Зеленые глаза 17

Бродяга Посторонний
Отпустить на свободу кого-то другого гораздо проще,
чем сделать то же самое для себя самого

Макс Фрай.
Тихий город 



17.   

Войдя в свои апартаменты, миссис Фэйрфакс незамедлительно прошла в свою спальню и сразу же, вовсе не прося Полину о помощи, сама расстегнула плащ-крылатку, нервным движением швырнула-бросила его в кресло, всем своим видом показывая девушке, что совершенно не нуждается в ее услугах. И тут уже сама Полина не выдержала. Взревела белугой и бросилась перед своей госпожой на колени. Девушка обхватила руками ее за ноги и сжала. Она прижалась своим лицом к мягкой шелковистой ткани ее одежды.

- Простите, Алена Михайловна! – воскликнула она. – Я не хотела... не хотела Вас обидеть!

 Миссис Фэйрфакс молча подхватила ее за подмышки, заставив подняться. Почти силой принудила ее подойти к дивану, усадила рядом с собою, и даже воспрепятствовала попытке своей визави сползти вниз и сызнова встать перед нею на колени. Кажется, она вовсе не хотела этого самого «покаянного спектакля».

Во всяком случае, выражение ее лица... Сказать, что оно просто недовольное, это не сказать ничего. В глазах ее госпожи застыла обида. И пустота, как будто бы она, ее госпожа, сегодня потеряла кого-то, очень близкого ей. И Полина понимает, кого именно...

Да, в этот раз миссис Фэйрфакс не стала улыбаться ей, сочувственно и по-доброму, так, как до этого всегда бывало. Не стала ее как-то ободрять. Просто, сызнова утерла ее слезы, пролитые в тщетной мольбе о прощении. А потом, когда Полина, наконец-то, посмела поднять на нее свой взор, девушка опять заметила этот странный зеленый отблеск в глазах своей хозяйки. Она почувствовала изнутри себя уже знакомое ей ощущение давней боли, явно пробужденной обратно к сущему чем-то жестоким, что сделала именно она, Полина Савельева.

Ее госпожа как-то вовсе уж невесело усмехнулась, точно определив по лицу своей пока еще крепостной это узнавание боли. Кажется, она даже условно, почти что символически, посочувствовала той, кому это все довелось вынужденно ощутить... той, кто сейчас испытала долю ее личного страдания со стороны.

- Полина... Полина... Ну, зачем же ты так поступила? – спросила она, сочувственно вздохнув.

- Я... хотела, чтобы Вы мне поверили! – Полина все еще была уверена в том, что гнев ее госпожи вызвало пресловутое вставание перед нею на колени в присутствии ее поверенного, ставшего невольным свидетелем столь личного, почти интимного жеста. – Я вовсе не думала, что Вы обидитесь!

- А я и не обиделась, - миссис Фэйрфакс тяжело вздохнула, взяв свою крепостную компаньонку за руки, чуть-чуть сжала свои пальцы у нее на ладонях, как будто этим коротким пожатием хотела ей объяснить-передать нечто того самого чувственного рода, что никак невозможно высказать словами. – Я просто... огорчилась.

- Простите меня! Я... – Полина опять попыталась соскользнуть на пол и встать перед нею на колени, однако, ее хозяйка снова этому воспротивилась.

Девушка прикусила губу, в точности как это прежде сделала ее хозяйка там, в наемной коляске, по дороге домой. И она тоже сумела удержаться от рыдания. Почти что замерла на всхлипе, но не расплакалась, а просто несколько раз вздохнула и, наконец-то, почти что спокойно, произнесла:
- Да, я знаю, я нарушила Ваш запрет. Я помню, что не должна вставать перед Вами на колени, целовать Вам руки и высказывать иное... раболепие. Но я не могла иначе показать Вам, что для меня Вы больше, чем просто хозяйка. Я действительно люблю Вас!

- Молчи, жестокая девчонка! – воскликнула ее госпожа. – Прояви немного милосердия! Хотя бы здесь, в моем доме!

Она оттолкнула свою визави. Да так, что Полина не то, что соскользнула, она просто упала с дивана. Боком, на ковер. Да еще и очень неловко, прямо на локоть.

Нет, она не ушиблась как-то уж сильно. Хотя и вскрикнула. Но, скорее, от неожиданности, чем от боли, вполне, кстати, терпимой.

Да-да, она просто... испугалась! Особенно, когда миссис Фэйрфакс буквально кинулась к ней на выручку, с выражением тревоги на лице.

- Полина! – воскликнула ее госпожа. – Ты не ушиблась? Что с рукою?

И теперь уже хозяйка стояла на коленях перед своей крепостной. Она наклонилась, почти что припала к поверженной девушке. А потом подняла ее и прижала к себе.

- Полина... Полюшка моя... – прошептала она. – Прости меня, моя милая! Я...

Она недоговорила, просто нежно-нежно погладила тот самый локоть, на который девушка неудачно приземлилась. Как будто стыдилась, боялась тронуть ту часть ее, Полины, тела, что случайно пострадала от господской руки.

- Я... Я в порядке, Алена Михайловна, – так же тихо отозвалась ее рабыня, не смея противиться этим нежным объятиям. – Я... даже и не ушиблась вовсе! Я сама не удержалась, Вы и вовсе в этом не виноваты!

- Господи, девочка моя! – огорченно вздохнула ее госпожа. – Ну, кого же ты хочешь обмануть, а? Мою совесть? Так ведь не получится!

Она помогла девушке подняться, а потом подошла к дивану, швырнула с него несколько подушек на пол, прикрытый белым ковром, и жестом предложила девушке присесть прямо на них. И сама тоже устроилась на такой подушке, опершись спиною о диван и вытянув ноги на ковре. Затем, она сызнова притянула Полину к себе, обняла ее, а потом заставила девушку лечь навзничь, головою к себе на колени, как на подушку. И далее, она некоторое время молча гладила черты лица своей юной рабыни. Так нежно, легонько прикасаясь к коже самыми кончиками своих пальцев. Девушке даже захотелось прикрыть глаза и просто наслаждаться, получая непривычное удовольствие от этих прикосновений, радоваться этим удивительным ощущениям. Она не сделала этого только потому, что ее госпожа, при всем при этом, смотрела на нее... очень серьезно, без малейших признаков улыбки на своем лице. И от того, как миссис Фэйрфакс глядела на нее сейчас, Полина снова почувствовала к своей госпоже странную нежность, и даже желание взять на себя часть ее боли. Или же получить боль из ее рук... иначе...

Нет-нет, вовсе не то... Юная крепостная компаньонка сызнова ощутила внутри себя отголосок той самой прежней грусти и душевной боли. И она поняла, что госпожа американка вовсе не желала того, чтобы она, ее покорная раба, разделила с нею эти ощущения, что она лишь случайно позволила ей прикоснуться к своей душе, познать вместе с нею ничтожную долю тех самых тяжких чувств из прошлого, что обуревают сейчас саму госпожу. Нет-нет, ее хозяйка вовсе не хотела поделиться с нею этим своим страданием.

И девушке даже стало слегка обидно. От того, что боль миссис Фэйрфакс остается у нее, у хозяйки, там, внутри. Если бы она могла ее хоть как-то выплеснуть - именно на нее, на Полину, а вовсе не на кого-то другого! – всем было бы куда как легче! Но нет, госпожа вовсе не желает делиться со своей рабою этим былым страданием...

И Полина решилась. Она первая заговорила о том, что, будучи недосказанным, легло условной пропастью между ними. Пропастью, которую только она, Полина, сможет перескочить, перелететь, перепрыгнуть...

- Матушка-барыня, - сказала она, - Вы ведь просто не хотите меня отпускать?

Вот и все. Подобрала юбки, разбежалась и прыгнула. И пусть голова ее по-прежнему покоится на коленях этой загадочной женщины с зелеными глазами, зато внутри себя Полина сейчас четко осознает и всеми нервами ощущает это странное захватывающее чувство полета над бездной. Страх и напряженное ожидание. И эта странная пустота внутри себя самой... Как будто бы ты и впрямь становишься легче, просто чтобы облегчить своему телу это странное путешествие сквозь несуществующий, но ощущаемый поток воздуха, безо всякой видимой опоры, на незримых крыльях твоей души, тех самых, которые вот-вот развернутся у тебя за спиною...

- Если бы мы жили в Древнем Риме, и я была бы патрицианкой, я надела бы на тебя серебряный ошейник, - тихо отозвалась ее госпожа. - Лучший ювелир украсил бы его моим родовым именем. На поясе у меня всегда была бы изящная серебряная цепочка, чтобы я могла в любую секунду пристегнуть ее к твоему  ошейнику, обозначив для всех и для каждого тот несомненный факт, что только я властвую над тобою. Да-да! Только я, а не кто-нибудь другой! – подчеркнула молодая женщина.

Полина мягко улыбнулась этому странному заявлению, обозначая свое отношение ко всему сказанному ее хозяйкой, как к некой изящной шутке. Дескать, Вы снова иронизируете и разыгрываете занятный водевиль, моя дорогая и любимая госпожа! Но та, кто произносила эти речи, похоже, вовсе не была настроена на некий шутейный лад.

- Я не знаю, кем бы я тебя числила, - миссис Фэйрфакс произнесла это задумчиво, без тени улыбки на лице, - может быть, секретарем, благо, и читать и писать ты умеешь, и даже весьма неплохо. Или же библиотекарем, что тоже близко тебе... Впрочем, говорят, что в те времена это были сугубо мужские профессии. Только сейчас в Америке такую работу изредка начали предлагать некоторым женщинам... Думаю, скорее всего, ты была бы моей кастеляншей. Или же вестипликой*. Хотя...

Миссис Фэйрфакс, наконец-то, улыбнулась. Правда, слова, которые она произнесла при этом, вовсе не давали поводов для веселья. Во всяком случае, для ее крепостной...

- Это сейчас я вынуждена придумывать работу для той, кого люблю, чтобы оправдать ее присутствие рядом со мною для всех любопытствующих, от властей до журналистов, и даже для собственных слуг, - сказала она и как-то странно усмехнулась. - Как будто бы я сама не могу справляться со своею собственной одеждой или же деловой перепиской! В те времена, когда рабы и господа не прятали свои отношения за ширму морали, никто бы и не стал интересоваться, а почему это красивая девушка постоянно находится при своей хозяйке, повсюду ее сопровождает и даже ночью имеет право входить в ее, госпожи, спальню!

- Такое право есть у любой горничной! – не согласилась Полина. – И ни одной барыне никто не ставит в упрек, что она пользуется ее услугами.

- О-о-о! Это ведь смотря какими услугами! – снова усмехнулась миссис Фэйрфакс. А после этого тяжело вздохнула и поглядела на свою рабыню едва ли не с состраданием. – Господи, Полина, ну зачем же ты делаешь вид, будто ты ну совсем-совсем ничего не понимаешь? Я ведь тогда, еще там, на скамейке в Александровских садах, объяснила все так, как есть. И я снова повторяю, что купила тебя с целью растления. Чтобы ты делала для меня вещи, которые в обществе считаются непотребными. Ты должна была стать моей игрушкой для разврата, жестокого и отвратительного! Ты читала маркиза де Сада?

- Нет, - честно призналась девушка. И пояснила:
- Я вообще читала не так уж и много французских книг. Предпочитала наши, русские.

- Ну что же, я дам тебе прочесть это, - как-то иронически выделив крайнее слово, многозначительно усмехнулась ее госпожа. – У меня есть несколько томов произведений этого... забавного автора. Там, в малой библиотеке. Интересно, на какой странице ты отшвырнешь с омерзением любую из его книг, и чем же тебя придется принуждать к этому неприятному чтению, ежели у меня взыграет фантазия заставить тебя прочесть хотя бы одну из них до конца...

- Не стоит принуждать меня к этому, - отозвалась на ее грустную иронию Полина. – Ежели будет на то Ваша воля, тогда...

Девушка на секунду замолчала, а потом... Сказала тихо, но твердо, глядя в глаза своей Колдуньи и пытаясь поймать в них тот самый отблеск зеленой вспышки:
- Я прочту все то, что Вы мне укажете. Приятно ли мне это будет, или же вовсе противно, не суть. Вы прикажете - я исполню. Но я уже поняла, что он, наверняка, писал о неких развратных мужчинах и женщинах, хлещущих друг друга, чем попало... и всячески мучающих, и себя, и всех тех, кому не посчастливилось оказаться рядом с ними.

- Блестяще! – миссис Фэйрфакс почти искренне расхохоталась. – В жизни не слыхала столь краткого и точного изложения сути флагеллянтской развратной литературы! А ведь ты даже и вовсе не читала ничего подобного! 

Она наклонилась и несколько раз поцеловала Полину в щеки, а потом, выпрямившись, снова чуточку грустно улыбнулась ей.

- Ну, каково тебе оказаться во власти развратной женщины, мечтающей отхлестать тебя, чем попало? Желающей растлить тебя, истязать и потом насладиться твоей истерзанной плотью?

- Вы клевещете на себя, - чуть укоризненно заметила ей девушка. – Ничего подобного Вы мне никогда не приказывали.

- Извини, я просто не успела, - миссис Фэйрфакс сказала это уже вовсе без улыбки, снова вполне серьезным голосом. – И потом, поверь, мои фантазии насчет тебя куда занятнее всего, что напридумывал себе этот французский романтик!

- Романтик? – Полина вежливой улыбкой обозначила свое несогласие с такой характеристикой автора столь... странных литературных произведений.

- Да, он творил во времена романтиков, - как-то грустно усмехнулась ее госпожа и добавила нечто весьма странное:
- Во времена Революции, когда у власти в Париже были якобинцы, маркиз де Сад был одним из судей трибунала, отправлявшего людей на смерть. И сам едва не угодил на гильотину за то, что спасал невиновных от последствий доносов, которые на них написал кто-то из недоброжелателей.** 

- Гильотина? – Полина выказала лицом некоторое... непонимание этого слова.

- Машина для отрубания голов, - охотно пояснила ее госпожа. – Весьма кстати изобретенное устройство для быстрого лишения жизни. Как раз к эпохе массовых казней. Практичные и романтичные французы неплохо сэкономили на профессиональных палачах.

- Какие же они все-таки страшные, там, в Европе! – Полина вся содрогнулась, будучи под впечатлением столь ужасающих подробностей. 

Ее госпожа как-то грустно улыбнулась и, чуть нагнувшись, успокаивающе погладила плечи своей рабыни.

- Ты не поверишь мне, Полина, - сказала она, сделав небольшую паузу, - но доктор Гильотен, придумавший это страшное устройство для умерщвления людей, был вполне искренним гуманистом. Не всякий палач способен с одного удара перерубить шею осужденному. А гильотина все это делает быстро и без излишних мучений для казнимого. Сейчас сей шедевр гуманизма прошедшего века стал символом жестокости и кровопролития. Так бывает. Между прочим, в глазах суровых моралистов, тексты маркиза де Сада до сих пор затмевают десятки жизней тех людей, которые он спас в жестокое и подлое время их, французов, Революции. Такая вот... странная аберрация зрения.

Полина, к стыду своему, не знала точного значения слова «аберрация», но все же догадалась, что это нечто вроде искажения, но как-то по-иностранному. И она не стала переспрашивать.

Тем временем, ее госпожа продолжала.

- Мои грезы с твоим участием были вовсе не так уж и кошмарны, - по глазам своей хозяйки, Полина поняла, что она сейчас, вот сию минуту, вспоминает то, о чем когда-то мечтала. – Да, я представляла тебя в одеждах из виссона***, прозрачных, почти не скрывающих всех прелестей твоего тела, лишь делающих его красоту еще более волнующей. В моих мечтах, ты так мило улыбалась мне... И так очаровательно смущалась, когда я раздевала тебя... собираясь приласкать, или же... высечь...

- Алена Михайловна! – Полина смотрела на нее глазами, полными... нет, не ужаса...

Скорее уж, сострадания.

Но ее госпожа жестом указала, чтобы она замолчала. И девушка поняла, что миссис Фэйрфакс сейчас необходимо выговориться, высказав свои воспоминания о давешних грезах. И поведать о них ей просто некому. Ну, кроме той самой девушки, кто была их главным действующим лицом.

- Знаешь, - сказала ее госпожа, - это ведь изумительное, совершенно непередаваемое ощущение от того, что наслаждения и страдания прекрасной невинной девушки целиком и полностью находятся в моей власти. Я могу хлестать тебя или же ласкать, в точности так, как мне захочется. В своих грезах я была опьянена властью над твоим телом. И там ты отчего-то была искренне рада отдаваться мне. Даже когда я истязала тебя, ты, смахнув слезы, поднималась со скамейки мне навстречу. И обнимала меня... А я в ответ ласкала твое исхлестанное тело. Мне нравилось задевать кончиками пальцев красные припухлые полосы на твоей нежной коже, проводить по ним, вдоль шершавой, воспаленной поверхности каждого рубца... Они мне казались изысканными украшениями, предназначенными исключительно для твоего тела. Так же, как и серебряный браслет на твоей левой руке, браслет с моим именем, тот, что ты носила чуть выше локтя...

Полина прикусила губу. Ее госпожа заметила этот нервный жест своей визави. И укоризненно покачав головою, снова мягко погладила свою рабыню по лицу, шее и плечам. Кажется... 

Полине в голову пришла странная мысль, догадка, и она сразу же озвучила это свое внезапное понимание.

- Алена Михайловна, - сказала девушка, - Вы ведь специально все это рассказываете? Вы ведь хотите, чтобы я испытывала к Вам отвращение и неприязнь, да?

- Я рассказываю о себе правду, - миссис Фэйрфакс говорила ей все это по-прежнему, безо всякой улыбки. – Я хочу, чтобы ты знала меня такой, какая я есть на самом деле, без прикрас и всяческого фальшивого обаяния, которому ты, я вижу, уже поддалась. Вот уж не думала, что умение нравиться может когда-то создать мне проблемы!

- Мне кажется, Вы просто хотите, чтобы я полюбила Вас такой, какая Вы есть...

Эти слова девушка произнесла тихо-тихо, шепотом, почти что про себя. Скорее, для себя самой, чем для своей взрослой собеседницы. Но госпожа американка эти слова все равно услышала. Лицо ее омрачилось, и она даже выпрямилась, отодвигаясь, как бы несколько отстранившись от той, кто сейчас возлежала головою у нее на коленях.

- Полина, не будь столь жестока ко мне, - тихо произнесла ее госпожа. – Не говори мне о любви. Позволь мне... проститься с тобою без обид и взаимных унижений.

- Вы ведь вовсе не хотите отпускать меня, - в который раз уже заметила ее визави. Девушка повернулась, приподнявшись на локте, изящно сдвинув свое тело так, чтобы оказаться полулежащей на боку, справа от хозяйки, рядом с нею. Глядя на нее при этом немного снизу вверх, как на Старшую, главенствующую в этом раскладе. Ту, от которой все зависит, здесь и сейчас. 

Полина вовсе не пыталась целенаправленно достичь такого визуального эффекта, вычурно-покровительственного обозначения отношения к ней со стороны хозяйки. Просто так получилось. Само собою, даже без ее намерения.

- Не хочу, - подтвердила ее догадку миссис Фэйрфакс. Даже не вздохнув, обозначив свое нежелание лишь взглядом и словесно.

- Так оставьте все как есть, - высказала Полина очевидное. – Я ведь никогда и не рассчитывала, что стану... свободной. И Вы...

Она на секунду замолчала, а после все-таки произнесла то, что по ее мнению она была обязана сказать, как бы это ни было ей затруднительно. Даже запинаясь через слово.

- Я готова вернуться вместе с Вами к господину Сергееву. Сегодня, сейчас же, - сказала она, а потом, сделав короткую паузу, продолжила уже немного смелее:
- Давайте, мы приедем к нему, вместе. Вы скажете, что случилось нечто... неприятное. Что «воздух свободы» сыграл со мною злую шутку, и я посмела Вам дерзить. Что Вы откладываете вопрос о моем освобождении... ну... к примеру... на год. И тогда все будет по-прежнему.

Ее госпожа молча, отрицательно покачала головою. Однако Полина продолжила. Хотя и смущаясь, и делая продолжительные паузы между фразами, которые она произносила.

- Я даже подыграю Вам. Поплачу, попрошу у Вас прощения. А Вы испросите у господина Сергеева разрешения... телесно наказывать меня... Ну... во исправление...

Она сконфуженно замолчала, увидев, какое странное выражение принимает лицо ее госпожи. Недовольное... Огорченное...

И снова волна боли, почти что физически ощутимой, но испытываемой «изнутри» себя. Боли, переполняющей ее госпожу в это самое мгновение...

Впрочем, на этот раз ее хозяйка почти что справилась со своими эмоциями. Даже улыбнулась ей в ответ. Как-то серьезно, почти что холодно и с грустью во взоре. Так, как до этого не улыбалась ей ни разу.

- Право наказывать тебя телесно я получила с самого начала, - она произнесла эти слова странно будничным тоном. И девушка по этому признаку четко поняла, вернее, почувствовала, сколь огромные усилия предпринимает эта молодая женщина, чтобы не сорваться в крик, в истерику, из-за этих неожиданных слов, высказанных ее компаньонкой. Слов, которые, похоже, прозвучали для нее почти на грани оскорбления. А может быть, она, Полина, высказав сейчас такое, даже и перешла эту грань... – Так что, будь на то мое желание, я могла бы применить к тебе столь суровые средства, не испрашивая ни у кого никаких дозволений на полномочия сверх тех, что у меня уже имелись.

Она говорила подчеркнуто в прошедшем времени, явно обозначая свое нежелание применять предложенные меры. Но Полину это, отчего-то, вовсе не обрадовало...

- Но то, что ты мне предлагаешь... это просто... – миссис Фэйрфакс прикусила губу, а потом сказала подчеркнуто спокойным тоном, но так, что Полина вздрогнула от страха и стыда. – Подло, жестоко, и...

Она усмехнулась, и Полина поежилась от этого ее смеха.

- А ведь это же, на самом деле, так просто и соблазнительно! – голос миссис Фэйрфакс звучит с особой такой, изысканной насмешкой. – Воспользоваться твоим благородством. И твоей глупостью. Сыграть все назад, сделав тебя своей игрушкой, бессловесным, бесправным существом. Оставшимся со мною... то ли из жалости, то ли из чувства долга. И видеть, как ты, обязанная мне свободой, захочешь вернуться в рабство ради моего спокойствия.

- Вы бы могли поступить иначе, - заметила Полина. – Просто, оставить меня при себе. Сокрыв ото всех, кроме господина Сергеева, факт моего освобождения. Да он и не станет никому рассказывать обо мне. Не столь уж я ему интересна! 

- Сокрыть твою свободу... – покачала головою ее госпожа. – Даже не знаю, что будет выглядеть с моей стороны большей подлостью. Оставить тебя в прежнем рабском состоянии, или же играть с твоей свободой, как кошке с мышкой...

Она покачала головою.

- Нет, Полина, - сказала она, наконец, - я не согласна. Ты будешь свободна. Я так решила, и это не обсуждается. И я хочу, чтобы о твоем освобождении знали все. О том, что ты сама себе госпожа, и что ты вольна поступать так, как ты сама захочешь.

- А если я захочу остаться с Вами? – Полина смотрит на свою хозяйку с надеждой на ее, госпожи, милосердие. – Я сказала это при господине Сергееве, и вовсе при этом не шутила! Я и вправду, готова... служить Вам дальше. И я не покину Вас, кля... обещаю!

Она оборвала себя, и заменила желаемое для произнесения слово на иное, сходное, но... не столь уж подпадающее под запрет. Но ее госпожа снова отрицательно покачала головой.

- Алена Михайловна, я буду и впредь покорна Вашей воле... – Полина продолжила эти свои отчаянные уговоры, но миссис Фэйрфакс жестко прервала ее.

- Замолчи, глупая! – вскричала ее госпожа. – Ты не понимаешь, ничего не понимаешь! Ничего!

Она вскочила на ноги и отошла к окну. Встала спиной к оставшейся на полу компаньонке, обозначив свое неприятие тем словам, что были произнесены ее крепостной, которой предложили свободу.

Полина поняла, что ее госпожа не желает, чтобы она следовала за нею. Поэтому девушка тоже поднялась с пола и присела скромненько так, на диван, на самый его краешек. Она решила, что наговорила лишнего, и теперь ей следует молчать до тех самых пор, пока ее хозяйка не успокоится и не позволить своей рабыне говорить снова. Для себя же она теперь твердо решила, что тот самый дом, ключ от которого у нее хранится, вряд ли порадует новую владелицу, если та, кто его подарила, будет страдать от ее, Полины, ухода.

Да и не готова еще юная компаньонка госпожи-американки к тому, чтобы уйти от нее. Страшно. Боязно. Неуютно.

Одиночество, вот что ждет ее в случае, если она, Полина, сейчас согласится уйти.

- Я люблю тебя, Полина, - тихо произнесла молодая женщина, стоящая у окна. – И именно поэтому, я сделаю тебя свободной. Любовь не терпит порабощения.

- Но Вы же мне позволите остаться с Вами, ведь так? – с какой-то отчаянной надеждой в голосе отозвалась вопросом девушка.

Миссис Фэйрфакс медленно повернулась к ней лицом.

- Повтори еще раз, что ты сейчас сказала? – голос ее госпожи был каким-то очень уж напряженным.

Она сейчас была бледна лицом. Но Полина откуда-то точно знала, что причина ее бледности вовсе не страх. Скорее уж нечто сродни гневу...

- Я прошу у Вас позволения остаться с вами, - Полина произнесла эти слова с замиранием сердца. Сейчас-сейчас все решится! Что же выскажет в ответ ее госпожа?

- Конечно же, ты останешься, - ответила ее Старшая. Словами, которые, вроде бы, должны ее, Полину, успокоить. И сразу же добавила, жестко, безапелляционно. Как будто ударом, наносимым откуда-то изнутри. Почти что в область сердца...

- Я уже говорила, что ты останешься в моем доме ровно до того дня, когда решится вопрос о твоем статусе московской мещанки. Я так понимаю, это все будет как-то увязано с имущественным цензом... И потребует оформления на тебя какой-то городской недвижимости. Полагаю, дом, что достраивают для тебя, там, в Замоскворечье, в этой части вполне подойдет. Ты официально станешь домовладелицей, свободной горожанкой. И сразу же переедешь жить отдельно от меня.

- Даже если я стану мещанкой, по Вашей воле... – Полина произнесла эти слова спокойно. Даже слишком спокойно. – Я все равно хочу остаться с Вами.

- Нет, - голос ее визави звучал тоже вполне спокойно. Но Полине все время казалось, что это обманчивое, весьма обманчивое спокойствие перед бурей. – Я уже все решила. Ты уедешь отсюда.

- Вы хотите, чтобы я была свободной, перестала ощущать себя... крепостной рабыней, - ого, кажется, девушка намерена бунтовать супротив воли той, кто так желает ее сейчас освободить! – А сами... Ведь сами Вы все решили за меня! И вовсе не спросили по этому поводу моего мнения!

- Потому, что оно вполне очевидно, - парировала ее госпожа. – Конечно же, я сразу поняла, что ты непременно захочешь остаться. Из чувства благодарности ко мне... Или же из чувства страха перед неизвестностью твоей свободы... Полина, милая моя! Я все понимаю! Тебе действительно легче остаться со мною, чем уйти. Но это будет неправильно.

- Вы обещали позаботиться обо мне, - напомнила Полина.

- И я это сделала, клянусь честью! – говоря это, миссис Фэйрфакс даже не улыбнулась. – Я дарю тебе свободу и состояние, вполне достаточное для нормальной жизни в твоей стране. Я спасаю тебя, чистую душою и невинную девушку от разврата и унижения, от женщины, желавшей тебя растлить. И я без колебаний жертвую своими деньгами и чувствами. Таков мой долг.

- А я... не принимаю Вашу жертву! – лицо Полины выражало сейчас крайнюю степень упрямства. – Я никогда не смогу быть по-настоящему счастлива, ежели ценою этого моего счастья станет Ваше горе.

- Цена моего счастья – твои унижения и мучительная боль, - напомнила ей госпожа. – Я не желаю и слышать о том, что ты заплатишь эту цену!

- А если я готова... Если я желаю... ее заплатить? – Полина явно не шутила. 

- Тогда... - миссис Фэйрфакс в этот раз усмехнулась, однако, как-то очень уж... недобро.

Она снова вздохнула и произнесла со странной горечью в своем голосе:
- Тогда я просто покажу тебе, что это за цена, на самом-то деле.

Полина вздрогнула, вспомнив о пресловутой скамье красного дерева, стоящей там, вдоль стены в соседней комнате, в той самой малой библиотеке.

Кажется, зеленоглазая госпожа догадалась, о чем именно сейчас подумала ее крепостная компаньонка. И даже покачала головой, как бы в сомнении.

- Нет-нет, не думай обо мне так уж дурно, - сказала она. - Я же обещала, что применю к тебе это крайнее средство только с твоего согласия. Но поверь мне, Полина, я вполне способна сделать твою жизнь в моем доме совершенно невыносимой. Даже не причиняя тебе физической боли, я могу заставить тебя страдать. Ну, зачем это... нам?

- Нам?! Вы ведь тоже будете от этого страдать? Значит... все не так, как Вы сказали мне! – Полина вскочила с дивана и бросилась на колени перед своей хозяйкой. – Матушка-барыня! Я хочу остаться с Вами! Я знаю, Вы меня никогда не обидите! Вы просто проверяли, Вы снова проверяли меня! Я знаю, Вы не способны делать больно тем, кого любите! Тем, кого Вы любите по-настоящему!

- Посмотри мне в глаза!

Эти слова молодой женщины прозвучали очень резко. Не просто как приказ, скорее уж как нечто, что куда как выше приказа. Как то, чему нельзя не подчиниться.

Миссис Фэйрфакс шагнула вперед, оказавшись ближе к Полине. Она тоже опустилась на колени перед своей уже коленопреклоненной компаньонкой. Нет, вовсе не для того, чтобы о чем-либо ее умолять. Просто, чтобы оказаться прочти вровень с нею. Чтобы посмотреть ей в лицо. Короткий взгляд глаза в глаза, и девушку охватило странное чувство. Ей захотелось раствориться в этом зеленом мареве, полностью погрузившись в живое сияние этих глаз. А дальше...
 
Зеленая волна подхватила Полину. У нее даже закружилась голова в этом странном хризолитовом вихре. Но эта дурнота продлилась совсем недолго. Всего какое-то мгновение спустя, зеленое узорное марево полностью рассеялось. И Полина оказалась... 
 












*Вестиплика. - В Древнем Риме это была особая профессия рабыни, хранившей одежду хозяев и помогавшей в нее облачаться. Вестиплика считалась привилегированной прислугой, поскольку в буквальном смысле была «близкой к телу» своих хозяев – прим. Автора. 

**Это действительно так. В реальности, Donatien Alphonse Fran;ois de Sade, чаще обозначаемый через один из своих родовых титулов, marquis de Sade (что не точно, по другим сведениям, ввиду некоторых феодальных тонкостей наследственного плана, он был, на самом деле, простым графом :-) ), в дни Революции вел себя вовсе иначе, чем герои тех самых "садистических"  романов, что он же когда-то написАл. А ведь именно поведением "литературных" персонажей ему до сих пор пеняют моралисты! – прим. Автора.

*** Виссон – тончайшая, полупрозрачная льняная ткань для женских одежд, изысканных и очень дорогих. Эту ткань, предположительно, производили в Египте, во времена Античности – прим. Автора.