Вернулся Мирон домой, обсказал своим семейным, как он царевича спасал и как старшего сына к царской службе пристроил. Пожили еще денька два все вместе, а потом собрали Парамона в дорогу. И когда провожали, напутствовал его Мирон такими словами:
-Смотри, сынок, служи службу честно. Вперед не выскакивай, да и за спинами не прячься. Зря людей слабже себя не обижай. Будь настоящим человеком и при своем месте.- С этим и распростились.
Много лет прошло с тех пор. Совсем Мирон состарился. Волосы по-редели, а те, что остались совсем поседели. Спина сгибаться стала, да и глаза подводить стали. Чаще в сон, да в тепло потягивает. Вот и сидел он теперь на завалинке, да на солнышке грелся. Так его и застал военный, ехавший по деревне на породистом коне:
-Эй, старик,- обратился офицер к Мирону,- не скажешь, где тут у вас Ломаков проживает?
-Я это буду.- Отвечает Мирон.- А на что я тебе нужен, ваше благоро-дие?
Посмотрел на него офицер:
-Ну, коли, ты и есть Ломаков, то сейчас же собирайся. Велено тебе явиться к военному министру.
Делать нечего. Скоренько собрался Мирон и отправился:
-Может, что с Парамоном случилось?- Думал Ломаков, шагая по до-роге. Целую неделю, шел Мирон. Годы уж не прежние. Шел медленно, часто отдыхал. Наконец дошел. Встретил его денщик самого министра и проводил в кабинет. Вошел Мирон, и ступить боится. Кругом на полу ковры лежат, по стенам гобелены развешаны, а по потолку золоченые узоры сделаны. Нагляделся Ломаков на всю эту красоту и только тут заметил у дальней стены большой дубовый стол, а за ним молодого мужчину в генеральском мундире. Подошел Мирон к столу и отрапорто-вал, как в годы своей солдатчины:
-Ваше высокоблагородие, отставной солдат рекрутского полка Мирон Ломаков по вашему приказанию прибыл.
Посмотрел на него как-то странно генерал, да и говорит:
-Ты что же, отец, своего сына не узнал? Видишь, я все наказы твои выполнил. Нашел свое место. За тем и тебя велел позвать.
- Нечем тебе хвалиться, сынок.- Отвечает Мирон.- Да, все ты наказы мои выполнил, а вот последний так и остался за тобой. Человеком-то ты и не стал. Был бы ты человеком, не заставил бы старика-отца пешком целую неделю топать.
Злостью блеснули глаза Парамона. Позвонил он в колокольчик. Сразу же дверь открылась, и вошли два дюжих гусара:
-Возьмите этого старика,- прорычал генерал,- и вышвырните его вон!
Не успел Мирон и глазом моргнуть, как считал уже своими старыми ребрами ступеньки крыльца. Очутился он на улице. С трудом поднялся на ноги. Крупные слезы покатились по его морщинистому лицу. Постоял Мирон немного, поплакал, да и поплелся обратно к своему дому.
Пришел он домой и слег от болезни. Что уж на него так повлияло? То ли горе, то ли отбили ему, что-то внутри, когда от родного сына вышвыривали, а только сильно он заболел и вскоре умер.