Счастье — это всегда правильно, не зря момент, когда оно перестало быть естественным состоянием человека, описан таинственным свидетелем происшествия как изгнание из рая. А способ достижения счастья — дело десятое. Хорошо, если хоть как-то получается
Макс Фрай.
Ключ из желтого металла
19.
Госпожа Фэйрфакс усадила девушку, свою партнершу по этим играм в «госпожу-рабыню», на одну из подушек, заставив ее привалиться спиною к стене, обитой шелковыми узорными обоями. Сама же она, обнаженная, опустилась перед подругой на колени, чуть сбоку. Вовсе не для обозначения своего подчиненного положения. Просто ей так удобнее было положить своей визави руки на плечи. Особым таким жестом, не столько властвующим или же покровительственного рода, сколько поддерживающим ее и задающим короткую, предельно доверительную дистанцию и уровень взгляда, глаза в глаза.
- Славушка, сердце мое! – Полина откуда-то точно знала, что эти слова были сказаны ее госпожой по-русски. – Да что же с тобою сегодня? Эта игра тебе не по нраву, да? Так давай же прекратим. Я же вижу, что-то пошло у нас с тобою не так, и ты стала раздражаться. Отчего тебе нехорошо? Тебе страшно?
- Мне?! – ее полуобнаженная подруга вспыхнула лицом. – Да с чего это ты взяла? Ты же знаешь мои вкусы. Все точно так, как надо. Мне захотелось увидеть, как ты от моих ласк заходишься в экстазе. И я вдоволь наигралась с твоим телом. И теперь я готова... сделать так, как нравится тебе!
- Но это же... больно, моя радость! – миссис Фэйрфакс нежно провела руками по плечам своей визави, мягко-мягко, самыми кончиками пальцев, до локтей.
А потом... прижалась к ней. Грудь к груди. И поцелуем уткнулась ей в плечико, обняв руками со спины.
- Разве ты забыла? – сероглазая шалунья шептала ей на ушко, но Полина слышала, все-все слышала! – Боль от твоих рук... для меня это иное. Счастье, наслаждение... Болезненное и острое. Кричать от твоих ударов и плакать потом в твоих объятиях. И это счастье я не променяю ни на что на свете!
- Спасибо, Славушка, милая, спасибо! – миссис Фэйрфакс гладит обнаженную спину своей подруги. – Но отчего же ты сегодня так мрачна и язвительна? Скажи мне, что с тобою, сердце мое? Отчего эти твои колкости?
- Все в порядке, моя милая Аленушка, все хорошо! – надо же, как она называет свою американскую госпожу! – Все славно...
И снова поцелуи от той, кто приняла на себя роль госпожи. В плечико, потом выше, в шейку и к нежному ушку рабыни. Снова и снова... Особые, только для нее одной.
- Все славно, моя милая, все славно... - шепчет сероглазая красавица, и ее лицо становится непривычно серьезным. – Мы с тобою рядом. Живем в собственном доме, в роскоши, почти что немыслимой для обитателей этого города. Мы любим друг друга... Пусть мы покажемся и странными для всех, кто может узнать про нас с тобою... Пусть любовь наша противоречит всем законам этого мерзкого общества лицемерных святош. Но ведь нам на это наплевать, ведь так, любовь моя?
- Конечно, счастье мое, конечно! – отвечает ее обнаженная госпожа.
И целует, целует нежное плечо, оказавшееся под ее губами, когда она заключила свою подругу в объятия.
- Но Аленушка моя, милая, - шепчет ей эта полька, чья ирония куда-то внезапно совершенно улетучилась. – Это все... хорошо, просто замечательно... Но как же это все... ненадолго...
- Что? – ее подруга отстранилась и поглядела на свою визави в полном недоумении. – Что ты сказала? Повтори, я не поняла! О чем это ты?
- Вот ты купила этот дом, - отозвалась девушка, сидящая у стены. – Обставила его по нашему вкусу, как будто собралась здесь жить со мною много-много лет. Но ведь это... Нет, милая моя, это, увы, недостижимо...
- Сердце мое, разве здесь тебе плохо? – миссис Фэйрфакс задала этот вопрос почти что с обидой, нервно сжав своими пальцами ее нежные плечи. – Ведь это все мы создавали с тобою вместе! Так, чтобы нам обеим было хорошо! Что же тебе здесь не нравится? Что тебя беспокоит?
- Здесь хорошо, моя милая Аленушка, лучше уж и быть не может! – странно, что серьезное выражение лица этой юной польке идет даже больше чем насмешливое. А эти ее глаза... тревожные и гораздо темнее, чем обычно. Будто озера бездонного омута, где запросто можно утонуть! – Вот только я... в этом твоем доме ненадолго. Так, гостья в перерыве между дальними странствиями.
- Ты хочешь уехать? – миссис Фэйрфакс прекрасно поняла тревожные намеки своей подруги. Но все же, она попыталась перевести разговор в иную плоскость, заставить свою возлюбленную, если уж не замолчать о грустном, чего сама она страшится, то хотя бы говорить о чем-то более приятном.
Она хотела обмануть себя. Или же просто отложить этот болезненный разговор «на когда-нибудь потом». Но юная полька в ответ только покачала головою. И ее визави с болью в сердце была принуждена слушать нечто весьма ее пугающее.
- Милая, милая моя Аленушка! – с нежностью произнесла сероглазая красавица, и Полина почувствовала, как у ее обнаженной подруги похолодело на сердце. – Пойми, моя дорогая, что я здесь с тобою совсем ненадолго. И я хочу, чтобы ты...
- Молчи! Славушка, родная, пожалуйста, молчи! – Алена Михайловна – странно, что Полина подумала сейчас о своей барыне именно так! – снова прижала свою подругу к груди, а потом, чуть отстранившись от нее, попыталась заткнуть рот своей возлюбленной поцелуями.
Адресат этого интимного деяния ответила ей, но как-то вяло. Будто бы даже и через силу. Ее подруга, естественно, это заметила. Или же просто почувствовала.
Отстранившись от своей возлюбленной, миссис Фэйрфакс взглянула на нее почти что с укором.
- Славушка, милая! – воскликнула она, уже со слезами в голосе. – Ну как же мне еще порадовать тебя? Что мне сделать, чтобы ты сызнова мне улыбнулась?
- А разве я не улыбаюсь? – попыталась отшутиться ее визави, улыбнувшись при этом несколько неестественно. – Смотри внимательнее!
И она изобразила на лице своем целую серию разнообразных улыбок, от сдержанно грустной до откровенно печальной улыбки Белого Клоуна. Той самой, которой он сопровождает каждый жест того сценического действа, в котором участвует, каждый антрэ, который он исполняет по ходу лицедейского празднества. Естественно, ее подругу это все вовсе не убедило в хорошем настроении той, о ком она так стремилась позаботиться.
- Не та улыбка, - сказала она в ответ на ее эскападу. – И не притворяйся, ты знаешь, о чем я сейчас. Моя любимая Славушка всегда улыбается вовсе иначе. Так, что хочется улыбнуться ей в ответ. А нынче...
Она сокрушенно покачала головою и произнесла с явной грустью в голосе:
- Нынче я вовсе не узнаю тебя. Будто бы и вовсе тебя подменили.
- Да я это, я! – улыбка ее визави в этот раз... пободрее, что ли... – Просто... время пришло... такое...
- Да что же это стряслось, со временем-то? – кажется, ее подруга вовсе ничего не желает ничего понимать. – Что с ним не так?
- Все с ним в порядке, - улыбка молодой польки снова грустная. – Просто пришло оно, это время...
- О чем это ты? – ее подруга все еще делает вид, будто ничего не поняла, как бы совсем ничего! – Какое такое «время»?
- Время уходить, - ее визави улыбается так, как будто хочет сейчас извиниться перед своей подругою. – Уйти туда, куда ушел твой Эдуард.
- Славушка, нет! – в голосе миссис Фэйрфакс звучит откровенный ужас. – Не покидай меня, прошу! Не надо!
- Не бойся, милая моя Аленушка! – голос сероглазой польки звучит как-то странно. Полине кажется, что в нем внезапно стало чуть больше этих специфических для польского языка ноток с жужжаще-шипящими согласными, будто юная собеседница миссис Фэйрфакс хочет высказать нечто такое, для чего ей на русском не хватает слов и понятий. И она сейчас пытается использовать свою родную речь в тщетной попытке передать суть, истинный смысл своих мыслей и чувств вовне. – Это ведь случится не сегодня, не завтра и даже не через месяц. Но просто...
Кажется, серых глазах этой польской насмешницы блеснули слезы. Но она не позволила себе расчувствоваться. Даже не всхлипнула.
Впрочем, и не рассмеялась тоже. Юная женщина вздохнула и, еще чуть-чуть отстранившись от своей обнаженной подруги, взяла ее руки в свои нежные пальцы. Потом, нагнувшись, коснулась рук своей госпожи губами и, наконец-то, с облегчением улыбнулась.
- Я высказала тебе то, что пришло ко мне во сне позавчера, – сказала она. – И мне стало легче. Может и взаправду, все это пустая дребедень полуночных наваждений, и вовсе ничего не значит.
- Конечно же, ничего не значит! Это просто сны! – кажется миссис Фэйрфакс хватается за эту спасительную идею, как утопающий за соломинку! – Не бойся, милая моя Славушка! Они не сбудутся! Никогда!
- Дай-то Бог, милая моя Аленушка, дай-то Бог! - сероглазая полька улыбнулась теперь совсем по-другому. Возможно, она и сама поверила в то, что тот самый жуткий сон, о котором немного рассказано, и вовсе никогда не сбудется.
Ну, почти поверила.
- Вернулась! - миссис Фэйрфакс снова порывисто обняла свою подругу. - Вернулась моя Славушка!
- Конечно, моя милая! - ответила ей та, что так мило улыбается. А потом, сероглазая шалунья дотянулась своими губами до ушка миссис Фэйрфакс, поцеловала его и шепнула чуть слышно:
- Мутабор!
- Ты... хочешь продолжить? - по тону хозяйки было слышно, что она уже вовсе не настаивает на том, о чем они явно договорились заранее, еще до начала этой странной игры в "госпожу и рабыню".
Полина поняла, что слово из сказки Гауфа, той, про Калифа-Аиста, дает каждой из играющих право сделать паузу в согласованном действе, а то и вовсе даже прекратить его. Странно, что в этот раз подобной возможностью воспользовалась именно "госпожа", а вовсе не подвластная ей "невольница".
- Разумеется, хочу и даже очень! - усмехнулась эта самая полька, та, что по склонности иронизировать обо всем и вся, явно превосходила свою обнаженную подругу. - И я даже знаю, что моя сладкая госпожа ждет и все никак не дождется момента, чтобы обрушить лозу своего хозяйского гнева на мягкие холмы моей нежной плоти. На те, что находятся у меня чуть пониже спины и уже трепещут в ожидании твоих жгучих ласк!
- За твою вину, за твои непотребства, полагается самая жгучая лоза! - миссис Фэйрфакс как-то знакомо прищурилась, явно обозначая этим тот самый "господский гнев". - За дерзости и невоздержанность в твоих любовных желаниях, я приговариваю тебя к пяти дюжинам ударов! И сечь тебя я стану без малейшей жалости или же снисхождения! Я заставлю тебя кричать в голос, дерзкая девчонка!
- Вот только, постарайся сама в конце сечения не заплакать. Ну, чтобы не случилось, как в прошлый раз! - странно усмехнулась ее подруга. - А то было просто удивительно. Вроде бы и шкурку мою нежную с меня спустила, с самых нежных мест, с моей спинки и задницы. А ведь и сама потом ревела, ревела...
- Не знаю, о чем это ты говоришь! - взгляд у ее госпожи образцово строг. Но, кажется, этой своей показной строгостью миссис Фэйрфакс просто прикрывает свое собственное смущение от слов своей визави. Возможно, и в самом деле, в прошлый раз все было вовсе не так уж и сурово! :-)
Кстати, а что именно было? Кажется, в разговоре были упомянуты некие "холмы пониже спины» и... розги?
То есть, что же это получается? Миссис Фэйрфакс собирается высечь розгами эту сероглазую красавицу, свою польскую подругу?
Нет, в своих шуточных эскападах сероглазая полька явно перешла все границы приличия. Но, судя по всему, для этой удивительной пары - а Полина уже поняла, что это именно пара, живущая вместе, единое целое, очень похожее на семью! - некие "приличия" или вовсе никем не писаны, или же весьма и весьма условны. Либо писаны они как-то иначе, чем для всех остальных, вовсе не такие, как для обычных людей. Хотя, возможно, не менее строгие и последовательные...
Нет, здесь речь вовсе не идет о каких-то реальных провинностях, как это было, к примеру, с Дуняшей, когда незадачливая горничная разбила статуэтку танцующей балерины. Это игра, по особым правилам. Игра достаточно жесткая, но все ее запреты и дозволения заранее известны им обеим. И в неукоснительном соблюдении всех этих оглашаемых и подразумеваемых предписаний заинтересованы обе участницы.
Между тем, сероглазая полька, похоже, окончательно пришла в себя. И сразу же, ироничная улыбка снова вернулась на ее лицо. А на лице ее госпожи появилась улыбка облегчения.
И чуточку строгости в глазах. И это... очень красиво!
Миссис Фэйрфакс поднялась на ноги и визуально стала подлинной госпожой. Хозяйкой положения, свысока, с этаким высокомерным пренебрежением глядящей на свою провинившуюся невольницу.
- Встань! – жестким голосом распорядилась обнаженная «римская патрицианка». – Ты приговорена к розгам, и я желаю исполнить твое наказание немедленно!
- Да будет исполнена воля моей суровой госпожи! – ироничная полька живо поднялась на ноги и исполнила весьма странное движение, немного напоминающее поклон. При этом с самым серьезным выражением лица. Возможно, именно в этом была высшая степень иронии, которую она смогла на нем изобразить.
- Ежели моя прекрасная госпожа пожелает, она вправе сделать со мною все, что ей, госпоже, будет угодно! – заявила она, окончив эту свою очередную шутовскую эскападу.
Она выпрямилась, и снова взглянула на свою хозяйку совершенно серьезно.
- Пожелаю, уж можешь не сомневаться! – как-то многозначительно усмехнулась ее визави. А потом, протянула руки и несколькими быстрыми движениями даже не сняла или расстегнула, скорее уж раздернула-сорвала со своей «рабыни» пояс, да еще и властным движением сдернула линостолию с ее бедер, заставив одежду из тонкой льняной ткани опадать по изящным ногам своей подруги чуть быстрее.
Сползающее одеяние на какую-то долю секунды задержалось на бедрах юной женщины, прикрыв ей низ живота. Но все же, поддавшись неодолимой силе земного тяготения, описанной безжалостным Ньютоном, этот своеобразный театральный занавес все же скользнул вниз, дальше по ногам прекрасной польки, открыв взору незримой зрительницы нечто весьма и весьма пикантное, что смутило ее едва ли не сильнее, чем все, что она видела в этой комнате ранее. Самый низ живота возлюбленной ее хозяйки был гладко выбрит. Там не было ни единого волоска! И оттого, ироничная полька сейчас казалась еще более голой и какой-то совершенно беззащитной. Особенно, в преддверии того сурового болевого испытания, которое здесь должно было состояться.
И все же...
Удивительная, полная нежности улыбка озаряет сейчас лицо той, кому предназначено страдать, здесь и сейчас, среди всей этой, то ли античной, то ли восточной роскоши.
Юная женщина склонила голову перед своей суровой госпожой, и снова на нее свой взгляд. А потом высказала нечто удивительное, добавив толику иронии и на уста свои, и в голос, которым она произнесла эти слова:
- Да отверзнутся врата боли, моя Владычица!
У Полины похолодело где-то там, в груди. Юная женщина не просила сейчас боли у своей подруги, вовсе нет! Она просто обозначала то, чему сейчас должно случиться. И от этой удивительной смеси нежности и иронии в ее словах, Полине было совершенно не по себе. Как будто и впрямь эта юная полька, подруга ее госпожи и покорная «раба» по ее сегодняшней роли, желает, чтобы длинные прутья оставили на ее обнаженном теле красные жгучие полосы...
Полине странно от одной этой мысли об этом, а для той, кому предстоит сейчас возлечь на деревянную скамью, это чуть ли не изысканное наслаждение!
Как такое может быть вообще?
Между тем, обнаженная госпожа, не вдаваясь в дальнейшее обсуждение предстоящего, молча указала своей рабыне на деревянную скамью. И та, сразу же исполнила это ее требование. Подошла и легла вниз лицом на узкую плоскость темного дерева. Полина сразу поняла, что это даже не красное дерево, а нечто гораздо дороже, как бы и не драгоценный палисандр! Сама скамья была сделана почти что просто. Если бы не скругленные края и полировка, то можно, вполне можно было бы признать ее частью обычного интерьера крестьянской избы.
Или же... «съезжей»...
Странно, но это слово, которое пронеслось у девушки в голове, сейчас ее вовсе уже не напугало. Как будто она, отныне и довеку, уже избавлена от знакомства с сечением в полицейской части. Как будто она уже и вовсе не крепостная!
Неужели она, сама того не замечая, числит себя изнутри свободной? Что она привыкла уже считать себя выше, чем это реально есть, за какие-то несколько часов? Ведь господин Сергеев еще не оформил на нее всех необходимых бумаг!
Да, похоже, что она и впрямь ощущает себя свободной. Свободной от...
От чего?
От ощущения рабства. Она, Полина, и впрямь теперь числит себя свободной. И будет воспринимать как должное обращение к ней «по уму», а не по положению.
А почему бы и нет? Ведь она, Полина, такая умная, начитанная, умеет неплохо играть на фортепиано... Еще она знает и по-французски, и по-аглицки! И... много чего еще, из того, что должно знать отнюдь не крепостной крестьянке!
Да, отныне она, Полина, свободная! Она это знает, чувствует! Вот только...
Что будет, ежели миссис Фэйрфакс, та, оставшаяся в реальном мире, испытавшая когда-то боль от потери этой самой своей подруги... Ну, той, с которой Полина только что познакомилась. Пускай только так, непонятно, то ли во сне, то ли еще как-то... неясным образом! Зато познакомилась в таких подробностях и с такими обстоятельствами, что...
Да, что же будет, ежели госпожа-американка потеряет еще и ее, свою русскую рабыню, искренне любимую ею?
Да, миссис Фэйрфакс хочет расстаться с Полиной по своей доброй воле, однако...
Своей? Доброй?
Но в какие бездны отчаяния может завести ее нынешнюю хозяйку эта самая «доброта»?
А с другой стороны...
Доброта миссис Фэйрфакс выражается именно в том, что она пожалела ту, кого искренне полюбила. И желает избавить ее, Полину, от тех страданий, которые сама же и могла бы ей причинить.
Вот точно таких же страданий, какие она будет сейчас причинять этой очаровательной польке.
Между тем, действо, которое наблюдала незримая свидетельница, продолжалось. Миссис Фэйрфакс отошла в сторону, к комоду к стены, не стесняясь своей наготы, изящно нагнулась и, открыв один из нижних ящиков, достала оттуда бурую веревку, длинную и чуть не в полдюйма толщиною. Подойдя к скамье, на которой уже возлежала ее столь же обнаженная подруга, молодая женщина почти торжественно опустилась на колени у нее в изголовье. А дальше, она каким-то очень аккуратными, почти что нежными, ласковыми движениями привязала свою возлюбленную - да-да, и во взгляде, и в каждом движении, в каждом жесте «госпожи» читалось, что эта юная женщина, возлежащая на скамье, это ее возлюбленная! Привязала так, что руки очаровательной польки оказались прикрепленными к ножкам скамейки снизу. Далее, толстая бурая веревка тремя оборотами прижимала возлежащую за пояс, а в итоге, крайняя часть пеньковой привязи в несколько оборотов обхватывала изящные щиколотки юной польки. Конец веревки уходил вниз, и в итоге тоже плотно удерживал ноги той, кому было определено это ужасное наказание. Впрочем...
Когда миссис Фэйрфакс закончила привязывать свою «жертву» на этом своеобразном «алтаре», она повела себя вовсе иначе, чем Полина могла бы ожидать. Ее госпожа вовсе не торопилась брать в руки прутья из высокой напольной вазы. Вместо этого, она прошла и улеглась на ковер, прямо перпендикулярно скамье, в головах у возлежащей подруги. Улеглась, подперев рукою голову, глядя в лицо привязанной юной женщине. Причем, в этот раз именно ее взгляд был полон иронии. Полина усилием воли попыталась переместиться ближе, так, чтобы видеть их лица и слышать, о чем они говорят. Странно, но у нее это вполне получилось. И она увидела, как ее госпожа усмехнулась и даже подмигнула своей подвластной, распростертой на узкой деревянной плоскости.
- Ну, вот ты и попалась, моя милая! – чуть насмешливым тоном обозначила она расклад. – Ну что же, расскажи мне, моя дорогая невольница, каково это быть в полной моей власти?
- Уютно, - усмехнулась ей в ответ сероглазая полька. И Полина в этот раз даже не почувствовала в ее словах никакой насмешки. Как будто сказано это слово было всерьез. И снова, в голосе этой покорной «жертвы», распростертой на узкой деревянной плоскости, она не услышала никакого страха. Нет, подруге ее госпожи, наверняка, подобные сечения были вовсе не в диковинку. И все равно, ее реакция на предстоящее действо, наверняка полное боли, представлялась девушке совершенно непонятной, вовсе немыслимой.
- Уютно? – как-то многозначительно усмехнулась ее госпожа. – Правда? А ежели так?
И она, приподнявшись, надвинулась на нее с угрожающим видом. А потом резко нагнулась, оскалила зубы, как для укуса и... мягко коснулась губами обнаженного плеча своей визави. И дальше проследовала касаниями своих губ к ее шее.
- Кусай! – громко шепнула та, кто была объектом ее ласк. Она прикрыла свои прекрасные серые глаза и судорожно вздохнула, ожидая исполнения своего желания.
- Не-а! – шаловливым тоном шепнула ей прямо на ушко игривая подруга. – Не дождешься! Укусы я оставляю для наших постельных утех. А сейчас... наказание! И суровое!
С этими словами, она переместилась дальше и в обход скамейки, встала на колени и нагнулась-налегла со стороны поясницы привязанной подруги, наискосок, прикоснувшись кончиками своих напряженных грудей к ее спине. А дальше, каким-то странным движением всего своего тела, она вызвала-исторгла из уст своей привязанной подруги громкий стон.
- Сладко? – каким-то странным, то ли насмешливым, то ли игривым тоном спросила она у распростертой «страдалицы».
- Сладко... - прошептала в ответ возлежащая на скамье. – Сла-а-аденько...
- А так? – ее госпожа, все еще не отрываясь, почти что лежа на спине своей подруги, подвинулась чуть вперед и жадно впилась поцелуем ей в шейку.
- А-а-а... – простонала привязанная, в то самое время, когда властвующая над нею молодая женщина, подвигаясь поцелуями от шеи по ее левому плечу. Потом по спине, к лопаткам. На них, отчего-то, госпожа остановилась особо, не торопясь, касаясь их короткими, резкими движениями языка, почти ударяя нежную кожу своей подруги в этом самом месте.
- Аленушка, милая, ниже! – выдохнула привязанная к скамье.
Ее госпожа, не тратя лишних слов, чуть усмехнулась. А потом, начала сдвигаться поцелуями все ниже и ниже, к изящным ямочкам, что чуть выше ягодиц. По ним нежная мучительница тоже прошлась языком, вызвав серию громких стонов, правда, так и не дошедших до уровня крика. Просто потому, что обнаженная госпожа внезапно прервала свое изысканное истязание, сызнова переместившись в изголовье скамьи, и снова пристроившись поперек, так чтобы видеть лицо своей привязанной подруги.
- Ну и как? Каково же тебе теперь, моя милая? – миссис Фэйрфакс усмехается так знакомо! Ее взгляд теперь снова знаком девушке. Он полон иронии, в точности как тогда, в минуты, предшествовавшие тем ее откровениям в общении со своей крепостной компаньонкой. – Хорошо ли моей невольнице? Приятно ли тебе быть в моей власти?
- Дай мне свою руку, - выдохнула привязанная.
- Изволь! – снова усмехнулась ее обнаженная владычица. А потом...
Взмахнула своей левой рукой. Таким коротким, резким движением.
У Полины замерло сердце. Трудно сказать, отчего, но то, что в реальности, наверняка, заняло доли секунды, она сейчас увидела вовсе иначе. Движение ее хозяйки и повелительницы той, привязанной к скамье обнаженной рабыни, виделось ей как очень-очень замедленное. Ладонь госпожи Фэйрфакс развернулась, как для пощечины-оплеухи, и неминуемо должна была обрушиться на лицо подвластной.
И все-таки, в какое-то ничтожное мгновение, госпожа сдержала это свое движение, и хлесткий удар не состоялся. Изящные пальцы владычицы замерли в финале этого эффектного жеста в каком-то дюйме от губ той, кто была его адресатом.
Странно, но лежащая на скамье вовсе не выказала каких-либо признаков, не то что испуга, а даже и какого-то удивления. Как будто, ничего другого она от своей суровой подруги и не ожидала. Возможно, неспроста, и такие резкие и в то же время изящно-нежные жесты были ей вовсе не в диковинку. От того она вовсе и не удивилась. Не отпрянула в ужасе, пытаясь преодолеть сопротивление стягивающей, удерживающей, сковывающей ее движения привязи, даже не зажмурилась. А вместо этого, просто потянулась губами к пальцам своей мучительницы и коснулась их по очереди, поцеловав каждый в отдельности. А потом, усмехнулась, глядя прямо в глаза своей визави. Усмехнулась с нежностью, вовсе без обычной своей иронии. Чем вогнала свою прекрасную подругу в краску сугубого смущения.
- Могла бы уж немного и напугаться, - проворчала она, на секунду потупив очи долу. – Ну, хотя бы и для виду...
- Могла бы, - полька снова улыбнулась, и опять, с нежностью, и вовсе безо всякой иронии, - но не хочу!
И сызнова коснулась губами ее пальцев.
- Вот только не подумай, - все тем же смущенно-ворчливым тоном продолжила ее визави, - что я прощу тебе розги! Или же высеку тебя не так строго, как обещала!
- Ну, так секи, как решила, - по улыбке привязанной к скамье юной женщины вовсе не заметно, чтобы она была хоть немного напугана перспективой предстоящего ей жестокого и болезненного наказания. – Я же не против. Я твоя раба. Была, есть и буду покорна твоей воле. Я не нарушу свою клятву, и буду твоей, пока смерть не разлучит меня с тобою!
- Довольно! – кажется, ее обнаженная госпожа вовсе не в восторге от таких слов. – Я желаю владеть тобою! Немедленно!
- Я твоя, - снова улыбнулась ее привязанная подруга, - бери меня так, как ты захочешь. Болью или ласками...
- Для начала, ласками, - усмехнулась ее госпожа и, придвинувшись к возлежащей, коснулась губами ее губ. Один раз, другой, третий... Рабыне не слишком-то удобно было отвечать на ее поцелуи, и госпожа не стала затягивать эту часть своего обладания привязанной. Она приподнялась и коснулась губами плеча своей подруги, потом сызнова проследовала поцелуями ниже, от лопаток до ямочек над ягодицами. Та, кого она целовала, вздрагивала от этих ее нежных прикосновений и стонала, явно вся в ожидании чего-то особенно приятного.
- А сейчас, я попробую на вкус твою... филейную часть, - сказала ее госпожа. И добавила с усмешкой: - Это блюдо я охотно отведаю в двух последовательных вариациях. В белом, прохладном, и в красном, разогретом. Под горько-сладким соусом из твоих слез. Изысканное блюдо. И только для меня!
Ее подруга, притянутая веревкой к деревянной плоскости, почему-то не ответила на это замечание, поскольку вся судорожно напряглась, явно в ожидании продолжения этой жестокой любовной игры. И оно, это самое продолжение, не заставило себя долго ждать, будучи обозначено на теле покорной рабыни дальнейшими нежными поцелуями. Да-да, прямо по округлости зада ее обнаженной подруги, в точности так, как это было обещано! Сначала вверх по «холмам», потом вниз к изножью.
Странно, но все происходящее по-прежнему не вызывало у Полины никакого неприятия. Напротив, это зрелище ей казалось все более и более привлекательным. И вовсе даже не постыдным...
И ей даже захотелось отчего-то – удивительно, как ее мысли могло посетить столь странное желание! – чтобы откровенные стоны привязанной к скамье прекрасной польки становились все громче, и даже переросли в крик.
Но ее госпожа, видимо, придерживалась на этот счет несколько иного мнения, и вовсе не стремилась на этой стадии своей изысканной любовной игры, удивительного любовного спектакля «для двоих» - не считая незримо присутствующей Полины! – доводить свою подругу до столь отчаянного состояния. Отчаянного, естественно, в переносном смысле.
Миссис Фэйрфакс чуть приподнялась над телом своей подруги, а потом провела своей щекой по белым ягодицам привязанной, вызвав этим громкий вздох, прозвучавший из самых глубин груди прекрасной польки. После этого, госпожа, подвинувшись чуть вперед, прижалась грудью к обнаженному телу лежащей, а потом, неуловимо красивым движением вправо-влево и снова так же, елозя по коже своей покорной рабыни, и передвигаясь на коленях, прошла-передвинулась в этом странном положении, к изголовью скамьи.
Полина наблюдала это как-то по стороны, и ей отчего-то было очень приятно, и вовсе даже не страшно наблюдать свою обнаженную хозяйку, так сказать, во всем великолепии изящных тыловых пространств. Все это зрелище вовсе не казалось ей каким-то непристойным. И ничего, кроме этого необъяснимого, почти восторженного интереса к ней, Полина сейчас не испытывала.
Девушка даже поймала себя на мысли, что хотела бы испытать эти, наверняка, весьма приятные ощущения... на месте той, кто была снизу...
Действительно, очень интересно, каково это чувствовать, когда-как напряженные кончики грудей изящной миссис Фэйрфакс касаются той ложбинки между ягодицами, тех самых ямочек чуть ниже поясницы... А потом, спины... И тех чувствительных мест под лопатками...
Она даже на секунду почувствовала-вообразила себе эти все ощущения. В виде своеобразной щекотки. И впервые смутилась. Ну там, в этом удивительном... сновидении.
Да-да! Наверное, это сон! Как же иначе она могла бы увидеть такое зрелище, притягательное и завораживающее!
Тем временем, госпожа Фэйрфакс, наконец-то, переместилась в избранном ею направлении и сызнова пристроилась прямо в головах своей подруги, возбужденно дышащей и, похоже, уже жалеющей о том, что не имеет свободы движений. Во всяком случае, привязанная рабыня всем телом своим потянулась к молодой женщине, вновь улегшейся прямо в изголовье скамьи, опершись на локоть. И снова, на улыбающемся лице госпожи американки появилось это весело-ироничное выражение.
Сероглазая полька полураскрытыми губами и выражением мольбы на лице обозначила томительное желание поцеловать свою госпожу. В этот раз ее повелительница изобразила на лице снисходительное величие и, сделав, естественно, томительную паузу, сама потянулась к той, кто так жаждала ее ласк. И она же ответила своими губами на страстные поцелуи привязанной подруги. Хозяйка даже подвинулась чуть ниже, пристроилась так, чтобы покорной рабыне было удобнее ее целовать, не задирая голову.
Полина умом своим прекрасно понимала, все то, что предстало ее взору в этом сновидении, суть грех, тот самый грех лесбийской любви, о котором ей когда-то поведала сама миссис Фэйрфакс. И вот этому самому греху они и предавались сейчас со своей подругой...
Но это все еще не казалось девушке чем-то дурным, страшным или же отвратительным. И она во все глаза, не отрываясь, смотрела на то, как две обнаженные молодые женщины дарят друг другу нежность и ласки, которые обычно приличествуют лишь отношениям между мужчиной и женщиной, сочетавшимися священными узами брака. Однако, сейчас она никак не могла осуждать их, ощущая как-то изнутри себя, по особому, зная откуда-то, что чувство любви, этой странной любви, замешанной на нечто немыслимое для обычных людей, здесь, между ними, женщинами, совершенно искреннее и взаимное. И нет в нем ничего дурного или же неприятного. Хотя...