Тегеран сочетал в себе что-то совершенно несочетаемое. Американское посольство захватили фанатики-исламистамы. Дипломаты – в заложниках. Неизвестно – оставят их в живых или нет. Везде на стенах надписи – «Смерть Америке».
Но и Советское посольство незадолго до нашего приезда подверглось нападению. Такие же фанатики ворвались в историческое здание, где в 43 году проходила Тегеранская конференция. Зал, где когда-то заседали: Сталин, Черчилль, Рузвельт разграбили и разбили. Слава богу, ни мой отец и никто из «посольских» не попал им под руку. Всех успели вывести из здания за минуту до штурма. Отец хранил осколок хрустальной люстры, освещавшей когда-то людей, творивших историю.
Лет за 150 до этих событий здесь же убили посла Российской Империи Александра Грибоедова. В его память во внутреннем парке посольства стоял (конечно же, и сейчас стоит) скромный, маленький, но очень изысканный и уютный медный памятник. «Поэту и дипломату.»
Посольский комплекс окружала высокая бетонная стена, которая снаружи - сверху до низу была расписана лозунгами: «Смерть Советам! Опасность коммунизма – хуже опасности Америки!» Наши пытались замазывать надписи, но на следующий день они появлялись вновь, еще большего размера. Воспитанный в коммунистических принципах: «Кто не с нами, тот против», я никак не мог этого постичь. Если они против Америки, они точно должны оказаться «с нами». А здесь происходило что-то взаимоисключающее. Опять же, если они против Америки, почему они ездят на американских машинах, пьют американскую же Кока-Колу, курят американские сигареты, носят джинсы, и почти все говорят по-английски. К тому времени я уже неплохо говорил на этом языке, потому что, с 5 класса отец заставил меня ходить на МИДовские курсы, где учили нас весьма серьезно. И вот оказалось, что в Тегеране этот язык - точно второй после персидского. Если я к кому-то обращался по-английски, в 9 случаях из 10, я получал внятный ответ. Главная иранская газета - «Tehran Times» выходила на английском, на английском же были сделаны провокационные надписи на стенах посольств. И даже вроде бы, уже знаменитый, но конечно же украденный и переиначенный лозунг «Мусульмане всех стран объединяйтесь», выгравированный на иранских монетах, тоже на ненавистном английском. Все здесь казалось удивительным.
Отец объяснил мне, что до революции, которая случилась совсем недавно, в Иране существовали совсем иные порядки. Шах, которого выгнали, дружил с Америкой, потому что это выгодно, но точно также он дружил и с СССР, потому что мы соседи. Тегеран считался «Восточным Парижем». Здесь находились лучшие рестораны, дорогие магазины, модные бутики, изысканные вина, молодежные дискотеки, концерты. Все самое дорогое из Европы. Высокие цены на нефть делали Иран богатой страной. Но исламская революция смела эту роскошь вместе с Шахом. Порядки поменялись в одно мгновение. Теперь женщины должны стали носить либо паранджу, либо хиджаб, лицо еще можно открыть, но все остальное – боже упаси. Моя мама тоже надевала платок, когда выходила за стены посольства, а также – ее руки всегда закрывали рукава, ноги – длинная юбка и обязательно чулки.
«Мы не обязаны следовать их порядкам»,- говорил мой отец, - «Но ты понимаешь, здесь так много религиозных психов, запросто могут плеснуть кислотой в лицо, вдруг что-то им не понравится.»
Если в газете или журнале (чаще всего американском) печаталась фотография женщины в купальнике или хотя бы в короткой юбке, все ее тело замалевывалось черным цветом. Оставалась только голова. Это напоминало типографский брак, но на самом деле, кто-то в специальном ведомстве внимательно пролистывал весь тираж, и вручную «уничтожал крамолу». Я думал – проще уж вообще запретить все американские журналы. Раз и
навсегда. Но их никто не запрещал.
Революция разрешила мужчине иметь столько жен, сколько он может прокормить. Но, запретила алкоголь, запретила держать в доме собак (как грязных животных), запретила шахматы (никто не мог объяснить почему), запретила любую западную музыку. Только ежедневный призыв к намазу разносился с минаретов несколько раз в день в определенное время во всех концах города. По гортанному пению мулл посольские сверяли часы.
Иногда у иранцев происходил какой-то праздник, что-то вроде дня искупления грехов или укрощения плоти. Когда мужчины, голые по пояс, шествовали по улицам, они что-то выкрикивали и хлестали сами себя по плечам приспособлениями, похожими на наши плетки. Издалека не разглядеть. Довольно быстро на их спинах появлялась кровь, она стекала вниз, капала на асфальт. Мой отец купил как-то на базаре одну из этих плеток. Она представляла собой мощную деревянную ручку, к ней крепилась крупная цепь, к ней еще 3 цепи поменьше, к каждой из них еще по 3 и так далее. Устрашающее орудие висело на гвоздике на стене родительской спальни. Отец иногда хлестал себя этой штукой по плечам, но совсем легонько, через футболку, почти не больно. Он говорил, что таким образом укрощает свою плоть.
Иранское телевидение мы смотрели мало, так как эфир почти полностью заполнялся патриотическими программами. Вскоре началась Ирано-Иракская война, и по телевидению все время показывали репортажи о каком-нибудь иранском герое «закрывшим собой амбразуру или подорвавшем иракский танк». Подбитые иракские танки, кстати, советские легендарные Т-34, выставлялись потом на обозрение народа, что добавляло ненависти к «шурави» (к советским) и сильно усиливало во мне ощущение шизофрении. «Если они против нас и Америки, так почему они воюют с Ираком? И почему у Ирака наши танки? Может это провокация, но как? И зачем?» Еще по телеку показывали женщин-солдат, которые бегали, весьма энергично, брали полосу препятствий, стреляли в цель из старых американских штурмовых винтовок М-16. Сначала я не мог оторваться от этого зрелища, потому что все они бегали в туфлях и хиджабах, сильно затруднявших движения. Но лица, лица женщин - решительны, глаза горят. Такие ханум (женщины) точно должны победить. Эти программы повторялись каждый день, и на 2 или 3-й раз смотреть их стало скучно. Иногда показывали художественные фильмы, и очень часто советские, какое-нибудь патриотическое кино, например, «Молодая гвардия.» Фильмы дублировались на персидский, и их язык в устах наших актеров звучал крайне забавно. Ну посудите сами - Штирлиц (я сам это видел) заходит в кабинет к Мюллеру и вместо «Хайль Гитлер», говорит: «Ассаляму Алейкум,» - «Аллеукуму Саллям» – отвечает Мюллер - и поднимает руку в нацистском приветствии. Смешно, но долго смотреть нельзя.
Нужно сказать, мы - дети мало соприкасались с настоящей иранской жизнью. Самостоятельный выход из посольства нам строго запрялся, да и вряд ли был возможен. После нападения на посольство, сверху вдоль стены протянули колючую проволоку, а на КПП даже взрослых спрашивали, куда человек идет, и когда вернется. Помимо заботы о безопасности, такие меры усилили еще после предательства одного из крупных работников нашей разведки. Некий Владимир Кузичкин, резидент разведки, работавший под дипломатическим прикрытием, ушел из посольства и не вернулся. Через неделю оказалось, что он выдал иранским властям все наши нелегальные связи в просоветской партии «Тудэ». В результате, партия была жестоко разгромлена. Говорили, что активистов партии, которых выдал Кузичкин, жестоко пытали, а затем казнили. Сам он попросил политического убежища в Великобритании. Это стало сильнейшим ударом по советской разведке, да и по всему посольству. Я ребенок, конечно же, никаких деталей не знал, да и не мог знать, но я продолжал подслушивать разговоры родителей по ночам. «Кузичкин – предатель! Как не уследили? Как он мог уйти? Почему хватились только через неделю, когда уже было поздно?» По одному только тону моего отца становилось ясно, что дело серьезное.
Несмотря на шпионские страсти, я вел совершенно беззаботную жизнь. Всем посольским помимо квартир в городе, предоставлялись еще и дачи в загородном поселке «Зарганде». Он находился в километрах в 15 к северу от Тегерана, в горах, там не так жарко. Ходила легенда о том, что эту землю выиграл в карты один удачливый русский казак у иранского шаха примерно в году 1912, и с тех пор она принадлежит России. Так ли случилось на самом деле, никто конечно же, подтвердить не мог, но красивую легенду все знали без исключения. Мы там жили все лето.
«Зарганде» - весьма обширная территория, огороженная бетонной стеной с колючей проволокой, наподобие посольской. Внутри - дачи. Одноэтажные комфортабельные домики, 3 бассейна, волейбольная площадка, теннисный корт, стол для пинг-понга, открытый кинотеатр, и еще много заросших деревьями и травой, укромных местечек. Когда-то при шахе, который дружил с СССР, в Зарганде работал еще и советский пионерский лагерь. При нас остался только флагшток, но уже без красного флага, и деревянный корпус, такой же, как и в пионерских лагерях под Москвой. Дом - заброшенный, со скрипучим полом, без освещения, вход с крыльцом -давно зарос кустарником. Все это придавало бывшему пионерскому лагерю таинственный и романтический оттенок.
Я наслаждался жизнью. Там я встретил одного своего старого друга, с которым учился на МИДовских курсах английского (удивительно, как оказался тесен тот мир), его отец тоже служил дипломатом, и наши родители также подружились. Среди всех посольских детей, оказалось всего двое мальчиков. Я и вот этот мой друг. Натик. Остальные – девчонки. 9 или 10 девчонок, сейчас точно не помню. Примерно одного возраста. Я с Натиком оказались первыми и единственными «парнями на деревне». Утром мы играли в пинг-понг, сначала между собой, потом допускали до этого занятия девчонок. Затем мы шли купаться в один из 3 бассейнов, загорали, прыгали с вышки, поливали девчонок (а они соответственно нас) холодной водой из шланга.
За забором, с иранской стороны через пригорок, выше нашей стены проходила автострада, и иранские водители могли видеть бассейн и всех загорающих. Мужики-водители, и особенно солдаты, проезжавшие мимо в отрытом грузовике, моментально поворачивались сторону бассейна и с дикой жадностью смотрели на наших девчонок. Еще бы! Ведь с момента исламской революции женщин в купальниках им видеть не приходилось. А наши 13 и 14-летние девчонки «еще какие красавицы». Время от времени кто-нибудь из-за того, что не мог отвести взгляд от фантастического зрелища, обязательно врезался в другую машину, иногда такие аварии становились массовыми.
После бассейна наступал обед. К этому времени приезжал с работы отец. Ездил он на шикарной машина «Chevrolet Nova». Самой настоящей американской. Больше нашей «Волги» раза в два, вместо сидений - диваны, вместо километров - мили, вместо рычага коробки передач - переключатель на руле. В общем, я такие машины видел лишь в кино, ну и у американского посольства в Москве. Да, и то из далека - близко подходить я не решался. А тут я даже садился за руль, нажимал на педали, сигналил. Чувствовал себя настоящим американцем.
Каждый день отец привозил арбуз килограммов на 15, таких огромных мы раньше не видели. После обеда, и поедания арбуза я ложился спать, да и родители мои делали тоже самое. Обычное дело для стран, где после полудня начинается такая жарища, что только кондиционер один и спасает, и просто ничего больше не остается. Около 4 я просыпался, садился в кресло на веранде и читал что-нибудь из того, что «задали на лето». «Войну и мир» - помню, читал очень долго, чуть не целый месяц, а вот «Мать» Горького проглотил за 2 дня, и запомнил практически по абзацам.
Отец также обладал «казенным» японским магнитофоном, я выставлял его перед собой на столе на веранде и включал музыку. Отец записывал на кассеты в основном Высоцкого, Окуджаву, но меня-то интересовала иностранная музыка. Кто-то из посольских дал мне записи Челентано и группу «Спейс», конечно же это не мои любимые «Битлз», но все же, я с удовольствием их слушал. Мой брат Сергей подчинялся общему распорядку, хотя конечно же загнать его спать после обеда удавалось с огромным трудом. Детей его возраста на лето в посольство приехало вполне достаточно, и он совершенно не скучал. Надо сказать, что его обожали все, и мои «взрослые» подруги тоже.
Иранское порядки не вполне действовали внутри Зарганде, поэтому наши дипломаты по вечерам ходили друг к другу в гости, жарили шашлыки и пили привычные русскому человеку напитки. Они конечно же не продавались, но дипломатический паспорт позволял привозить водку из Москвы (дипломатов на границе не досматривали). Привезенной водки не могло хватить надолго, поэтому в ход шел спирт, добытый у советских врачей из советского госпиталя, который работал в Тегеране еще с шахских времен. Спирт иранцы не контролировали, потому как им и в голову не могло прийти, что его можно пить. Таким образом, родители кого-нибудь из нашей компании каждый вечер обязательно уходили в гости, оставляя нам свободную дачу. Мы собирались, я приносил отцовский магнитофон, и устраивал дискотеку. 5 или 6 девчонок, мой друг, мой брат Сергей, и я. Во всех дачах полы покрывали огромные персидские ковры, и мы танцевали босиком. Весело и беззаботно.
Дети редко выходили за забор, а мне очень хотелось хоть немного потрогать, понюхать, почувствовать эту совершенно непонятную чужую жизнь. Пару раз нам с мамой это удалось. Сказав на проходной что «идем за хлебом», мы садились в двухэтажный автобус и ехали в город. Автобус напоминал лондонский, по крайней мере, так я представлял его из кино и книг, только иранский автобус зеленого «исламского» цвета. Мы сливались с местным народом ,и через час на нас уже мало кто обращал внимание. По крайней мере, мне так казалось. Мы заходили в магазины, в лавки что-то покупали. Довольно долго не могли привыкнуть к восточной страсти торговаться. Моя мама, да и все посольские быстро выучили цифры на персидском. По всему базару разносилось: «Мадам, 7 туманов (так назывались иранские деньги), 6 туманов, 5 … и так далее». Если умело торговаться, цену всегда можно снизить почти в 3 раза, а то и больше, но при этом тебе обязательно продадут еще что-нибудь абсолютно тебе ненужное. Однажды нас взял на базар приятель отца, который очень хорошо знал персидский язык, обычаи и привычки персов. Тегеранский базар представлял собой (вероятно, он и сейчас существует) огромный многоэтажный город, если туда зайти одному, заблудишься и уже не выйдешь. Так вот, этот наш гид, рассказал, что привычка торговаться на Востоке, это просто способ общения. Продавец, конечно же называет цену в 3 а то и в 4 раза выше, чем собирается продать. Но если ты заплатишь эту цену, продавец искренне обидится (несмотря на барыш). Он решит, что ты его не уважаешь.
Так вот этот отцовский приятель (не помню, как его звали) отвез нас на базар, мы зашли в какую-то лавку, он поздоровался по-дружески с хозяином, мы все вместе сели за низкий стол, нам принесли чай, сладости, и они о чем-то там разговаривали часа 3. Мы ушли довольные, нагруженные пакетами с покупками, но убей бог, если я помню, что мы там покупали.
---------------------
Каникулы, даже большие, летние, длящиеся целых 3 месяца, все равно когда-нибудь заканчиваются. И вот однажды ночью я подслушал очередной разговор родителей.
- Как ты думаешь, ничего страшного не будет, если Костя опоздает к началу занятий? - спрашивал отец.
- Как опоздает, на сколько? – тревожилась мама.
- Дней на 10.
Отец не знал, что «меня выперли из школы ссаными тряпками, и каким-то чудом взяли в другую школу», и считал, что опоздание учебе не повредит. Мама не могла сказать ему правды. Случился бы жуткий скандал. Но и соглашаться, она тоже не могла:
- Да ты что? На 10 дней! . Это же 9-й класс, очень важный, новая школа, новый коллектив.
- Ну а что делать? У меня отпуск с 10, лучше ехать вместе. Иначе получается черт знает, что!
- Пропуск занятий.
- Ничего страшного, он же у нас талантливый.
В общем, аргументы отца перевесили. «Мерси» с моей стороны. Точно помню, именно так иранцы выражали благодарность.