Когда Лешке исполнилось пятнадцать, и закончился учебный год, и наступили летние каникулы, родители отправили его к морю. Конечно, не в какой-нибудь там Египет или Турцию, и ниразу не на Канары, а в Крым, к тете Айшет в Судак.
Родители у Лешки обычные люди. Батя всю жизнь на шахте вкалывал, угольной пылью пропитался насквозь, дочерна, как негр стал. А маманя – та в школьной столовке посуду мыла, картоху чистила. У нее образования – неполное среднее, затем – замуж и четыре спиногрыза, один за другим. Вот и не выучилась ничему. Поэтому денег в доме водилось ровно столько, чтобы с голоду не помереть. Бате на его шахте вечно зарплату задерживали, и никакие забастовки не помогали, а мамане так и вовсе часто-густо ничего не платили: бюджета не хватало. Начальство менялось, как в области, так и в стране, а бюджета все равно на всех не хватало.
Той зимой, после которой последовала поездка в Крым, Леха подхватил какой-то особо зловредный бронхит. Он тянулся чуть не всю зиму. То температура с ног валила, то вроде как легчало, а потом хворь выходила на новый виток. Кашлем раздирало легкие, иногда Лешка даже кровь сплевывал. Однажды участковая докторша Лена Иванна, выслушав хрипящую впалую Лехину грудь, трагично вздохнула и сказала:
- Мальчику нужно море. А то все закончится туберкулезом.
Батя ссутулился и враз будто еще больше потемнел лицом, а маманя смахнула слезу. Лидка, Ритка и Любка, младшие сестры, сидя рядком, только таращили глазенки. Туберкулез в их шахтерском городке недокормленных, задыхающихся в угольной пыли людей был явлением не таким уж и редким. Правда, власти все начисто отрицали… А чего тут отрицать, если мамкин младший брат два года назад от туберкулеза умер?
Батя поблагодарил докторшу, сунул ей в карман десятку. Докторша раскланялась. Лена Ванна хорошая, добрая, внимательная. Пожилая только уже… Ей давно пора на пенсию, а как уйдешь? Жить за что?
Вечером на огонек заглянул сосед с первого этажа, бывший бухгалтер дядя Кеша. Его шахту закрыли как аварийную, а всех работников попросили быть свободными. Дяде Кеше еще повезло, он сторожем устроился. Не нужен никому оказался старый бухгалтер. Хотя, какой же он старый? До пенсионного возраста еще годков десять…
Они с батей сидели на кухне, пили дешевое пиво…
Маманя нагрела пива для Лешки – говорят, помогает от кашля. Леха кривился: горькая гадость, но пил. Он так устал от кашля, от вечного озноба, от непролазных двоек в школе из-за постоянных пропусков по болезни. На двойки вообще-то, чихать он хотел, но вот… Катенька Липская презрительно губки кривит:
- Темнота безграмотная… Твоя карьера – дворник…
А Катенька Лехе давно нравится…
- Вот такие дела, Борисыч, - закончил свой унылый рассказ батя. – Как парня спасти, ума не приложу. Где оно – море? Далеко до него, как до Марса.
Борисыч почесал лысую репу:
- Да не такие уж и проблемы. Мой же двоюродный брат Коля в Крыму живет! Женат на татарке тамошней, Айшет. Счас звянку, они не откажут, своих детей бог не дал, твоего парня возьмут на постой и без денег! Они люди хоть и не богатые, но и не бедствуют: постояльцев на лето пускают, Коля киоск держит…
Батя хмыкнул недоверчиво:
- Еврей, да на татарке женат? Ну, кино…
- Не вижу ничего особенного. Мы гонимый народ, они гонимый… Але, Коля? Это Кеша с Лисичанска…
***
Так в конце июня Леха оказался на окраине Судака в симпатичном уютном двухэтажном домике дяди Коли и тети Айшет. Увидев его, тетя Айшет даже руками всплеснула:
- Бог мой, та ты синий просто! Ну ничего, парень, мы тебя фруктами откормим, в море отмоем, на солнышке поджарим. Будешь к концу лета как новенький. А то ишь, чего удумали – туберкулез!
Лехе отвели крохотную угловую комнатенку на втором этаже, размером чуть больше платяного шкафа, который у них дома стоял еще со времен батиных родителей. Моря из окна видно не было, зато прямо напротив окна росло огромное дерево белой шелковицы. Протяни руку – и лопай, сколько влезет, сладкие ягоды.
На другой день после приезда Лешка с дядей Колей договорились пойти на море. Тот свою работу отложил, чтобы гостю показать дорогу, а заодно и по городку провести, чтобы знал, что к чему.
Парень достал из чемодана новенькие шорты, натянул, посмотрел на себя в небольшое зеркало на стене. Зрелище ему сильно не понравилось: бледная кожа, сквозь которую просвечиваю жилки, торчащие ключицы. На белом лице глаза казались еще чернее, чем были на самом деле, словно кто два уголька в глазницы вставил. Леха согнул руку в локте, попытался изобразить мускулы. За окном тоненько хихикнули, а потом весело и звонко засмеялись.
- Эй, бледнолицый, тебя что, в погребе держали?
На раскидистых ветках шелковицы сидела худющая девчонка, загоревшая дочерна, отчего волосы ее, выбеленные солнцем, казалось, светились. Нос облупился, локти тонких рук, которыми она держалась за ветки, были в зеленке.
- Дура, - буркнул Леха, и задернул занавеску.
Он спустился вниз, в кухню. Тетя Айшет хлопотала на кухне.
- Лешенька, ты извини, дяде Коле пришлось срочно на киоск пойти, но я тебе провожатую нашла. – Она выглянула в окно и позвала: - Чайка, эй, иди-ко сюда.
Почему Лешка понял, что это именно она, та, которая только что высмеяла его? Настроение мгновенно испортилось: возись тут теперь с этой врединой.
- Вот, Леша, это Марта, внучка моей соседки. Она хоть и не местная, но каждое лето тут у бабушки проводит, всех знает и все.
Девчонка подмигнула Лешке:
- Футболку надень, бледнолицый, сгоришь. Ну что, сперва к морю?
Она вприпрыжку побежала по улице, нисколько не заботясь, идет Лешка за ней, или нет. Пришлось и ему приналечь, чтобы не отставать. Марта болтала, не умолкая: о том, как пройти в центр, почем нынче фрукты, где можно ловить рыбу, и еще много всякой ерунды. Говорила она немного странно: вроде и по-русски, и вроде не совсем.
- Ты почему так странно говоришь? – спросил Лешка. – Будто иностранка.
- Сам ты иностранец! Я с Тернополя, у нас все так говорят, когда по-русски. У меня тут бабця, я к ней на лето приезжаю. Айшет сказала, ты из шахты вылез? Потому такой белый? Под землей жил? Может, твой отец – гном Гимли? Что, не читал «Властелина колец»? - подначивала Леху девчонка.
- Нет, ну ты точно, дура! – разозлился Лешка. – Сейчас по шеям схлопочешь! У меня батя шахтер, а живем мы в нормальном доме. Просто я болел всю зиму.
Улочка поднималась все выше в гору, превратилась в тропинку, нырнула в заросли кустарника.
- Давай сюда, - потянула Марта Лешку за руку в кусты, - та не боись, не помрешь. Вот, гля, море!
Они выбрались из кустов на площадку на вершине холма. Внизу, сколько мог охватить взгляд, переливалась бескрайняя синь, уходя до горизонта, перетекая в небо и поднимаясь над их головами сине-золотым куполом, по которому не спеша плыли дивные звери-облака.
- Капец… - от восхищения Леха потерял дар речи.
- Эх ты, темнота подземная, - хмыкнула Марта. – Нет, чтобы сказать – красиво….
- Ща как тресну по шее! – возмутился парень. – Забудешь обзываться.
- Сперва догони, - засмеялась Марта, и побежала по тропинке дальше, выше, до самого края скалы, где та обрывалась вниз в изумрудную бездну.
Марта замерла на самом краю, раскинув руки:
- Эйгей! – закричала странно, заклекотала горлом, и вдруг из синего купола ей ответил крик один, другой. Над головой закружились бело-черные птицы. И сама она казалась такой же птицей, а разметавшиеся на ветру волосы – крыльями. Вот сейчас оттолкнется и улетит в небо вместе с чайками.
Лешке вдруг стало страшно: а вдруг упадет? Убьется ведь. В два прыжка достиг вершины, дернул девчонку за руку от края пропасти. Они не удержались, покатились по сухой траве. Марта хохотала.
- Ты шо, бледнолицый?
- А если бы ты упала? Вот идиотка!
- Никогда! Я же Чайка. Могу только в небо улететь. Слышишь, они мне отвечают? К себе зовут, – она посмотрела на Лешкины коленки: - Смотри, ободрал. Чудо-юдо. Сам виноват. Дай послюню, чтобы быстрей зажило.
- Отстань! – он вскочил, побежал по тропинке вниз, надеясь, что не заблудится, найдет дорогу к дому Айшет и дяди Коли.
На рассвете следующего дня его разбудит уже знакомый клекот. Но доносился он из веток шелковицы под окном.
- Эй, бледнолицый, просыпайся! Нас пахлава ждет.
- Какая, к черту, пахлава? Чайка, ты какого ко мне привязалась? – он подошел окну.
- Пойдем, ребята не против тебя в нашу бригаду взять. И Рахим согласен. Будем пахлаву и пироги на пляже продавать. С каждого проданного двадцать копеек твои. Можно до двадцати, а то и тридцати гривен заработать. А вечером пойдем на причал, там дискотека открытая, всех пускают. А ты шо, думал сидеть сиднем целое лето у Айшет на шее? Помрешь со скуки. Давай, жду внизу.
Лето, которое обещало быть скучным, стало ярким и насыщенным делами. Через неделю Лешка уже закоптился, как Чайка, и стал похож на цыгана из-за черных волос и темных глаз. Перестал горбиться и начисто забыл об удушливом кашле. Научился протяжно кричать «А кому пахлава сладкая медовая? А налетай на пироги фруктовые!» Легко вставал на рассвете, чтобы идти с пацанами на хилой лодке за мелкой рыбешкой. Научился плавать и нырять, как местные, и даже рискнул пару раз нырнуть на спор на время. Один раз даже выиграл этот спор. Бригада, как называла друзей Чайка, состояла из шести мальчишек и двух девчонок, причем, только трое были местными, коренными крымчанами. Остальные – приезжие из разных городов, которые проводили в гостеприимном Судаке каждое лето. Верховодила у них, разумеется, Чайка-Марта.
Время летело незаметно. Настала пора возвращаться домой. В ночь перед отъездом Лешки вся компания собралась на той самой скале, куда его Марта приводила море показать. Зажгли костер. Аркаша из Питера пришел с гитарой, пел всем известные и неизвестные песни. Несмотря на грядущее расставание, настроение у них было приподнятое. Все верили, что непременно встретятся на следующее лето, и твердо знали, что впереди у всех большая светлая и счастливая жизнь.
- Слушай, а почему тебя Чайкой называют? - спросил Лешка Марту.
- Так я в прошлой жизни была птицей, и в будущей буду. Их язык понимаю, с ними разговариваю. Я только в этой жизни, случайно, стала человеком. Может, чтобы с тобой встретиться? – она хитро прищурилась. – Чатиться зимой будем? У тебя в подземелье комп хоть есть? А на следующее лето – снова сюда. Договорились?
- Есть у меня комп, - буркнул Леха. И поправился: - У нас. Мы с сеструхами по очереди на нем…
Конечно, они переписывались. Поначалу активно, потом все реже. Лешке пришлось из школы уйти, перейти в профтехучилище. Надо было получать профессию, а школьную программу он все равно не тянул. Через год параллельно пошел работать рабочим на енергоучасток: подай, прими. Деньги в семье не лишние. Тем более, что маму на работе сократили, а батиного заработка, хоть и приличного, все равно на всю их большую семью не хватало. Так что времени висеть на фейсбуке особо и не было. Иногда только заглядывал на страничку Чайки: «Привет, как дела?» А дела у них стали разными, и дороги разными, и все меньше точек соприкосновения… К тете Айшет Лешка больше не поехал, денег даже на дорогу не было, да и не отпустила бы его мать на шее сидеть у чужих людей.
***
Шелестело время за окнами: то летним дождем, то осенним листопадом, то колючим снегом, то новой капелью звенело.
Лешка заканчивал училище, и подумывал: а не пойти ли ему осенью в институт? Ведь за два года он серьезно подтянулся в учебе.
Но тут в семью пришла беда. Та, которая почти ни одну шахтерскую семью не обходит. Случилась авария. Бог уберег, батя в той аварии не погиб, хотя многих похоронили, но стал инвалидом. Теперь Лехе быть главным кормильцем в семье, какая тут наука?
- В шахту не пущу, - тихо сказала мать. – Только через мой труп.
Он остался работать на энергоучастке, помощником мастера. Конечно, зарплата меньше, но зато безопаснее.
Как-то раз, заглянув в свой почтовый интернет-ящик, увидел письмо от Чайки, да еще и с приложением: несколько фотографий. Бескрайние поля, алые от маков, синие от васильков, желтые от неизвестного ему растения. На одной фотке сама Марта: в белой вышитой сорочке и венке из маков. Повзрослевшая и ослепительно красивая. В тонких пальцах алые цветы, как осколки зари. Сердце парня вдруг стукнуло сильнее и забыло, что надо биться. Видно, это и был тот самый первый взгляд, после которого мир меняется, и ничего уже не будет как прежде. Все люди становятся безликой массой, и остается только она – одна-единственная, необыкновенная, удивительная, самая лучшая…
«Хорошая фотка, - написал Лешка. – Тебе идет вышиванка. У нас тоже есть место, где такое же маковое поле».
«Да откуда у вас маки? – подначила его Чайка. – Они же под землей не растут, им солнце нужно».
Он смотался за город, нарвал цветов, поставил в трехлитровую банку, сфотографировал.
«Вот, маки. Это тебе».
«Спасибо. – Она прислала ему смайлик. - Я люблю маки. И васильки. И ромашки».
«Смешная. Ты же Чайка, ты должна рыбу любить. И лягушек».
«Вот счас как тресну по башке! Какие в море лягушки?»
«Ха! Треснет она! Сухопутная чайка! Не дотянешься!» - Его внезапно охватило ощущение огромного, как небо, как море, счастья, необъяснимого, невероятного.
«Леша, я в Судак собираюсь на недельку, приезжай и ты? Мы ведь так и не виделись больше, уже сколько лет прошло? А ведь обещались… Вот мой телефон, это новый номер»…
У него дрожали руки, и сердце барабанило где-то в ушах, когда он набирал номер мобильного, слушал мелодию рингтона. А потом далекий голос сказал:
- Алло, это ты, мой бледнолицый брат?
- Сухопутная Чайка, когда мы встретимся, я тебе все уши оборву, - ответил он почему-то охрипшим голосом.
- Давай сначала встретимся, - ответила она грустно. – Знаешь, я ведь всю ту зиму ждала лета, что мы опять будем пахлаву продавать… нырять… на скалу к чайкам лазать… Вместе. И все лето ждала. А ты не приехал.
- Не получилось, - Леша откашлялся.
- А теперь получится?
- Вряд ли. Я на новую работу вышел, кто меня отпустит?
- А я в универ Шевченка поступила. На журналистику. Теперь буду в Киеве жить. Приедешь в гости? Хоть когда-нибудь?
***
С ночной смены Леха домой еле дополз. Устал – хуже собаки. А тут еще дождь и холодный ветер, под крутку забирается ледяными ладонями. От того холода даже легкое покашливание где-то у горла собралось – еще только этого не хватало!
Батя с утра-пораньше прилип к телеку. Мрачный, кряхтит сердито. С чего бы? На экране мелькали кадры новостей. Леха телек почти не смотрел. Политика вся эта – мура-мурой, все они одним миром мазаны: и президенты, и олигархи. А шахтеры как гибли да голодали, так и голодают и гибнут. Леха скачивал себе какой-то фильм на комп – если чего-то хотелось посмотреть, лучше голливудский – чтобы все ясно-просто: кто плохой, кто хороший парень.
Лешка ходил туда-сюда по квартире, умывался, переодевался, взял тарелку с картошкой и сосиской, плюхнулся рядом с батей на диван:
- Чего тут?
- Студентов побили, - буркнул батя.
- Каких студентов? – спросил Лешка с набитым ртом. – Кто побил?
- В Киеве, на майдане Незалежности. Беркутовцы. Придурки. Теперь начнется.
Парень только плечами пожал. Хотелось есть и спать. Киев далеко… он потом поглядит, кого там били. От мелькнувшего кадра вдруг кровь застыла, и сердце ухнуло в пропасть. На весь экран. Полсекунды. Девичье лицо. Спутанные волосы, почему-то красные, раскрытый криком рот…
Вилка упала на пол.
Трясущиеся пальцы все время набирали не те цифры, он сбрасывал номер и набирал снова. Потом слушал музыку рингтона и молился: «Ответь, Чайка, ответь!»
Он не отходил от телевизора, все смотрел и смотрел страшные кадры. Но того, где мелькнуло окровавленное лицо Марты-Чайки, больше не видел. Показалось? Кто может дать ответ?
Написал по скайпу Аркаше в Питер: «Давно с Мартой общался?»
«Давно, - ответил Аркаша. Сообщил новость: - Лешка, я повестку получил, в армию иду. России служить. Защищать Отечество».
«Тю на тебя. От кого? С кем воевать собрался?» - Лешка отправил смайлик. У них в России там все тихо. Чечены, и те замирились. Это в Киеве вон что творится: кровь на майдане Незалежности…
А телефон Чайки все играл и играл песню Океана Эльзы… Пока однажды равнодушный голос не ответил:
« Зараз, на жаль вiдсутнiй…»
Мир опустел. Каким-то глубинным чувством Алексей понял: Марты больше нет. Улетела Чайка в синее небо. Им не встретиться на скале над Судаком, не петь песни под Аркашину гитару, не бродить по крымским пляжам, выкрикивая протяжно: « А кому пахлава медовая?»… Ничего уже не будет, как прежде… Ничего не будет…
***
Они сидели на высокой скале над морем. Ветер шелестел сухой травой, гнал по небу мелкие суетливые тучки. Где-то внизу волны сердито перекатывались через торчащие из воды камни. Море было асфальтово-серым, недобрым.
Марта плела венок из алых, как кровь, маков. Никого не удивляло, откуда здесь маки. Просто они у Марты в руках, так надо. Аркаша перебирал струны, мелодия была странной, будто ветер спорит с морем, а о чем – не понять.
- Он ударил меня по голове дубинкой, - негромко рассказывала Марта. – Мы с Леськой бросились бежать, а он догнал, и еще раз ударил. Леська упала. А я бежала. Да самого склона Днепра, где арка стоит. Споткнулась, а там камень. Так виском приложилась… Тело только весной нашли, когда убирались в парке. Всю зиму такое творилось, не до парков было. Конечно, уже и не опознали. Осталась в списках пропавших без вести . Маму жалко. Плакала долго. А когда брата убили в бою, то перестала. С ума сошла.
Она доплела венок, надела на голову:
- Красиво?
Лепестки на лбу - капли крови. Расплываются, растекаются, сползают на плечи, на светящиеся выбеленные солнцем волосы…
Аркаша перестал играть, отложил гитару. Сорвал травинку, прикусил, сплюнул.
- Нас эти долбанные киборги положили, под чертовым аэропортом. Молотили, гады, головы не поднять. Потом мужики кого смогли, собрали, на КамАЗы, отправили в Ростов. Кого не смогли собрать – там, на месте и прикопали. Моим старикам отправили справку – помер Аркадий от аппендикса. Хренотень. Мне аппендикс еще в пятом классе вырезали. Отец так ничего и не добился. Поставил крест на кладбище, а меня-то там нет. Я лежу возле аэропорта, где нет посадочной полосы.
- Сам ты долбанный, - Лешка сердито пнул ногой товарища. – Не фиг было лезть к нам!
- Да кто лез? Сказали – учения! Это ж армия! Сели и поехали. А когда поняли, где мы – поздно. Мне пол головы снесло, мозги по полю. Эти ж, в аэропорту, - бессмертные, точно говорю! Блин, киборги! И где только укропы таких нашли?
- Бабы нарожали. Такие вот, как наша Чайка. Только живые. Нет, Аркаша, не бессмертные. Когда перекрытия рухнули, я раненый был, даже уползти не смог, - усмехнулся криво Лешка. – Батя меня пытался вытащить, так разве ж он смог бы, с одной-то рукой? Маманя теперь вот сестренок сама поднимает. А сидел бы ты, мать твою, дома…
- Так говорю же – приказ!
- Приказ у него… А мозги тебе на что были даны?
- Не ссорьтесь, мальчики, - Марта обняла парней за плечи. – Нам нельзя теперь ссориться. Этот жребий был брошен не нами. За нами был выбор. И мы выбрали то, что считали правильным. – Взглянула в бездонное небо:
- Пора?
Они взялись за руки, шагнули вперед в пустоту…
... Айшет навесила на дверь большой амбарный замок, провернула ключ. Авось, убережет от чужих людей. Подняла на плечо большую дорожную сумку, за собой поволокла внушительный чемодан. Вся жизнь уместилась. Женщина потопала в сторону автобусной остановки. Когда-нибудь она вернется сюда, в маленький домик на окраине Судака. Когда-нибудь. Снова грядки засеет, на могилку к Коле сходит. Когда-нибудь. Обязательно.
Кружили над горами, над морем, над землей черно-белые чайки. Кружили и плакали…