ARMARIUM BOHEMICA
Miscellanea
Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко
ЯРМИЛА ГАШКОВА
РАССКАЗЫ
о слабых женщинах и сильных мужчинах
и наоборот
Издательство: "PRITEL KNIHY"
Прага
1927
Страниц: 222
ПИСЬМА ТЁТИ ПАВЛЫ
(Стр. 169 — 173)
20 августа 1900
Дорогая Ружо, пишу тебе, потому что у меня страшные неприятности. Я здесь в гостях у тёти Мали. Ты не можешь себе представить, насколько одинокой и инородной я себя здесь чувствую, в этой среде без воздуха. Они здесь за тысячу лет до происхождения обезьян. Тётя не понимает, что у нас уже абсолютно иные представления о мире, и относится ко мне, наверное, как к моей прапрапрабабушке.
Во-первых, не может выдержать, когда я удобно сяду и положу ногу на ногу; как только закурю сигарету — это такой ажиотаж, как будто я подожгла амбар.
Тетя, впрочем, на меня не кричит, только поднимет глаза к потолку и спрашивает:
— «Ты и дома тоже куришь?»
Я отвечаю абсолютно невинно:
— «Что здесь такого, тётушка? Какое это имеет значение?»
Ты же знаешь, что я не говорю ей, курю в доме только тогда, когда наши в театре, причём ещё и за окном. Господи, если бы меня увидела матушка, вот она бы мне задала! Четырнадцать дней она не выпустила бы меня на улицу, ты представляешь, как бы это вытрясло из меня культуру! Ну, ты живёшь также среди мумий, так что бы я из-за этого перед тобой стыдилась.
Но здесь есть и красивые мальчики. Я кокетничаю с одним медиком, он здесь на каникулах. Когда сбегу от тёти — а это не так просто — встречаемся в парке.
Очень умный человек. Знает всё на свете и учит меня ездить на велосипеде.
Вместе ходим купаться. Он великолепно плавает.
Но знала бы ты, как это разворотило всё гнездо. Они, наверное, ещё не видели женщину в купальнике. Тётя меня так немножечко огрела. Как же ты можешь?... и т. д. Всё ещё предрассудки, по отношению к телу. И, пожалуйста, медик, тот на меня и не посмотрит, тот уже хорошо знает, как выглядит женщина.
А, если бы вдруг не знал, — я, слава Богу, хорошо развита.
Ружо, не смешно ли и тебе, как старики в своей добропорядочности, постоянно следя за нашей нравственностью, в своих взглядах нечисты, на уровне животных.
И всё время только:
— «Что бы об этом сказала пани та и та».
— «Что бы о тебе подумал тот или тот».
Меня страшно мало волнует, что обо мне подумает кто-то. Я молода, красива, здорова, и мне хочется жить. Но я хочу жить полной жизнью, не прозябать как тетя Мали, или высохнуть от забот, как наша мама. Бедняжка. Сколько у неё забот о еде, о белье, о тысячах излишеств, от которых ничто не зависит.
Это ли не грех против природы, когда такая, в остальном вполне разумная, женщина, которая имеет свою порцию мозга, посвящает этот мозг грязному белью, разорванным чулкам и сливовым кнедликам?
Знаешь, мне иногда просто жалко нашу мамочку. Я хотела бы, чтобы она сумела открыть глаза и посмотреть на жизнь, чтобы понять, что жить не означает заботиться о мелочах. Смысл жизни заключается в чём-то ином, нежели корыто и горшок супа - но, в конце концов, она такой жизнью удовлетворена.
Они не чувствует, что человек живёт музыкой, искусством, стремлением подниматься всё выше и выше. Наши идеалы, наши усилия — это для них — китайская грамота. Наше отношение к мужчине будит в них ужас. Они никогда не поймут, что мы смотрим на отношения с мужчиной абсолютно иначе. Они вполне могли бы дать невесте в приданое свивальник и детскую перинку и сказать при этом:
— «Знаешь, Павлиночка, мальчиков носит аист, а девочек — ворона».
Я получила письмо от Ада. Влюблен по уши. И ревнует. Я упомянула о медике — и он вспыхнул. Знаешь, он, как наша мама. Но я однажды ему это уже говорила.
Он развивал свои старомодные взгляды на любовь и супружество, ну, я ему и сказала:
— «Вам, Адичка, нужно бы поговорить с нашей мамой, Вы с ней подходите друг другу, одна радость».
Но я люблю его. Выйду ли за него замуж, пока не знаю.
Наши мамы в мои годы, тужили о монастыре. Я же мечтаю о самостоятельной, свободной жизни. Хочу работать и доказать, что я что-то значу в этом мире.
Я не хочу засунуть свой мозг в кастрюлю для кипячения белья или в сковороду.
Хочу бороться за свободу женщин...
Ну, привет, я сейчас должна бежать на свидание.
Целует Тебя Твоя Павла.
20 августа 1926
Дорогая Ружо, не гневайся, Руженочка, что отвечаю только сегодня.
Знаешь, с удовольствием бы написала, да заботы и радости не дадут человеку ни минутки времени.
Эти сорванцы... Пока были маленькие, думала поубавится мне забот. Но где там!
Чем больше становятся, тем больше и больше требуют, не осознавая этого.
Но они меня радуют.
Руда принёс одни единички, Тоник уже зарабатывает, Здена — первая помощница на работах руками, а Ольга в этом году получает аттестат зрелости.
Ольга бы тебе обязательно понравилась. Большая, стройная, элегантная.
Это хорошая, добрая девочка, но голова полна своей собственной славы.
Она думает, душенька, что ей принадлежит весь мир.
Ты знаешь, мы ей кажемся отсталыми и глупыми, она игнорирует мои советы и делает много телячих прыжков. Поэтому сейчас меня больше всего беспокоит ее судьба.
Такая доверчивая ко всему, что несёт аромат новизны и молодости, не чувствует уважения ни к чему, не боится огня, о который сама ещё не обожглась.
Поверь мне, растить мальчика трудно, но воспитывать девочку еще хуже.
Как воспитывать, если не можем вернуть годы назад и когда двадцать лет — есть пропасть, которую никакая любовь не преодолеет так, чтобы молодой имел доверие её слепо перейти?
Ольга меня любит, но это уже не та любовь, полная восхищения, которой меня любила, когда была маленькой.
Это любовь, которая глядит со снисходительной улыбкой на мои интересы, заботы и работу. Любовь, которая терпит мои взгляды на жизнь, но смеётся над ними, когда встречается с ними в другом месте. Чувствую, что её воспитание, её судьба, уже не в моих руках.
Верю только в то, что я в её душу вложила, пока она была моей, надеюсь на этот стержень и рассчитываю, что она меня не разочарует. Не думай, Ружо, что Ольга неблагодарна. Это не так. Но она молода и видит всё так, как это представляется её молодости. Иногда на меня нападает страх, огромный страх. Вспоминаю свои взгляды на собственный девичий мир и боюсь жизни, как никогда прежде не боялась. Сейчас, видишь, Ольга уходит. Идёт в театр. В театре встретится с друзьями. Возможно потом посидят в кофейне, возможно, придёт сразу домой. Говорит, что ещё не знает. Высказала ей желание, чтобы пришла сразу.
— «Ты моя милая старомодная мамочка, так ведь я и приду, когда это должно случиться».
* * *
Ружо, веришь, что моим единственным желанием, моей единственной молитвой, когда думаю об этом ребёнке, есть:
— «Хоть бы ты когда-нибудь стала, наконец, старомодной мамой».
Возможно, Бог даст ей счастья и, возможно, это исполнится.
С Богом, Руженочка, у меня ещё куча разорванных чулков.
Твоя Павла.
* * *