Двери электрички открылись, и на перрон вывалился и упал навзничь мужчина. Признаков жизни он не подавал. Он и не мог их подавать - он был мёртв, и широко открытые глаза его всё ещё смотрели в серое зимнее небо, смотрели, не мигая...
А начинался день не так уж плохо. Цибизов ехал на дачу. Казалось бы: что делать зимой на даче? Но у Цибизова был свой интерес: не так давно он решил заняться пчёлами; второй сезон занимался. Ульи с пчёлами он занёс осенью в сарай и тщательно укрыл камышовыми матами, но, как метко было в каком-то журнале сказано: "Пчёл держать - не на печи лежать" - пчёлы внимания требовали, да и морозы серьёзные обещали. Решил Цибизов их подкормить, изготовил по специальной рецептуре четыре лепёшки - по числу ульев, осталось только добраться до своей фазенды.
Промелькнули пролёты моста через речку, и народ стал двигаться к выходу. Пошёл к выходу и Цибизов.
Спрыгнув на остановочную площадку своего километра, сложенную из старых шпал, он поморщился и поднял воротник полушубка. Худшие прогнозы начинали сбываться. "Не соврал бабай, - подумал Цибизов, - или угадал, будто в небо пальцем ткнул". В общем, начиналась пурга. Но куда деваться - отступать было некуда, и Цибизов, забросив за плечи рюкзачок с лепёшками для пчёл и нехитрой трапезой для себя, собрался уже в путь, но вдруг что-то вспомнив, расстегнул верхнюю пуговицу, достал из-за пазухи небольшую фляжку, и открутив крышку, сделал пару глотков. Огненная вода сделал своё дело - рот обожгло и в нос ударил знакомый до боли запах водки. Цибизов аж крякнул от удовольствия, и засунув фляжку обратно, бодро зашагал по тропинке, которую уже начинало заносить плотно повалившим снегом.
Проходя мимо сараев, он увидел крупную, лохматую собаку чёрной масти. Она лежала, свернувшись клубком, и забившись в угол между сараями. Он только увидел, как блеснули её чёрные глаза, и навострились уши.
"У, шельма!" - подумал он про себя. Собак он недолюбливал с детства. Тогда одна шавка куснула его за икру, когда он мирно шёл по улице деревни. Молча подбежав сзади, собаченция впилась острыми, как шило клыками в его икру, и так же, молча ретировалась - скрылась в подворотне. Был и другой случай, когда соседская лайка куснула его за колено, да так, что пришлось покупать новые штаны, не говоря уже о том, что он отделался тогда всего лишь двумя швами. В общем, не было у Цибизова причин любить собак.
Он долго шёл по тропе через поле, к видневшимся сквозь снежную завесу дачным домикам, и вдруг поймал себя на мысли, что взгляд этих чёрных собачьих глаз запечатлелся у него в памяти, и никак не шёл из неё.
Цибизов выругался и остановился. Взгляд его случайно упал на путь, который он прошёл. Его следы уже начало заносить снегом...Но вдруг он удивлённо вскинул голову: та чёрная собака всё это время шла за ним следом! Он знал такую странность некоторых собак. Возможно они инстинктивно выбирают себе хозяина из проходящих мимо прохожих, и следуют за ними, как привязанные, надеясь хоть на какую-то подачку.
Заметив, что он остановился, собака тоже замерла на почтительном расстоянии от него. Её густая шерсть с левого бока и загривок постепенно забивался непрерывно падавшим снегом.
Цибизову нахлебница была не нужна и он прикрикнул на неё: "А ну, пошла! Пошла отсюда!" Он вырвал из снега вешку, которой была предусмотрительно отмечена кем-то тропа, и замахнулся на неё. Собака попятилась, и Цибизов, уже не думая оборачиваться, зашагал дальше. Потом подумал: "Что это я тащу эту ветку!", и повернувшись спиной к ветру, снова воткнул эту ветку в снег, и ещё подумал, что больно уж она - ветка эта, крест напоминает. Краем глаза он снова уловил за спиной какое-то движение, и невольно снова посмотрел назад.
То, что он увидел, привело его в замешательство:
От него в сторону села уходила женщина в чёрном и длинном, до самого снега, одеянии. Но ведь тропинка была одна, и Цибизов готов был поклясться, что женщина ему навстречу не попадалась!
Дальнейший путь до своего садового домика он проделал в какой-то прострации. Эта фигура в чёрном, словно прошедшая сквозь него, никак не шла у него из головы.
"Чертовщина какая-то! - подумал он, и снова приложился к заветной фляжке, - ведь не собака же в самом деле в эту бабу оборотилась?"
Хотелось поделиться этим странным видением хоть с кем-то, но как назло среди домиков и обнажённых, плодовых деревьев не слышался ни стук молотка, ни звука пилы "Дружба" - ничего абсолютно, кроме свиста ветра. Да тот же ветер доносил со стороны станции тепловозные гудки и перестук вагонных колёс.
Разложив подкормку по ульям, Цибизов, в принципе, свою задачу выполнил, и хотя в доме всегда было чем заняться, он засобирался в обратный путь, потому что и так выехал не с утра, и день уже неумолимо склонялся к вечеру. Дорожку через поле пришлось уже протаптывать, практически заново. Так и шёл он до станции от вешки к вешке, и думал, что ещё хорошо, что надел унты.
Собаки на том же месте, между сараями, на этот раз не было - это Цибизов отметил про себя машинально, и это его даже почему-то успокоило. Он благополучно дошёл до станции и сел в подошедшую вскоре электричку. Сумерки только начинали сгущаться. Цибизов остановился в тамбуре, чтоб докурить сигарету. Когда он взглянул на перрон, ему вдруг сделалось плохо и он стал медленно оседать вдоль стены на пол. Последнее, что он увидел на перроне, прежде чем двери вагона сомкнулись - это высокую фигуру женщины в длинном, до самой земли, чёрном одеянии. Чёрные глаза её, смотрящие на него снизу вверх, сверкнули в лучах фонарей холодным, прощальным светом.
10.05.17.