Стрелка
Стрелка обладала горделивой походкой, уверенной поступью точеными ножками, диковатым взглядом свысока из-под кокетливо подстриженной челки. Неодолимая страсть захватила меня и заставила, забыв осторожность, подойти и одной рукой обнять ее, перебирая шелковистые волосы густой гривы, а другой потрепать, чувствуя под тонкой кожей взаимопроникающие токи нетерпения. Я знал, что это лошадь Юры Русакова, но в этот миг не мог с собой совладать. Я упал на нее сначала животом поперек туловища и не успел устроиться удобнее, как она, слегка подбросив меня, взвилась и понесла. Я вцепился в гриву, ощутив себя на седьмом небе от счастья. Позади слышались голоса, но я не обращал внимания. Даже на угрожающий окрик Юрки Русакова:
- Дурак! Слезь сейчас же! Без седла на ней не усидишь, убьет ведь!
Кличку ей дали за напоминающую стрелу белую полоску на морде, а больше за горячий нрав, увлекающий ее к новым победам и достижениям. Бешеная гонка была ее стихией. Ей не было и трех лет, когда Юра заприметил в табуне вороную кобылицу, часто вырывающуюся вперед, и решил ее объездить. Дикая, никогда не приближающаяся к людям, скрывающаяся от них в середине табуна, она долго не могла смириться с неволей. Попадись менее терпеливый наездник - быть ей на мясокомбинате покалеченной или с приговором «необучаемой». Но Юра любил лошадей и умел их не только принуждать, но и завоевывать их доверие.
Итак, я, по существу, угнал чужую лошадь. За это полагалось по всем канонам суровое наказание. Вплоть до отлучения от конного двора и изгнания из клуба любителей конного спорта, стихийно возникшего при нем.
Как Стрелка не пыталась, играя, сбросить меня, ей это не удалось. Мне начинало казаться, что она делает это все как-то не по-настоящему. Вроде выполнения обязательного ритуала или предупреждения, что с ней нельзя расслабляться. Отсутствие седла не причиняло больших неудобств. Сено, от которого у лошадей растет брюхо, она ела только в охотку, Юра кормил ее овсом и держал в форме, вовремя выгуливая и делая ежедневные пробежки – готовил к скачкам. Я почти обхватывал ее ногами, рысь и галоп были размеренными, шла плавно, как на рессорах.
Когда прошел первый угар, и вернулась способность соображать, возник вопрос, как выкручиваться из этого дурацкого положения. Первым порывом было приехать домой, отпустить Стрелку, на конный двор она и сама дорогу найдет. Но это выход для мальчишки из хулиганских побуждений прокатившегося на лошади, какая подвернулась. Я же уехал не на первой попавшейся и не погонять, а получить эстетическое удовольствие, можно сказать, в порыве страсти. Причем с ее согласия. Иначе бы она со мной рассталась на первых ста метрах. Какой же конник меня не поймет! Не загнал, хоть она и рвалась, потеряв голову. Выходит, не преступник, а в самом худшем случае, ослушник и самовольщик.
Успокоив себя таким образом, поехал назад. Будь что будет, если сгоряча огреют кнутом, не обижусь, заслужил. Это справедливо, да и лучше участи изгоя,.
Возвращался спокойно, сдерживая кобылицу, игриво перебирающую ногами. В любой момент она с боковой переступи готова была рвануть в галоп. Усталый конь так не горячится. В мое оправдание, она даже не вспотела. Мужики ждали меня, в предвкушении получить удовольствие от спектакля, в котором мне уготована была заслуженная роль жертвы. Я не сводил глаз с высокого, на голову выше других, Юры Русакова. Я звал его то Юра, то дядя Юра (старше меня он был лет на пятнадцать, т.е. в два раза), энергично хлопающего своей плеткой-семихвосткой по голенищу кирзового сапога. По мере моего приближения ритм замедлялся, а когда я подъехал, плеть повисла на темляке, а лицо вершителя моей судьбы расплылось в довольной улыбке. Он, ожидая меня, в силу добродушного характера, больше думал не о возмездии, а о нашей сохранности. Случись что со мной, отвечать бы пришлось ему.
Теперь же, видя что «и овцы целы, и волки сыты», он подобрел и, принимая повод лошади, легонько шлепнул меня плетью пониже спины и сказал, что он, в свое время, за такой проступок две недели сидеть не мог, отару пас пешком.
В те времена одним из объединяющих, как бы сейчас сказали, «корпоративных» мероприятий были лошадиные скачки. Отбирались лошади, наездники и проводились тренировки в хозяйствах. Потом соревнования, отбор лучших для участия в зональных, а там и районных скачках.
Главным, конечно, являлось наличие пригодных лошадей. В Забайкалье были конезаводы с известными именами и хорошей школой. Но это все где-то там, на уровне недосягаемых небожителей. Породистые чемпионы, с которых стряхивались пылинки, да не абы как, а по регламенту.
Нам до этого было далеко со своим разношерстным рабочим поголовьем. Основой наших табунов была монгольская лошадка, разбавленная, по случаю или по давно забытому плану, жеребцами производителями, действительно славных пород: буденовской, владимирского тяжеловоза, орловской рысистой. Получались из всего этого такие шедевры, что порой профессионалы диву давались. На племя они не годились, использовались как единичные экземпляры. К скачкам профессионалов, естественно, нас никто бы не допустил. Но нам эта параллельная жизнь и неведома. Мы были счастливы на своем уровне собственными достижениями. К слову, метисов не допускали к состязаниям с породистыми еще и по той причине, что резвость их нередко превосходила резвость чистокровок. Просто это не являлось нормой в профессиональном мире. Так что мы себя ущербными не считали.
Для скачек и приглядел Юра резвую вороную кобылку, которая часто, вырываясь из табуна полудиких нерабочих коней, уходила от погони, далеко отрываясь от собратьев.
Участие в скачках означает не просто еженедельные тренировки. Это, помимо основной работы, добровольно принятые на себя обязательства по постоянному, невзирая на обстоятельства, уходу за лошадью. Прежде всего, нужно было обеспечить ей благоприятный режим, ведь все лошади были рабочими, и обязанностей с них и наездников никто не снимал. Изворачивались, как могли, чтобы дать поблажку любимцам публики. У нас был всеми почитаемый рысак Халзанка. Он настолько удачно унаследовал данные отца буденовской породы, что на него постоянно покушалось вышестоящее начальство. Высокий, золотисто-рыжий, умный, он был ярко выраженным типом донского рысака, одного из предков породы, которую вывел командарм. Закреплен был за бригадиром казачьего происхождения, врожденным лошадником, Павлом Барановым. Халзанка брал в своей номинации все призы на районных соревнованиях.
В кого удалась Стрелка, неизвестно. Невысокого роста, пропорционально сложенная, поджарая на сильных ногах с широкой грудью и раздувающимися ноздрями, она легко несла всадника, заставляя любоваться собой, никого не оставляя равнодушным. Легким свободным шагом могла идти только в табуне. Приученная к соперничеству, сразу, как только появлялся хозяин, начинала горячиться, вырывалась вперед и уже не уступала никому. В нашем отделении равных ей не было. На Стрелку возлагались большие надежды. В каждом отделении был такой сюрприз до поры неизвестный конкурентам.
После нашего побега, она стала меня подпускать и разрешила за собой ухаживать. Юра тоже мне доверял, и мы с ней часами делали пробежки, купались в реке, вычесывались и чистились. От нее меня можно было отогнать только угрозами. Утром занимался Юра, выгоняя на ней лошадей в поле. Потом кормил-поил и гонял по поляне. После работы, когда у меня появлялось свободное время, передавал ее мне. Сверстники завидовали, редко кому удавалось добиться такой чести.
По правде сказать, Юра для нее был не очень подходящим наездником. Только его авторитет сдерживал многочисленных знатоков от того, чтоб заявить это прямо. Да и не смотрелись они, Стрелка терялась между его длинными ногами. Вес его заставлял ее прогибаться, но, несмотря на это, пока они успешно лидировали на тренировках. Как сейчас вижу его длинную фигуру с ногами едва не достающими до земли. Комичности добавлял треух с ушами вразлет.
Подходило время совхозных соревнований. На слуху были клички фаворитов из других отделений, хотелось предугадать шансы нашей любимицы. Бригадир засек время на дистанции и посоветовал «случайно» побывать на тренировках соперников, чтобы сравнить результаты. В первый же выходной лазутчики были разосланы во все окрестные села. Срочно понадобилось навестить кому родственников, кому друзей. Технически провести сравнительные исследования было несложно. Дистанция, принятая на скачках была три километра, к ней и готовили скакунов.
При подведении итогов нас насторожили успехи манкечурцев. Бывшая казачья станица Манкечур имела давние традиции в этой части, табун ее намного превышал по поголовью наш, выбор был богаче, чем на нашей небольшой 3-й ферме. Разведчик один замер назвал таким же, что и у Стрелки, а второй еще и успешнее. Тогда бригадир поставил на дистанцию Юру и замерил время. Потом посадил на Стрелку меня и повторил замер. Мы пришли на минуту раньше, превзойдя результат манкечурцев с огромным запасом.
Вывод напрашивался сам собой. Юра, скрепя сердце, согласился и я, неожиданно для себя, стал лидером. Под руководством Юры заново учился посадке, пришлось отказаться от привычного, но тяжелого казачьего седла, отдав предпочтение бурятскому, легкому, без металлических деталей и меньшего размера. Отсутствие торчащей передней луки позволяло ложиться на гриву лошади, сливаясь с нею для уменьшения сопротивления встречному потоку воздуха. Теперь Стрелка, уже при моем виде призывно ржала.
Дней за десять до районных скачек лошадей перековали заново, отстранили от работы. Теперь задача была держать их в форме. Сборы стали ежедневными, но дистанции укорочены. За день до большого съезда провели тренировку на полную дистанцию, и решено было дать скакунам отдохнуть. Ждали большого праздника, назначенного на ближайшие выходные.
Таким праздником традиционно были «маевки», на самом деле проходившие в июне ,после окончания весенних полевых работ. Массовые гуляния с выездом на природу, награждением передовиков производства, концертами, выступлениями приглашенных и самодеятельных коллективов, гулянками, заканчивающимися неизменным мордобоем молодежи и не только, что давало повод обсуждать мероприятие весь год.
Районная маевка проходила намного организованнее и солиднее, чем в колхозах и совхозах. Обычно она заканчивалась к обеду и вернувшиеся с нее участники успевали к разгару домашних мероприятий.
На этот раз съехались на широком пастбище одного из хозяйств. Место прекрасное, поле примыкало к лесочку, по границе протекала речка, на берегу которой поставили столы, палатки. Соорудили временную трибуну и постамент для награждения победителей. Все было украшено лентами, лозунгами с призывами развивать и множить мощь и т. д. атмосфера праздничная.
Районное начальство подъезжало на блестящих «Волгах» и «Победах», директора совхозов и председатели колхозов на Газ-69 с брезентовыми тентами, управляющие отделениями на упряжках, запряженных парами, а то и тройками могучих и красивых рысаков с развивающимися лентами в гривах и хвостах.
Все горели нетерпением. Я, впервые ощутивший пристальное к себе внимание, с гордостью отмечал, что моя вороная кобыла не оставляет никого равнодушным. Юра то и дело отгонял ценителей лошадиной красоты от нас, чтоб не беспокоили и без того вздрагивающую Стрелку. Недалеко от стартовой линии, стояла коновязь. Привычные к состязаниям лошади, то и дело приседали и поднимали хвосты, выдавливая из себя все лишнее, как они всегда делают перед скачками.
После обязательного официоза раздалась команда выводить лошадей на линию старта.
Я шел впереди Стрелки, Юра вел ее в поводу. Она уже заводилась, и мне то и дело приходилось уворачиваться, чтоб она не наступала на пятки.
Опытные участники, чувствуя приближение заветной команды, приготовились, наездники пригнулись к гривам лошадей, а моя Стрелка уже горячилась, вздымаясь на дыбы, норовя прежде времени вырваться на дистанцию. Мы этого и опасались, лошадь может перегореть раньше времени. Юра держал ее под уздцы, похлопывая по морде и успокаивая. Картина впечатляла. Выстроилось около сотни отборных красавцев, готовых взлететь с этой поляны прямо в чистое синее небо.
Прозвучал выстрел. Юра бросил повод и отпрыгнул в сторону. В этот же момент мы взмыли ввысь и срослись со Стрелкой в едином порыве. Стрелка, верная себе, сразу взяла бешеный темп и вырвалась вперед. На половине дистанции оглянулся и увидел, что на хвосте сидит громадный жеребец серой масти, который вот-вот настигнет нас, и уже приготовился хватить чудовищной ширины зубами, в порыве ярости Стрелку за круп. По всей линии забега раздавались всхрапы лошадей, крики седоков, пыль закрыла все поле за нами. Я врезал плетью жеребца по морде, он отпрянул, сбился с ноги, отстал, его хозяин взревел благим матом, ударил коня и попытался достать меня плетью. Я еще больше вжался в Стрелку и ткнул ее под бока каблуками сапог. Это было уже лишнее. Оскорбленная, она рывком еще на пару корпусов скакнула вперед. Я не заметил, как мы пересекли финишную черту, пронесся еще с километр, увидел, что вокруг никого нет, кое-как успокоил и развернул кобылу. Подъезжая махом к толпе всадников и пеших, увидел, что Юра бежит нам навстречу. Схватил повод, снял меня, поцеловал Стрелку и стал бегом описывать круги, чтоб выровнять дыхание лошади, на ходу ликующе крича что-то вроде:
- «Наша взяла! Мы первые! Ура!».
Я был на седьмом небе от счастья.
К нам подъехал всадник на сером жеребце, начал возмущаться и доказывать, что я поступил нечестно и помешал ему обойти себя. Двухметровый Юра, не видевший из-за пыли нашей сцены, выслушав меня, дал ему такой отпор, подкрепленный выразительным жестом руки с зажатым в ней черенком бича, что у того сразу отпали все претензии. Юра еще долго ворчал, что сначала надо коня отучить соперников калечить, а потом уже в люди его выводить.
Я повел Стрелку к своим, издалека приветствующим нас и ликующим, односельчанам. Юра пошел к судейскому столику. Там должны были объявить результат и дать команду на следующий заезд.
Заездов всего было два, следующими должны идти рысаки. Там от нас выступал прославленный Халзанка, тоже редко уступающий первенство.
Меня односельчане хлопали по плечам, поздравляли, а я с нетерпением ждал окончания всех этих процедур, чтобы быстрее попасть на свою маевку, доложить там о достижениях и получить заслуженную славу и награду в виде восторженных взглядов, не скажу кого, тогда это было большой тайной.
Обсуждение затянулось, потом перешло в разговор на повышенных тонах. Среди спорщиков слышался возмущенный голос Юры и нашего управляющего, дяди Паши Баранова. Он сам должен был сейчас принять участие в забеге рысаков. Обычно уравновешенный, сейчас он что-то яростно доказывал, жестикулируя. В дело вмешались большие районные начальники. Через некоторое время подошли наши представители, злые и ругающиеся. На Юру не хотелось смотреть, настолько сник этот всегда спокойный ироничный мужик. Казалось, он с трудом несет свое громадное тело и весь свет ему не мил.
Баранов рассказал, что судьи обвинили нас в нарушении правил. По условиям соревнований в скачках должны участвовать только взрослые, а мы допустили ребенка. Преимущество в весе объявили решающим. На старте на это не обратили внимания, но потом вопрос о нарушении поставил председатель одного из колхозов, чей сын, габаритами и весом не больше меня, пришел вторым. Это и возмущало. Но формально они оказались правы. Тому сыну уже исполнилось четырнадцать лет, которые были минимальным пределом, а мне будет только через три недели.
Про это условие раньше никто не вспоминал. Не приди я первым, не вспомнили бы и сейчас. Досаду мою нельзя выразить словами. Я вообще не подозревал о существовании каких-то условий и запретительных пунктов.
Итогом совещания было аннулирование результатов, потому что претендентов на призовое третье место оказалось сразу несколько. Четвертых тщательно не отслеживали, к тому же, чем дальше от фаворитов, тем плотнее кучка на финише, поэтому определить сложнее.
Предложили после рысаков повторить заезд скакунов. Многие справедливо возмущались, доказывая, что лошади устали, расслабились, объективной оценки уже не будет. Поставили вопрос на голосование. Решили все же повторить заезд. Лошади к тому времени отдохнут, зато не будет разногласий.
Халзанка пришел вторым, первый раз в жизни он засек ногу. Это был не наш день. Выставить на скачки, кроме Стрелки мы не могли никого, запасных у нас не было. Стрелка, кроме меня и Юры никого не подпускала. Когда Юра взгромоздился на нее, то нам стало жалко на них смотреть, а окружающим смешно.
Это были самые некрасивые скачки, какие я видел. Лошади не отдохнули, а измучились. Они не понимают рассуждений и разграничений. Им по природе своей хотелось участвовать и в заезде рысаков, они нервничали, горячились, теряли силы.
Когда вышли на старт, все взгляды были прикованы к Стрелке, как объекту спора. А на ней сидел дон Кихот, отобравший осла у Санчо Пансо, едва не загребающий землю ногами. Раздавался смех. Лучше бы отказаться от участия. Первые места заняли никому неизвестные, никогда не претендующие на победу, но выносливые лошади. Наверное, они не волновались и не уставали. Наши пришли в середине, далеко от победителей. Стрелка долго еще рвалась, не понимая, что случилось, она привыкла быть впереди. Юра на глазах потемнел и осунулся. Я сел на Стрелку и без команды уехал домой, плача на ходу, и минуя свою маевку. Праздник был испорчен.
Тренировки до следующей весны прекращались, а меня к тому времени отправили работать на другое отделение в Березовку. Кобылу мне, конечно, никто с собой не дал. После этого у меня еще было много коней, но даже, сидя на самом, что ни на есть превосходном скакуне, при виде вороной лошадки, у меня всегда на мгновение перехватывало дыхание, и перед глазами вставала Стрелка, моя первая любовь.