глаза.
  Надя подумала, что я сошел с ума. Я обернулся. Точно он. Я встаю, подхожу к нему. Тут, конечно, объятия, возгласы…
  Вот так мы встретились с Исаевым через много лет на далеком Севере.       Такая же встреча произошла два года назад на том же Севере, только в Кагалыме, куда я часто езжу на гастроли.
  Меня Управление образованием селит всегда в свою двухкомнатную квартиру, типа общежитие.  А нынче по телефону сказали, что там меня встретят. Я приезжаю поздно вечером, поднимаюсь в квартиру… Нет, нажимаю сначала на кнопки домофона, мне говорят:
--Сейчас спущусь.
  Меня впустили, до четвертого этажа мы шли с этим человеком, разговаривали в темноте, а потом в прихожей он снял свою «маску»--Сергей Терентьевич Исаев. Тут, конечно, объятия, возгласы... Ну, артисты!..
  А между этими случаями были дружеские встречи и в Нижневартовске, где они жили в то время, потом в Тюмени, куда они переехали, а однажды и они к нам в Ногинск приезжали чуть-чуть погостить. Теперь они живут в Сочи. Решили отдохнуть от жизни. Но не тут-то было. Как и у нас. Рано отдыхать. Они подготовили детскую программу, сказку-концерт-спектакль по дорожному движению, ГИБДД их поддержало, вот они и  катаются по Тюменской области, периодически.
  Я пишу как-то официально, а сколько было тогда неформальных встреч! – с пельменями, которые они волшебно делали, и со сказочным их узбекским пловом, и, конечно же, с нашей русской водкой. 

Друзья мои, друзья, вновь перед нами вечность.
Как птицы улетаем мы в жаркие края.
Счастливо оставаться, мой добрый друг Терентьич,
Спасибо, что ты есть и будешь навсегда.
Есть будешь, как всегда сибирские пельмени,
Но только без меня, печально мне, но факт.
Счастливо оставаться, прекрасная Евгеньевна,
Прости нас, чудаков, коль было что ни так.
И если, что не так – чудачили мы сдуру,
Но это ничего – от переизбытка чувств,
Счастливо оставаться, старинный друг мой Шура,
В любви живем с Надеждой, ты также с Верой будь.
С надеждой мы и верой, любви не занимая.
Пройдем еще полсвета, товарищи мои,
Счастливо оставаться, шальные северяне,
Серега, и Володя, Раиса, и Раиль.
Друзья мои, друзья,  что перед нами вечность.
И птицам возвращаться приходит та пора,
Счастливо оставаться, клянусь я вам на верность,
Что не забуду вас я, крутые Севера.

   В Сочи бы съездить! Скоро Олимпиада, надо успеть до нее, а потом не пустят, закроют на хрен город для спортсменов и иностранцев, и не увидим мы наших любимых Серегу и Таню. Щас позвоню… Не отвечают. Ложатся рано спать, заразы, я их знаю.
  Утром они перезвонили нам:
--Едем с северных гастролей к себе в Сочи, подъезжаем к Краснодару. Настроение бодрое.
  Наверно, с деньгами, которых им хватит на весь зимне-весенне-летний сезон. А я только в конце ноября поеду в город Муравленко Ямало-Ненецкого автономного округа на недельку, и мне хватит, но, как обычно, на покрытие долгов. Ну, и это хорошо, если все хорошо получится.
  Конечно, все будет хорошо, я узнавал. И будут новые хорошие песни.
  А тогда после первой случайной встречи в «Лесной сказке» я написал первую хорошую песню про моих северных друзей..

Случайных встреч закономерность,
Случайность срывов важных встреч…
И нас от них никто, наверно,
Уже не сможет уберечь.
 Дороги, встречи и разлуки,
Путь, непредвиденный судьбой…
На перекрестке двух излучин
Случайно встретились с тобой.
Давно ты Севером обласкан,
Меня ж морозит теплый Юг.
Как жар души «Лесную сказку»
Ты подарил мне, старый друг.
Не знаем, встретимся ль мы скоро,
Где наш пройдет случайный путь?
Но зимних радуг Самотлора
Меня просил ты: «Не забудь!»
Весны застывшие бриллианты
На теле плачущих берез
Колонне дремлющих мигрантов
Мигают в утренний мороз.
Пусть ни Колумб я, и ни Беринг.
Пусть не открыл чего-то я,
Но предо мной открылся Север,
Совсем невредный для меня. 


  Эти песни я написал и про моего Сашку, и про Сережку. Я должен сказать, что на Севере и после него мне хорошо писалось. Куда все ушло? Надо ехать на Север, бежать в молодость, но как? Только душой, да и то сложно, цепи держат.
  Когда Сережка с Таней переехали в Тюмень, мы тут же прикатили к ним на гастроли и прошли с большим успехом, но дело ни в этом…
  Я теперь-то понимаю, что мы уже стали надоедать своими приездами, но а что нам было делать? Гостиница бы съедала все наши доходы. Спасибо всем нашим друзьям, которые нас терпели. Приезжайте к нам в Москву всегда, это и ваш дом.
  Ну, так вот, в первый тюменский приезд Исаевы нас поместили в гостиной, в которой диваном или кроватью послужили стопки книг, которых у Сереги было в большом количестве и хорошего качества, и крепкого вида, так как пришлось мне, большому, спать на великих «классиках». Жестковато, конечно, но «мудровато». Про это тоже есть песенка, конечно же, шутка. А без нее нам не жить и пером не писать.

Умнея не по дням, а по ночам,
Я сплю на книгах, словно на перине.
Душой тянусь к божественным всю ночь стихам,
А телом жмусь к божественной Марине.
Во мне вдруг просыпается поэт.
Стихи легко слагаю, словно гений –
Как ранью я на розовом скакал коне,
Хоть раньше проскакал на нем Есенин..
Я вижу сказок тысячи за ночь –
Али Бабу, и нашу Бабу Ягу,
Которая мной ужинать совсем не прочь,
А я не прочь совсем другую бабу.
А иногда не спится мне совсем,
Ворочаюсь в поту на книжном ложе.
Мне чудится, что тянется ко мне Кармен
С атласных эротических обложек.
Однажды в животе открылся пуч.
Не то я съел, не то я выпил что ли?
А мушкетеры приняли это за путч –
«Ком а ла Гер!» -  всю жопу прокололи.
Все роли в пьесах выучил давно,
Их шпарю назубок, как будто ксерю.
А Станиславский, вредина, трындит одно:
«Не верю, блин, не верю, блин, не верю».
На книжных нарах все протер бока.
Пером не описать всего в романе.
На книгах я валял Ивана-дурака,
Обломова свалять бы… на диване!

  Да, было дело в наше время! Смешно вспомнить. Да и хорошо же! Это лучше, чем на печке лежать и плевать в потолок. Самое главное, что детям в школах приносишь свою душу и берешь от них любовь, понимание, аплодисменты и искреннее «спасибо». Мой Театр Одного Актера до сих пор жив, скоро я еду опять на север в Ямало Ненецкий автономный округ в город Муравленко, буду принимать участие в театральном фестивале, опять читать Шукшина, может и Зощенко придется, петь Высоцкого, Окуджаву, Визбора, свои песни. Я там был лет 12 назад. Приятно, что меня ждут снова. Однажды я приехал в второй раз в Нижневартовск, ко мне подходят после концерта отец с сыном, отец-то и говорит:
--Спасибо Вам, Юрий! В прошлый Ваш приезд мы с сыном были на «вашем Шукшине», так он после этого всего Шукшина перечитал, а теперь читать стал много других книг.
  Вот это дорогого стоит. А еще трогательный случай в Когалымской школе. Меня пригласили из Москвы попеть военные песни бардов в школах в 65-летию Победы. После концерта ко мне за кулисы заходит девчонка-старшеклассница, вся в слезах и лепечет:
--Я не думала, что от бардовских военных песен можно плакать! Спасибо!
  Конечно же, спасибо моим зрителям и слушателям за такие признания. После таких концертов-уроков, моноспектаклей думаешь, значит, не зря ты живешь на этом свете. В моем архиве имеются столько восторженных отзывов (на бланках филармонии, моего театра, с печатями и без)! Столько восторженных статей в газетах, столько устных зрительских послеконцертных комплементов, что чувствуешь себя во истину народным артистом, а не значившимся в программках. И не только после северных концертах писали, но и в Подмосковных газетах после очередных выступлений. Один заголовок статьи в «Калининградской правде» чего стоит: «Достойная конкуренция Пугачевой»!
  Ой, как расхвалился! Сам себя не похвалишь…

Королев

  Возвращаемся в Ногинск. Прожили мы там всего 4 года, а как будто полжизни, как и в Кургане, кстати.
  Про дядю Колю необходимо написать. Он для меня стал вторым отцом и лучшим старшим другом. Я арендовал у него гараж за крохи, которые  потом дядя Коля их тратил, чтобы угостить меня. Ему нравилось со мной общаться, так как я умел слушать его байки, особенно про войну, а он умел так их рассказывать, с матерком, с юмором, что я до сих пор жалею, что не запомнил и не записал его рассказы. Это был шукшинский чудик. Он приходил к нам в гости. Надя его тоже любила. Я к нему тоже домой хаживал. Эх, царство тебе небесное, дядя Коля.
  Мне тогда уже не хватало папы. Я и сейчас, работая в театре на Покровке, дружу с народным артистом и просто хорошим человеком Геннадием Фролычем, которому 74 года. Он мне помог ввестись на его роли  - Землянику и Яичницу. Может, я его подвел в том, что не выдержав характера Арцибашева, а он, в свою очередь, моего, уволился, и теперь ему придется играть. Но театр закрылся на капремонт, поэтому много не наиграешь.
  В Ногинске мы получили известие, что Просковье Петровне очень плохо. Мы рванули с Надей на машине в Дзержинск. Застали живой… (Фото. Тесть с тещей. Молоденькие).
  Через полгода после смерти тещи, Надя получив права на наследство, продала мамину квартиру. Мы решили перебраться поближе к Москве, так как Лена работала в Останкинском телецентре. Продаем квартиру в Ногинске, добавляем деньги, вырученные от продажи тещиной квартиры, и приобретаем  «двушку» в Королеве. Новостройка-недостройка. И вновь мы влипаем в «квартирный вопрос». Купить-то мы купили, а жить негде. Новые хозяева нашей старой квартиры согласились на то, что мы съедем через два месяца, к Новому году. А куда съезжать-то?
  Тут-то я подумал (наконец-то), что есть Дома отдыха, где можно устроиться кем-нибудь и пожить до Новоселья. В этом нам помог риэлтер, который нас сначала нагрел. В Королевский Дом отдыха меня берут Художественным руководителем, Надю библиотекарем. Дают одну комнатку с туалетом. Детей и внуков не разрешили «прописать». Лена сняла комнатку в Москве. Юля-то уже давно с Женей снимали квартиру на Академической. Вот так стали жить. Из филармонии пришлось уволиться, так так были поставлены нам такие условия – для того, чтобы проживать на территории Дома отдыха, нужна трудовая книжка с постоянным местом работы там у них.
  Хорошо! Зима. Снег белый-белый. Воздух чистый-чистый. Бассейн. Столовая. Зарплата. Одно гложет – дом заморожен. Хозяева тоже волнуются. Нас оттуда не выписывают… в никуда. Нужно отдать должное семье Лавроненко Анатолию и Надежде, руководителям агенства недвижимости, через которых мы продали ногинскую двушку, что они нас не оставили на произвол судьбы, а помогали чем могли. Разместили часть мебели у себя в офисе (часть в гараже у дяди Коли, часть в клубе Дома отдыха). Ой, е-е!.. Как было все запутано! Только сейчас, когда описываю то время, понимаю, как мы выдержали и этот удар судьбы. Но впереди было еще немало ударных событий. А пока… работы в клубе зимой было не много. Отдыхающих было всегда в среднем 10-15 человек, старики-старушки, Дом отдыха был от соцзащиты, но, надо отдать должное, все интеллигентные. Королев - наукоград все-таки! Каждой смене я прочитывал и пропевал все свои концертные программы. Со многими мы сдружились и часто встречались потом, и сейчас созваниваемся с Валентиной Максимовной. С Сашей Розановым просто сдружился с их многодетной семьей. Ни раз были у них с Ниной в гостях. У него своя автомастерская, где он бесплатно лечил все мои машины. Спасибо, друг, и извини. Я всегда не при деньгах.
  Страшное время началось в июне месяце, когда началась первая смена отдыхающих детей. Пионерский лагерь по старому. Меня-то лагерем не испугаешь. Папа в конце 60-х – начале 70-х был начальником пионерского лагеря, и с 9 класса я работал у него, то баянистом, то физруком, то руководителем драмкружка. И я принялся за творчество с азартом соскучившегося по сцене артиста. Начальница лагеря насела на меня и стала нагружать меня все больше и больше. Надо было мне каждый день для каждого отряда писать какие-то сценарии праздников, репетировать с ними, записывать музыку и фонограммы и ежедневно проводить мероприятия. Я начал срываться, ругаться с этой молодой особой-начальницей. И в пересменок я не выдержал, когда г-жа Петухова заявила, чтобы мы убирали наши вещи из Дома отдыха. Еще подхлестнуло меня на ругань обстоятельство, что Лавроненки, приехав со своими друзьями на 2 дневный законный отдых, купив путевки, проявили характер, когда другие отдыхающие от Петуховой, шумели всю ночь и не давали спать ни нам, ни детям. Надежда отключила магнитофон демонстративно, чуть ли даже не уронив специально его. Через день мне Пастухова и высказала, что мол мои друзья… А я-то, вы же знаете, не люблю несправедливости, из-за этого качества моего характера я всегда ото всюду уходил, как в сказке про Колобка. Позвонил Толе Лавроненко.
--Толик, выручай. После вашего отъезда мои начальницы мне совсем покоя не дают. Не могу я здесь находиться в колонии строгого режима. Найди квартиру, пока строится наш «недострой».
--Гм…Не переживай, Юрец. Есть у меня в Мытищах однокомнатная квартира, я недавно ее купил, хочу сдавать.
--Толя!.. -- завопил я. – Освободи ты меня, вывези нас отсюда на волю! В цивилизацию! Хрен с ней с природой!
  Так Толя нас выручил. Подогнал машину, и мы уехали в очередную хрущевскую тесноту, но в свободный город Мытищи.

Мытищи

  Вот я и добрался до моего любимого города-спасителя. А здесь событий хватило бы на всю жизнь! Слава богу, было больше счастливых, чем печальных.
  Это было в июле 2002 года.
  Сложив весь скарб, который вывезли из «Родников», в однокомнатную квартирку, оставив место только для прохода «бочком», мы зажили счастливо. Но работать-то надо. Лето – не для концертов. Стал искать работу. Наткнулся на афишу театра. Оказалось, что это театр «ФЭСТ», о котором мне ни раз восторженно отзывались мои престарелые культурные отдыхающие в «Роднике». Просмотрев сводную афишу, я приятно удивился, что репертуар очень приличный. Недолго думая, я зашел  в здание театра в центре города, не надеясь кого-то увидеть из руководства. Но наткнулся на художественного руководителя Шаповалова Игоря Александровича, которому в этот день был день рождения, и он шел веселый и с цветами, которые ему подарили в администрации города. Оказалось, что он еще и начальником управления культуры работает в Мытищах. Познакомившись с с двойным руководителем, он пригласил на прослушивание в сентябре, когда придет с отпуска труппа.
  Ну, что ж, перспектива есть. Работы нет. Наткнулся еще на одно объявление – приглашаются водители с легковой машиной для работы в такси г. Мытищи. Машина есть – «Форд». Пошел устраиваться. Они не спросили меня о самом главном – знаю ли я город, и в каком состоянии машина. Я бы, конечно, ответил бы честно, что я всего неделю в Мытищах, и что мое авто не такое, чтобы на нем возить солидную публику. Они не спросили, а я не сказал. Мне выдали рацию, присвоили мне номер – 126, и отправили на стоянку ждать заказа. Карту Мытищ мне также выдали, и она мне помогала, конечно, но были такие ляпы, что диву даешься. Вот, к примеру, заказ – улица Саратовская. Хорошо. Ищу по карте. Нет такой улицы.
--Это 126-й. Извините, я не нахожу такой улицы на карте.
-- Как это вы не находите? Рядом со станцией.
-- А!.. Точно…
  Опять ищу. Нет Саратовской и все тут. Вышел из машины, спросил прохожих. Не знают они такой улицы.
--Але! Это опять 126-й. Вот и прохожие не знают никакой  Саратовской.
-- Да не Саратовская, а Саратовская.
  Я стал сходить тихонько с ума.
-- Ко мне подключились мои коллеги, которые слышали наш разговор.
-- 126-й! Не Саратовская, а Шараповская. Это у Ленки дикция такая.
-- А ему и говорила – Щаяповская, - обиделась Ленка, усиленно артикулируя губами.
  Ну, в общем, весело проводил время на работе, и не зря –по 500 рублей в день имел.
  Подходил сентябрь.
  В Королеве была и есть шикарная частная школа с громким названием «Российская школа». Кто-то в тех же «Родниках» меня сватал в ту школу.
И я устроился педагогом предмета «Театральная эстетика» и режиссером  детского музыкально-драматического школьного театра. Работу в такси пока не оставил, совмещал. Театр «Фэст» в лице Шаповалова назначил на конец сентября просмотр. Я пришел в назначенное время. Его не было в кабинете.
Потом оказалось, что его и в городе-то нет. Секретарша посоветовала подождать. Ждать я никогда не любил, в этом мой большой недостаток, но и достоинство мое… человека. Меня хватило на полчаса, и я, обидевшись, ушел. Только через месяц мне позвонил Шаповалов, извинился, спросил – почему я не подождал, но назначил мне день прослушивания, который состоялся. Я был принят в труппу театра пока неофициально. Дали роль Капулетти в пьесе Горина «Чума на оба ваши дома», которая уже репетировалась два месяца. Я должен был заменить уходящего из театра актера. Но пока репетировал он, а я смотрел и присматривался.
  Однажды на репетиции я напросился показать то, что я придумал в главной сцене со своим слугой. Предварительно договорился с Пашей, актером, Конивцом и выдал… Не ожидал, что актеры, сидящие в зале так меня поддержат – смехом и аплодисментами! А Шапавалов крикнул:
--Молодец, Юра!
  Вот так меня приняла теперь и труппа. Мы любили друг друга. Меня актеры стали называть ласково Дядя Юра, а потом и весь коллектив театра вплоть до Шаповалова.
  Были, конечно, очень неприятные моменты, которые задевали мое актерское достоинство. Вот с этого все и началась.
  Режиссер и актер Игорь Ильин, познакомившись с народным артистом Онуфриевым, пригласил посмотреть наш спектакль «Под небом Парижа» («Фиалка Монмартра»), который всегда проходит в кафе на 50 человек зрителей, как кабаре. Это визитная карточка театра, куда я тоже ввелся на небольшую роль Гастона, без арии, так как тот ушедший актер был непоющим. Онуфриев был в полном восторге от спектакля и от актеров, которые прекрасно поют, и дал для постановки свой мюзикл «Тень» Шварца, режиссером назначил Ильина и распределил сам роли, исходя из поющих голосов. Меня в списке поющих не оказалось. И меня назначили Козлом отпущения – дали аж три роли сразу. Ильин пообещал, что это будет один персонаж, и даже будет петь. Но ничего подобного не случилось. Мое нутро стало сопротивляться. Когда я был молодым актером, играл главные и большие роли, но такие, какие мне дали теперь… это было ниже моего достоинства. Я начал ругаться по поводу этого, просил снять меня с этих ролей. Но… с этого, я как говорил выше, и началась моя неприязнь к этому театру.
  Правда, до этого была роль Джузеппе в спектакле «Избранник судьбы» Б.Шоу. Трудно давалась мне эта роль, да и сам спектакль давался с трудом  Хвацкой, режиссеру-педагогу, и актерам, игравшим в нем. Спектакль получился скучным, состоявший в основном из скучных монологов Наполеона. Взялся за него потом сам Шаповалов, кое-что изменил, но монологи оставил, сократив чуть.
  Вышла статья в «Калининградке» с шапкой «Трактирщик вытащил спектакль» (это про меня). Это ударило теперь по самолюбию «самого». Но это было после.
  А до этого был мой бенефис в честь моего 50-летия. Я благодарен Игорю Александровичу за то, что несмотря на малый срок моей работы в данном театре (полгода), он дал мне право самому сделать мой бенефис-юбилей. И он получился. 26 мая в жаркий понедельник зал был полон зрителями по билетам и по приглашениям, и конечно же работниками театра, в том числе, актерами «Фэста», перед которыми я выступил в первом отделении с моим моноспектаклем «Шукшинские чудики». Здесь я опять почувствовал из зала поддержку своих друзей актеров. Много было лестных слов о моем исполнении.
  Второе отделение было просто фейерверком. Актеры «Фэста» выросли из агитбригады, клоунады и капустников. Они становились неоднократно Лауреатами фестиваля театральных капустников «Веселая коза» в Нижнем Новгороде. На них-то я и надеялся и не ошибся. (Фото. Капустник).
  Столько было смешных для всех и трогательных (для меня) номеров! Я смеялся да и плакал. Выступали мои близкие: Юля пела «Мастер по свету», Сережа вышел на сцену, ему не было еще и семи. Я пел песню про него, а он должен мне подпевать, но он уставился в зрительный зал как вкопанный. А такой смелый был на улице, в магазине, с любым мог заговорить, познакомиться.
  Были актеры Паша и Андрей, режиссер Сарапанюк из театра «Александра», где мне пришлось поработать. Ребята спели, Михална сказала речь. Остальные говорили тосты на банкете в фойе второго этажа. Стол был шикарный, как всегда в ФЭСТе , благодаря Светлане-волшебнице, отвечающая за все, что связано с едой в театре. Мы рассчитывали на 80 человек, было чуть меньше. Понедельник! Я был счастлив от хвалебных слов и быстро спьянился. Тостующих надо было поддерживать, и я не рассчитал свои силы, которых к этому времени было немного. Нет, все было пристойно, только провалы памяти имели место быть.
  А на вечер завтрашнего дня Хвацкая назначила репетицию. Так что надо было отходить от праздников к будням. Да, я забыл сказать: какой я себе подарок сделал к юбилею!
  1 апреля, почти за два месяца до пятидесятилетия, я бросил курить. Специально назначил дату. Не получиться бросить, значит, пошутил. А шутка не удалась (или удалась?), и я вот уже более 8 лет как не курю. А был курильщик со стажем. С 7 класса начал баловаться, да я, по-моему, писал об этом. А в последнее время  до двух пачек доходило. Да… Но зато теперь я растолстел.
  Через полтора года – уже 60! Но никакого бенефиса на Покровке не видать. Если только сам придумаю чего-нибудь да где-нибудь.
  Почему же я ушел из «ФЭСТа» через два года после юбилея. Начало было связано с «Тенью», я уже писал выше. Второе. Мой театральный опыт и менеджерское театральное образование да плюс мой язык, враг мой, сыграли свое, скорее не свое, дело. Я начал немного подсказывать как надо, а что не надо, такого не может быть в театрах. И вот на одном собрании Шаповалов с новым директором Соколовым, предложили всем актерам перейти на полставки, а сэкономленный фонд заработной платы распределять тем, кто больше занят в репертуаре. Я, конечно, сказал:
--Вы меня извините, но это смешно. А почему бы актерам получать полные свои законные ставки и плюс к ним, кто больше играет. И потом, будучи молодым актером 2 категории, я много играл и представлял свое будущее, когда я буду получать больше, а играть меньше, согласно своей высокой тарификации. Теперь я понимаю, что дожил до настоящего будущего, но меня хотят перевести на полставки. Это даже юридически неверно. Актеры, отыгравшие в первом акте, могут идти домой?.. Шутка…
  Вот эту шутку мне Шаповалов не смог простить. Шутка эта, увы , не удалась!
  Еще один был неприятный эпизод ранее.
  Шаповалов, как я говорил выше, взялся вместо Хвацкой переделывать спектакль «Избранник судьбы». Осталось до второго выпуска переделанной постановки дней 10, как я после одной репетиции сполз по стенке от головокружения. Мне тяжести были противопоказаны из-за различных непонятных болезней, а мне приходилось по нескольку раз ловить Пашу Конивца «на руки» на репетиции. Вот мой организм не выдержал. Вызвали Скорую, сделали кардиограмму, оказалось – аритмия, и меня унесли на носилках в машину. Мне было почему-то смешно. Как будто меня провожали в последний путь, а я все это вижу.
  В реанимации мне что-то сделали, перевели в палату, и я попросился отпустить на волю, так как спектакль на выпуске. Меня выписали. Я пришел на репетицию, а в эти дни вместо меня стали вводить Антона Кузьменко, великолепного актера и, как оказалось, не менее великолепного Человека.
Шаповалов сказал:
--Выпускать спектакль будем с Кузьменко, а Тузов сыграет на второй премьере.
--Вы что -- хотите меня добить? – не выдержал я, и хлопнув дверью вышел.
  Да, моя несдержанность всегда меня губила.
  Кузьменко, услышав об этом решении, чтобы меня не травмировать, сел в машину и сообщил всем, что он срочно уезжает в Нижний Новгород по поводу фестиваля капустников. Это поступок! Спасибо ему и за то, когда после того как я уволился, Антон первым пошел к Шаповалову и призвал его к ответу: «За что?!»
  Конечно и наверно, он смешнее репетировал мою роль Джузеппе, они, фэстовцы, это могут лихо, но его актерский этикет не позволил сделать такого.

  Я ждал распределения ролей на спектакль «Кабала святош» Булгакова. Роль Мольера – это моя роль и по возрасту и по характеру. Я для себя решил, что если мне не дадут эту роль, я уйду из театра. Но Шаповалов решил рассчитаться со мной окончательно. Он мне не дал ни одной роли, хотя пьеса из одних мужских ролей. Режиссер был приглашенный. После читки пьесы, он зачитал распределение, которое составил Шаповалов. Не только главной, но и второстепенной роли мне не поручили. Я спросил:
--А что со мной, извините.
--А как ваша фамилия? Тузов?
--Да.
--Выбирайте любую роль, - смутился режиссер.
--Я так не могу, - обиделся я.
  Вот так я уволился, 15 мая 2005 года, но вплоть до мая 2006 года доигрывал свои роли «на разовых».

                ЖИЛИЩНЫЙ ВОПРОС

  Но был самый счастливый момент в ФЭСТе. Жилищный.
  Наш недострой в Королеве извел наши нервы. Мы не знали, что и делать. Да еще Лавроненко решил продать свою однокомнатную квартиру, в которой мы проживали. Мы начали искать квартиру в Королеве, чтобы потом ближе переезжать в свою, когда она достроится. Сняли отличную «двушку», новостройку в центре города. Одна комната была огромная, метров 30. Кухня 14. Свобода! Мне она так понравилась, что я всем сказал, что недострой продадим и купим эту. Каким образом, я еще не знал. Просто я так шутил, желаемое представил за действительное. Даже на новоселье пригласил из Дзержинска Новиковых. Они приехали и мы День рождения Наденьки отпраздновали еще и как Новоселье. Наконец-то в этой квартире мы собрали все вещи, которые были разбросаны по городам и весям Московской области: Мытищи, Ногинск, Королев (в Российской школе), еще оставалось кое-что в «Роднике». Наконец-то распаковали все коробки, которые уже и не думали показаться на свет. Самое главное, что новую стенку-горку собрали. Собирал ее я по инструкции, помогал мне внук Сережа. Муторная работа, но чтоб она была  в радость, я попивал пивко, напевал песенки, шутил с Сережкой, который мне помогал советом и инструменты подавал. В один нехороший момент одна большая часть стенки соскользнула и полетела на меня, я подхватил, но она успела задеть стол и упасть на пол. Сережку как волной смыло в кухню. Повезло еще, что телевизор не задел. Ну, в общем, ссадины, царапины на горке оказались незначительны, у меня их не оказалось, и я собрал мебель до конца.
  Лена с подругой  сняли в соседнем доме «двушку», перевели Серегу в 15 школу города Королева и зажили новой жизнью. Вскоре к нам переехала Юля с Ваней. У них не сложилось с Женей Колесовым, и они расстались. Опять скарб, коробки, переезд. Нам не привыкать. Главное, что мы рядом и вместе. В театр приходилось ездить то на машине, то на электричке. Но это еще не счастливый жилищный момент, а полу…
  Еще мы жили на квартире в Мытищах, как в театре я увидел на доске объявление: «Кто нуждается в улучшении квартирных условий, просим обращаться в Профком театра». Какое улучшение у нас, когда мы оказались ни с чем. По недострою там начались судебные разбирательства, хозяйка дома продала несколько квартир дважды, сама была в розыске, и мы не ждали ничего хорошего от такой ситуации. Поэтому нам нечего было терять.
  Это был опять риск, но оправданный, так как сам мэр Мытищ Мурашов  придумал социальную ипотеку для своих горожан, нуждающихся в расширении и улучшении жилплощади. Но мы-то были прописаны в Ногинске.
  Председатель горкома профсоюза работников культуры Валентина Ивановна посоветовала написать письмо на имя Мурашова. Профсоюз тоже  заступился за меня.. Письмо было, как исключение из правил, подписано мэром --  «разрешить», и мы стали собирать документы для ипотеки. Но необходимо было 70% от стоимости жилья внести в два захода. Общая сумма -700 тыс. руб. Надо срочно продавать наш «недострой», хотя там уже начали шевелиться. Если к сроку не добыть денег, то наш договор с ипотекой расторгнется. Юля подключила свои связи с поклонниками своего таланта, и деньги были взяты в долг у двух богатых и добрых людей.
  Мы рассчитались со всеми в срок. Оставшиеся деньги – 30% от стоимости жилья, а на то время она составляла 1млн 50 тысяч рублей, мы должны выплачивать 10 лет по 3600 рублей в месяц. Вот так нам повезло! Купили, можно сказать, за бесценок трехкомнатную квартиру, почти в Москве. Правда, она была пустая. Нам пришлось опять влезать в кредит, чтобы сделать ремонт в новостройке. Осталось за ипотеку платить около трех лет, а ремонтный кредит – полтора. Мелочь.
  Надо отметить тот факт, что работники театра не рискнули пойти моим путем. Только тогда, когда мы уже въехали, они бросились по инстанциям, чтобы в следующий проект войти. Но разрешили всего лишь двоим актерам, да и то они потратились намного больше, чем мы. Потом уж в другие очереди воткнулись многие, кто нуждался. Так, что я явился первооткрывателем и подопытным кроликом в театре в вопросах жилья.
  Потом за мной получили квартиры  Полянский и Бондаренко, а после и все, кто мог и хотел. С Игорем мы дружили, когда жили в Королеве. Мы снимали там шикарную квартиру, ожидая новостройку, а Бонд жил со своей гражданской женой, забыл уж как ее звать. Если я хотел выпить, спрашивал у Игоря разрешения, сможет ли он сегодня сесть за мой руль. Однажды по крутой пьянке я ему даже подарил мою некрутую Мазду. И забыл наутро, где она? Звоню ему.
-- Ты же мне ее подарил.
  Так мы хулиганили.
  Я уволился из театра в мае, а уже первого августа 2005 года мы получили ключи от квартиры и начали ремонт, 2 сентября уже въехали, а 5 ноября уже праздновали  новоселье! Я уже работал худруком Районном Дворце молодежи.
  Не все на нашем ипотечном этаже были тогда заселены. Через некоторое время к нам присоединились мои лучшие друзья, без которых вот уже семь лет не могу представить счастливой жизни на нашем десятом этаже пятого подъезда.
 Владимир  Палыч Калинин, наш староста, всегда устраивает  посиделки у себя в холостяцкой квартире, и концерты в ДК, и спектакли в ФЭСТе, и хоккейные матчи на «Арене Мытищи». Я его прозвал Министром Физ Культуры. Он везде -- в первых рядах. Отличный друг. Прекрасный собеседник. И Воробьевы рядом живут. Чуть моложе,  но добрейшие люди, которых я когда-либо встречал. Леха с его Вероникой, Аня с Люсей, -- это как бы уже и наши родственники, тем  более, что Люсю их я встречал на свадебном подъездном мероприятии.
               
                МОИ ДВОРЦЫ

  Худруком в РДМе было работать несложно и свободно. Все это я проходил в своей жизни. Но… неинтересно. Единственный момент тогдашней моей жизни в РДМ – это встреча с Сашей Устиновой. Родители ее, Виталий Степанович и Галина Алексеевна, привели ее как-то на концерт Высоцкого. Именно привели. Так как она слепа с детства. Но не унывала. Играла на гитаре, писала песни. Я подключился к ее творчеству, направил в нужное русло. Потом я Сашу включал в свои концерты. Теперь она свой открыла путь. На фестивалях участвует и выигрывает призы, в клубе поэтическом состоит, ее снимают по ТВ, озвучивают по Радио. Хотел в РДМ е сделать театр авторской песни. Думал, в малом зале сделаю свой театр одного актера. И сделал бы, если бы опять чиновники не помешали. Заломили такую цену за аренду, что я ушел в другой Дворец, теперь он называется «Яуза». Там еще лучше малый зал. В нем я два-три года подряд  показывал свои моно-спектакли, концерты авторской песни. Но… один. Надя моя уже отказалась от работы администратором. Я искал замену, но хороших деловых культурных директоров моего театра не подыскал. И я устал – и  сам продавать, и сам играть. Играть-то я никогда не устану. И с друзьями новыми и старыми не расстанусь.  Виталий Степанович, папа Саши, стал мне лучшим другом. Мы часто встречаемся в моем автокафе, обсуждаем жизнь.
  У меня много друзей в больничных секторах. Елене Александровна, главврач  поликлиники и Людмила Михайловна, ее зам, мои поклонники. Я у них лечусь, и дущу их лечу, приглашая их в театры. Часто на праздниках я даю им свои концерты. Также и Королевская медчасть, где лечатся «космические» пациенты, меня принимает в свои объятия. Владимир Михайлович Рыжов, замглавврача, никогда не отказывает мне, когда я вдруг заболею. И я им тоже даю концерты по праздникам. Не могу не вспомнить Нину Михайловну, главного хирурга ЦБР г. Мытищи, которая успешно мне вырезала мой пузырь. Моя соседка по дому, обаятельный человек, театрал. Хотела и мою жену оперировать, но обстоятельства так сложились, что перед самим этим действием, все отменилось, славу богу. Матрона помогла.
  Про другую работу я не рассказал в этом Мытищинском периоде нашей жизни. С 1 сентября 2002 года я устроился в Российскую школу г.Королева преподавателем. Полгода только выдержал. Не смог работать. Неинтересно. Не могу быть учителем, как мой папа. Да была еще напряженка в театре… А школа-то была напротив нашего строившегося дома! Я уже и Сережку каждое утро возил в садик рядом с домом,  думая, что скоро переедем в Королев.
  Я всегда пробовал, но если мне не нравилось, уходил. Можно было опять пойти директором… В 1998 году директор Московского Нового театра Стульнев Александр Сергеевич, предложил мне организовать и провести малые гастроли в Нижнем Новгороде в качестве директора-распорядителя. Я согласился. Он знал мои организаторские способности по Саратову, где я был его заместителем по организации зрителя в Академическом театре драмы им. Карла Маркса. Но это, впрочем, не помешало ему не продлить со мной контракт из-за того, что я принципиально не был согласен с ним в одной неординарной ситуации. Фактически из-за Дзекуна, отменивший спектакль «Зойкину квартиру», ( он не успевал выпустить новый спектакль),которую я  тщательно продавал одному коллективу предприятия, которые не ходили в наш театр совсем. И вот я их добил. Они распространили билеты, пришли, а тут я должен выйти перед моими трудными зрителями, извиниться за отмену спектакля. Я это делать отказался. Мне было стыдно врать, что актер заболел. Мою работу пошел делать Стульнев. А мне он сказал, что контракт со мной не продляет.
  После этого я и уехал в Курган директором театра. Но потом мы простили друг друга, забыли наши несогласия. Будучи директором театра, мы общались с ним на равных. В Москве я часто ходил в его театр на спектакли и так просто в кабинет по вечерам водочки попить, поболтать об искусстве. Мы снимали свое первое жилье в столице рядом с Новым театром. Я даже свою итальянскую «Лянчу» ставил в театральном дворе. Там и ремонтировал ее. Оттуда на ней я уехал в Нижний Новгород, погрузив, рекламу, документы и прочее. И не доехал на ней. Не доезжая до Дзержинска, она «застучала». Так начались первые гастрольные препоны. В Нижнем пришлось нанимать моего друга Валеру Кондратьева в качестве водителя своей машины.
  А народ не шел, несмотря на звездные фамилии, как Вера Васильева и Спартак Мишулин. Я не понимал – почему? Реклама была, билеты недорогие. Стульнев постоянно звонил  - стоит ли ехать. Я отвечал – надо. Хотя не уверен был. Предприятия, банки отказывались приобретать билеты. Надеялся, что на кассу придут, и меня в этом уверяли местные работники театра. Малые гастроли прошли, четыре спектакля сыграли в полупустых залах. Народ не пошел. Стульнев в конце гастролей меня так отчитал за мое якобы безделье, что я понял -- действительно я потерял азарт и не смог, как следует организовать гастрольки. Потом я осознал, да и Стульнев тоже, что я был не виноват, так как после нашего отъезда из Нижнего случился финансовый обвал в стране. Август 1998 года. Просто денег не было ни на предприятиях, ни у народа. Потом он меня простил, и я тоже мужик незлопамятный.
  В Мытищах я тоже попытался организовать по его просьбе в РДМе спектакль «Табакерки», которым он уже руководил, но у меня опять не получилось, как раньше в Саратове и на гастролях в Днепропетровске. Время другое, в котором я не знаю как работать по-новому, без парткомов и профкомов. Но опять мы со Стульневым в хороших отношениях. А он, конечно, директор от бога, трудоголик. Долгих ему лет! А я больше и дальше не пошел – скучно. А без азарта таким делом заниматься нельзя.
  В театре «Фэст» мне было поначалу очень комфортно. Я, конечно, понимал и теперь понимаю, что из-за долгих постоев в работе драматического актера, я потерял профессиональную квалификацию, растренировался, как говорят в наших кругах. Хорошо, что чтецкие концерты давал постоянно. Там я сошелся с Валентином Ивановичем Полянским, отцом Димы, виртуозным актером. Мы со старшим Полянским постоянно в конце его работы, если я не был занят вечером, пропускали по пять капель «с устатку». Ему ехать в Сергиев Посад, а мне в Королев. Мы часто летом были у него на даче – шашлыки, копченая рыба – пальчики оближешь, жареные грибы… Да, место было прекрасное. Одно лето мы даже снимали дачу у его друзей-соседей. Озеро, природа, грибные места. Я до сих пор не верю, что его нет.  Так бывает. Когда ты с другом одно целое. Валентин Иванович жил последний год без внутренностей, можно сказать, все вырезали. А душа была живой и красивой. А он все равно выпивал и даже что-то ел, чего нельзя. Неунывающий человек. Я приезжал к нему за месяц до его кончины, на его день рождения. Прости, если что было не так…
  Актерский ансамбль театра великолепен. И старший выпуск, и младший.
Наверно такого семейного театра нет нигде. Я тоскую по нему. Часто встречаюсь с прекрасным актером Бондаренко, с превосходным Кузьменко, замечательными Полянскими, с талантливой Осиповой, с потрясающей молодежью – с Пашей  и Наташей Конивцами, с удивительными Серегами: Хапровым и Гришаковым… Славой Волковым, старшим монтировщиком, мастером на все руки. Если я кого забыл, не обижайтесь, я вас всех люблю. Будьте счастливы. Ваш Дядя Юра.
  История создания этого театра уникально. Сначала был студенческий театр и агитбригада. Шаповалов организовал частный театр, кооператив. Кто с дипломом технаря, кто бросив учебу в Лестехе, перешли в театр «Фэст». (Факультет Экономики Связи и Транспорта). Тот же Шаповалов, проныра, добился, чтобы спектакль его театра просмотрела Быстрицкая. Это было нужно для того, чтобы приняли всю труппу театра на учебу в Щепку. И это случилось. Заочно-очное обучение, платное, экспериментальное. И они успешно закончили. До сих пор их помнят и любят в Щепке, и ставят всем в пример.


Москва

 Теперь я работаю в Театре на Покровке. Долго шел к нему. «Показался» Арцибашеву в Маяковке. Он дал мне роль Собакевича и еще роль Хлопова в «Ревизоре». Жду вызыва на репетицию. Через полгода была одна репетиция, потом он назначил вторую, потом перенес, а у меня съемки в каком-то дурацком фильме были, я не смог, а он не смог в другое время.
Позже я узнал, что он такого не любит, когда вызывает кого-то, а тот не может. В общем, два с половиной года я ходил в Маяковку и на репетиции (бесплатно), но и бесплатно на спектакли, пока он не пригласил меня на Покровку.
  О, Покровка! Конец моих мытарств! Теперь-то не буду качать права, буду во всем соглашаться с руководством. Скоро пенсия.
--Юра, терпи, зараза, - говорит мне жена.
--Папа, не зарывайся, - говорят дочери.
--Ладно-ладно, -- соглашаюсь я.
  Но месяц назад, я отказываюсь подписывать новый контракт с Арцибашевым. День, два… Меня вылавливает директор и просит зайти к худруку. Он уже был настроен агрессивно. Но у меня были до этого с ним переговоры на счет моей актерской ставки Первой категории, на которую меня взяли из-за того, что высшей, как у меня, в театре свободной не было. А прошло два года.
--Почему вы не подписываете договор?
--Рука не поднимается, Сергей Николаевич. Скоро как 35 лет я в театре, а как пришел с такой ставкой, так через полтора года и уйду на пенсию? Вы мне обещали, как только освободится ставка… Смирнов же уволился.
  Тут я со слезами на глазах начал расхваливать себя, вернее защищаться.
--Вы все равно договор-то подпишите, - порекомендовал шеф с благодетельской интонацией.
--Я подпишу, конечно. Но мне надо прежде было высказаться, чтобы вы услышали.
  Я вышел и в отделе кадров подписал договор с надеждой на успех этой акции.
  На следующий день после репетиции Арцибашев попросил, чтобы я зашел
в отдел кадров подписать новый договор на высшую категорию. Я добился справедливости, хотя висел на волоске. Многие, кто знал об этом, взять Жмурова, были поражены тем, что шеф пошел на поводу кого либо. Вот тот же Смирнов Саша, прекрасный актер потребовал себе надбавку к зарплате, не получил и уволился.
  Я уживаюсь с коллективом понемногу. На вечерах пою и посвящаю актерам песни. Народному Чулкову я экспромтом посвятил песню, потом долго переделывал и уже на 50-летие Смирнова, я переделав ее напрочь, спел юбиляру. А на 60-летие Арцибашеву я написал неплохую песню «Мои шальные шестьдесят». Ему и его жене понравилась, я спрашивал у них по пьянке на самом юбилее. Потом выпив на посошок с радости, я сел на последнюю электричку и проснулся в Сергиев Посаде. Оттуда пришлось на такси добираться до Мытищ. Дорогая песня.
  Для меня очень дорог Геннадий Фролович Чулков. Я вообще всегда привязывался к тем, кто был старше меня. Для меня он как старший брат, как отец может быть. Я его иной раз подбираю на машине по дороге в театр, и обратно едем вместе. Беседуем, откровенничаем, делимся впечатлениями.
 С Геной Жмуровым и Олегом Пащенко сошлись на рыбалке, хотя я не рыбак. С Виктором Поляковым сошлись на ниве поэзии и музыки. Серега Ищенко однажды подарил гармонь, которая у него дома валялась. Теперь у меня лежит. Строй гармони сложный, как у губной гармошке. Спасибо. Это память о тебе, мой младший друг. С Женей Булдаковым ни раз выступали на концертах и платно и без…Он тоже закончил Горьковское театральное училище, курс Васи Богомазова, моего однокурсника. Вот так.
  О, господи, неужели веселых и смешных эпизодов нет?  Все. Завтра вспоминаю только анекдотические случаи. Спать, дядя Юра, спать.
  Вот как раз сегодня было что-то, правда, со слезами на глазах. Вчера отмечали 40 дней Алле. Все родные собрались. А через четыре дня Володе година. И я решил соединить поминки сестре и брату, они были почти ровесниками  (62 и 64) и родились в одной станице – Зеленчукской. Так вот. То поминали Аллу, то Володю, то всех вместе, то всех наших родителей и других родных и близких. Хотели поехать домой в Мытищи после поминок с внучками Матроной и Василисой, но за нами приехал наш зять, молодец. Саша и увез к себе ночевать. Я сходил в магазин и купил еды и выпивки, чтобы помянуть моих родных уже с Сашей. А у Саши тоже было, да и Женя подошел с бутылкой. Они только начали, а я уже перебрал. Утром так голова болела, что я испугался – не инсульт ли грядет. Выпил таблетки – не помогает. С Василисой съездили на ее уроки танцев. Вернулись, я поспал, вроде успокоилась голова, но на репетиции в 17 часов я путал текст, правда, в «Драконе» я не играл полгода. Арцибашев мне сделал замечание, даже устный выговор, но я же не стал ему говорить, что у меня вчера двое поминок было, и что утром чуть я сам не помер. Стал зачем-то оправдываться, потом пообещал, что будет все хорошо. Текст подучил, таблеток наглотался, крепкого чаю напился, все прошло как надо, даже Сережка Ищенко меня подбодрил, сказав, что я сыграл сегодня очень хорошо. Но текст путали весь спектакль все актеры, как будто сговорились. Я их заразил.
  Но приехал домой с хорошим настроением, что все-таки сказал все слова и при этом еще и сыграл неплохо, я это и сам почувствовал. Впрочем, Арцибашев тоже, хотя после спектакля с хитрой улыбкой сказал, что я все равно боюсь текста. Ведь прав, зараза! Я и его-то боюсь.
  9 лет, как мы в Мытищах, всего-то!.. а сколько случилось событий!
  Как наша дружная семья разрослась! Лена, наконец-то, нашла свою любовь. Нам Сережка про это проболтался накануне, а вскоре уже Лена познакомила нас с Рамилем. С нам жить не захотели, сняли рядом с нашим домом квартиру, а вскоре подарили нам внучку Гюзяль и внука Айдара. Еще у них есть брат Мансур от первой жены Рамиля. Сейчас счастливые Измайловы строят трехэтажный коттедж в Подмосковье. Счастливы и мы!
  Юля тоже нашла своего друга, который ее любил еще тогда, когда она была уже замужняя, а он – крестным ее сына Ваньки и другом ее мужа Женьки. Вон оно как!
  У них четверо детей. Ваня, Василиса, Матрона, Арсений. Их семья Шумских шумная, бурная, музыкальная. Семья Измайловых тоже из четверых детей -- тихая, добрая, красивая.

 (На фото нет старшего внука Сережи, он фотограф, и самого маленького Арсения, он – на ручках у бабушки). Для наших потомков я и написал эту повесть, чтобы внуки и внучки помнили Дедушку и Бабушку, и знали, какая у них была извилистая жизненная дорога, насыщенная зигзагами судьбы.   
  Почему была?
--Мне еще шестидесяти нет, -- говорил мой папа.   
  Год до юбилея.  Надо бы закончить эту повесть. Составить сборник своих песен. Много, чего хочется успеть.
  А надо ли?..

Наши Кейраны

  20 мая 2012 года в театре на Покровке состоялась премьера детского спектакля «Звездный мальчик» по Оскару Уальду, к которому я написал несколько песен, а аранжировал и записал «минус» мой друг с детства Сергей Кейран.
  Сначала напишу о нашей с ним дружбе, а потом уж о злополучном спектакле.
  Когда я был маленьким уже в Дзержинске, мне запомнились сборища родителей с их друзьями. То ли это было где-то, то ли у нас где-то… И были мы, пацанята – я, Сашка Лукьяненков и Сережка Кейран. Была еще одна семья со смешной фамилией Дынник..
  С Сашей мы дружбу ни раз прерывали, я об этом писал, а с Сережкой нас соединило его Величество Искусство в 1977 году, когда я закончил Горьковское театральное, а он Дзержинское музыкальное училище. Он, кроме музыки увлекался любительской киносъемкой и снял меня в роли Дзержинского в спектакле «Лед и пламень» маленький эпизод, который он по сей день обещает где-то разыскать в гараже и перегнать на «цифру». Но когда он сейчас приходит в гараж, который находится напротив его окон, он обо все забывает, потому что к нему сразу совершают набег его друзья и товарищи, и гараж превращается в вечерний клуб, где мужики играют в нарды, запивая эту игру разными спиртными напитками. И я там был. Мед-пиво пил… И тоже забывал про все!
  Ну, так вот. Мы как бы тогда встретились, но крепко не сдружились. Потом он уехал на Север зарабатывать себе на жизнь. У него был «Жигуленок»-- 01. Он мне его перед отъездом продавал за 6 тысяч, а у меня было всего 4, и то не моих, а вместе с тещиными. Я до сих пор жалею, что не взял его машину, он бы мне дал в рассрочку… А я сдуру купил за 4 тысячи «Запорожец», он через неделю «застучал», и я тогда открыл свою автоэпопею со старыми машинами, которая длиться и по сей день.
  Серега уехал на Айхал за деньгами.. Потом лет через 7-8 я уехал на Урал, за… скорее, от… Ну, я об этом уже писал.
  Встретились с ним, когда я уже приехал в Дзержинск, как гость, а он уже был в Дзержинске, как хозяин. И тут образовалась наша крепкая дружеская связь. Но ведь опять только на несколько мгновений. Эти мгновения до сих пор с нами. Мы и дружим-то с ним в эти дни. Хотя нет, мы каждый день созваниваемся с ним или с его Наденькой. День без звонка, мы уже беспокоимся.
  Он тогда работал кинооператором на Дзержинском телевидении.
  Помню, мы собрались вечером в студии и… набрались. Решили меня записать с моими песнями под гитару. Потом, когда просмотрели, поняли, что мы очень здорово сегодня со-о-обрались.
  Потом друг Сергей оказался вдруг во Дворце пионеров, там у него была отличная аппаратура, где он начал аранжировать мои песни и записывать их на диски и кассеты.
  После смерти моей любимой тещи мы с Надей решили провести лето в ее опустевшей квартире и поработать по детским пионерским лагерям с моей детской программой. (Фото. Кейраны)
  В этот период мы теснее сдружились с Сережей и его женой «Надежей».
  Ездили вместе  работать на пароходе с концертно-танцевальной программой по Волге, и отдыхали вместе. После каждого концерта в пионерских лагерях, мы с Серегой ставили машины на стоянку и шли в пивные летние кафе. Я никогда так много не пил в жизни пива, как в то жаркое лето. В результате чего, надорвал поджелудочную железу. Мы даже проверялись в военном госпитале, на бартер, все – и я, и Серега, и Надя. Мы им концерт, посвященный началу войны, а они нас обследовали полностью, как «ветеранов войны». У меня тогда уже оказался целый букет болезней.
  Должен отметить, что и здесь в Подмосковье я лечусь по «бартеру».
Наверно, и умру по бартеру. Как? Потом придумаю.
  Что-то не то…И не о том… О дружбе надо писать и по душевнее. Дух выходит с каждым днем, устаю, ничего не хочется, понимаю, что годы, дни безвозмездно уходят, пытаешься их догнать, а наверно уже и не надо, запыхаешься только.
  Принял допинг, силы появились. Надолго ли?
  Продолжить говорить о болезнях что ли?
  Начнем с головы. Этот… как его… забыл… а! Склероз. Раз…Что-то с глазами, какая-то миапия… Зубы – вставные, с протезом. Парадантоз… Ниже …перешли на сердце. Ишемическая болезнь сердца.  Ниже – хронический панкреатит. Дальше – желчного пузыря совсем нет. Желудок имеется, даже большой, но дружит с гастритом и изжогой. Печень жирная. Кое-что пропустим, опустимся ниже. Коленки страдают артритом, артрозом. Венозная болезнь ног. Самый низ – подагра и грибок на больших ногтях. А так, в общем, – гипертоник 2 степени, имею ожирение 2 степени и в связи с ним, говорят, может развиться сахарный диабет тоже второй степени. Ну, и конечно, хронический пьяница, степени не знаю и нормы тоже, из-за чего печень разбухает периодически. Рука правая хандрит. Душа болит. Мозги не думают. Не пишется…
  Вот такая икебана.
 
                Шукшинские дни на Алтае

  Летом 2012 года в июле я наконец-то побывал на родине «моего» Шукшина.
Я давно стремился в Сростки  на «Шукшинские чтения», которые ежегодно проходят на Алтае в день рождения Василия Макаровича. Мне и Лидия Николаевна Федоссева-Шукшина не раз обещала включить меня в список московской делегации, но она постоянно забывала про меня и сама редко ездила туда. Я уже разуверился, как на съемках фильма  «Дело следователя Никитина» мой партнер по фильму молодой актер Дима Янышевский, который замечательно сыграл одну из главных ролей в этом фильме,  спросил меня:
-- А Вы бывали в Сростках?
--Нет, к сожалению.
-- Я же смотрел Ваш спектакль «Шукшинские чудики» в театре на Перовской. Хотите съездить?
--Конечно. А Вы как это сделаете?
--Я родом из Бийска, там моя мама живет. Я каждый год езжу на родину, вот вместе и поедем. У меня моя подруга служит начальником Управления культуры Бийска, я свяжусь с ней, думаю, все будет «о,кей».
--Буду признателен.
  Да, мной заинтересовались, пригласили, оплатили мои выступления в Бийске и Сростках, и проезд, вернее, пролет туда-обратно А жил я у Димы в трехкомнатной квартире, которая стояла на ремонте двумя этажами выше, а одна комната была отдана мне. Было просто замечательно во всех отношениях. Мама его Людмила Михайловна чудная гостеприимная женщина. Бабушка 90летняя в полном здравии и уме. Света, димина жена и их доченька Варенька, стали для меня родными людьми, не говоря уже о самом Дмитрии, которого я воспринимаю как своего сына.
  В то лето выдалась жара на Алтае. Говорят, это у них каждый год. В день прилета у меня состоялось мое выступление в Бийске на Шукшинских чтениях на открытой площадке.  Наутро я сел в рейсовый автобус и отправился в Сростки, где в 11 часов открывалась выставка в Музее В.Шукшина. Познакомился с Лидией Александровной Чудновой, директором музея, да и с другими участниками и хозяевами фестиваля. Днем открылся перед музеем фестиваль самодеятельных театров и чтецов «Театральная околица», где я  выступил как приглашенный профессиональный актер из Москвы.  Мое выступление состоялось лишь к вечеру, так как меня срочно вызвали на гору Пикет на репетицию, где на следующий день должно быть самое главное действо, завершающее весь Всероссийский фестиваль «Шукшинские дни на Алтае».
Мне вручала диплом за художественное воплощение произведений Шукшина и преданность писателю сама Ольга Васильевна Шукшина, младшая дочь Макарыча. Я искупался в Катуни, помылся в русской бане, в которой тоже мылся когда-то Шукшин. Душа моя пела и летала над Сростками.
  Два дня я потом провел в Бийске. Ели раков, пили медовуху, ездили в Белокуриху. Развлекались и любовались природой Алтая. Не получилось съездить в Горный Алтай. С транспортом не договорились. Но в следующее лето – непременно. Была и ложка дегтя в бочке алтайского меда… Но эту «ложку» не хочу даже вставлять в свою книжку.
  С Димой мы продолжаем встречаться, ежедневно созваниваемся, мечтаем опять поехать летом в Сростки.

                НОВЫЕ ЗИГЗАГИ

  Начался театральный сезон в театре на Покровке. Арцибашев на общем сборе поздравил именинников, которые справляли свои Дни  рождения летом. А меня, за то, что я получил диплом фестиваля «Шукшинские дни на Алтае», нет. Я ему высказал при всех свою претензию. Тогда он обиделся.
  После этого начал меня при всех в любых ситуациях унижать, обвинять, размазывать. Я терпел… до поры.
  Уволился и поехал в Тюмень на гастроли. Мой  тюменский директор моего театра одного актера Надежда Александровна, делает чудеса. Я на нее полагаюсь, и всегда план выполняется при любых раскладах. Она уже не просто мой администратор, она уже стала другом. Наде моей подарила на ее 60летие такой шикарный П-Посадский платок!
  Решил и в Курган заехать на недельку поиграть по школам своего Шукшина.
  В Курганском театре меня помнят и чтят, не все, конечно. С Гушанским так и не встретился. С Толобко два раза назначалась встреча, не получилось у него что-то. Но зато с Башуровым, моим другом, встретились в театре, где я его полтора часа прождал, чтобы сходить с ним, как раньше в баню, а у него оказалось с головой плохо, не помнит куда идет, зачем вышел на улицу. Но все, что было раньше помнит досконально, даже слова моей песни вспомнил.
  Потом 10 декабря я пришел поздравить его с 76-летием. Жена его внука испекла сибирский пирог с рыбой. Они живут вместе. Правнучка красивая девочка, умненькая. Лариса его жена, давно скончалась – рак. Да, жизнь пробегает…
  С Захарычем два вечера хорошо посидели, в день приезда и в последний день гастролей.
  С Быковым Володей два раза встретились, ко мне в гостиницу приходил, потом организовал баньку на Пивоваренном заводе с начальством.
  Три спектакля в театре посмотрел. Приличные спектакли. Зрителей много. Это радует.
  В Кургане по творческой  линии прошло на отлично, да и по сборам тоже, если учесть, что я попал в 30-ти градусные морозы. Марина Чернышова, в прошлом актриса театра кукол, а ныне отличный администратор организовала мне малые гастроли. И не последний, я думаю, раз. Приглашали еще.
  Прилетел в Москву уставшим. Но деньги имеют свойства быстро заканчиваться. Надо быть на чеку. Новый год, Дед Мороз, съемки…Опять пошло-поехало. Скоро опять в Тюмень пора собираться. Наде надо юбилей отметить. 60! Надежда Александровна выручит всегда в трудную минуту.
  Отметили отлично! В кафе рядом с домом. Мой Кейран приехал на новой Ниве со своей музаппаратурой. Провели мы с ним Надин юбилей на Ура!!! Плохо, что Шумских не было – все заболели, да Лена была только с Гусей и Айдаром, остальные тоже слегли. Много детей хорошо, если бы не их болезни! Жаль, что Саша Лукьяненков не приехал. Он часто в Москву ездит в командировку, и мы находим время встретиться. Даже летом в Дзержинск на моей машине рванули на два дня к Кейранам. Не знаю, приедет ли на мой юбилей, который пройдет в ФЭСТе.
  Шаповалов обещал взять на работу в ФЭСТ, актером, конечно. Но, как сказал, ставок мэр не дал. Но хоть дал мне камерную сцену для моих моноспектаклей и для моего юбилея, и то здорово! Но надо как-то выживать. В кино не приглашают, концертов не даю, некому заделывать. В Нижний Новгород хотел поехать на гастроли, Юра Григорьев обещал помочь, ничего у него не получилось. Но афишу он мне сделал, и то хорошо. Вообще-то, он очень хороший. На него всегда можно положиться. Он всегда был со мной трудную и счастливую пору моей жизни. Мы с ним столько покуролесили в хорошем, конечно, смысле этого слова, что нужно писать особую повесть. Один курьез надо вспомнить здесь.
  Юра тоже из Дзержинска, родители его жили там, а он, то у них жил, то у одной жены, потом ее бросив, у другой, то… Короче, мы пришли на вокзал в Горьком после занятий в училище поздно вечером, чтобы на последней электричке уехать в Дзержинск. Смотрим -- пассажирский поезд стоит до Москвы, а проводницы нет. Мы заскочили в тамбур. Ехать двадцать минут без остановок, хорошо. Доезжаем до Дзержинска, а поезд, чуть замедлив ход, проследовал без остановок аж до Владимира. Как мы смеялись, несмотря на то, что денег у студентов было в обрез, да и жена моя беспокоилась. Мобильников же не было тогда, да и домашние телефоны не у всех были. Вернулись домой утром. На занятия не поехали. Такой был у нас зигзаг. (Фото. Юра с его женой Машенькой).
  Перед пенсией я оказался в безработной ситуации. Стал искать работу, а нашел работника. Случилось то, о чем я давно мечтал. Вернее, о ком…

                ЭТО СУДЬБА

  Лежу я на массажной кровати в мытищинском отделении фирмы Нуга Бест -- лечусь, греюсь, балдею, здоровею, потею… Слышу --  приятный баритон непринужденно с юмором рассказывает своим товарищам по счастью какой-то случай. Я не видел, но уже заинтересовался этим рассказчиком. Познакомившись через несколько минут, мы уже с ним не расставались.
  Мой теска Юрий. Кузьмин, как моя мама. Ровесник с разницей в одну неделю. Близнец, как и я. Поэт и бард. Мы сдружились. Начали общаться семьями. Мне понравились его стихи, ему – мой актерский дар. Пошло и поехало. Вместе в Нуге пели его экспромты, он ежедневно присылал новые опусы. И самое главное, что мы оба имеем чувство юмора. Да и чувство меры тоже присутствует… иногда. Он в прошлом мент,оперативник, сейчас тоже безработный, но деньги для существования есть от аренды квартиры.
  И тут я как-то внезначай предложил ему стать моим директором, а он принял всерьез мой выпад. Начал фантазировать, планировать, регулировать. Съездили на заделку уроков-концертов в школы Медведково. Я думал, он разочаруется. Нет. Ему наоборот понравилось. Дальше-больше. Его племянник Дима оказался компьютерным асом. Он самоотверженно решился нам помочь в создании моего сайта. Без этого шоу-бизнеса не видать, говорит. Такого умного доброго порядочного парня я еще не встречал. Это -- тоже судьба! За рекламу взялись, за афишки. Да за что он не возьмется, все знает и умеет, да и нас, чайников, подучивает.
  А на дворе апрель 2013 года. 27 апреля в театре ФЭСТ – мои «Шукшинские чудики». Можно сказать, премьера. Или дебют на камерной сцене театра.
А у Юрия Кузьмина – дебют 4 апреля. Выезд в Медведково в школу с моим уроком-концертом.
  Вот и подошла к концу моя повесть. А жизнь продолжается. Как у Печкина – ухожу на пенсию, только жить начинаю.
  Дорогие мои друзья, товарищи, приятели, коллеги, соседи, родственники, родные и близкие! Если я кого забыл вспомнить в моих зигзагах памяти, не волнуйтесь, напомните мне о себе, я включу вас в свои воспоминания, которые я описываю вот уже лет семь.
  Все еще впереди! Все будет хорошо! Я узнавал!

Мои надежные года, да-да-да-да,
За мною следуют всегда, туда-сюда.
Они – мой опыт и багаж,
Они – любовь, и риск, и блажь.
Мои шальные шестьдесят
Меня поймут, всегда простят.
Припев:
И пусть
У меня на сердце грусть,
И пусть
На душе печаль и грусть.
Мои друзья,
Коллеги родня
Моя опора и оплот
В счастливый день и круглый год.
Мои спектакля – города, да-да-да-да,
А роли – годы-поезда, туда-сюда.
Театр – жизнь, а жизнь – азарт,
Азарт – игра, игра – театр.
Мои шальные шестьдесят
Меня поймут, всегда простят.


Спасибо за внимание. С уважением и любовью муж, отец, дед, брат, друг, дядя ЮРА

(Продолжение, надеюсь, будет).