А история самая обыкновенная: она любила его и ему служила. Всеми фибрами души своей немудрящей. Всеми клеточками тела и каждой минутой жизни своей, пока ещё не очень долгой.
Вы никогда не думали о том, что вот смотрят два человека на красный. И если их спросят, какой это цвет, то оба ответят, назвав цвет одним и тем же словом. Но это ведь совсем не значит, что чувствуют они его одинаково. Именно поэтому для одного это цвет - любимый, для другого – отвратительный. И даже слово это самое – «красный» чувствуем мы по-разному. Кому-то слышится рык звериный: «Кррррасный!..» А для иного – словно пшик от взорвавшихся во рту пузырьков шампанского: «КРасный…»
С чувствами людскими - то же самое.
«Ненависть» для одного – это когда: «… не жить нам двоим на свете белом …» Для другого: «… видеть тебя сил нет, уходи…»
Все одинаково называем свою зависимость от другого человека любовью, но переживаем это сокровенное чувство каждый по-своему. Скорее всего, и движения души-то наши отличны. Только вот так уж не точны слова человеческие. Не умеем сказать правильнее…
Но, как бы то ни было, она в него сразу влюбилась. Как уж могла, как умела. Ещё в школе, как только пришла в класс, где он учился, выбрала его, подошла и села за одну с ним парту. А он бровями пошевелил, ухо у него покраснело, то, которое она видела, и он, кажется, улыбнулся немножко. Она даже себе объяснить не могла, почему – он. Глаза, наверное, сияли у него удивительно: не то синим, не то зелёным. А на самом дне – чёрный бархат.
Села она рядом с ним, точнее, - подле него, даже не спросив, можно ли, и начала уже тогда, сразу же, служить ему.
Из школы пошла его провожать, хотя жила в противоположной стороне. Утром приходила к его подъезду и ждала, когда он выйдет. Когда же показывался из дверей, просто вставала и шла ему навстречу. А он и не возражал. Она пристраивалась к ритму его шагов, отдавала сама ему свой портфель, и они шли учиться. У самой школы, правда, портфель у него из рук забирала, ждала, когда он отойдёт на несколько шагов, и только потом всходила на крыльцо.
Когда по окончании школы обсуждали, куда поступать, то он сказал, что собирается в строительный. Она же ему ответила:
- Нет, в строительный я не могу. Ты же знаешь: у меня с математикой не очень. Давай лучше в педагогический? На истфак?
Он опять не спорил, а пошёл вместе с нею и подал документы. И поступили. Оба. И учились.
Когда же на четвёртом курсе он собрался жениться на первой красавице их группы Ляльке Шахмаметьевой, она пришла к нему и сказала:
- Ты не можешь на ней жениться, потому что твоя невеста – это я.
И он послушно не женился на Ляльке.
Но и на ней тоже не женился. Спрашивать, почему, она не стала. А просто продолжила ждать.
И дождалась. Он женился. Но только – опять не на ней, а на сослуживице. Работали они, все трое, разумеется, в одной и той же фирме. А Людмила девушкой была яркой. И перспективной. Её родители на свадьбу молодожёнам подарили машину.
Но менее чем через год после бракосочетания кто-то подрезал у этой самой подаренной машины тормозные шланги, и Людмила затормозить не смогла. Погибла прямо на месте.
И в горе она, как всегда, была рядом с ним. И помогала, как могла. Помогала даже тогда, когда он женился во второй раз. Но и новая семья просуществовала совсем не долго. Через полтора года Света к майским праздникам затеяла мыть окна в квартире. Она, разумеется, взялась помочь. Так уж получилось, что Света не устояла на подоконнике и выпала из окна. А этаж был девятый. Сами понимаете, что шансов у неё не было.
Поминали Свету в кафе прямо рядом с их домом. После того как все разошлись и остались только они вдвоём, она подсела к нему за столик, налила, прямо водки, себе и ему в бокалы для шампанского. Молча подняла свой, приглашая его выпить и помянуть усопшую. Когда выпили, заговорила:
- Хватит уже, Валентин. Я так больше не могу. Нам с тобою ещё детей рожать и воспитывать.
Он глянул на неё исподлобья, налил себе ещё водки, выпил, один. Только потом ответил:
- Валя, какие дети? Я ведь просто не люблю тебя. И не любил никогда. И жён своих, теперь мне кажется, что не любил, а просто от тебя через них сбежать хотел. Задушила ты меня и раздавила. Я ведь уже, кажется, и сопротивляться не могу.
- А ты и не сопротивляйся. Хватит уже, набегался и насопротивлялся. Из-за тебя сколько горя у стольких людей вокруг. Давай лучше ещё выпьем…
Опять она налила им обоим. И опять выпили они, молча, не глядя друг на друга. Нет, неправильно! Это Валентин не глядел на Валентину. Она-то глаз с него не спускала. Никогда. И сейчас смотрела. В упор. И глаза у неё мерцали, словно камни драгоценные. Если бы кто-нибудь сейчас видел эти глаза, то сказал бы – «как малахиты». А другому показалось бы, что – синим пламенем, холодным да неласковым. Или, всё же, красные огоньки на самом дне тех глаз плясали?..
09.05.2017