– Отрадно. Значит, голова у тебя не для кляпа. («Шляпы!» – хотел возразить Петропавел, но из страха перед молниеносной колотушкой смолчал.) Не для кляпа, – настойчиво повторил Гном Небесный и, вынув из маленького нагрудного кармана кляп, угрожающе потряс им в воздухе.
– Не для кляпа, – с уверенностью подтвердил Петропавел.
– В таком случае, – Гном Небесный спрятал кляп, – сам и досказывай себе недосказанное, если считаешь нужным. Тут тебе предоставляется полная свобода. Или ты не любишь свободы? – И из заднего кармана брючек Гном Небесный внезапно вынул наручники огромных размеров.
– Я люблю свободу! – прочувствовал ситуацию Петропавел.
– Вот и пользуйся ею. – Громадные наручники исчезли в крохотном кармане
Евгений Клюев.
Между двух стульев
16.
Дела этого дня завертелись каруселью сразу же после того, как миссис Фэйрфакс и ее юная компаньонка дошли до первой же улицы, где госпожа-американка смогла кликнуть извозчика. Наемный возница быстро довез их до Знаменки. Там располагалась контора господина Сергеева, присяжного поверенного, того самого, кого миссис Фэйрфакс прежде сама отрекомендовала своей крепостной, как ее, Полины, «номинального хозяина».
Впрочем, в том, что задумала ее хозяйка, без помощи этого стряпчего никак было не обойтись. И Полина это все прекрасно понимала.
Господин Сергеев встретил их вполне приветливо. Впрочем, завидев в компании госпожи американки свою крепостную, он, для начала, эдак грозно нахмурился, сдвинул брови. А потом и спросил, весьма, кстати, суровым голосом, почти как подлинный хозяин, как, мол, его собственность изволит служить у его же доверительницы, исправна ли она в этой своей службе, не грубит ли, и вообще, прилично ли себя ведет. Даже поинтересовался эдаким, весьма многозначительным тоном, не пора ли в отношении нее прибегнуть к дисциплинарным мерам хлесткого рода, да с присвистом. Мол, если что, полицейская часть располагается совсем неподалеку. Да и сам он, сказал, усмехнувшись, законник, состоящий на службе у хозяйки Полины, ежели что, тряхнет стариной, и вполне может прописать девице-красавице ижицу, красным да по белому, совсем не хуже иного квартального!
Странно, еще вчера утром подобная, пускай и весьма ироничная угроза, не на шутку перепугала бы девушку. Наверняка, она бы расплакалась, приняв эту злую иронию всерьез, с обидой и страхами. Но, похоже, что после всего того, что с нею уже случилось-приключилось за эти два дня, - после всех этих сказок-прибауток, и особливо после сегодняшних откровений ее американской госпожи на «розговые» темы, - Полина принимала это все совсем иначе.
И вправду, девушка просто чуть смущенно улыбнулась и предоставила миссис Фэйрфакс самой аттестовать ее, Полины, службу в доме своей новой хозяйки.
Госпожа американка похвалила ее, правда, достаточно сдержанно. А потом спокойно, тоже весьма и весьма сдержанным тоном, изложила свою просьбу. Она, в точности так, как и обещала Полине там, на скамейке в Александровских садах, попросила своего стряпчего составить в отношении, как она выразилась, «присутствующей здесь мадемуазель Савельевой» вольную грамоту, освободив ее от крепостного состояния на веки вечные.
Выслушав все это, ее поверенный, мужчина средних лет, волосы которого уже были чуть тронуты сединой, человек, наверняка придерживавшийся, судя по его шуточкам, весьма нелиберальных взглядов на жизнь, аж крякнул от неожиданности. И как-то ехидно усмехнувшись, осведомился, не жалко ли ей, женщине, принадлежащей к торговой нации, терять деньги, вложенные в столь специфичное приобретение. На что его прекрасная доверительница как-то очень уж многозначительно улыбнулась, и заверила своего стряпчего, который так уж пекся о состоянии ее кошелька, что все это делается ею вовсе не из соображений абстрактной филантропии, или же склонности к аболиционизму. Что все это нужно для дела. И с этого дела миссис Фэйрфакс обязательно получит, как она изящно выразилась, «весьма существенные дивиденды, разного рода, но серьезные!»
А еще, ее госпожа высказала так, многозначительно, что, дескать, в своем свободном состоянии, мадемуазель Савельева принесет ей, госпоже американке, куда больше пользы, чем в крепостном. Пожилой стряпчий сызнова усмехнулся, переспросил свою доверительницу, действительно ли она этого желает, как он сказал, «всерьез и без водевиля». На что миссис Фэйрфакс еще раз подтвердила всю серьезность намерения освободить свою юную компаньонку, добавив, что вознаграждение за хлопоты сии воспоследует наличными, незамедлительно и вдвое против обычного.
Это решило исход дела. Стряпчий шутливо поднял руки вверх перед столь неотразимыми аргументами, как звонкая монета и ассигнации. А после он, снова изобразив на своем лице весьма и весьма суровое выражение, сделал Полине длинное и очень-очень строгое моральное внушение. На предмет того, что теперь она становится свободной и сама должна отвечать за все свои поступки. Что она, Полина, будет свободной де-юре, то есть, с точки зрения формального государственного закона. Однако, с точки зрения Закона Нравственного...
Здесь пожилой стряпчий позволил себе произнести серию сентенций, насчет ее, Полины, обязанности почитать свою бывшую барыню, как благодетельницу и заступницу. Что теперь, с этого самого дня, девушка обязана, отныне и до века, молить Бога о здравии и всемерном благополучии своей бывшей госпожи, а также радовать ее своими успехами в жизни и сугубо благонравным поведением.
Эта речь, полная нравоучений, грозила затянуться. Но в итоге, поток риторических велеречивых образов был прерван многозначительным покашливанием, сопровождавшимся преувеличенно вежливой улыбкой госпожи-американки. На вопросительное выражение лица своего поверенного, она отозвалась важным дополнением к исходному поручению, указав на необходимость записать освобожденную от крепостной зависимости девушку в ряды московского мещанства. Стряпчий в этот раз весьма озадаченно покачал головою, и заметил, что это все вполне себе тянет уже не на двойную а, скорее уж, на тройную оплату. На что получил незамедлительное согласие своей взрослой визави, выраженное и словами, и одобрительными жестами.
Полина поняла, что ее освобождение, помимо безвозвратной потери тех денег, которые ее госпожа потратила там, на аукционе, выкупая свою будущую компаньонку из имения княгини Хлестовой, кроме оплаты всех прежних услуг того самого стряпчего, в чьей конторе происходили все эти переговоры, приведет к новым тратам. Теперь финансовые потери госпожи-американки дополнятся еще и той суммой, что перекочует в карманы ее, Полины номинального хозяина за его, как стряпчего, грядущие хлопоты об освобождении той, кто числится его же собственной крепостной. А ведь к ним еще можно присовокупить и вчерашние расходы на наряды, приобретенные в дорогих московских лавках... А ежели вспомнить расходы на их вчерашний визит к врачу... Однако все это вместе взятое делало ее свободу все более дорогой, даже в чисто финансовом смысле.
Ах, да! Ведь миссис Фэйрфакс еще хотела выдать ей нечто вроде приданого. В дополнение к дому, ключ от которого по-прежнему лежал в ее, Полины, кармане.
Так сколько же все это, вместе взятое, стоит? На какую сумму, выраженную в серебряных рублях, орленых гербом Российской Империи, или же в ассигнациях, уменьшится состояние ее госпожи по итогам всей этой странной авантюры? Авантюры, связанной с именем Полины Савельевой...
И что же ей теперь делать? Как ей вернуть этот долг своей хозяйке? Ведь такие деньги... Да ей, Полине Савельевой, бывшей крепостной девке, столько и за всю свою жизнь не заработать!
Кстати, интересно, а захочет ли вообще ее госпожа принять подобное возмещение именно в деньгах? Не сочтет ли она это для себя чем-то сродни оскорблению?
И все-таки...
Вот здесь Полина отчетливо почувствовала-ощутила, что именно сейчас наступило то самое время, когда ей следует обозначить каким-нибудь символическим жестом тот факт, что она помнит об этом своем долге. Том самом, моральном долге, о котором столь велеречиво напомнил ее официальный хозяин. Ну, раз уж деньгами со своей благодетельницей ей все равно никогда не рассчитаться. И девушка сделала то первое, что пришло ей в голову. Поднялась со стула, шагнула ближе к своей хозяйке и, к вящему изумлению стряпчего, встала на колени перед своей нынешней владычицей.
- Алена Михайловна! – сказала она. – Я знаю, что Вы сделали, и что обещали сделать для меня. Я понимаю, что ничем не заслужила тех милостей, что Вы мне оказали. И все же...
Она на секунду замолчала, а потом продолжила.
- Я постараюсь быть достойной Вашей доброты, - она говорила взволнованно и серьезно. – Я знаю, мой долг перед Вами неизбывен и неоплатен. А поэтому, я...
Полина снова сделала паузу, а потом произнесла те слова, которые тут же вызвали явное одобрение со стороны стряпчего, как свидетеля этой сцены. И вовсе не наигранное смущение у адресата столь странного обращения.
- Алена Михайловна! – голос Полины звучал почти патетично, но саму девушку это вовсе не смущало, в отличие от ее визави. – Служить Вам, это честь для меня. Располагайте же мною, согласно моих способностей, и ныне, и впредь!
Девушка произнесла это сходу, почти без паузы. Потом замолчала и перевела дух. А после продолжила.
- Да, я сделаю все, что будет Вам угодно, - Полина говорила со всей возможной серьезностью, готовая в точности ответить за каждое произнесенное слово.- Располагайте же моими силами и умениями утром, днем или же ночью, когда и как Вы пожелаете, так, как Вам будет угодно ими воспользоваться. Приказывайте мне, как и прежде и позвольте служить Вам верой и правдой, так, как Вам самой будет угодно!
Девушка снова на секунду замолчала, а после выпалила единым духом, едва ли понимая истинное значение слов, которые сейчас произносила, для той, к кому она обращалась:
- Я люблю Вас. Поверьте, я буду любить Вас и впредь. Я в Вашей личной власти, отныне и до века! И вовсе не важно, что я стану вольной!
- Ну что ж... Да, теперь я вижу, что эта девушка достойна того, чтобы ее сделали вольной! – сказал одобрительно стряпчий, обращаясь к своей доверительнице. – Она действительно, останется с Вами и после своего освобождения. И Вы, госпожа Фэйрфакс, абсолютно правы, Ваша... э-э-э... компаньонка вполне способна принести Вам больше пользы, будучи свободной, чем в своем исходном состоянии.
Далее, с его стороны последовали многочисленные похвалы, как самой хозяйке, проявляющей безусловное благородство поступков, так и той самой крепостной, что так искренне и трогательно обозначила ей свое доверие и покорность.
Поверенный миссис Фэйрфакс выразил свое полное удовлетворение всей этой ситуацией и заявил, что будет свидетелем свободного волеизъявления госпожи и этих трогательных в своей непосредственной искренности клятв ее крепостной. Госпожа Фэйрфакс весьма смущенно улыбнулась, и коротким жестом приказала девушке подняться с колен и вернуться на ее прежнее место. Но перед этим она несколько секунд напряженно вглядывалась в черты лица своей коленопреклоненной компаньонки и только потом позволила ей встать на ноги.
Полине даже показалось, что ее госпожа хотела ей что-то сказать, то ли одобряя ее поведение, то ли осуждая его... А может быть, выразить какую-то нейтральную похвалу, так уж сходу и не поймешь! Миссис Фэйрфакс даже вроде бы произнесла какой-то звук, нечто вроде «Ах!» или же «Ох!» Но замолчала, даже не на полуслове. Даже губу прикусила, чтобы не сказать чего-то лишнего.
Что же она хотела сказать тогда, на самом-то деле? Бог весть...
Впрочем, за нее все нужные слова произнес тот самый пожилой стряпчий, с сединой в шевелюре и с хохолком на голове. Сама же госпожа Фэйрфакс просто молчаливо одобрила эти его озвученные мысли по поводу Полины. Но сама хозяйка о поведении своей компаньонки так внятно тогда и не высказалась.
Высказалась она чуть позже, после того, как они уже ушли из конторы господина Сергеева, пообещавшего уже послезавтра, ближе к обеду, доставить к своей доверительнице все необходимые документы, насчет освобождения ее крепостной, прямо на дом. Высказалась особым образом, молчаливо, но от того не менее эффектно.
Выйдя на улицу в сопровождении своей компаньонки, все еще взволнованной результатами только что состоявшихся переговоров, миссис Фэйрфакс вновь коротким жестом, небрежным, но понятным вознице, привлекла внимание извозчика. Вместе с Полиной она уселась в наемную коляску и так вот они вместе доехали обратно до дома. По дороге ее хозяйка не произнесла ни слова, помимо того, что было потребно для общения с кучером наемного экипажа. Вот только ее взгляд...
Господи! Как же она умеет напугать этим сверканием своих зеленых глаз! Что именно было во взгляде, которым она одарила свою компаньонку уже там, в коляске... Не оценить, не понять тому, кто этого не видел...
Полина тогда обратилась к ней, мол, «Алена Михайловна, скажите...» и... осеклась-замолчала, наткнувшись на этот ее взгляд, в котором были... Обида, раздражение, гнев на нее, на Полину, которая посмела нарушить запрет демонстрировать раболепие, пав перед нею на колени в присутствии ее поверенного, того самого господина Сергеева. Девушка покраснела, почти до корней своих волос, догадавшись о причине господского недовольства. Еле сдержала себя, чтобы только не расплакаться со стыда. Юная компаньонка опустила очи долу и лишь спустя четверть часа посмела снова взглянуть на свою хозяйку.
Лучше бы она и дальше смотрела в сторону, пряча глаза от своей госпожи, до самого дома!
Миссис Фэйрфакс всю дорогу тоже старалась, по возможности, смотреть куда-то мимо Полины. Но лицо молодой женщины было исполнено презрения к той, кто находилась рядом с нею, на одном сиденье.
Но это только на первый взгляд. Рискнув все же мельком посмотреть на свою хозяйку, Полина увидела, что в уголке глаза ее госпожи блеснула слезинка.
Что? Ее госпожа... плачет?
Нет. Все же, миссис Фэйрфакс великолепно владеет собою. Со стороны, при взгляде с улицы, она, наверное, кажется сейчас такой холодно-равнодушной молодой дамой, совершающей предобеденный моцион в компании... подруги-служанки-воспитанницы... Короче, вместе с сопровождающей ее спутницей женского полу. И только этой самой ее спутнице, ее пока еще крепостной девке видно, как напряжены черты лица этой госпожи-американки.
А еще, только ей, компаньонке, сидящей рядом с этой странной женщиной, видно, что миссис Фэйрфакс, способная своей холодной иронией довести до белого каления даже самого выдержанного из своих собеседников, – по вчерашнему визиту к молодому врачу, Полина это знает совершенно точно! – сейчас чуть-чуть, еле заметно прикусила губу. Сейчас она пытается скрыть свои истинные чувства. И то, что в этот миг истязает ее изнутри, это даже не гнев а, скорее, отчаяние!
Полина изнутри себя ощутила, что ее госпожа, вот прямо сию секунду, очень хотела бы оказаться дома, в своей спальне, а там... Упасть на постель и зарыдать в голос. Выплакаться всласть, выплеснуть-исторгнуть из себя это жуткое чувство безысходности. Но отчего же это все обстоит именно так? Неужели ее настолько сильно обидело то, что Полина встала перед нею на колени не наедине, а в присутствии чужого человека, пускай даже и своего поверенного по вопросам действия местных законов, а также их обхода и прочих разных юридических дел?
Может быть, она действительно, желала, чтобы это странное зрелище коленопреклонения досталось именно ей, только ей одной? Как эдакий личный знак внимания и подчинения, символическое обозначение признания ее личной власти со стороны той, кого она официально освобождает от крепостной зависимости?
Да, этот жест со стороны ее крепостной обозначал замену формальной власти иной властью, фактической, и от того куда более личной и значимой!
Вправе ли была она, Полина, делать чужого для них человека свидетелем столь личного, почти что интимного жеста?
Когда их наемная колесница, наконец, достигла цели, остановившись у ворот дома миссис Фэйрфакс, хозяйка дома сего расплатилась с возницей и жестом приказала Полине выходить. Девушка послушалась ее и вышла-спустилась из коляски. А когда ее госпожа тоже собралась спускаться с лесенки-подножки, девушка, чуть поклонившись, почтительно, подала ей свою руку, для того, чтобы помочь. Холодно-равнодушный взгляд миссис Фэйрфакс был ей ответом. Молодая женщина проигнорировала почтительный жест своей пока еще крепостной компаньонки и прошла мимо нее, как будто девушка, застывшая в почтительном полупоклоне, была пустым местом. Полина вынуждена была спешно шагнуть вслед за нею, войти в дом и далее поспешать за своей госпожой по лестницам и коридорам весьма и весьма быстрым шагом.