Он стоял, съёжившись. Голодный. Оставленный. Уже ни о чём не думал, – сознание почти замерло в продрогшем костлявом теле. Стоял посередине тротуара. Сначала его толкали, – всем мешала большая красная сумка (с размашистой надписью “РОССИЯ”), за которую он держался. Держался долго, из последних сил (это было всё, что осталось от обычной жизни), но, устав, поставил. Теперь люди появлялись редко, – уже смеркалось. Обходили скрюченную безжизненную и несуразную фигурку брезгливо, настороженно ощупывая взглядом. Да и сумки уже давно не было, – каждый добывает свой хлеб как умеет!
Добывать хлеб? Его хлеб был всегда. В столовой. Три раза в день. И чай, когда хочешь. Сладкий, с сушками. Щербатая кружка. Всегда разная. Всегда с отбитой ручкой. Пил чай, качался на стуле. Замирал, если чувствовал взгляд. Качаться не разрешали, – стульев не напасёшься. Хотя его почти и не ругали. Тихий, безобидный (глубокий и умный, если кому интересно...). Не такой как все, – жалели. В столовой было тепло.
Жарко? Или холодно? Не разобрать. Всё-таки холодно. Очень холодно. И никого нет. (Зачем надо было куда-то ехать? Что с того, что он стал взрослым.) С ним остались только добрые голоса, которые каждые полчаса почти синхронно просили его: “Батарея в левом аппарате разряжена. Замените батарею. Батарея в правом аппарате разряжена. Замените батарею” (на холоде батарейки разряжаются быстро). Запасные, конечно, были. В сумке. Тётя Клава всё ему показала, – в каком отделении что лежит (почему-то она плакала). Лежало! Всё, уложенное заботливыми руками, уже нашло новых хозяев. Человек, добывающий хлеб как умеет, был доволен. Почти всё – новое (трусы и майки вообще с этикетками!), – приветливые горластые бабки на привокзальном рынке распродали быстро. Остались только батарейки, отданные (на реализацию!) в привокзальный же ларёк ”ПЕЧАТЬ”. Лежали в неоновой витрине. В тепле. Красивые. Довольные. Никому ненужные на этом вокзале.
Не пошёл в дело только толстый старый блокнот, исписанный и разрисованный вдоль и поперёк. Человек, добывающий хлеб как умеет, зачем-то сразу выдрал все листы, отмусоливая по десятку, и, комкая, выбросил в большой красный мусорный бак. Разноцветная (после этой про-це-ду-ры) пятерня вобрала в себя целую жизнь.
Жизнь держала нянечку Клавдию Петровну за руку и шептала: “Молись горячо, Клавдия, молись. Там очень холодно, очень…”
2017, май (снег)