Шторма на вас нет, дистрофики!
Сразу признаюсь, что рыбная ловля – не самое любимое мною занятие. Сидеть часами и ждать, пока ленивый карась или туповатый толстолобик; щеголеватый зеркальный карп, прожорливая речная бандерша-щука или какой-нибудь ещё...(чуть не вырвалось похожее слово) судак из тихого омута клюнет на твою наживку... А то и вовсе нe клюнет, так как в этих самых омутах только черти водятся!
Так что в свои редкие поездки на рыбалку у реки с самой ранней зорьки и до послеполудня, когда последняя надежда на клёв исчезает, моя голова бывала занята лишь предвкушением тройной ухи (кто-то ведь обязательно вытянет рыбку!) и раскупоркой заблаговременно загруженной в походный холодильничек бакалейно-овощной продукции. Справедливости ради надо сказать, что однажды рыбалка принесла мне полное морально-материальное удовлетворение.
Дело было в далёком от нынешнего времени начале семидесятых годов. Со своим душевным дружком Григорием (если учесть , что меня зовут Константин, то знаменитая интермедия Жванецкого –«Порядок, Григорий!» - «Отлично, Константин!» - написана именно о нашей паре), тогда ещё молодые, красивые и неженатые, мы испытали резкий упадок сил после знойного, полного ярких впечатлений лета и решили в сентябре расслабиться в каком-нибудь «медвежьем углу». Нашелся этот угол в придунайском лимане неподалёку от украинской Венеции – городка на каналах с не менее романтическим названием Вилково.
Жили мы в спортивно-оздоровительном лагере какого-то института. Поскольку основной контингент лагеря- студенты -уже отъехали к своим аудиториям и лабораториям, администрация вполне резонно решила, что кормить оставшихся «приблудных» обладателей путёвок по полной программе просто глупо.
Понятное дело, что утренний чай с хлебом –с-маслом, дневной суп из горохового концентрата и вечерняя перловая каша ничего, кроме барабанного боя в животе, не вызывали. Администрация явно работала на выживание стойких любителей спотивно-оздоровительного образа жизни с территории пустеющего лагеря.
А сезон в тот год оказался, как назло, удивительно бархатным: чистое небо, летнее солнце, ни ветерка и очень ласковое море. Директор заведения, красавец с фигурой Апполона мастер спорта по штанге Толик Шматко, которому за три месяца осточертела служба в этой тьмутаракани, сидя в столовой и неприязненно глядя на вяложующих свою перловку упорных обладателей горящих профсоюзных путёвок, постоянно цедил сквозь зубы одну и ту же фразу: -«Шторма на вас нет, дистрофики!»
И шторма таки да не было, хоть стояла уже середина сентября – самое время для основательного похолодания. До конца срока путёвки оставалось больше недели; уезжать от тёплого моря никак не хотелось, но очень хотелось кушать...
…Всевышний. Он всегда одной рукой что-то даст, а другой отнимет. Или наоборот. И вот в этом месте автор снова возвращается к первоначальной теме повествования – рыбалке.
Неподалёку от пляжа, где с раннего утра до позднего времени коротал время спортивнооздоравливающийся контингент лагеря, находился пирс, к которому причаливала прибывавшая два раза на день «Ракета» Одесса – Измаил. В остальное время пирс был отдан в распоряжение местных рыбаков. И оно, это металлобетонное сооружение, выходящее в море в сторону Турции на добрых полсотни метров, и стало спасением обреченного на голодный упадок узников этого (чуть не сказал концентрационного) спортивного лагеря.
Как-то вечером после очередного ужина с мучительной кашей в интерьере между замордованными диетой друзьями произошёл разговор:
- Послушай, Григорий, директор решительно намерился уморить нас голодом – сегодня в стакане было не больше ложечки сахара.
- Костя, ты должен войти в его положение: до закрытия лагеря остались считанные дни, а он не съэкономил ещё продуктов и денежек для того, чтобы безбедно перебраться через грядущую зиму. А ведь ему надо делиться и с ректором, и с проректором… да мало ли с кем ещё?
- Порядок, Григорий! Я тебя понял и готов войти в положение директора Толика, то есть каждый вечер попивать коньячок и закусывать балычком с икоркой. Но войти туда можно только без спросу… Ты сколько весишь, Гриша?
- На последнем взвешивании было 69 кэгэ. А зачем тебе это знать, Константин?
- А затем, что и я вешу 73, а Толик Шматко-полутяж, имеет около сотни килограммов мышечной массы. Так что шансов у нас «войти в его положение» нет. Понятно, Григорий?
- Отлично, Константин!
- Ну и слава Богу… А теперь слушай сюда. Видишь вон тот пирс, причал «Ракеты»? Видишь, что на нём целый день отирается публика? Секёшь, Григорий?
- Не очень, Константин…
- А зря: раз люди сидят там допоздна, а кое-кто даже зажигает фонари, значит это кому-то нужно? Моя душа очень соскучилась за рыбной диетой, а интуиция подсказывает успех. Григорий, как ты смотришь на уху из ставридки и на сковородку с жаренными бычками?
- Отлично, Константин! Но я ни бельмеса не смыслю в рыбалке, да и снастей у нас нет.
- Не трусь, старина: не боги горшки обжигают… Завтра нам предстоит сабантуй, что на армейском сленге означает разведка боем.
Спи спокойно, Гриша, несмотря на голодное урчание в животе. Что день грядущий нам готовит на обед и ужин мы узнаем после завтрака…
- Отлично, Константин…- прoшептал уходящий в голодное забытьё под утробные звуки в желудке Григорий.
Пиршество на пирсе.
Не без того, что судьба делает иногда нам скромные подарки. Ещё реже мы получаем от неё милые сюрпризы. И уж совсем редко она ошеломляет неожиданными радостными открытиями.
Именно такое открытие ждало нас на корабельном причале утром следующего после недельного горохо-перлового поста дня. Представьте себе залитый солнечным светом, простирающийся вдаль деревянный настил (словно фрагмент вырезанный из тела Brighton Beach, о которой тогда никто и слыхом не слыхивал), покоящийся на параллельных рядах металлических свай, уходящих в морскую глубь. А главное – косяки обитателей этих лиманских вод – черноморских ставридок, которыми буквально кишела морская синь вдоль всего причала. Десятки рыбаков неустанно дёргали удочками, черпали совками, тянули сетками, чуть ли не хватали голыми руками богатый улов.
Ребята обрадованно переглянулись:
- Порядок, Григорий?
- Отлично, Константин!
Здесь требуется ещё одно, на этот раз лингвинистическое отступление. Признаюсь, мне лично претят хамы вообще, а обличенные властью- то ли административной, то ли просто в семье; те самые, о которых классик сказал: - «Ты ему хоть кол на голове теши, а он на своём...». Те, кому в русском языке предназначено исчерпывающе точное определение – «Самодур»... Этих не терплю вдвойне.
Так вот, именно тогда – бархатной ранней осенью, на залитом солнцем и обвеваемом тёплым бризом дощатом причале – я, мало сказать изменил отношение к этому жесткому слову, я просто полюбил его.
Не буду томить читателя и объясню причину проявления столь стремительной беспринципности. Выше уже говорилось о том, что никакой радости от рыбалки раньше я никогда не испытывал. Копание червей, варка каши, дробление макухи, даже элементарное скачивание хлебного мякиша в шарики – всё это противно моей эстэтике патологического лентяя.
И вдруг (Эврика!!), выясняется, что в мире изобретён лов рыбы... без всякой приманки! И назван он (этот способ) словом, к которому по своей душевной слепоте я ранее испытывал неприязнь «ловлей на «САМОДУРА»! Всё просто и гениально: на удилище ( для рыбаков нашего уровня это может быть очищенная от листьев ветка-лоза), цепляется продолговатое ожерелье каких-то блестящих предметов, напоминающих мелкую рыбёшку, и это незамысловатое устройство без всякой мысли забрасывается в гущу бурлящего, словно кипяток, косяка. Влекомая земным тяготением гирлянда металлических рыбок, оснащенных нежными крючками, не успевает утонуть до дна, когда на ней повисает пяток, а то и побольше сверкающих серебристыми бочками обитательниц морских глубин. Два часа интенсивных движений руками вниз-вверх и инвентарное ведро из нашей лагерной комнаты на три четверти заполнено самой лучшей в мире одесской ставридкой.
Теперь для разнообразия пометаем на глубину донкой-самодуром, на которую с той же стремительностью, но уже поодиночке, цепляются легендарные черноморские бычки.
Солнце клонится к закату, а мы, согбенные под тяжестью вёдер с выловленной рыбой , идём вдоль бесконечного пляжа в сторону своего СпортЛага. Скорбная мысль о постоянном недоедании сменяется испуганным раздумием, что теперь делать со свалившимся с неба быстропортящимся даром господним...
Дурной пример заразителен, а успешное предприятие – тем более. Результат нашего эксперимента вдохновил всех дееспособных обитателей лагеря. На следующий день отцы голодающих семейств, матери: одиночки и многодетные и даже самые отчаянные из числа перезрелых пенсионеров отправились на пирс ловить ставридку на «самодура».
Ласковое море и золотистый пляжный песочек уступили место древнему инстинкту, засевшему в глубине сознания отдыхающих ещё со времён, когда их предки, одетые круглогодично в меховые одеяния, насмерть забивали мамонтов и вылавливали с помощью древнего «самодура» крупную рыбу из рек и водоёмов.
В эти дни дефицитом перестала быть еда, но им оказалась посуда, в которую можно было складировать обильный улов. В ход пошли хозяйственные вёдра, полиэтиленовые пакеты, различные сумки и даже тазики для мытья ног... Серебристая ставридка, словно потешаясь над горе-рыбаками, легкомысленно цеплялась за блестящие, без намёка на запах хоть какой-нибудь наживки крючки, а последние (то есть рыбаки) задыхаясь от азарта и жадности, таскали раз за разом из воды удочки, на которые в сельском ставке не позарился бы самый глупый карась.
Ближе к полудню к домикам потянулась вереница нагруженных, как после посещения колхозного рынка в базарный день, курортников. Спортивно-оздоровительный лагерь стал походить на производственный стан рыболовецкой бригады. Холодильников, естественно, в дощатых домиках и палатках не было, поэтому скоропортящийся продукт следовало переработать немедленно.
Возле каждой двери на электроплитках, а то и на захваченном впрок керогазе, радостно шкварча, жарились бычки и ставридки. Их братья и сёстры, которым не повезло попасть на сковородку, разделанные и помещённые в солёную ропу, к вечеру представали уже как деликатес: ставридка по вкусу напоминала свою предшественницу – малосольную черноморскую скумбрийку, исчезнувшую из Одессы в начале пятидесятых годов.
Остальные же, можно сказать, неудачники из числа выловленных хищническим способом рыбок, повисли на многочисленных, протянутых между всеми мало-мальски выдающимися над уровнем земли объектами (домиками, столбиками, даже флагштоком) верёвках, чтобы потом, провялившись, превратиться в вожделенный продукт, именуемый в просторечьи независимо от разновидностей рыбёшки «таранькой».
Развязанная нами рыбная истерия длилась дня четыре. Отъевшиеся впрок и слегка одуревшие от обильной рыбной диеты бывшие голодающие с ранней зорькой совершали марш-бросок на пирс, а к полудню возвращались со стабильным уловом в лагерь.
Под рыбную закусь были выпиты все запасы спиртного. Небо над студенческим лагерем покрылось сетью из натянутых вдоль, поперёк и трижды наискось верёвок. Над его территорией витал неистребимый запах рыбьего жира, приблизительно такой, как в трюмах китобойной флотилии «Слава»... Первыми на пятый день спохватились мы с Григорием, когда заготовленная «таранька» по весу явно превысила наши погрузочные силы.
-- Костя, сдаётся мне, что с рыбалкой надо кончать. Эти бычки-самоубийцы мне основательно надоели...
- Сказать по-честному, Григорий, то уже смотреть не могу на жаренную ставридку. И вообще, за последние дни, спасибо рыбной диете, я съел столько фосфора, что скоро, вероятно, начну светиться.
-- Похоже, Константин... Впрочем, говорят, что фосфор благоприятно влияет на умственную деятельность. Если это верно, ты можешь жевать рыбку без опаски – сколько не съешь, тебе много не покажется...
- Ладно, хухем (умник), твоё ослоумие да на службу народным интересам. Скажи лучше, балайла, как ты собираешься транспортировать пуд этих пикантно пахнущих, полученных даром от природы «деликатесов»? Если нам не свернут шеи в автобусе Татарбунары-Одесса, то уже точно линчуют в поезде Одесса – Киев!
- Может сплавить часть продукции соседям в виде гуманитарной помощи?
- Покажи пальчиком, кому нужны твои хвосты, когда каждый не знает, куда девать собственные. Все набрались бычками, как барбоска блох. Нет, по-доброму этот вопрос не решить... Придётся ликвидировать излишки.
- И как ты это предполагаешь сделать? Сжечь на костре, утопить в море, закопать в землю?
- Правильно мыслишь, Григорий. Можешь сколько хочешь хохмить, но другого выхода нет. За общественным туалетом на пустыре я приметил небольшой ровик. Ночью тихонько снесём недовяленную рыбку, прикроем её бурьяном и... пусть удобряет тощую приморскую землицу. Согласен, Григорий?
- Отлично, Константин!
Рейд к месту захоронения на пустыре состоялся в полночь при полнолунном сиянии и под аккомпанимент стрекотания неугомонных цикад. Рыбка уютно расположилась на дне выемки, сверху венками легли ветки растущего рядом чертополоха... Прозвучала прощальная речь полушопотом:
- Порядок, Григорий!
- Отлично, Константин!
... Через три дня срок путёвки закончился. Обладатель единственного на весь заезд «Жигулёнка» монтажник Петя набивал багажник и салон машины кульками с «таранькой» морского происхождения. Остальные же с тихой завистью смотрели на его хлопоты, вживую представляя картинки , которые мы с Гришей предвосхитили днём раньше...
Толик Шматко, только-только закончив свои ежедневные упражнения со штангой, уже более миролюбиво смотрел на «дистрофиков» - последний завтрак с остатками манной каши и чая был позади...
В полдень за час до прихода автобуса на Одессу к пустырю, что за общественным туалетом, потянулась та же вереница отдыхающих-рыбаков с пакетами и свёртками в руках. Ровик сначала заполнился, а затем накрылся бугорком из свёртков и прикрывавших их веток, напоминая очертаниями древний курган, каковые не редкость в таврических степях...
Никому тогда не пришла в голову мысль о совершенном нами бессмысленном надругательстве: всё это, увы, без напряжения укладывалось в систему координат отношения к людям и равнодушия к происходящему и грядущему в Природе.
Тридцать лет спустя.
За эти годы произошли события, которых с лихвой могло хватить на целую жизнь: телячий восторг и горькое разочарование по имени «перестройка»; распад почитаемой в детстве и проклинаемой в зрелости империи – Советского Союза; большой разъезд родных и друзей и, наконец, собственная эмиграция.
Всё прежнее рухнуло в тартарары. Кроме маленьких слабостей, которые как песня, всегда остаются с человеком. К этим вечным слабостям и относится рыбная ловля, которой одержима значительная часть человечества (не только мужчин).
Лично у меня масса других слабостей, а вот этой нет: рыбалку я не полюбил даже после описанного выше исключительного случая – суперлова ставридки на лиманском пирсе.
...Так уж получилось, что первые годы в Штатах жить пришлось в уютной area в четверти мили от удивительно красивого Menlo Park с замечательным полмили в периметре озерце на его окраине. Приехавший из так же достаточно красивых мест (природа New Jersey по большому счету имеет много сходного с украинской), я был потрясён обилием живности в этих местах: беспечно снующие белки, «сигающие» то там, то сям зайчишки, опоссумы, даже олени...
Но главная достопримечательность - это всё же озеро: бессчетное количество канадских гусей; добрый десяток разновидностей уток – белые рябые, зеленоватые, чёрные...; белые и черные аисты, вездесущие чайки и бакланы, прилетающие сюда с океана.
В озере бесспорно водится рыба. На берегу по всему периметру водоёма на расстоянии десятка метров друг от друга располагались рыбаки. Одеты они были по-разному, но все, как под гребенку, в теннисных кепочках Однообразие моды или ограниченность вкуса здесь не при чём: у каждого на затылке прикреплена к головному убору бумажка – лицензия на право лова рыбы. За четыре года наблюдений я не увидел ни единого инцидента с незаконной рыбалкой.
Впрочем, то, что проделывали рыбаки на Menlo Park Lake и ловом можно было назвать условно: достаточно крупная рыба подсекалась под восторженный вопль рыбака, затем он показывал своё «достижение» соседям слева и справа, а потом... отпускал золотую рыбку обратно в пруд. Вот где искренне реализуется олимппийский принцип: -«Главное не побеждать, главное участвовать!».
Как-то ранней весной к озеру подъехал огромный рефрежиратор для рыбы.
- А вот и наступило время собирать камни. – подумал я, глядя как три мужика доставали большие сачки для подсечки рыбы. – Непонятно только, зачем это они затеяли весной, когда рыбка тощая...
И здесь меня ждал новый сюрприз: рабочие начали извлекать из чрева громадного бака красавцев-килограммовых карпов, судаков, других, неизвестных мне обитателей пресноводных водоёмов и аккуратно окунать их в свободные воды озера. Патология и только!!
...В последующие годы я неоднократно и вежливо отказывался от заманчивых предложений съездить на рыбалку то ли на озёра, то ли на катере в океане: перспектива целодневного летаргического ожидания «клюнет-не клюнет» меня по-прежнему не привлекала...
Радостная встреча.
Прежде, чем начать рассказ о втором после лиманского на Чёрном море потрясении рыбалкой, нужно отвлечься для исторической справки.
Надеюсь, читатель не забыл второго участника «бычковой» сафари в студенческом лагере по имени Григорий. Судьба развела друзей по разным континентам и Григорию в качестве подарка она (судьбина) принесла Землю Обетованную с её возможностью припасть к еврейским святыням, подняться на Иерусалимские холмы, прикоснуться к Вечности – Стене Плача...
Ещё судьба подарила инженеру-конструктору Григорию работу в столярном цехе – сначала грузчиком, а через пять годков и столяром-краснодеревщиком.
Спустя девять лет после расставания Григорий собрался в гости к Константину и та же судьба сделала друзьям уже групповой подарок в виде встречи после десятилетней разлуки.
Вступившие одной ногой в пенсионный возраст, друзья, тем не менее, второй конечностью основательно застряли в засасывающей трясине молодости: седина в голову, бес в ребро. Осевший в рёбрах приятелей бес вместо многочисленных экскурсий по New York»у, поездок в Atlantic City, походов в русские рестораны и по многочисленным гостям, увлёк их в другой конец Америки на берег Тихого океана в славный штат Орегон, где у Константина осела родня и были новые, уже американского разлива приятели.
«Совет в Филях» по поводу времяпрепровождения происходил в виде следущего диалога:
- Слушай сюда, Григорий. Сколько лет ты прожил не увидев Бостона? Больше шестидесяти. А сколько лет ты не видел Филадельфию? Столько же. И чего только ты не видел за эти годы – и Лас-Вегас, и Калифорнию... Жить нам осталось заведомо меньше, чем прожито лет, так что вполне сможешь потерпеть остаток жизни без этих мегаполисов. А вот красоту, которая есть в Орегоне, обязательно надо увидеть, хотя бы для того, чтобы знать что тебя ждёт в раю, куда ты попадёшь, если будешь себя вести пристойно в земной жизни... Понятно, Григорий?
- Чудесно, Константин! За первую неделю меня, действительно, придавили небоскрёбы Манхэттена, оглушила электричка Брайтона, закружили голову многочисленные экскурсии, бродвейские и русскоресторанные шоу... Надо перевести дух и во всём этом разобраться. Хочу на волю, в пампасы, на берег Тихого океана, куда ещё не ступала нога человека... из солнечного Ашдода!
- Замётано! Всё складывается как нельзя лучше: нам повезло с дешевыми билетами on a Grate Sale на Портленд; нас ждёт тёплая встреча в аэропорту, энтузиазм родни и гостеприимство друзей.
Главное же – у наших ног, кажущиеся рядышком с высоты полёта “Boing”a, горы с шапками снега, долины с фруктовыми рощами и виноградниками; массивы лесов и крутые берега величавого красавца Pacific Ocean и приятный сюрприз, хит сезона – это океанские рыбалки, которые мне обещал Рон, мой американский товарищ, а по социальному статусу – местный фермер.
- Рыбалка? Ещё чего не хватало-последний раз я «рыбачил» с тобой на том днестровском лимане. Неужели и в океане есть бычки и ставридки?
- Тише, дети, тише... Дайте только срок – будет вам ставридка, будет и бычок! Григорий, отряхни провинциальный прах со своих кроссовок – ты находишься в стране первозданной природы, где севрюга ещё не выродилась в бычка, а могучие салманы не превратились в постных ставридок. Вперёд к новым приключениям!
- Порядок, Григорий?
- Отлично, Константин!
В Орегон.
Можно, конечно, достаточно красочно описать перелёт через всю страну с Востока на Запад; радостную встречу в аэропорту, многочисленные радиальные поездки по окрестностям и хлебосольные пирушки... Но тогда получится отдельная повесть совсем не по теме , выставленной в названии этого рассказа.
Посему сдержу невыносимый писательный зуд и буду говорить о главном, то бишь об океанской рыбалке – голубой мечте сугубо сухопутных приятелей.
Читатель, вероятней всего, помнит моего доброго знакомого (не решаюсь называть его другом, хотя уверен, что со временем так оно и будет) Рона Шиндлера. Именно он, добрый Рон, несмотря на свою смертельную фермерскую занятость, взялся организовать своим гостям этот праздник на воде.
Очевидно, для предварительной акклиматизации и адаптации в условиях тихоокеанского быта, Рон сводил нас в buffet ближайшего казино, принадлежащего native American (коренным американцам) индейцам. Там, заплатив взнос и руководствуясь правилами подобных заведений, мы до боли в зубах «нагрызлись» крабами. Между прочим, чтобы съесть фунт этого мяса, нужно отнести в мусор кубометр крабовых клешней : - без труда не вымешь рыбку из пруда...
Вечером на брифинге за рюмочкой шнапса Рон объяснил регламент предстоящей рыбалки, который меня очень обрадовал. Оказалось, что нас ожидает не одна, а две рыбалки. Речная – на знаменитой Columbia River – самой большой водной артерии Запада, протекающей по границе штатов Орегон и Вашингтон. И морская – сдвоенная, ибо в течение дня нам предстояла охота на крабов (crabbing) с раннего утра у океанского побережья, а затем погоня за «Рыбой» в открытом океане в стиле Хэмингуэйского старика.
Согласитесь, для урождённых провинциалов, чей рыболовецкий опыт замкнулся на карасиках, бычкаx и ставридках (преимущественно в жаренном виде) подобная перспектива показалоась фантастической. Но в этой части мы рождены, чтоб сказку сделать былью. И прежде, чем начать ожидаемую рыбацкую фиесту сделаем
«Лирическое отступление,
повествующее о гармонии отношений Человека и Природы на североамериканском континенте и вкратце объясняющее их нравы, этому способствующие».
До этого я много раз бывал в Орегоне и стал понемногу привыкать к окружающему тебя великолепию. Опишу реакцию моего дружка Григория, прожившего полстолетия на нашей неисторической родине, где много сил было брошено на то, чтобы «не ждать милостей от природы, а взять ...» А ещё десять лет он живёт там, где природа так скудна, что милостей от неё просто не дождаться.
Поэтому для меня не были удивительны вопли восторга, которые выражал обычно ироничный Григорий, глядя на реликтовые хвойные пущи, тучные поля, обильные рощи из ореховых, черешневых, других плодовых деревьев; стройные ряды виноградников, многочисленные озёра.
Ну и разумеется, на океанское побережье, поражающее своими причудливыми скалами , беспредельными пляжами и нависающим над ними гигантским ковром таёжным лесом. И всё это на фоне бесконечной водной с барашками волн шири Мирового океана.
Григорий с чувством радостного испуга таращил свои с возрастной дальнозоркостью глаза на снующих белок, бредущих гусей и уток, поющих вовсе голоса птиц; крикливых чаек; громадных, размером с украинскую индюшку бакланов, носатых гагар...
Край этот замечателен ещё одной особенностью. Здесь поживают, составляя приличный процент от всего населения региона, коренные американцы – индейцы, прапра...внуки Чингачгука, Соколиного глаза, Ястребиного клюва, Могучего клыка: всех тех, кого за последние два-три столетия не успел поработить Зелёный Змий...
Живут они здесь совсем неплохо и далеко не в резервациях, о которых нам дылдонили на уроках географии и в политинформациях. Я уже говорил, что коренным жителям принадлежат казино, освобожденные от налогов (полагаю, это формально, ибо всегда найдутся ловкие парни из числа прибывших на континент после 1492 года, которые эту ситуацию используют в свою пользу, но, по меньшей мере, без вреда для индейцев).
Индейцев также можно считать монополистами местного сувенирного бизнеса и розничной рыбной торговли. Монополия эта возникает снова же от беспошлинной торговли и рыбалки - мерой государства в поддержку этих благородных и красивых, но выведенных на грань выживания исторических властителей удивительного контингента.
Ближе к делу…
Автор понимает, что все пространные рассуждения без самого действия выглядят, как говаривал Поэт «ходульно и ревплаксиво». Поэтому закончим с лирическим отступлением и займёмся фактическим наступлением (sorry за каламбур).
Рыбалка номер один – на Columbia River. Представьте себе водную артерию (по размерам близкую к Днепру) вальяжно текущую «меж крутых берегов»: с одной стороны покрытым девственным лесом(Орегон), с другой - выстроившейся на горизонте цепью гор (некоторые со снежными шапками в начале сентября).
Течение реки заметно виляет там, где на его пути встречаются острова:
- Издалека криво течёт Columbia River...» - по привычке съёрничал Григорий.
Занятый по горло уборочной страдой Рон командировал на речную рыбалку своего младшего друга-компаньона Лэрри. Лэрри-типичный орегонец: плотный малый, с румянцем на всю щеку; пшеничными усами; крепкими руками, хорошо знакомыми как с сельхозинвентарём, так и с тяжелой рыбацкой сетью.
В свои сорок пять Лэрри холост. Нет, не подумайте чего: нормальный мужик, у него есть girlfriend, но жениться он не может. У Лэрри есть мама, не такая уж старая - ей немногим за семьдесят. Но вот такое несчастье – у матери болезнь Альцгеймера в тяжелой форме. Каждый час Лэрри звонит маме или наоборот, и как ребёнка консультирует по бытовым вопросам. У Лэрри есть ещё два брата, но этот крест он несёт один. Отдать мать в норсенхоум, где ей будет обеспечен уход, Лэрри не решается. Вот такой сын, такой человек наш капитан...
...Лёгкий быстрокрылый катерок, четыре удочки (по числу членов экипажа), холодильник для продуктов и улова; набор наживки и каких-то таинственных бутылочек.
Вот уже мы мчимся по водной глади величавой реки. На фарватере немноголюдно: навстречу попался пароходик, пара груженных барж, совсем мало рыбацких катеров. Лэрри объясняет: стоит очень жаркая погода, вода в реке тёплая, рыба сыта и ленива. Так что рекордных удоев...простите, оговорился, рекордных уловов нам не видать. Еще раз успокаиваю себя привычным в таких случаях лозунгом: - «Главное –не побеждать, главное – участвовать!»
На всех парах мчимся к месту рыбалки – одному Богу и Лэрри известно почему именно там нам должно повезти. По пути попадаются буи, указующие на наличие в этих местах раскинутых рыбацких сетей.
- Браконьеры? – с надеждой в голосе спрашиваю у Лэрри.
Тот меня разочаровывает: - Этот невод индейский. Только им разрешено беспрепятственно круглый год ловить рыбу сетями.
Тут-то я и вспомнил попавшиеся нам по пути небольшие, но обильные рыбные базарчики, где многочисленным покупателям по умеренным ценам симпатичные, смуглые, иногда вычурно одетые люди сбывали замечательные образцы речной флоры.
...Катер сбавляет ход. Входим в тихую заводь, где и состоится рыбалка. Здесь многолюдней-лодки вроде нашей двумя подковами окружают места, где по мнению знатоков-рыболовов salman ждёт-не дождётся крючков с нацепленными на них креветками.
Пристраиваемся к одной из подков и мы. Короткое приветствие от Лэрри соседям, за борт летит якорь, Лэрри начинает колдовать над снастями и наживкой. Каждому из нас вручается его персональный лайсенс и расчехлённая удочка. Лэрри цепляет на каждый крючок наживку-упитанный shrimp, предварительно окроплённый жидкостью из бутылочек, способной вызвать у салмана волчий аппетит. Таких бутылочек у Лэрри несколько – ему одному известно, когда, в каком месте, по какой погоде применимы те или другие аппетитные капли...
Приготовления закончены. Лэрри провозглашает нечто похожее на «Ну, с Богом!» и четыре грузила несут наши крючки с приманкой на встречу с наивными обитателями глубин.
...Здесь начинается самая скушная часть рассказа. Для усиления динамичности повествования буду излагать её в виде хроники отсутствующих событий.
Первый час – никакого шевеления на поплавках. Солнце поднимается над горизонтом. Воздух чист и приятен утренней прохладой. Кушать ещё не хочется.
Второй час – солнце напоминает о том, что лето продолжается; поплавки по-прежнему блаженно возлегают на недвижимой речной глади. Глаза слипаются, но есть всё ещё не хочется.
Третий час – первая неприятность – у рыбака на соседней лодке клюнула рыба: больно было наблюдать процесс извлечения жертвы из воды. Так хотелось, чтобы бедолага сорвалась с крючка... Но увы.
Четвёртый час – пришел и на нашу улицу праздник. Рыба начала клевать. Почему-то только у Григория и у меня. Четыре попытки салмана повиснуть на наших крючках оказались безрезультатными: судорожно и невпопад дёргая удочку, мы не дали бедной рыбе ни одного шанса оказаться в портативном холодильнике.
Пятый час – ура! Первый результат. Танечка диким воплем :
- Лэрри, у меня клюёт!! -
успевает привлечь на помощь нашего капитана и тот «подсекает» на её удочке приличный экземпляр весом фунтов десять. На радостях Таня раздаёт нам гигантские сэндвичи с ледяной кокой. Солнце – ближе к зениту, от утренней прохлады - одни воспоминания.
Час шестой – начинается рыбный сюрпляс. То там, то сям с интервалом в 2-3 минуты из воды вылетают красавцы-салманы и с шумным плеском возвращаются в родную стихию. На фоне отсутствующего клёва это выглядит форменным издевательством – эдакий пир во время чумы. Солнце печёт нещадно-одно спасение фонтаны брызг от «половецких плясок» холоднокровных, но коварных существ.
Время остановилось. Воздух застыл. Солнце недвижимо. Мир похож на раскалённую сковородку. Акробатические прыжки салманов учащаются, но учащается и клёв. Теперь Лэрри не полагается на нашу самостоятельность, а подсекает дёргающиеся поплавки сам. Справедливости ради надо сказать, что водим и извлекаем крупную рыбину мы собственноручно. Вскоре все члены экипажа выполняют ограниченный лицензией план и готовы отправиться назад к причалу. Кроме капитана, у которого на балансе только одна рыбина. Солнце клонится к закату, а клёв , как назло, прекращается.
Лэрри, ничем не выдавая досады, принимает решение сматывать удочку (наши по правилам игры уже покоятся в чехлах). Члены экипажа категорически против: будем бороться хоть до утра, но дождёмся капитанского улова.
- Дёрг, дёрг!- Лэрри с изяществом пантеры бросается к удилищу и на крючке повисает полупудовый schenok (у больших салманов почему-то такое собачье название). Ещё минут пять упорной борьбы человека с природой и красавец мирно засыпает рядом с ранее выловленной «великолепной семёркой». Эпопея, именуемая рыбалкой на Columbia River, благополучно завершена.
Краба, старик!
Есть такое приветствие у бывших флотских, когда вместо привычного рукопожатия, добрые молодцы, растопырив пальцы, скрещивают их в мёртвый замок. Это, действительно похоже на крабьи объятия, о чём мы с Григорием смогли убедиться тремя днями позже, когда стали участниками рыбалки уже в открытом океане.
Эта рыбалка отличалась от предыдущей большей динамичностью и наличием новых, доселе неведомых нам аксессуаров. На этот раз капитан-директором флотилии был сам Рон. Флотилия же состояла из большого катера (собственность Шиндлера), который на прицепе к грузовичку(truck) был доставлен в береговую зону.
Причал, с которого нам пришлось стартовать, расположен в бухте, со всех сторон окруженной зелёными холмами. На берегу небольшой рыбацкий городок, название которого составлено красивым полукругом из каменных скалок « » на большой поляне склона одного из холмов и виднеется, как маяк, далеко в море. Стоят у причала сотни лодок, катеров и яхт. Здесь же есть элитный яхт-клуб для малоимущих из числа мультимиллионеров.
Вторая рыбалка, в отличие от речной, состояла из двух частей (или применяя театральную терминологию, можно сказать из двух актов). Начальный , рано-рано утром – ловля крабов, так называемый crabbing. И второй – собственно рыбалка в открытом океане на тунца или уже знакомого читателю schenok, который иногда достигает двадцатикилограммового веса ( за что купил, за то продал – Рон показал мне фото, где он держит рыбину ростом с teenager’a и весом по его информации 50фунтов).
Информация к размышлению. Crabbing - это еще целая наука. Ловить крабов следует в момент прилива. Время прилива и отлива минута в минуту в течение суток- на каждый день, на целый год -занесены в специальный справочник. Вот почему в зимнее время этим делом особо не побалуешься: прилив бывает утром, когда ещё темно, или вечером, когда уже стемнеет. Мы же вышли в оптимальное время, благо на календаре конец лета.
Ещё одна существенная информация: на crabbing и fishing потребовались два отдельных лайсенса, так что ещё не выловленная добыча уже влетела нам в хорошую копейку...
Оборудование для crabbing’a посложней, чем изящные удочки. Прежде всего приманка – куриные окорочки, которые вполне могли бы украсить праздничный стол в родном отечестве. Так вот, эти самые окорочки (ножки Буша) помещаются в специальные свитые из железа-катанки (толстой проволоки ) эдакие милые теремки-краболовушки.
Принцип их действия такой же , как у мышеловки: всех пускать, никого не выпускать. Четыре таких теремка, снабженные каждый буем, расставляются в неглубокой бухточке в интервалах друг от друга не больше мили. Затем начинаются метания между буйками и периодический подъём ловушек на поверхность. Подъём совершается через стойку и укреплённый на ней полиспаст. Вручную вытянуть заполненную ловушку под силу крутому мужику, а проделывать это десятки раз...
...Итак, на поверхность из воды извлекается первый теремок, напрочь забитый копошащимся крабьём от мала до велика. Мы с Григорием не в силах сдержать радостный стон при виде такой удачи с первого захода. Рон не разделяет нашего восторга. Он деловито открывает ловушку и начинает массовый сброс за борт богатого урожая, пока в ловушке остаются 5-6 громадных экземпляров. Затем он достает шаблон и примеряет оставшихся клешеногих. Половину из них Рон также бросает в набежавшую волну. Такая бесшабашность потрясает Григория. На его недоуменный вопрос Рон даёт пояснение:
- Правилами запрещён лов маточек и крабов-детишек. А размер взрослого краба не должен быть менее размера по шаблону.
Случайно сорвавшихся с клетушки, упавших на палубу и быстро расползающихся малорослых крабов ищут всей командой и выдворяют в море: найденный рыбнадзором на борту несмышлёныш может принести штраф – мало не покажется.
Тянем клетку за клеткой – в сухом остатке не больше трёх особей за раз. Нас четверо, лимит вылова на каждого 12 крабов. Время бежит быстро, установленный на палубе холодильник со льдом и залитой в него морской водой заполняется весьма постепенно. Клетки на борт вытаскивает Лэрри, Рон занят управлением катера. Затем почетное право вытащить с помощью тали ловушку предоставляется поочерёдно мне и Григорию. Цепляю крюком за поплавок, подтягиваю к борту, натягиваю верёвку на блочок полиспаста. Это самый сложный момент: дважды – сначала я , потом и Григорий - делаем титанические попытки свалиться в море. Лэрри начеку и сильной рыбацкой рукой удерживает меня за шиворот ветровки от малоприятного купания в холодных волнах Тихого океана. Григорию повезло меньше: не удержав на весу ловушку, он вздумал поймать её в воде, после чего Лэрри с моей помощью вытаскивал виртуоза crabbing’a на палубу за ноги...
Последний заход оказался по закону подлости самым урожайным: пересчет показал, что на борту десяток лишних калиброванных крабов. Все они были смещены в одно ведро. И здесь добрая душа Рон совершил первое и единственное нарушение. Рядом с нами дёргались между своими буйками двое мужиков – они вышли в море слишком поздно, начался отлив и успех рыбалки им уже не светил. Рон сблизил катер с лодкой и ловко переправил собратьям по crabbing’у ведро с излишками.
В апогее.
Наконец начинается третье действие рыбалочной эпопеи или второй акт спектакля текущего дня . После обильного ланча с гигантскими сэндвичами наш капитан, штурман и вперёдсмотрящий Рон направил катер в открытый океан. Шуточки вроде рыбалки в тихих бухточках остались позади: дул небольшой ветерок, океанские волны бережно приняли наш бот и стали катать на своих качелях.
Мы с Григорием сидели, вжавшись в сидения и не испытывали большого желания отрываться от них для каких-то действий. Да нас никто и не приглашал.
Сзади на корме Лэрри закрепил две удочки со специальной наживкой и толстой леской, двигатель взвыл и катер, как мне показалось, на предельной для этих «волнительных» условий скорости помчался в океанскую даль: настоящую Рыбу ловят на ходу – её привлекает именно стремительно движущаяся наживка.
К сожалению, самая почётная и экстремальная рыбалка оказалась малорезультативной. Лишь на третьем часу неустанного движения (для нас с Григорием неустанной болтанки) на крюк уселся полуметровый schenok. Рыбка оказалась со вздорным характером и заставила наших спецов Рона и Лэрри минут пятнадцать играть с ней в догонялки....
Всё же не с пустыми руками (одна из четырёх возможных) мы возвращались к причалу. День клонился к вечеру и пролетел от семи до семи так стремительно, что мы и не заметили.
...Потом было пиршество seafood’a. В специальной большущей (2х-3х –ведёрной) скороварке с двойными (зачем-то?) стенками цилиндра-внешняя из металла и внутренняя-металлическая сетка – две трети улова были сварены и тут же съедены без отвлекающих от первородного вкуса крабового мяса факторов (алкоголь, овощи, закуски). Ещё одна существенная деталь: помните холодильник, заполненный морской водой и льдом? Так вот крабы варились именно в этой воде.
Крабьи отходы (кожа да кости) сбрасывались в специально подставленный для этого бочонок. После завершения пиршества отходов от трапезы по объёму оказалось вдвое больше, чем крабов.
...Нечто подобное довелось испытать, когда с Григорием, тогда молодые и красивые (ещё моложе и красивей, чем в описанном приключении с черноморской ставридкой) мы отправились в туристическое путешествие на Южный Урал. Маршрут назывался Европа – Азия – Европа. По лесам, горам, буеракам и озёрам мы дважды пересекали условную линию границы Европы и Азии.
Очередной привал случился на озере Тургояк, большом (26км по окружности), с живописными берегами и удивительно красивыми серебрянными плёсами. Было это в местах, где в ту пору ещё никто не успел сгубить природу: возле любого пня в радиусе пяти шагов можно было собрать пару вёдер опят; лёжа на зелёном ковре, даже не повернувшись с боку на бок , наесться доотвала крупной кислосладкой голубикой; зайти в малинник и, не сходя с места, набрать лукошко сладчайшей малины ( здесь, правда, был риск пообщаться с известным любителем ягод косолапым Топтыгиным).
Но самым большим fun’ом(говоря по-нынешнему) стали раки, которых на этих плёсах развелось несметное число. Стояло начало сентября, по тамошним меркам разгар осени. Вода в озере было холодной, но в течение дня под еще достаточно тёплым солнышком прибрежная отмель согревалась. Вот на неё то погреться в преддверии наступающей зимы выползали раки.
Охота на них начиналась с наступлением сумерек. Два – три человека из группы (наиболее закалённые, ибо нужно было топать босикам по основательно холодной водичке) с помощью фонариков за час так называемой «охоты» собирали десяток(!) вёдер доверчивых озёрных аборигенов.
Покрасневшие то ли от удовольствия, то ли от стыда, что так бездарно попались в котёл, раки в этот день составили львиную долю пищевого рациона. Не помню, ели ли мы что-то ещё, кроме раков, но водку точно пили.
Несмотря на массовое поедание раков, к моменту, когда группа покидала гостеприимный берег Тургояка, несъеденными оставалась добрая треть убиенных существ. Как и в случае со ставридкой их тела были преданы земле...
...А вот в Орегоне оставшаяся часть крабов, снова же погруженная в морскую воду, была размещена в морозильную камеру, где благополучно дождётся следующего пикника с деликатесным продуктом в авангарде.
Сто тысяч почему.
...После прощального ужина у Шиндлеров мы с Григорием пошли прогуляться по дороге, петляющей между виноградниками, полями и рощами. События рыбалки как-то сразу отдалились в разряд прошлого. Так почему-то происходит с каждым рассказом: начинаешь весёлую байку о рыбалке, а в результате задумываешься о ней, постылой и прекрасной жизни.
Впереди - скорое прощание и отъезд друга-товарища, снова разлука на сколько-то лет, которая с течением возраста приобретает всё более грозные очертания. Вначале шли молча, думая об одном и том же.
- Хватит, Григорий. Всех дум не передумаешь. Рыбалкой доволен? Доволен. Ручки-ножки не болят, водочку выпил с удовольствием? Много ли человеку надо...
- Ты прав, нам сейчас хорошо, но как зафиксировать это чувство навсегда?
- Только памятью. Вспомни, как хорошо нам было тридцать лет тому в дырявых щитовых домиках спортлагеря; или в палатке, разбитой в берёзовом лесу на берегу Тургояка, когда всю ночь, обдирая клешнями собственную пасть, мы щелкали, как семечки, вкусных рачков? Или когда взобравшись на вершину самой высокой в тех краях Лысой горы, стреляли шампанским в ставшее совсем близким голубое небо?
Разве нас не окружала прекрасная, как в Орегоне, природа? А мы изгалялись над этой красой, круша налево и направо, засыпая горами мусора реликтовые места.
- Это точно, Костя! Конечно, советская власть была злой и глупой: ей не хватило ума даже удержать самую себя – где уж тут хозяйствовать. Но и все мы были хороши – равнодушные к природе, безразличные ко всему происходящему вокруг.
Вот смотрю на окружающую нас благодать и невольно вспоминаю случаи из той, ушедшей далеко-далеко, но почему-то волнующей и сегодня, прошлой жизни.
Почему Хмельницкую атомную электростанцию нужно было строить именно в сосновом бору, истребляя тысячи гектаров хвойного леса, когда рядом пустовали те же тысячи гектаров запущенных до крайности, давно непаханных колхозных земель? Я там побывал в командировке в самом начале строительства, когда возводилась всего-то пионерная зона. Вывернутые с корнем красавцы сосны, перепаханная мощными корчевателями песчаная грибная почва, лишенный среды обитания животный мир на площади приблизительно 3х3 километра напоминали описанное в учебниках место падения Тунгусского метеорита или просто Хиросиму в лесу...
Почему при строительстве дач на берегу озера в пригороде нашего города нужно было корчевать 150-тилетние дубы, когда рядом уже который год подряд пестрело то чертополохом, то васильками Богом и людьми забытое поле-пустырь? Ответ прост: поле было формально колхозным, а дубовая рощица числилась пустырём...
Почему бескрайние поля обрабатывались такими удобрениями и пестицидами, от которых дохли не то что лисы и зайцы, но даже практически бессмертные мыши-полёвки? При этом урожаи случались такими, что уборка обходилась дороже собранных злаков. А чего недоделывала «химия», успешно завершали орды браконьеров – по два ствола на одного среднестатистического зайца...
Почему в центре города, в районе Химзавода, в радиусе более километра круглый год всё было белым-бело от суперфосфатной пыли – того самого химудобрения, которым потом будет напичкана сельхозпродукция и от чего вымрёт дичь?
А между тем, люди, озлобленно круша конкурентов по очереди на квартиру, «добывали» себе жильё, которое почему-то строилось именно там, в этом адском «меловом круге»...
... Бесполезно отвечать на множество этих «почему», так как тут же возникнет вопрос «зачем?», а за ним ставшие привычными в том отечестве задачки «Кто виноват?» и «Что делать?». Впрочем, слава Богу, что решать их нам уже не придётся.И если на вопрос «кто виноват?» ещё найдутся экземпляры, кто будет по привычке искать вредителей среди «виновных» в перебоях с о снабжением водой (нету в городе воды – воду выпили...), то на второй вопрос уж точно придётся ответить самим...
- Согласен, Григорий. Всю предыдущую жизнь выбирали дороги к храму, а они постоянно вели в никуда... Мой отец любил повторять шутку с таким себе философским уклоном: - «Там хорошо, где нас нет». Наверное, это утверждение ошибочно. Уже давно здесь нет наших близких, о разве жизнь стала лучше? Уходят поколение за поколением. Их здесь уже нет, но стало ли хорошо?...Нет, эта нагрузка не для моих мозгов. Помнишь, когда-то ты посоветовал мне есть побольше рыбы – добывать фосфор для стимулирования своей умственной деятельности. С той поры уже четвёртый десяток годов следую твоему совету, но чтобы решительно поумнеть... Что-то не замечаю.
- Ничего, старик, дай нам Бог здоровья и лет. А фосфор на свою голову доберёшь на последующих рыбалках.
- Согласен, Константин?
- Отлично, Григорий!!