Александр Сергеевич Суворов («Александр Суворый»)
Книга-фотохроника: «Легендарный БПК «Свирепый». ДКБФ 1971-1974».
Глава 735. ВМБ Балтийск. БПК «Свирепый». Ленкаюта. 01.09.1972 года.
Фотоиллюстрация из второго тома ДМБовского альбома автора: Северная Атлантика. БПК «Свирепый». Автор, матрос Александр Сергеевич Суворов в библиотеке «ленкаюты» на своём рабочем месте корабельного почтальона, библиотекаря, художника-оформителя, фотографа-фотолетописца, визуального разведчика и комсорга корабля во время прохождения первой БС (боевой службы) в Северной Атлантике в сентябре 1973 года. Увы, как всегда «сапожник без сапог», я даже не подумал, что надо сфотографировать на память интерьер «ленкаюты» и корабельной библиотеки, а там было много чего интересного. На фото: Слева не переднем плане: сумка с моим противогазом и футляр от фотоаппарата, которым мой друг фотографирует. Откидной библиотечный столик-прилавок. Позади меня зашторенные стальные стеллажи с книгами, журналами и подшивками газет. Сбоку от меня лестница-трап, чтобы залезать на верхние полки стеллажей. Прямо передо мной мой рабочий стол. Специальное рабочее кресло поднимается на нужную высоту и вертится в разные стороны, чтобы компенсировать качку. Грозный вид оттого, что друзья мне мешали подбирать мелодию и ритм к новому стихотворению-песне.
В предыдущем:
Иногда с горечью, иногда с философским спокойствием, иногда шутя, но часто «ДМБовские годки» учили «молодых» и «салаг», говорили им: «Запомни, салабон, я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак». Кстати, это мудрое выражение известно ещё со времён древнеегипетских фараонов…
Три дня со вторника 29 августа по четверг 31 августа 19672 года в Калининградской области и в Гданьском заливе была безоблачная ясная погода без осадков. Правда по утрам уже было прохладно – всего 10,1-11,9°С, днём – 13,6-14,8°С, в полдень и вечером – 16,7-17,9°С.
В «почтовый день» в субботу 2 сентября 1972 года я писал родителям…
- Сейчас море спокойное. Волны качают корабль ласково, а всего несколько часов назад те не шёл по палубе, а прыгал из стороны в сторону и цеплялся за что попало. Погода нас не жалует, в по радио нам сказали, что в Севастополе плюс 24°С, а у вас (в городе Суворове, Тульской области – автор), кажется, пасмурно и дожди.
- Начался сентябрь (1972 года - автор). Папа, поздравляю тебя с началом нового учебного года. Какой, наверно, радостный день был! Дети с цветами. Первоклашки-промокашки! Давно ли и я с Юркой стоял у каменных шаров школы и озирался по сторонам, а ты, папа, старался нас хорошо сфотографировать…
- Я стоял в строю первоклашек рядом с Зойкой Коньковой и косился взглядом на эту незнакомую девчонку, а потом через 10 лет был другой строй десятиклассников, когда Валя Архипова плакала навзрыд, Зоя Конькова смеялась, а я всю силу воли направил на то, чтобы унять судорожное подёргивание щеки от волнения. А теперь я спокойно без всяких усилий управляю огромным кораблём в море.
Давно это было, а помнится, как будто это было вчера, словно я снова пошёл учиться в школу. Наверно, это потому что у нас тоже начался новый учебный год боевой и политической учёбы и подготовки и наш замполит, капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин откровенно радовался тому, что «пришло его время» - теперь по понедельникам с утра до обеда было его «законное» время политзанятий, и он мог «всласть» читать нам лекции по истории КПСС, растолковывать постановления ЦК КПСС и съездов, читать нам биографию В.И. Ленина и проводить, проводить и проводить занятия по утверждённой программе политучёбы, от которой «шаг влево, шаг вправо карается высшей мерой партийного и дисциплинарного воздействия».
О!.. Политзанятия на советском Военно-Морском флоте в 70-е годы XX века – это реально, действительно и фактически «что-то особенное», «святое», обязательное, иногда интересное, но, почти всегда, скучное, обязательное, формальное и, увы, бесполезное. С увлечением нудно и монотонно читал передовицы и статьи из газеты «Правда» или материалы очередных пленумов и съездом только один человек на корабле – заместитель командира корабля по политической части, капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин…
Дмитрий Васильевич честно отчитывал весь заготовленный текст документов партии или своих лекций, которые писал обязательно в больших и толстых общих тетрадях-книгах, потом минуту передыхал, а затем начинал «опрос-допрос» проснувшихся слушателей на предмет: «Что вы думаете, глядя на эту кучу битого кирпича?»…
Я тоже честно пытался вместе с офицерами и мичманами прислушиваться к тому, что читал на политзанятиях наш замполит, но мне хватало силы воли слушать его только первые 15 минут, а затем я, как и все, начинал заниматься своими делами – писал письма друзьям, писал стихи и песни, рисовал в рабочей тетради картинки-рисунки на вольные темы, скучал. Дремал, шептался с друзьями или играл с ними в «морской бой».
Дмитрий Васильевич всё видел, всё понимал и очень огорчался, прежде всего, на меня. Он говорил, что я, как комсорг должен показывать комсомольцам пример, а вместо этого оскорбляю его, замполита, своим невниманием.
- Если бы ты, Суворов, - говорил Дмитрий Васильевич Бородавкин, - хоть раз бы по-настоящему честно, с интересом и любознательностью вникнул бы в то, что я вам читаю, увидел бы в этом законы и закономерности нашей советской политики и той ожесточённой борьбы, которую ведёт наша партия и советское правительство с происками империалистического Запада, то ты бы, Суворов, не играл бы в «морской бой», а по-настоящему рвался бы в море на БС (боевую службу).
Этот упрёк я принял как вызов, как сомнение в моей преданности делу защиты интересов нашей Родины и Отечества, а потом мне самому стало интересно узнать, о каких таких законах и закономерностях общественного развития и государственной политики говорил замполит. Дело в том, что мой папа, Суворов Сергей Иванович, был заядлым политиком», разбирался в ней и с удовольствием беседовал с друзьями о политике. В детстве я эти споры мужиков о политике не воспринимал всерьёз, а теперь заинтересовался…
После успешного завершения швартовных и заводских ходовых испытаний командир корабля, капитан 3 ранга Е.П. Назаров и замполит, капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин почему-то очень волновались за организацию политзанятий и политучёбы, которая всё никак «не клеилась» - командиры боевых частей не имели планов политзанятий, не вели рабочие тетради, старшины и матросы не вели конспекты политзанятий, а на самих занятиях даже не могли показать на карте страны НАТО, СЕАТО и других враждебных Советскому Союзу государств.
Моряки первого экипажа БПК «Свирепый» напрочь отвергали политзанятия как нечто важное и нужное, убеждённо считали боевую подготовку и занятия на «матчасти» главнее и нужнее, в первую очередь необходимыми при подготовке в БС (боевой службе). Признаться, я тоже так считал и тоже «сачковал» на политзанятиях.
Беспокойство, а с ними и требовательность командира и замполита усилились с известием о том, что «к нам едет ревизор», то есть проверяющий из политотдела штаба Балтийского флота, капитан 1 ранга, а может быть и кто-то из адмиралов из политуправления Главного штаба ВМФ СССР…
За дело взялся сам командир корабля, он вызвал к себе «на ковёр» в офицерскую кают-компанию нерадивых командиров боевых частей и мичманов – руководителей групп политзанятий и поставил им задачу: подготовить лично себе доклады-выступления на контрольных политзанятиях, подготовить выступления и выступающих от личного состава, проиграть в «деловой игре» вопросы и ответы, заполнить заранее все конспекты и дневники-рабочие тетради руководителей групп, всё это проверить самим и показать-доложить ему, - командиру корабля до «ноля часов сегодня».
- Завтра в 07:00 контрольное время, - сказал «ласково» командир корабля, капитан 3 ранга Е.П. Назаров. – Если я завтра спросонья, не промыв глаза чистой пресной водой, не смогу прочитать то, что написано в ваших рабочих тетрадях и конспектах, то вы во внеслужебное время позавчера будете оформлять их каллиграфическим почерком, как матрос Суворов.
С этими словами Евгений Петрович показал офицерам и мичманам мою рабочую тетрадь-конспект политзанятий, которые я оформлял действительно красиво, с увлечением, да ещё разноцветными шариковыми ручками. При этом я так увлёкся, что написал заранее по программе политзанятий и политучёбы 1972 года темы и конспекты всех будущих занятий до конца года…
Командиры боевых частей и мичманы – руководители групп политзанятий по-своему поняли намёк командира корабля и кто как, кто через моего непосредственного начальника, штурмана, командира БЧ-1, старшего лейтенанта Г.Ф. Печкурова, кто через нашего парторга экипажа БПК «Свирепый», начальника РТС, капитан-лейтенанта К.Д. Васильева, а кто прямо – «нахрапом», самолично, как «годки», начали обязывать меня оформлять их рабочие тетради-конспекты.
Сначала я с гордостью оформил одну рабочую тетрадь-конспект-дневник руководителя политзанятий, потом другую, затем третью, но когда счёт пошёл на десяток, я взбунтовался… «Годки», например, ничего не делали сверх положенного «за просто так», а я почему-то должен был «корячиться» и писать-переписывать «красиво» одно и тоже много-много раз…
Кроме офицеров и мичманов о том, что я «рисую» конспекты политзанятий узнали «годки» и через моего командира отделения, старшину 1 статьи Александра Кузнецова ком не начали сыпаться, как листья с клёна тетради «ДМБовских годков» и «годков» (Сашка Кузнецов за это что-то «имел» с них – автор).
Сначала я «рьяно» принялся за эту работу и усиленно использовал время политзанятий для оформления этих тетрадей-конспектов, но потом, когда у меня начали неметь руки, а от однообразия текста начал портиться почерк, слезиться глаза и я превратился в «злобную фурию», я «возроптал» от своих сверхусилий и от ленивой наглости «всех, кому не лень» эксплуатировать молодого матроса, к тому же комсорга корабля…
- Сам виноват, - сказал мне замполит, когда уличил меня в оформлении чужих рабочих тетрадей политзанятий. – Вместо того, чтобы так организовать процесс политучёбы, чтобы матросам и старшинам было интересно самим записывать тезисы занятий, ты начал «пахать», как раб, за них. Пользы от такой работы нет никакой, матрос Суворов.
Командир корабля, капитан 3 ранга Е.П. Назаров и замполит, капитан 3 ранга Д.В. Бородавкин подчёркнуто переходили в общении со мной с дружеского «Суворов» на официальное обращение «матрос Суворов» когда хотели показать дистанцию по субординации или «выразить своё «фе», то есть высказать своё неодобрение, неудовольствие. Я это запомнил…
Однако приказ командира корабля офицеры и мичманы выполнили, доложили, подготовились, а я ещё к тому же оформил полтора десятка образцово-показательных рабочих тетрадей-конспектов и в момент прихода на корабль проверяющих из политотдела мы были относительно готовы.
«Записные» выступающие выступили, подготовленные матросы ответили наизусть на заранее приготовленные, а самые «подготовленные» командиры боевых частей, командиры команд и групп, старшины – командиры отделений, «ДМБовские годки», «годки», «молодые» и один «салага» - матрос Суворов (за «салагу» - автор) ответили на вопросы проверяющего, капитана 1 ранга.
Проверяющий капитан 1 ранга из политотдела внимательно всё смотрел, слушал, читал конспекты и в конце проверки «невинно» спросил…
- А почему у вас конспекты командиров боевых частей, офицеров и мичманов – руководителей групп политзанятий, старшин и матросов оформлены одинаково, одной рукой и одним почерком? Чей это почерк? Кто оформлял эту рабочую тетрадь молодого матроса первого года службы?
Этот вопрос капитан 1 ранга из политотдела соединения или из политуправления Балтийского флота задал в каюте командира корабля в присутствии замполита и капитан 3 ранга Е.П. Назаров вопросительно вскинул брови на своего зама по политической части. Тот признался, что рабочие тетради помогал оформлять наш корабельный художник-оформитель, библиотекарь – заведующей «ленкаютой» и секретарь комитета ВЛКСМ, матрос Суворов».
- Он что, - спросил кап-раз из политотдела или политуправления, - «змей горыныч» - един в трёх лицах? Боец, молодец и в дуду игрец? Почему у вас матрос срочной службы на штатной офицерской должности комсорга корабля?
- Его избрали комсоргом корабля на комсомольском собрании экипажа корабля ещё в дивизионе новостроящихся кораблей, - сказал Дмитрий Васильевич Бородакин. – Избрали, он неплохо справляется с этими обязанностями, и пока нет другой достойной кандидатуры на это место.
Через две минуты я стоял навытяжку «по стойке смирно» в каюте командира корабля и односложно отвечал на вопросы капитана 1 ранга в стиле «Точно так!» и «Никак нет!». Проверяющего интересовало всё – и источник, откуда произошла наша фамилия «Суворов», и место моего рождения и детства (город Суворов Тульской области), и моя учёба и работа в Севастополе, и то, как я «дожил до жизни такой, что «годки» согласились избрать меня, «молодого матроса» своим комсомольским лидером.
Я честно ответил, что «сам не знаю, как это получилось» и честно сказал, что «мне эта работа – быть комсоргом корабля – нравится». После этого я получил разрешения идти на послеобеденный отдых, «придавить свой законный «адмиральский час», а на исходе краем уха я услышал, как кап-раз из политотдела или из политуправления заявил, что «по его разумению этого матроса следует поощрить отпуском с выездом на родину».
Дмитрий Васильевич Бородавкин ответил проверяющему капитану 1 ранга, что «Суворов и так уже имеет два поощрения – два 10-дневных отпуска с выездом на родину, но всё никак не может их реализовать, так как очень нужен на корабле в период ходовых испытаний». Что было потом, я не знаю, но позже, на вечерней поверке, замполит объявил, что «проверкой наших политзанятий нам дана отличная оценка». Старпом, капитан-лейтенант А.А. Сальников, которому «в горячке бунта» я отказал в оформлении его рабочего дневника начальника группы политзанятий, сухо и вскользь зачитал по приказу командира корабля о поощрении меня благодарностью по службе.
С этого момента я прочно «впрягся» в процесс подготовки и оформления всех политзанятий и политических мероприятий на БПК «Свирепый», даже заинтересовался ими…
Не знаю, что о нас говорил где-то в политотделе или в политуправлении этот кап-раз, но отныне почти регулярно и постоянно к нам начали прибывать разного рода проверяющие, надзирающие и «помогающие» начальники и флагманские специалисты. На выходе корабля в море с нами редко выходили разного рода проверяющие, но в базе регулярно каждый понедельник и вторник нас проверяли на политзанятиях и на занятиях по специальности и боевой подготовке.
Каждый проверяющий старался что-то отметить, что-то заметить, что-то указать и что-то потребовать, например, один из проверяющих потребовал, чтобы каждый матрос на корабле имел не только тетрадь-конспект с изложением материалов съезда КПСС и ЦК КПСС, но и сами эти материалы – либо в виде книг библиотечки в кубрике, либо подшивки центральных газет.
Сделать так, чтобы в кубриках были подшивки газет и все комсомольцы до единого выписывали обязательно «Правду», «Комсомольскую правду» и газету «Страж Балтики», было нереально. Поэтому было предложено кладовую «ленкаюты» переделать в корабельную библиотеку, а я предложил кроме этого поставить в эту кладовую относительно большой сейф, рабочий стол художника-оформителя, одновременно рабочее место фотомастерской с фотоувеличителем и кладовую для музыкальных инструментов.
Командование корабля, боцман и старпом возражали, особенно против каких-то музыкальных инструментов», но дальновидный командир корабля и замполит согласились и приказали мне не много, ни мало, как составить ТЗ (техническое задание) на оборудование корабельной библиотеки, фотолаборатории, рабочего места художника-оформителя, музыкальной кладовой и т.д. Я не просто составил такое ТЗ, но и нарисовал возможный интерьер «ленкаюты» и кладовой в новом облике. Сразу после прихода БПК «Свирепый» в калининградский ПСЗ «Янтарь» на проверку и обслуживание после похода в море, должны были начаться строительно-монтажные работы по переоборудованию «ленкаюты».
«Ленкаюта» БПК «Свирепый располагалась в самом носу корабля и представляла собой большое помещение сразу под верхней палубой бака. Основное помещение-зал «ленкаюты» располагалось по правому борту, поэтому имело вогнутую переборку (это была правая «скула» корпуса корабля – автор). Здесь был единственный небольшого диаметра (только, чтобы высунуть голову – автор) иллюминатор, который открывался на одной петле вверх и задраивался (прочно притягивался к круглой раме – автор) тремя большими гайками-барашками. К иллюминатору полагались две заглушки («броняшки») – одна из алюминия, другая (потолще) из стали («противоатомная» – автор).
Входящий в «ленкаюту» через относительно простую алюминиевую тонкую не водонепроницаемую дверь с вентиляционной решёткой внизу, перед собой видел ряды банок (лавок), прикреплённых штормовыми вантами к палубе, а за ними на некотором подобии сцены длинный и широкий стол «президиума», за которым также была длинная банка (лавка). Стол «президиума» был покрыт суконной зелёного цвета скатертью, а крышка стола открывалась на петлях так, что внутренность алюминиевого стола была большим рундуком для хранения плакатов, рулонов ватмана, деревянных реек, банок с красками и т.д.
Вертикальная переборка за столом «президиума» предназначалась для вывешивания тематических стендов, плакатов, портретов, например, стенда с полным составом Политбюро ЦК КПСС и т.д. Пройти к столу президиума можно было справа вдоль рядов банок-лавок по проходу. За вертикальной переборкой справа от этого прохода находилась большая кладовая по площади, почти равная залу ленкаюты – это было помещение корабельной библиотеки.
В библиотеку вела тоже алюминиевая дверь, за которой сразу же был поперечный прилавок с откидывающимся узким столом, а за ним рабочее место библиотекаря, художника-оформителя и фотографа. Стол этого рабочего места был таким, что на нём удобно было работать с листами ватмана обычного чертёжного формата, с плакатами, с транспарантами, со стендами, а также просто и удобно можно было выставлять большой фотоувеличитель и ванночки для проявления, промывки и закрепления фотоотпечатков. Электроглянцеватель выносился за дверь из библиотеки в ленкаюту и там уже сушились и выглаживались мокрые фотографии.
За рабочим столом были устроены три ряда стеллажей из стального профиля, на которых размещалось до 2500 тысяч книг, журналов, газетных подшивок и ещё много чего. В глубине отсека библиотека в самом носу, там, где кривизна бортов-скул носа корабля достигали максимальных значений, располагались так называемые «шхеры» - кладовые, в которых хранились различные материалы для наглядной агитации, музыкальные инструменты (гитары, гармонь, баян, ударные инструменты, настоящий эстрадный барабан и специальный горн), радиооборудование для организации досуга моряков (портативный магнитофон «Репортёр-5», усилитель звука, микшерский пульт, микрофоны). Всё указанное радио- и электрооборудование появилось только в июне 1973 года – автор.
В самом носу корабля, за съёмными алюминиевыми пластинами, покрытыми специальным красивым мягким (под замшу) пластиком, скрывались мои личные шхеры, которые помогли мне устроить работники завода. Здесь хранились мои самые дорогие вещи – фотоальбомы, пакеты с фотографиями и фотоплёнками, посылки от родителей, аттестат первого срока службы и ДМБовский аттестат, мои знаки и награды, документы, книги моей личной библиотеки, дневники и записные книжки, письма, сборники моих стихов и песен, запрещённые на флоте конфискованные глянцевые журналы «для мужчин» и моя личная 5-литровая канистра из нержавейки с «шилом».
Официально это был «спирт этиловый ректификованный технический ГОСТ 18300-72», но на самом деле это был чистый «медицинский» спирт, при этом ребята-друзья знали только мою обычную фронтовую алюминиевую фляжку с крышкой на цепочке…
Перед рабочим столом библиотекаря-художника-фотографа стояло прикреплённое к палубе вертящееся удобное кожаное кресло со спинкой и поручнями, в котором можно было работать даже при сильной качке. Слева от кресла «намертво» к палубе был прикреплён большой сейф для хранения секретных и важных вещей («вещдоков») и документов. Здесь хранились учётные карточки и комсомольские билеты экипажа БПК «Свирепый», ведомости, членские взносы, печати, штампы.
Здесь в этом сейфе во время первой БС (боевой службы) в июле-октябре 1973 года будут храниться все мои материалы, секретный автоматический фотоаппарат, «вещдоки», фотографии, фотоплёнки, журналы, отчёты и иные документы видеоразведки. Кроме этого сейфа на передней переборке-стеллаже библиотеки прямо перед рабочим местом библиотекаря-художника-фотографа на расстоянии вытянутой руки рабочие повесят несколько алюминиевых шкафчиков с замками, в которых будут храниться рулоны и коробочки с фотоплёнкой, пачки фотобумаги, фотореактивы, наборы акварельных и гуашевых красок, кисти разных размеров, коробки с карандашами и фломастерами и многое другое.
В зале «ленкаюты» было яркое освещение больших светильников, а в библиотеке был только относительно яркий свет отдельных взрывобезопасных светильников, в том числе аварийное освещение и специальный светильник тёмно-рубинового света для фоторабот и тревожной сигнализации. Библиотека (рабочее место библиотекаря, художника и фотографа) была оборудована телефонной внутрикорабельной связью. Кроме этого на переборке перед рабочим местом был установлен пульт КГС (корабельной громкоговорящей связи), чтобы в любой момент времени можно было быть в курсе всех событий на корабле и докладов из боевых постов.
Так как «ленкаюта» находилась в самом носу корабля, то при сильной килевой качке амплитуда колебаний и сила ударов форштевня о воду (волну) были такими, что этих перегрузок и состояния «невесомости» не могли выдержать практически никто на корабле. Во время качки кроме меня в ленкаюту никто не ходил – здесь мотало из стороны в сторону и бросало вверх-вниз непредсказуемо и немилосердно…
В ленкаюте постоянно было холодно, но не сыро, поэтому все съестные припасы здесь хранились, как в холодильнике, а крысы сюда не проникали (до поры, до времени – автор). Мне нравилось быть, работать и жить в ленкаюте, и вскоре она стала моей вотчиной…
Здесь, в «ленкаюте» в тихую погоду я проводил комсомольские собрания и свои «посиделки у Суворова» - сборища моих друзей и боевых товарищей, как по делу, так и для дружеского отдыха. Здесь я готовил все массовые и локальные мероприятия, делал и оформлял стенгазеты, боевые листки, радиогазеты, репетиции игры в военно-морской КВН, писал письма, стихи, песни и рассказы, делал фотографии, встречался с друзьями и товарищами, принимал «высоких гостей», курсантов-практикантов и офицеров-проверяющих.
Здесь в «ленкаюте» я продумывал «сценарии и режиссуру» комсомольских собраний, готовился к политзанятиям, сочинял выступления, в одиночестве писал отчёты и оформлял многие рабочие дневники, тетради и конспекты. Здесь в «ленкаюте» БПК «Свирепый» в период с конца августа 1972 года по ноябрь 1974 года прошли многие дни и ночи моей военно-морской службы, о которой я теперь пишу свои воспоминания…