Случаев достойных запоминания в жизни происходит не так уж много. Поэтому их так бережешь и прячешь от посторонних глаз. Для того, вероятно, чтобы однажды вытащить из рукава, как туза козырного и … написать роман на их основе.
Но романы нынче никто не читает, да и времени нет. А случаи томятся, ворочаются за пазухой и даже, что самое страшное, как-то усыхают, крошатся и развеиваются на холодном весеннем ветру. Хорошо, если какой-нибудь добрый человек организует конкурс и сподобит тебя вытащить один из случаев и впихнуть его в короткий рассказ.
Но бывают встречи, сногсшибательный эффект которых настолько силен, что в малую форму его описание не вместишь. В силу своей мимолетности они не меняют судьбу, не ломают, во многом предначертанный происхождением, жизненный уклад, но их влияние на психику и воображение огромно.
В моей жизни была только одна такая встреча. Местом действия служила площадка перед пивным ларьком в неблагополучном районе заштатного провинциального городка. Временем действия – зима позднесоветского года. Главным героем – артист Рудольф Рудин, более известный в стародавние времена, как пан Гималайский.
В предыдущем абзаце, я два раза употребил слово ‘действие’. На самом деле, никакого особого действия и не было. Стояла местная шпана за столиками, прихлебывала подогретое в чайнике Жигулевское. Остановилась машина Волга. Вышли трое не по-тамошнему одетых человека. Подошли к окошку, взяли пива. Вдруг один из босяков заорал: “Гля, пан Гималайский!”. Народ потянулся к чуду, с целью его потрогать. Увещевания спутников артиста – успокоиться и отстать, ни к чему не привели. Пиво приезжие не допили, сели в машину и уехали. Все!
Все помню в деталях. Каждую мелочь, даже цвет галстука. С трудом вспоминаю номера школ, где учился, должности и предприятия, где работал, а также фамилии генсеков-президентов, которые мною руководили. То, как лежал снег на коричневых туфлях Гималайского вижу явственно до сих пор.
Рудольф Рудин не единственный актер, с которым мне довелось столкнуться на перекрестках. Шону Бину я докладывал об особенностях местных сортов пива. С Расселом Кроу разговаривали о футболе. С Лив Тайлер, чей папа поет в ВИА Аэросмит, ехал в гостиничном лифте и интересовался в какие смены ей приходится работать. Я принял ее за консьержку отеля, та тоже была хороша собой. Даниэлу Дэй-Льюису рассказывал о преподавании истории Второй Мировой войны в советских школах. Они все хорошие актеры, наверное. Но они мне не интересны, возможно потому что не интересен Голливуд.
Приходилось выпивать с Шевчуком, возить по городу Сюткина, угощать борщом под водку пару солистов Большого балета. Беседовал с Михаилом Ульяновым и главрежем Маяковки Сергеем Арцибашевым. Они все мне очень интересны. Однако, то ли встречи произошли слишком поздно, то ли декорации были заурядными, но память не спрятала те ‘счастливые моменты’ в свой сокровенный угол.
Рудольф Рудин появился в заплеванной пивнушке, как павлин на заполярной шахте. Он спустился с неба туда, где все смотрели только под ноги. Его появление для 17-летнего недоросля была чем-то вроде гласа свыше. Есть мол другой мир. И лица в телевизоре оказывается живые люди с двумя руками-ногами, и даже пьют Жигулевское. Иди мол и смотри.
Увы, это лишь поверхностный анализ произошедшего. Больше, чем на рассказ он не тянет. Чтобы объяснить всю мощь “эффекта Гималайского” нужен роман. Жаль романы нынче никто не читает.