В зыбком мареве качались стены и из всех углов выползали страшные чудища...
Лидочка в ужасе просыпалась и видела над собой белый плафон, похожий на снежную вершину. Вновь погружаясь в тягучую кисельную вязкость, она изо всех сил пыталась добраться до этой громады, призывно манящей своими сверкающими склонами, но с каждым шагом сопка все дальше отодвигалась, словно дразня и насмехаясь.
В том же сне мама будила её и выносила на улицу, закутав в одеяло. С неба падал странный чёрный снег, и Лидочка, задыхаясь и кашляя, снова просыпалась и ощущала липкий страх своего постоянно повторяющегося сна.
– Это был не снег, а пепел, – говорила мама и удивлялась: – Ты не можешь этого помнить. Когда было извержение вулкана, ты была совсем еще маленькой.
***
– Читай, Лида! Ну, читай же! – Лариса Сергеевна уже теряла терпение, а Лидочка ещё шире таращила в книгу глаза: читаю же, что ещё надо? Настойчивость учительницы была ей непонятна, как и то, что на уроке сидел отец в строгой военной форме.
Формой здесь никого не удивишь – в небольшом камчатском посёлке сплошь живут семьи военных. Детского сада в посёлке нет, и Лидочку взяли в первый класс только потому, что она умеет уже читать и писать; и не вечно же ей сидеть на маминых уроках со взрослыми учениками, когда отец на дежурстве.
– Вот видите? – Лариса Сергеевна обратилась к Лидочкиному отцу, – Она не читает даже по слогам, а вы говорите…
Лидочке было очень стыдно стоять перед всем классом возле учительского стола. Она думала, что эта пожилая седенькая учительница просто невзлюбила её за то, что она стесняется выходить к доске и не бегает на переменах, как другие дети, а робко сидит за своей партой. Вот и сейчас она потупилась и не понимала, чего от неё хотят.
Покрасневший от досады отец подошёл к дочери: – Ты прочла, Лида?
Класс испуганно замер. Лидочка кивнула, не поднимая головы.
– Расскажи нам, о чем ты прочитала.
Лида тихо, но без запинки пересказала прочитанное.
Отец торжествующе посмотрел на учительницу.
– Ну, не знаю, – она раздражённо стала перекладывать на столе тетради, – Есть же определённая методика. Я должна оценить чтение ребёнка вслух по слогам. Вслух, понимаете? А как я буду оценивать, если она вслух не читает?
– Научим, – сказал отец, – Будет она читать и вслух, и по слогам. Дайте нам испытательный срок – если уж не получится, тогда...
С тех пор Лиду стали отучать от чтения «про себя». У неё ничего не получалось: глаза привычно бежали вперёд, не цепляясь за буквы. Она сбивалась и путалась, отец хмурился, а мама успокаивала, что было совсем невыносимым: – Не переживай, ничего страшного: оставят на второй год – пойдёшь в следующем, со своими сверстниками.
Испытательный срок представлялся Лидочке трехголовым огнедышащим Змеем Горынычем. Он только и ждал, чтобы схватить её своими кривыми когтищами и утащить на сопку, неприступной крепостью возвышающуюся в окошке. Теперь-то она знала, что это очень даже далеко, а раньше думала, что туда можно быстренько сбегать и посмотреть, что там.
В бурлящем классе никто не обращал на Лиду никакого внимания, и она чувствовала себя совершенно потерянной. Только Борьку, своего соседа по парте, она знала, потому что он жил с ней в одном подъезде. Он всегда во дворе обижал Лидочку, а здесь в первый же день заявил, что она ещё «малявка» и что ей нужно не учиться вместе со всеми, а играть дома в куклы.
Борьке не давала покоя длинная пушистая коса сидевшей перед ними Зои Кудрявцевой. Он то и дело дёргал за эту косу или развязывал бант. Но Зоя умела за себя постоять: она разворачивалась и хлопала наглеца учебником, чем заслуживала не только строгое замечание Ларисы Сергеевны, но и Лидочкино немое восхищение. Ей тоже хотелось быть такой же смелой, но она молча сносила все Борькины хулиганские выходки.
Как-то на перемене, оставшись в классе одна, Лида открыла шкаф в углу и увидела там большие счёты на ножках.
– Клац! – она перекинула деревянный кругляшок на другую сторону, – А если добавить еще три (клац!), то это будет уже четыре. А можно ещё на верхней жёрдочке (клац!) и...
О, ужас! Металлический стержень сорвался, деревяшки с грохотом рассыпались, и случайно задетый пузырёк с чернилами слетел с нижней полки! Пробка вылетела, и на крашеном полу расползлось густое синее пятно.
Лида судорожно кинулась всё подбирать. Она попыталась вытереть пролитые чернила промокашкой, но у неё ничего не вышло. Она очень боялась, что кто-нибудь войдёт и увидит, как она ползает по полу, поэтому торопливо кинула всё в самый низ шкафа и с колотящимся сердцем закрыла дверцу.
Уже на уроке она с ужасом обнаружила, что её пальцы измазаны чернилами. Сейчас все увидят и её синие пальцы, и пятно возле шкафа! Но никто ничего не заметил, и даже Лариса Сергеевна не увидела следов Лидочкиного преступления.
Лида слышала над собой зловещий шум крыльев и ощущала жар огненного дыхания Змея. Чернильное пятно на полу с каждым днём бледнело, но всё так же укоризненно напоминало ей о содеянном. И каждый день Лида ждала, что учительница обнаружит сломанные счёты, и тогда уж точно её с позором выгонят из школы. И даже не из-за счёт и разлитых чернил, а из-за того, что не призналась.
Однажды перед занятием лепкой все выложили дощечки и коробочки с пластилином и с нетерпением ждали начало урока. Только Зоя в сотый раз растерянно рылась в своём портфеле, но напрасно: пластилин был оставлен дома. Подружка Милка делала вид, что не замечает Зоиного отчаяния, а Борька злорадно ухмылялся: – Ага, Кудрявцева, сейчас Лариса Сергеевна тебе двойку влепит!
Лида раскрыла свою новенькую коробку и протянула девочке: – Бери половину!
Зоя с благодарностью взглянула на неё, но Борька возмутился: – Э-э! Так не пойдет! У тебя же тогда цветов нужных не останется!
Он деловито разломил два бруска Лидочкиного пластилина – красный и синий, добавил ещё половинки жёлтого и зелёного от своего и отдал Зое. Тут уж и Милка нехотя отломила несколько кусочков.
После этого случая Борька перестал казаться Лидочке таким уж злодеем, хотя он и продолжал творить свои мелкие пакости.
Лариса Сергеевна спросила как-то учеников, кто кем хочет стать, когда вырастет. Все конечно же говорили о космонавтах, учителях и врачах.
Лида же тихо ответила: – Писателем.
Все дружно засмеялись и обернулись на неё.
– Хорошая у тебя мечта, Лида, но для её осуществления мало просто любить книги, нужно ещё очень хорошо и много учиться, может быть, даже всю жизнь.
По её тону Лидочка сразу же поняла, что Лариса Сергеевна сильно сомневается, что она сможет когда-нибудь написать книжку, и это её неприятно задело.
По дороге домой мальчишки издевательски выкрикивали Лидочке в лицо: – Лев Толстой, где твоя борода?!
А Санька Климов еще и корчил перед ней дурацкие рожи. Она не знала куда деться от обидных насмешек и готова была уже расплакаться, но тут подскочила Зоя и так треснула Саньку портфелем, что у того слетела шапка. Мальчишки с хохотом разбежались, а всегда высокомерная Милка сказала Лиде: – Эти мальчишки такие противные... Ты лучше с нами всегда ходи.
У Горыныча удивлённо вытянулись все его три змеиные морды, и он отлетел на всякий случай подальше от девочек.
А потом всех первоклассников приняли в октябрята. И Лидочку тоже!
Теперь она уже не чувствовала себя «малявкой», не сидела на переменах в одиночестве и быстрее всех могла «правильно» прочитать у доски: – Бы-ла хо-лод-на-я зи-ма к ок-ну при-ле-те-ла си-нич-ка, – так, что Ларисе Сергеевне приходилось её сдерживать: – Тише, тише, Завьялова, не строчи, как пулемёт.
Змей Горыныч отстал от неё и теперь маячил вдалеке невнятной точкой. Но в самом начале весны он вернулся, и теперь уже не один, а со стаей таких же страшных чудовищ, – Лидочка тяжело заболела воспалением лёгких и всю последнюю четверть пролежала в больнице. Никаких сомнений у неё уже не было: теперь уж точно – на второй год.
***
Свой день рождения, двадцать пятого мая, выздоравливающая Лида встретила в больничной палате, где уже не качались стены и не снились страшные сны, а лежали дети в таких же пижамках и одна взрослая тётенька с маленьким мальчиком.
С самого утра Лидочке было очень невесело, и даже подаренная родителями книжка с «вырезными» картинками, о какой ей давно мечталось, не радовала, и слёзы сами собой капали на подушку. С тоской представляла она, как сегодня её одноклассники рассказывают на школьной линейке подготовленные четверостишия. Своё она выучила уже давно, ещё до больницы, но кто-то другой с выражением прочтет:
Мы сегодня расстаёмся,
Но осеннею порой
Снова, снова в класс вернёмся,
Но теперь уж во второй.
Вдруг в стекло что-то стукнуло. Ещё и ещё раз… Мама малыша подошла к окну: – Ого! Это к тебе, наверное, Лида – целая делегация!
Лидочка вскочила с кровати. Внизу под окнами второго этажа стоял весь её первый «Б» во главе с Ларисой Сергеевной. Они махали букетами ещё не распустившейся сирени, смеялись и что-то кричали.
Изумлённая Лидочка дёрнула шпингалет, рывком распахнула окно, и в палату вместе с холодным ветром ворвался ребяческий гвалт. Все дети в палате дружно столпились у окна и с любопытством выглядывали на улицу.
– С днём рождения! – услышала Лидочка весёлые крики и дружное скандирование: – По-здрав-ля-ем!!
Она радостно закивала и замахала в ответ.
– Сумасшедшая! – кричала тётенька, борясь с раздувающимися занавесками и пытаясь закрыть створку.
Лариса Сергеевна тоже что-то кричала, улыбалась и размахивала каким-то листком, но Лида ничего не слышала в этом гомоне.
– По-здрав-ля-ем!! – неслось с улицы.
– Это ведомость с отметками! Я передам...
Она ничего не понимала...
– Ты переведена во второй класс! Вместе со всеми!
Только сейчас до неё дошел смысл происходящего.
Как же она любила свою старенькую учительницу и всех своих одноклассников! И Зою, и Борьку, и задаваку Милку! И даже Саньку Климова, орущего под окном в общем хоре.
Сквозь слёзы, но уже от безграничного счастья, Лидочка увидела, как Змей Горыныч, тяжело взмахнув крыльями, вылетел в открытое окно и, увлекая за собой всю стаю, направился в сторону заснеженной сопки.
В Лидочкиной жизни потом было много других учителей и одноклассников, но свою первую камчатскую учительницу и свой первый класс она всегда вспоминает с особой нежностью.