Ворчание старого крана
ВОРЧАНИЕ СТАРОГО КРАНА
Хочу, чтобы моё стальное тело
Превратилось в улицы, в дома…
Подражание О.Мандельштаму
Привезли не понятно куда: ни в город, ни в село; ни в лес, ни в поле. Не разглядеть, что там за забором, пока лежу на земле. На востоке видны деревья, может рощица какая или лесок. На севере – дом невдалеке. С других сторон ничего не видно, там городская пустошь или истерзанное людьми пригородное поле. За не короткий свой век, где только бывать не приходилось: и в поле стоять одиноко, и в лесу объекты строить. Но больше всего работал в городе. Сколько домов построено, на которых каждую панель установил на место и каждый кирпичик поднял от первого этажа до последнего! Но кто теперь помнит об этом? От былых времён не осталось имён.
Лежать на земле беспомощной грудой металла унизительно. В разбросанных по строительной площадке звеньях башни и стрелы, деталях контргруза и мотках стального троса трудно разглядеть стройное, лёгкое и сильное сооружение, которое гордо называется: Башенный кран. Не какой-то неповоротливый коптило гусеничный или вертлявый автомобильный, а башенный. У понимающих людей одно слово «башня» уже вызывает уважение. Не напрасно это слово всегда обозначало нечто грандиозное, выдающееся, возвышенное. Вспомните Вавилонскую башню, башню Александрийского маяка, Спасскую или Останкинскую башни.
Неуютно лежать на земле без дела, если вся жизнь в работе. Так каждый раз: привезут на новый объект, и приходится с нетерпением ждать, когда соберут все детали воедино, помогут подняться с земли и встать. Встать во весь рост и оттуда, свысока оглядеться по сторонам. С этой минуты начинается настоящая жизнь, таинства которой не понять никому, кто живёт приземлено, кто даже на фонарь уличного освещения смотрит снизу вверх, как на солнце. Мне же эти фонари – не помеха, они мне всего-то по пояс.
Башенный кран не только кран. Это, скажу вам, символ строительства, а строительство – признак прогресса! Да, да, прогресса! И ничуть не преувеличиваю. Если в городе не видно ни одного башенного крана, значит, плохи дела в этом городе. Значит, живёт он прошлым, теснится в том, что было построено когда-то раньше и ничего не создаёт для будущего. Это вымирающий город. Поверьте мне старику, я многое повидал. Не раз замечал, как светлеют лица жителей какого-нибудь городка, когда среди их стареньких домов появляется забор, за которым поднимаюсь я, башенный кран. Вместе со мной поднимается у них настроение, рождается надежда на обретение нового жилья или достойной работы.
Лишь сварливый обыватель, глядя на строительный забор и башенный кран, скажет, что там - «стройка». Этим невыразительным словом он показывает своё равнодушие, даже презрение к тому, что делается за забором. Для него, обывателя, стройка это место, где землю роют, кирпичи кладут и ругаются матом. Стройка ему как кость в горле, от неё пыль, грязь, шум.
Знающий человек не скажет «стройка». Он скажет «строительство дома» или «строительство школы», или какого-либо другого здания. В этих словах чувствуется уважение к таинству рождения нового здания и полёт фантазии. За забором ещё ничего не видно, но знающий человек приблизительно уже представляет, что там будет, когда поработаю я, башенный кран; прикидывает, какая ему от этого польза. И для специалиста забор с башенным краном не безликая стройка, а «объект» или ещё конкретнее: «дом», «школа», «корпус». Называя так, он смотрит дальше и видит уже готовый дом, в котором уютно жить людям, или школу, в которой удобно учиться детям.
Скучно лежать на земле и ничего дальше забора не видеть. Но как только встану – забор мне не преграда. С высоты взгляд свободно гуляет до самого горизонта. А внизу, словно букашки, суетятся люди. Жалко мне их. Не могут они подняться над землёй, чтобы с высоты птичьего полёта взглянуть на свою жизнь и очиститься от мелочной суеты. Слаб человек. Ему не по силам поднять даже лёгкую панель, из каких строят дома.
Скорее бы подняться и встать, зацепить крюком бетонную панель, почувствовать, как натягивается трос, как напрягается стальная башня, как упираются в рельсовый путь ходовые опоры, не позволяя мне опрокинуться. Какая радость – ощутить в себе силу и готовность делать дело, своё главное дело.
Жизнь на новом объекте начинается с отгадывания двух загадок. Первая загадка – что предстоит строить? Вы, конечно, скажете, какая, мол, тебе разница, что строить. Об этом люди знают, у них чертежи и проекты, а твоё дело – поднимать-подавать.
Нет, господа хорошие, большая разница. Перед выходом на сцену певцу надо знать, в хоре ему петь или настраиваться на исполнение сольной партии, где нельзя незаметно сфальшивить. Так и мне необходимо подготовиться. Если, к примеру, строить кирпичный дом, значит, стоять мне на этом объекте долго и не спеша поднимать на подмости кирпич да раствор. Работа нудная, скучная, большой точности и внимания не требует, можно расслабиться. Другое дело, если дом панельный. Здесь работа совсем иная. Тяжеленную панель надо осторожно поднять и аккуратно подать к месту. В этот момент до предела напрягаю слух и зрение, чтобы точно выполнить все команды, без ошибки установить панель и держать её не шелохнувшись, пока закрепят. В этой работе у меня сольная партия и дело чести не схалтурить, не сфальшивить. Тут не расслабишься.
Будет ли работа в радость или ляжет на плечи грузом постылой обязанности, зависит ещё и от того, кто будет руководить мною. Отгадать, каким будет крановщик на новом объекте – вторая загадка. Не дай бог, чтобы сел в мою кабину какой-нибудь неумеха. Был однажды у меня такой, торопыга и путаник. Торопливо взбегал по лестнице в кабину, постоянно спешил, сначала нажимал кнопку, а потом думал. Часто путал команды, вместо «майна» поворачивал рычаг на «вира». Я дёргался как, эпилептик. Панель взмывала вверх, потом рывком опускалась не туда, куда надо. От монтажников в мой адрес летели обидные слова и ругательства. Кому такая работа понравится? Намучился я с ним.
Насколько приятнее работать в компании людей, умеющих хорошо делать своё дело! Года три назад на строительстве высотки работал с мужиком, которого смело можно назвать крановщиком-асом. Управлял он мною уверенно, без суеты и без ошибок. Работал как пианист, всеми пальцами обеих рук. Мог одновременно управляться с рычагами подъёма груза, движения по рельсовому пути и поворота стрелы. Делал это мягко, без рывков. Повинуясь ему, я обретал грациозность, словно кружил в ритме бального вальса. Зацеплю, бывало, тяжёлую панель и летит она над этажами легко, свободно, словно птица! Поднимется ввысь и замрёт, как по волшебному слову. Потом тихонечко опустится и станет на своё место точно, без ошибки. Силён человек своим умением! С тем мужиком работать было не просто. Строг он был, не позволял мне ни малейшего своеволия. Я уставал, но то была усталость от хорошо исполненного дела, а не угнетающая усталость от затраченного впустую труда или от томительного безделья.
Но если бы мне предложили самому выбрать, с кем бы хотел работать, я бы назвал её, сударыню «О». О ней я постоянно думаю, живу надеждой, что расстались мы не навсегда, что обязательно встретимся и вместе построим ещё не один дом.
С нею, сударыней «О», мы работали на строительстве школы. Это был для меня самый счастливый год в череде однообразных лет. Никогда со мной такого не бывало. Каждое утро с нетерпением вглядывался вдаль, на многолюдную остановку, где она выходит из автобуса. Спешит по тропинке через пустырь, и я любуюсь её походкой. Она входит на стройплощадку, скрывается за дверью бытовки, чтобы переодеться. Я горю от волнения в ожидании решающего момента: она выходит из бытовки и направляется ко мне. Как она очаровательна! Впереди целый день счастья, потому что целый день она будет со мной.
Подходит. Подошла. Снимает стопорные зажимы с ходовых колёс, берётся за перекладины лестницы. Всем своим железным существом чувствую тепло её рук. Ничего на свете нет нежнее! Их нежность и тепло, как райский бальзам впитываю в себя, чтобы запомнить, сохранить навсегда.
Подниматься высоко, а дорога к высотам не бывает лёгкой. Она устаёт, мне хочется склониться, уменьшиться, чтобы облегчить ей путь. Но не могу, нет у меня такой возможности. Я боюсь, что не найдя поддержки и сочувствия (чего можно ждать от холодного железа!), её покинут сила и воля, остановит она движение вверх и вернётся назад. К счастью нет, она мужественно одолевает ступеньку за ступенькой вертикальной лестницы. Она уже на последней площадке, тяжело дышит, открывает дверь кабины. Всё, теперь мы вдвоём и никто не мешает нашему уединённому общению. Перекрестится она и тихонько, шёпотом скажет: «Ну, милый, поехали». Ах, какое прелестное слово «Милый». Кто, скажите, после таких слов может устоять и не броситься, чтобы скорее исполнить просьбу, любое желание женщины! Никто и никогда не обращался ко мне этим восхитительным словом - «Милый». Теперь я весь в нетерпеливой готовности выполнять её команды. Она включает рубильник, и я чувствую, как побежал по моим проводам возбуждающий ток, как напряглись застоявшиеся моторы. Её рука опустилась на рычаг поворота стрелы и закружилась моя башня, двинулась по размашистой дуге стрела. Я не просто стараюсь, я с наслаждением выполняю её команды. Если она вдруг ошибётся, я притормаживаюсь, не спешу исполнить ошибочный сигнал. Она поймёт мою уловку и благодарно погладит приборную панель. Какое счастье работать с ней! Словно пушинки я бросаю вверх панели и плиты по лёгкому движению её прелестной руки. Силён человек любовью, возможностью любить и быть любимым!
Но день не вечность. Приходит конец смены. Прошептав «До свидания», она отключает рубильник и выходит из кабины. Я провожаю её взглядом до остановки. Так хочется сорвать стопорные зажимы с рельсов и бежать за ней… Но нет у меня такой возможности и права. Она уходит туда, где ждёт её кто-то другой. Эта мысль меня угнетает. Изо всех сил гоню её от себя, пытаюсь сосредоточиться на том, что утром вновь увижу её, почувствую её дыхание и тепло её рук.
Она уходит, а я остаюсь, и буду стоять всю ночь, в жару, под дождём и в снежную метель, когда холодный ветер гудит меж промёрзших рёбер, пытаясь свалить на землю. Но я стою, головы не склоняю. Отсюда, сверху я многое вижу, чего не увидеть с земли. Вижу, но молчу. Нет у меня привычки к многословию и крикливости, за которые причисляют к звёздам.
Лишь постороннему наблюдателю покажется, что ночью стройка спит. Но я-то знаю, как обманчива ночная тишина. Здесь уже зародился новый жилой дом или детский садик, или другое нужное людям здание. Его начинает обживать душа, расширяя пространство с каждым новым этажом. Часто замечаю, как в лунную ночь на недостроенных этажах мелькают тени невидимых существ. Это посланники души – приведения осматривают новые комнаты и углы, присоединяя их к своему царству. Пока люди строят, пока наводят отделку и ставят в двери замки, чтобы потом торжественно их открыть, душа уже всё приготовила в доме: входите и живите счастливо. Только часто огорчают её люди своими ссорами да скандалами, не хватает людям душевности. И самое трудное испытание для души тоже от людей, когда они бросают недостроенный дом. Стоит брошенный людьми дом, как безвинный страдалец и бродит по нему одинокая душа. Проходя мимо заброшенного дома ночью, можно услышать глухие таинственные звуки, это плачет душа и стонут приведения.
Ночь всегда полна загадок. Смотрю я с высоты и не могу понять, почему не сидят люди в уютных квартирах и не спят в мягких постелях? Почему бродят они в одиночку или парами по улицам и глухим тропинкам? Почему из века в век под покровом ночи просыпается в них несовместимое: страсть любви и тяга к преступлениям? Затмение какое-то, туман. Впрочем, туман бывает не только в голове у людей. Я тоже боюсь тумана. Окутает он всё вокруг, даже земли с высоты не видно. Охватывает страх, что я ослеп, что лишился опор и падаю в непроглядное зыбкое пространство.
Настанет утро, рассеется туман, придут люди, помогут встать с земли, натянут трос, подключат провода и начнётся работа. Этаж за этажом будет подниматься дом. Такое у меня призвание - дома строить. Не для себя, для людей. Мне ни крыши не надо, ни водопровода. Случалось стоять вблизи домов, которые строил раньше. Смотрю на них и припоминаю: когда их возводили, какие были заботы и огорчения. Людей вспоминаю, с которыми работал. Дома тоже стареют. Печально выглядят их обветшалые фасады среди новых высотных собратьев. Я-то помню их молодыми, красивыми. Помню первых счастливых новосёлов около их подъездов. Только давно это было. Теперь в них заселяются без большой радости, каждому хочется просторную квартиру в новом, современном доме. Молодым и я был резвым, шарниры не скрипели, редукторы не рычали. Не думалось, что придёт пора, когда спишут, разрежут на куски и сдадут в металлолом. Но об этом рано, я ещё поработаю. Конечно, трудно тягаться с новыми. У них электроника, мониторы, тёплая кабина, телефон. Когда меня создавали, о таких хитростях не знали. Зато у меня опыт. По памяти, вслепую каждую панель могу к месту подать. Только тяжелее стало их поднимать, силы не те. Видно такой закон у жизни, одно приобретаешь, другое теряешь.
Старым стал, ворчливым. Вон сколько наворчал. Может и лишнего. Не судите строго.