- Устал, сильно устал. Затекла правая рука, прикованная к батарее. Уж очень долго я нахожусь в одной и той же позе. Сижу, скрючившись, на полу под батареей. За окном солнце, поют птицы. Наверное, сейчас утро. Такой многоголосый птичий хор бывает только по утрам. Оказаться бы сейчас на своем любимом стадионе возле дома. Раньше и зимой тоже бегал, а после шестидесяти только летом и только быстрая ходьба. Завтра День Победы. Или сегодня? В прошлые годы всегда ходил на парад на Театральную площадь. Не ожидал, что встречу праздник в качестве пленника. И некому даже мысленно крикнуть «Помоги!»
Раньше, когда работал вроде бы всегда люди рядом были, а как после шестидесяти на пенсию ушел, так словно осиротел. Ни в беде, ни в радости рядом никого нет, словом не с кем обмолвиться. Ну и что же? Не скули, старик! Все-таки на твоем счету больше пятидесяти рационализаторских изобретений. Почетными грамотами можно стены оклеивать. На заводе меня уважали. Дали однокомнатную квартиру возле «Шайбы». Малосемейка. Комната 18 метров, кухня пять, а я радовался! Сам балкон застеклил. Не ожидал, что из-за своей малосемейки окажусь прикованным к батарее в пижаме и в тапочках. Холодно, хочу есть, пить. Болит печень. Сильно болит. Не зря же в больницу направили.
— Вам, Леонид Владимирович, надо подлечиться, — сказала врач в поликлинике.
Лег в больницу.
Разладин уже в который раз возвращался к тому времени, когда он лежал на своей койке в палате. Ждал, когда позовут обедать. Сосед по палате вышел покурить, вернулся и сказал, что к нему пришли.
Он вышел в приемный покой — никого из знакомых нет. Думал, кто из друзей, знакомых? Вышел во двор. Тепло, солнышко, свечки на каштане. Снова никого нет. Шутка? Хотел вернуться, но кто-то машет рукой из-за угла. Кто это? Зачем за угол спрятался? Пошел из любопытства, посмотреть, кто это? Еще засмеялся. Как вышел в больничный двор в тапках, в пижаме, так и пошел. Завернул за угол.
А дальше события развивались с молниеносной быстротой. Он ничего не понял. Только успел увидеть фургон — «буханку». В один момент оказался носом в пол в этом фургоне. А сверху кто-то руки заломил, скотчем связал. Ноги связали, рот, чтоб не кричал. На голову шапку вязаную, все лицо закрыла. Везли недолго. Но под конец по ухабам.
— Господи! Но ведь если я пропал в больнице, то меня должны же искать?!
И сам себе ответил, что, может быть, и дадут объявление в газете.
- Кому я нужен? Умру — заплакать некому. Сам виноват, что семьей не обзавелся. Первый раз обжегся, потом… Потом суп с котом.
Как быстро пролетела жизнь. Шестьдесят пять лет вроде бы еще и не много, хочется еще пожить, погреться на солнышке, полюбоваться цветущими каштанами, акацией. Сирени ворох наломать и в таз поставить, нюхать и радоваться. Где я? Знаю только, что в Ростове, это уже хорошо, дома. Но где? Какой-то многоэтажный дом, только что построили, но еще не сдали. Холодный бетонный пол, мусор кругом, почему-то много щебенки. Мыши. А где же люди? Строители где? Праздники продлятся несколько дней. Раньше строители не появятся. Глупости. Раньше меня отсюда уберут. Откуда так много мышей? Серые мыши дерутся с черными мышами. Еще ни разу такой гадости не видел. До крови дерутся, визжат. Сражаются за право на заселение?
Вчера завели в эту маленькую комнатку, сунули под нос документы. У меня был шок. Откуда у них мои документы? Я их дома в потайном месте хранил, никому не показывал. Несколько раз перечитал, перелистал. Прочитал документы купли-продажи, уже подготовленные. По ним моя малосемейка переходила какому-то Курачеву. И так спокойно говорят: «Подпиши здесь». Словно речь идет не о квартире, а о коробке спичек. Я отказался. Долго объясняли мне, что в моих же интересах полюбовно разойтись. Подпишу и я свободен! Не верю! Начали бить.
Женщина в комнату вошла: «Мальчики! Вас трое, он один! Как вы можете? Дайте я с ним сначала поговорю».
Женщина средних лет, средней упитанности, модно одета, туфли черные на каблуках цокают по бетонному полу. На голове прическа, волосы светло-русые. Лицо и руки холеные.
Мальчиков трое. Главный оказался тот, что моложе всех. На вид лет двадцать пять, не больше. Но пижон! Одет с иголочки, подстрижен. Лицо продолговатое, тонкие брови вразлет, тонкие губы, прямой нос с маленькой горбинкой. Другой высокий и очень худой с проплешиной на голове. Они обращались к нему Долговязый. А к третьему — Сирота. Сирота толстоват, невысокого роста, круглолицый, нос картошкой, сопливый, одет неряшливо. Грязные ногти, весь помятый и грязный. На вид лет тридцать, пора бы научиться умываться по утрам.
Они втроем отошли в коридор, усадив меня под батарею, щелкнув наручниками. Она стояла надо мной и очень доброжелательно говорила. Каждое ее слово врезалось в память.
— Леонид Владимирович, мы предлагаем вам сделку. Подпишите все эти документы и мы полюбовно расходимся. Мы даже сами вас обратно до больницы довезем. Нам не нужна ваша жизнь, кровь, только ваша квартира. В противном случае вы потеряете все. Вы думаете, мы не сможем подделать вашу подпись? Не найдем сговорчивого нотариуса? Сговорчивого кадастрового инженера? Найдем. Они у нас уже есть. И мы бы и без вас все сделали, но я… Лично я всегда против крови. Не надо никого убивать! Лично я разработала новый совершенно безопасный способ, то есть метод отъема собственности. Безопасный для всех, в том числе и для бывшего хозяина собственности.
Разладин удивленно посмотрел на нее.
— Что? Заинтересовались? — самодовольно улыбнулась Валерия Вадимовна. — Мы находим доброхотов (соседей, коллег по работе, друзей-приятелей собственника жилья, предназначенного для отъема). Конечно, приходится им платить. Нет. Не всегда деньгами. Не надо так примитивно. Кому ребенка в детский сад устроить, кому отпуск оплатить, кому что надо, тот о том и просит. А мы о своем просим. Мы разработали яд на основе ртути. Доброхот приносит яд в дом «друга» незаметно, а главное регулярно в течение нескольких лет.
— Чушь! — отмахнулся свободной рукой Разладин, — помыть квартиру, проветрить и никакой ртути! Это подойдет только для нечистоплотных.
— Нет! Дорогуша, нет! Это же даже не шарики ртути, а смесь! Мы пропитывает мягкую мебель, стены, потолок! Все пропитывается ртутью. А если хозяин или хозяйка стар или болен, не выходит из дома, то… Вот вам, Леонид Владимирович, хочется сейчас оказаться на свободе? Уверена, хочется. А если вас несколько лет притравливать ртутью, то вам уже не захочется никакой свободы! Да, хоть семи пядей во лбу! Ртуть сделает свое дело. Это верная путевка в психиатрическую больницу без возвращения в родные пенаты. И главное, что никого не надо убивать! Вы же в своем уме, у вас, сколько рационализаторских предложений запатентовано? Вы же умный человек! Вы еще сможете устроиться в жизни. Квартира, деньги — дело наживное! Какие ваши годы! Я прекрасно понимаю вас! Вы не хотите расставаться со своей малепусенькой квартиркой! Никто не хочет! Только выбора мы вам не оставляем! Подумайте над этим.
— Он же не девица на выданье, чтобы думать, — сказал Макс.
— Максим! — с укоризной посмотрела на него Валерия Вадимовна, — сегодня такой праздник! День Победы! Ради праздника! Ради меня! Я уверена, что Леонид Владимирович примет правильное решение. Ему надо оправиться от шока, побыть одному.
Максим ничего не ответил, быстро вышел, его гулкие шаги раздавались в коридоре.
— Повезло тебе, дед, — презрительно сказал Долговязый и тоже ушел.
— Пошли, Сирота, — обняла за плечи Сироту Валерия Вадимовна и, обратившись к Разладину, ласково сказала, — я вам покушать принесу.
Ему очень хотелось есть, но еще больше — пить. В доме царила мертвая тишина. Только мыши топотали лапами, словно это не мыши, а слоны. Он пошевелил прикованной рукой, осмотрел наручники.
— Нет, не открыть. Нужен ключ или маленький металлический стержень. Осмотрел пол, увы, только строительный мусор. Не вырваться! Неужели придется умереть в этой крысиной норе? Зря я уперся? Нет. Все равно убьют, только облегчу им задачу своим согласием. И действительно, наверное, все у них есть: сговорчивый нотариус, сговорчивый кадастровый инженер.
Преступления в кадастровой деятельности настолько сложные, что… Доказать что-либо очень сложно, практически невозможно. Да, собственно говоря, за меня и хлопотать-то некому. Старость, болезнь и одиночество — вот и все мои друзья. Есть, правда, еще Олег. Но я бы даже другом его не назвал. Летом иногда встречаемся в парке Вити Черевичкина, сидим на скамейке возле крокодила, играем в шахматы. Вот и вся наша дружба. Один я, некому за меня заступиться.
А теперь, когда все документы только в электронном виде в кадастровой службе… Преступникам все карты в руки. Сделку купли-продажи можно совершить далеко от Ростова. За что мне все это? Жил не тужил. За что собачья смерть? Они хоть без боли убивать будут? Господи! Хоть бы проволочки кусочек. У этой дамочки трехэтажный причесон на голове, улыбка самодовольная, в прическе приколочки, хоть бы одна выпала!
Разладин до боли в глазах рассматривал каждую песчинку на полу, каждый камушек. Мыши носились галопом, пищали пронзительно, вызывая волнами тошноту, подкатывающую к горлу. Дрались без передыху.
— Пусть. Пока они дерутся между собой им не до меня. Пить! Во рту пересохло. Еще день-другой и я умру от жажды. Она же обещала принести поесть! Почему не принесла? Хоть бы хлеба кусок и воды из-под крана!
В это время раздалось цоканье каблуков в коридоре.
— Идет!
Еще ни одну женщину Разладин не поджидал с такой мольбой и надеждой, сердце замерло, дыхание затаил.
— Леонид Владимирович! — раздался звонкий голос Валерии Вадимовны, — я вам покушать принесла. Только ложечку и вилочку, к сожалению, дать не могу. Но тарелочка одноразовая есть, пивка баночка! Кушайте, пожалуйста!
Мыши, испуганные ее появлением, разбежались по углам. Она поставила на пол перед ним тарелочку, от которой шел пьянящий запах жареного мяса и всех специй одновременно! Разладин судорожно проглотил слюну. Он не мог оторвать завороженного взгляда от еды. Она еще что-то говорила, но он не слушал ее. При ней есть не хотел, боялся, что будут дрожать руки. Она ушла. Он схватил банку пива и выпил ее. Жареное мясо было обильно сдобрено перцем, солью, чесноком и прочими специями.
— Что же я делаю? — подумал Разладин, — печень и так болит! И после такой еды я еще больше захочу пить, а пива уже нет.
Он отодвинул от себя тарелку. Мыши поняли это как приглашение и три самых смелых подбежали к еде. Он махнул на них рукой, отбежали. Поднял тарелку с пола, поставил на колени. Задумался тупо глядя прямо перед собой. Трудно сидеть так долго в одной и той же позе. Наручники не дают подняться. Батарея холодная, от окна дует. Он прислонился затылком к батарее и смотрел вверх.
— Как странно — навесной потолок! Полы и стены еще до ума не довели, а навесной потолок уже начали конструировать, аж, до половины дошли. Дураки! Наверное, здесь будет какой-то офис? Печень болит.
Он снова переменил позу, потер застывшую правую руку.
— Выход рядом, дверь на замок не запирается, замка еще нет! А я не могу уйти!
Он посмотрел на дверь, на пол… Господи! Приколка! Он протер глаза и снова посмотрел. Приколка! У самой двери на полу лежала приколка! Наверное, она только что обронила ее.
— Господи! Счастье какое! Но как же я ее достану? Она метрах в двух от меня!
Мыши снова сделали отчаянную попытку завладеть вкусно пахнущей едой. Он инстинктивно отмахнулся от омерзительных грызунов.
— Господи! Приколка рядом, а я не могу дотянуться, достать ее!
Большая серая мышь прыгнула к нему на колени, он отбросил ее и сразу же почувствовал резкую боль, из пальца пошла кровь. И вдруг его осенило!
— Мыши! Они помогут мне дотянуться до приколки!
Он судорожно разрывал мясо на мелкие кусочки, бросал их туда, где лежала приколка.
— Ну же! Миленькие, серенькие! А где черные? Капитулировали? Ну и ладно, помогите мне, серые мыши! Подтолкните приколку в мою сторону!
Мыши сразу устроили драку возле кусочков мяса, он бросал еще и еще. И молил Бога, чтобы приколка хоть немножко приблизилась к нему, а не в противоположную сторону. Дерущиеся мыши подняли с полу пыль, летели в разные стороны мелкие камушки щебенки, отлетела и приколка. Теперь она была немного ближе. Он лег и дотянулся до нее носком тапка. Испугался, что так только еще дальше отодвинет приколку. Снял тапки и снова лег, дотянулся пальцем правой ноги.
Мыши доели все мясо и бросились к его ногам, вцепились в пальцы. Крик застрял у него в горле, вместо крика сжатый боязливый вздох. Зато он уже чувствовал пальцем приколку и медленно подвигал к себе. Наконец смог взять в руки. Облизал соленые от пота губы и поспешно сунул окровавленные ноги в тапки. Бросил горсть щебенки в дальний угол. Мыши помчались туда, на минуту оставив его в покое. Он колдовал над наручниками. Получилось! Встал во весь рост, посмотрел в окно. Высоко — седьмой этаж или еще выше. Услышал в коридоре шаги.
— Господи! Сюда идут несколько человек! Что же делать? Драться? Я обессилен, болит печень. Бежать? Выпрыгнуть в окно? Он распахнул окно, его обдало ветром и дождем. Уже ночь!
Ему показалось, что с тех пор как ушла Валерия Вадимовна прошла минута, а прошел целый день! Сердце лихорадочно билось, мысли путались, в коридоре все громче раздавались шаги. Сейчас они откроют дверь и зайдут! Потолок! Он встал на подоконник, рукой ухватился за металлический каркас вверху. Но у него не было сил подтянуться на руках. Он оперся ногами о створку окна. Сильная пронзительная боль в печени! Последнее усилие! И он, извиваясь подобно змее, спрятался в межпотолочном покрытии, раскинув ноги и руки, словно находился на тонком льду.
Дверь открылась. Он не видел выражения их лиц. Но видел сверху в щель, что это были Макс, Долговязый и Сирота. Какое-то мгновение они стояли молча. Разладину было страшно, что они услышат удары его сердца, так громко оно колотилось. Макс медленно подошел к окну, высунул голову, посмотрел вниз. Потом присел перед батареей, взял в руки наручники, пошарил по полу. Поднялся, держа в руках приколку.
— Валерия Вадимовна обронила, — прошептал громким шепотом Сирота.
— Приведи ее, пожалуйста, — сказал Макс.
Сирота почему-то пошел к двери затылком вперед. Он пятился глядя на Макса.
— Быстро, — сказал Макс тихо, но со злобой.
Разладин почувствовал, что у него по лбу, по спине побежали струйки пота. Бешено стучало сердце. Он чувствовал его от кончиков пальцев до пяток. Очень верно подмечено, что душа ушла в пятки. Снова послышались шаги. У них где-то рядом бытовка? Она так уверенно и спокойно стучит каблучками. Дверь была распахнута. Сначала зашла Валерия Вадимовна, за ней Сирота шмыгал курносым носом.
Макс медленно подошел к ним. Повертел приколкой перед носом Валерии Вадимовны. Она, наконец, увидела висящие на батарее наручники и охнула, схватилась за сердце.
Они били ее втроем. Она даже не пыталась защищаться, только закрыла лицо руками. Почему-то Разладина больше всего поразило безмолвие. Они били ее молча, она только стонала. Били до крови, до бесчувствия.
— Если они так жестоко расправляются со своими, то, что ожидало его? Ожидало или ожидает? Потолочное покрытие — убежище ненадежное.
Макс отошел к окну и закрыл его. Сирота и Долговязый как по команде отошли от лежавшей на полу Валерии Вадимовны, она уже не стонала, не подавала признаков жизни. Струйка крови стекала на пол. Макс зябко повел плечами и сказал: «Покушать хочу». Сирота и Долговязый сразу же ушли. Вскоре они явились со столиком, стулом. На столике стоял свежеприготовленный ароматный кофе, хлеб с маслом. Макс сел за столик и начал есть.
Запах кофе вызвал у Разладина страх, что начнется непроизвольное урчание в желудке. Макс ел аккуратно, не торопясь. Рядом на полу лежала Валерия Вадимовна. Большая серая мышь слизывала кровь с пола рядом с ней. Макс откусывал хлеб, смазанный маслом, запивал кофе. Мышь рядом слизывала кровь с пола. Разладина чуть не стошнило от этой сцены.
— Что за люди? Или это не люди? Сегодня Девятое мая. Во время войны были фашисты, а эти кто? С кем сейчас идет война? С самим дьяволом?
Даже страх отступил. Отвращение преобладало над страхом. Макс закончил трапезу, встал и потянулся. Потянулся хорошо с наслаждением, подняв руки вверх и задрав вверх голову. И так и застыл с поднятыми руками. Сирота и Долговязый поняли его без слов. Долговязый в один момент оказался на подоконнике и заглянул в укрытие Разладина:
— Он здесь!
Они стащили его на пол. Он точно как Валерия Вадимовна лег на пол в позу эмбриона и закрыл голову руками, ожидая, что его будут бить. Но Долговязый и Сирота подняли его на ноги и держали, а Макс достал складной нож и с грязной ухмылкой подошел к нему. Поиграл ножом возле его носа. С размаху разрезал на груди пижаму, но не прикоснулся к телу. Сирота громко вскрикнул и отпустил Разладина. Разладин сразу начал вырываться из цепких рук Долговяза. Макс удивленно посмотрел на Сироту. Долговяз скрутил руки Разладина за спиной и держал его. Сирота ничего не говорил, только мычал испуганно глядя на грудь Разладина, словно увидел на ней ядовитую змею.
— Да что с тобой? — не выдержал Макс.
— Родинка! Родинка! — закричал Сирота и быстро скинул с себя грязную рубашку.
Он пальцем ткнул на большую родинку у себя на груди, потом на такую же на груди Разладина.
— Это мой папа!
Разладин отшатнулся от него, насколько позволял скрутивший его Долговязый, с отвращением посмотрел на Сироту.
— Дурак, — сказал Долговязый, — родинка еще ни о чем не говорит. Ты совсем не похож на него. У тебя лицо блином, а у него как у лошади.
— Папа! Родинка! — не унимался Сирота, — ты мой отец? Я 8 марта родился! 8 марта 1983 года! Папа?
Макс зевнул. Взял наручники и щелкнул ими за спиной у Разладина.
— Пошли, пора уходить отсюда. Сирота, подмети здесь. Долговяз, сначала его отведем, потом ты за ней вернешься.
Долговязый кивнул. Они очень долго спускались по лестнице, было совершенно темно. От сквозняков хлопали двери в гулких коридорах на этажах. Вышли на улицу. Еще вчера Разладин вышел в больничный двор в пижаме и в тапках, потому что было очень тепло. Сейчас похолодало. Сильный ветер и моросящий дождь. Темнота. Но машину — «буханку» он увидел, сердце сжалось от тоски и отчаяния. Она стояла совсем рядом. Они направились к ней. Вдруг неожиданно их осветили фары нескольких машин, раздались команды, которые Разладин слышал уже падая на землю. Макс и Долговязый бросились бежать, он упал и потерял сознание.
Его приятель Олег пришел навестить его в больницу буквально через пять минут после его похищения, сразу забил тревогу. Обратился в полицию. Кто-то видел фургон, описал его. Нашли фургон, устроили засаду.
Разладина отвезли в больницу — обширный инфаркт. Несколько часов он находился между жизнью и смертью. Вся его жизнь прошла перед ним. Детство, родители, школа, институт, работа… Девушка по имени Валентина. Она приехала из Урюпинска в Ростов, училась, мечтала водить трамваи. Он звал ее Вагоновожатой. Он был знаком с ней несколько дней. Он не знал ее фамилии, не знал ее дальнейшей судьбы. Он о ней быстро забыл. А сейчас вдруг отчетливо увидел ее юное лицо с курносым носом. Круглое лицо, но очень юное с таким наивным взглядом.
Разладин, еще находясь в больнице, позвонил знакомому частному детективу. Попросил помочь разыскать Валентину. У него сохранилась ее фотография.
Трубников нашел Валентину в Урюпинске. Привез в Ростов. Они вместе пришли к Разладину в больницу. Валентина рассказала, что замуж она не вышла, но у нее есть взрослая дочь. Еще она рассказала, что 8 марта 1983 года у нее родился сын. Его сын. Она тщетно разыскивала Разладина. Написала отказное письмо в роддоме и вернулась домой в Урюпинск. Больше судьбой сына не интересовалась.
— Мой сын? — сказал Разладин, — как его зовут?
— Я написала отказное письмо. Я не дала ему имени, не знаю, как его зовут. Ты же оставил нас! Ты оставил нас, когда мы так нуждались в твоей помощи!
Разладин посмотрел на Трубникова.
— По делу о похищении, — сказал Трубников, — задержаны два человека. Они выводили тебя из подъезда строящегося дома. Это Курачев Григорий Иванович 1989 года рождения и Попов Максим Сергеевич 1993 года рождения. Третий во время задержания находился на седьмом этаже здания, успел сбежать. Сейчас в розыске. Имя его выяснить не удалось, кличка — Сирота.
Разладин заплакал. В палату вошла медсестра, начала ругать Трубникова и Валентину за то, что разволновали пациента. Они ушли.
Его выписали из больницы в сентябре. Встретил Олег, улыбался:
— Двоих твоих похитителей забрали, а третий сбежал, но его тоже найдут!
— Значит, все же сбежал? Слава Богу!
Олег удивленно посмотрел на него, пожал плечами.
— Ну, что ж, пошли домой? Я за твоей квартирой присматривал. Пошли. Чаю попьем, в шахматы сыграем, а то мне играть не с кем.
— Не хочу.
— В другой раз сыграем.
— Жить не хочу.
Олег с тревогой посмотрел на него:
— Что с тобой?
— Ничего. Зачем вмешался? Я не хочу жить.
Он оттолкнул Олега, сел на ступеньки и тупо смотрел прямо перед собой. Желудь упал с каштана на ступеньки и остался лежать у его ног. Из приемного покоя выбежала сестра, хотела помощь Разладину подняться, но Олег остановил ее. Тоже присел рядом на грязную ступеньку, обнял за плечи. Прохожие удивленно смотрели на них. С акации падали листья, тихо кружились в осеннем солнце и опускались на тротуары больничного двора.
— Я спрятался наверху, они били ее, а я смотрел. Она сейчас в больнице, но она тоже ничего про него не знает. Я тогда думал, что они за люди? Или они не люди? А это мой родной сын! Я думал, что я схватился с самим сатаной! Я думал, что я чистый! Это в моей душе живет сатана! Где он — этот Сирота? Искать? Зачем? Даже сейчас, когда я все знаю, я испытываю к нему только отвращение. Я сам себе противен. И уже поздно…
Олег слушал его внимательно, но ничего не понимал. Спрашивать поостерегся, чтобы еще больше не расстроить. Медленно поднялся, помогая встать другу по шахматам.
— Ты прав, уже поздно, пора домой.
Они медленно пошли к автобусной остановке.