Бабочка моя дорогая!.. Картинка пятая

               
 Бабушкин Дом стоял у дороги.

Когда немцы вошли в деревню, они определили его под свой штаб.
Не из-за его местоположения, а потому, вероятно, что он был большой и просторный.

Дедушка построил его перед самой войной, и Дом был крепким, красивым, добротным.

По периметру Дома бабушка разбила палисад, в котором красовались розы, ирисы, "царские кудри"...

Фрицы сразу же завели свои порядки, выселив семью в приземистую баньку.
И Дом словно приуныл, слыша незнакомую лающую речь, громкий стук каблуков, клацанье затворов...
И считал дни, месяцы, годы, - всё тяжёлое военное лихолетье, пока не "умер".

Его разбомбили перед самым концом войны - наши ли бойцы при освобождении деревни, немцы ли, уходя, - теперь уже не узнать.

Из сорока чуриловских домов  тогда недосчитались тридцати пяти.

После войны всем миром построили новое жилище.

И этот дом, пусть и менее просторный, чем прежний, но такой уютный, тёплый и милый, был хорош!
В него хотелось приезжать, жить в нём, дышать его чистым воздухом...

Палисад же бабушка продолжала регулярно сажать, и он каждое лето радовал разноцветьем и ароматами.

А за домом было поле.
Вернее, не поле, а большой, огороженный простой деревенской изгородью участок земли, примыкающий к дому.
В детстве он казался бесконечным - такой большой и разнообразный!

Здесь росла огромная плакучая береза, ветви которой гибко спускались почти до земли,- и под ними, в их рассеянной тени, было так славно прятаться от солнца в летний палящий зной!
И лежать, глядя в синее небо, замечая пролетающих птиц, разглядывая облака, представляя их то зверем, то птицей, то чем-то ещё, неземным и загадочным.

И ещё - за домом был ручей! Совсем маленький, он тоненькой змейкой вился среди травы, тихонько журча по камешкам.
И по "бережкам" его росли калужницы, лютики, незабудки и фиалки.

Девчонки выбирали самый красивый цветок и засушивали его между страницами старых книг, чтобы потом, когда он засохнет, "увековечить" эту красоту, спрятав цветок под стёклышком в вырытую неглубокую ямку - совсем так, как позже дети массово стали прятать "секретики". Это и были секретики - у каждой девочки свой.
И они показывали их только тем, с кем дружили и кому доверяли.

У мальчиков, конечно, были свои, "мужские" развлечения: "казаки-разбойники", "войнушка" (впрочем, в ту пору игра, возможно, называлась по-другому, но сути это не меняет).
А ещё ребята строили шалаши, искали "мёд" диких ос на лугу, играли в лапту, "выбивалы", гоняли мяч, бегали на озеро купаться по семь раз на дню, - но тут уж и девочки им не уступали!

Дел и забот хватало до самых сумерек!
Конечно, и взрослым помогали - и в огороде, и по хозяйству, и поручения-задания разные выполняли.
Были и казусы, и приключения-страсти, чего только не было!

А по вечерам набегавшаяся за день детвора засыпала до утра беспробудным сном, не слыша ни первых петухов, ни мычания сонных коров, выгоняемых ранним утром в поле на сочную росистую траву.

Братья Саша и Вовка и две их двоюродные сестры были, пожалуй, исключением: они упорно отказывались засыпать без очередной бабушкиной сказки.
 
Имея за спиной всего три класса образования, старушка была на редкость и удивление грамотной и талантливой.
Сказки она сочиняла легко и ловко, беря сюжеты, кажется, прямо из воздуха, и они были такими, что их хотелось слушать бесконечно.

Кто-нибудь из внуков заводил: "Бабушка, расскажи нам сказку..."
Другой подхватывал; "Ну бабочка, ну пожалуйста!.."

И "бабочка" бросала все дела и начинала...

Притихшая детвора заворожённо замирала то от восторга, то от ужаса, то от счастья - в зависимости от событий сказки.
И волшебным образом проваливалась в сон.

Тогда бабушка тихонько целовала внучат, укрывала их сползающими одеялами и выходила из комнаты.

Ей предстояло ещё немало хлопот: замесить хлеб на завтра, спрясть пряжу для вязания, помолиться святым и, наконец, дать отдых своему уставшему телу.

И тогда дом тоже мирно засыпал, чтобы рано утром вновь ожить "с первыми петухами".

*******