Земля поднялась черной стеной и стала небом. Слишком тяжелое, земляное, оно не удержалось и рухнуло. Смешалось с воздухом и стало воздухом. Комья земли, которая стала воздухом, заполнили легкие… Но землей нельзя дышать. Легкие отказывались работать и сердце остановилось…
Дед Мирон закашлялся и проснулся. Сел на кровати, хрипя натужно. Продышался. Опять этот сон. Беду вещует. Смерть. Вот только кому? Ему, Мирону? Все может быть. Да деду уже и не страшно уходить. Пожил, слава Богу. Все видел: и отступление, и освобождение, и Парад Победы в самой Москве. Как дети рождались-росли-женились, потом внуки. Теперь вот правнука женить бы. А тогда уж можно и уходить…
Юрчик у него красавец, умница, спортсмен. Гордость дедова.
Старик улыбнулся этим мыслям. Правнук недавно девочку приводил знакомиться. Юлечкой зовут. Тоненькая такая, тростиночка. Рядом с могучим парнем и вовсе невесомой кажется. Волосы кудрявые, рыжие, будто светятся на солнце. Чем-то она Мирону его Леночку покойную в молодости напомнила. Та тоже такая была… легонькая. Потому и называл ее Мирон Одуванчик.
Кряхтя, дед Мирон встал с кровати, шаркая негнущимися ногами, прошел в кухню, поставил чайник. На столе под салфеткой Натуся, невестка, оставила оладушки – деду на завтрак. У Мирона уже день на ночь перевернулся: ночью бессонницей мается, потом спит до полудня… А точнее, ворочается с боку на бок: то в дрему падает, то снова мысли перебирает, как бусины. Если бы не этот сон сегодняшний, то, верно еще бы дремал.
Воспоминания о сне вернулись. Страшный то был бой. Немчура за каждый сантиметр огрызалась. А они шли вперед, и не думали ни о бомбах, ни о танках, ни о смерти. Снаряд разорвался в двух шагах, и Мирона накрыло с головой: ни пошевелиться, ни выбраться. Если бы не Славик, боевой друг, так и остались бы Мироновы косточки в днепровской круче в двух шагах от заветного Киева. А Славик увидел, что товарища присыпало, откопал. Голыми руками землю греб, а потом еще волок с километр друга под разрывами, пока медиков не встретил.
В госпиталь они вдвоем попали. Славика ведь тоже приложило, только он не заметил ранения. Одна мысль была: вытащить Мирона с поля боя, и назад. Ну, назад не получилось…
Всю войну вместе прошли: от призыва до Берлина. Вместе за Леночкой ухаживали, вместе с союзниками братались… Даже то, что Леночка Мирона выбрала, друзей не разлучило.
После Победы, правда, разъехались по домам. Мирон к себе в Мариуполь с молодой женой вернулся, Славика в Туле мама ждала и сестренки – мал мала меньше. Славко им отца заменил, который под Севастополем остался навечно. Потому и женился друг поздно.
Хлопнула входная дверь.
- Юрчик? Ты? Чего так рано? – окликнул дед.
Правнук вошел в кухню. Увидев его, Мирон так и замер, не донеся до рта вилку с кусочком оладушка. Все понял без слов.
Юрий, расстегнув зелено-пятнистую куртку, сел на табурет, взял рукой с тарелки оладушек, макнул в сметану.
- М-м-м вкусно… Мамкины оладушки – это что-то!
- Разденься. Руки помой, - пробурчал дед Мирон. – Поешь нормально.
- Некогда, деда. Я попрощаться зашел. Маме ничего не говори. Я ей позвоню, скажу – в командировку отправили. Но хочу, чтобы ты знал, где я.
Мирон положил вилку на стол, сгорбившись, уставился на цветастую клеенку. Поле зеленое, маками алыми усыпанное. «Как кровью залито», - подумалось старику.
- Они ж обещали, что студентов не возьмут на фронт, - прохрипел старый солдат. В легких словно снова, как в том бою, семьдесят с лишним лет назад, собралась взорванная врагом родная земля и не давала дышать.
- Так я добровольцем, - спокойно пояснил Юрий. – После той бомбардировки в январе, когда людей просто на улице… просто прохожих… В моем родном Мариуполе… Не могу оставаться дома. Академку оформил. Дед, у меня же разряд по стрельбе, а там снайперы очень нужны. Ну кто их остановит, если не я?
- Кого – их, Юра?
- Врага! Агрессора!
- Врага… - дед вдруг всхлипнул. – Юрчик… А вот если ты в прицеле своем увидишь Темку, внука друга моего фронтового, Славика Петрова из Тулы? Того, который меня полумертвого с поля боя вынес? Ты выстрелишь? В Темку, с которым ты за килькой ходил чуть не каждое лето? Он же кадровый военный теперь, Славик звонил, сказал – на учения какие-то его отправили. А по телевизору говорят…
- Деда… - Юра обнял старика за трясущиеся плечи. Глухо падали слова, как снаряды: - а если Тема меня увидит в свой прицел? Это он пришел разрушить мой дом. Не я к нему. Тот дом, где его моя мамка вот такими вот самыми оладушками кормила каждое лето!
Юра помолчал, поднялся:
- Прощай дед. Я вернусь, обещаю. Поедем с тобой в Киев на парад Победы. Только дождись меня, договорились?
Дед Мирон, кивнул, скрюченными от старости пальцами неловко перекрестил правнука:
- Возвращайся живым, Юрчику. Я дождусь. Поедем. Юлечку возьмем с собой…
Уже у двери Юрий обернулся:
- Если увижу в прицеле Темку – стрелять не буду. В братьев не стреляют.
За окном громыхнуло. Далеко и коротко. Мирон вздрогнул: кто, как не старый солдат умеет отличить весенний гром от грохота тяжелого орудия?
***
Майское солнце заливало комнату, искрилось в большой хрустальной вазе с тюльпанами, пускало веселых зайчиков от начищенных орденов и медалей на пиджаке, висящем на дверцах шкафа. Не зря про такие говорят – «иконостас»! Дед Мирон, тяжело опираясь на палку (дочка уговорила пользоваться – ноги-то совсем плохо держат!), шаркал по квартире, собираясь в дорогу. На тот самый главный майский парад, в Киев. Хоть семья и отговаривала деда, но он стоял на своем: поеду!
Зазвонил телефон.
- Здоров, братуша! – услышал Мирон далекий Славкин голос. – Как ты? С наступающим праздником!
- И тебя, Славко, с наступающим! Вот, дожили мы до такой даты… - голос предал старого Мирона, сорвался. Дед глубоко вздохнул, переждал спазм, спросил: - Есть от Темы известия? Что-то его учения затянулись?
- Нету, - едва слышно ответил Слава, и повесил трубку.
- Дедушка, вам плохо? – Юлечка бросилась к Мирону. – Дать сердечное? Может, не поедем?
- Не надо сердечного, - отмахнулся Мирон. – Обязательно едем. Доставай пиджак. Тот, который в шкафу. Такси, небось, уже ждет!
Юля искоса глянула на дедов «иконстас» на дверце шкафа, поправила черную косынку на рыжих кудрях, достала из шкафа дедов «будничный» пиджак с одной-единственной медалью. Помогла старику одеться.
Старый солдат, прошедший всю Великую войну до самой Великой Победы, подошел к зеркалу, поправил единственную медаль на груди. Посмертную награду его правнука Юры. Ту, которую они получили неделю назад: старик-ветеран и юная девушка, ставшая вдовой, не успев стать невестой.
Мирон погладил медаль:
- Ну что, внучок, поехали в Киев, на парад Победы? Я же обещал…