Предыдущая частьhttp://www.proza.ru/2017/04/05/2264
Началоhttp://www.proza.ru/2016/10/24/2196
Совершённый издыхающим аэростатом манёвр, дал Стёпке шанс на продолжение жизни и вместе с ним повод для радости, которым Степан немедленно воспользовался. Ликовал он целых тридцать шесть с половиной секунд. На большее его не хватило. И его можно понять: когда вас в большой корзине подбрасывают вверх на несколько метров, а потом со всей дури лупят вашим телом о землю и повторяют это раз за разом, настроение у вас испортится обязательно. К тому же, хаотично летающие вместе со Стёпкой «сокровища» были преимущественно из очень твёрдых материалов. То и дело, попадая в Степана, они делали ему больно. И окончательно отравлял жизнь застрявший в горле желудок. Теперь несчастному изобретателю стало казаться, что в быстрой кончине от лап дикого зверя есть даже некое преимущество.
Кривоглазому преследователю Степана в текущий момент времени тоже жилось не сладко. У него быстро получилось приблизиться к цели, но дальнейшего успеха хищник не имел. Объект охоты был ему совершенно незнаком, и Федька никак не мог приноровиться к его неизученным повадкам. В движениях, совершаемых добычей, не было никакой системы, она скакала совершенно беспорядочно с разными временными интервалами, постоянно меняла высоту и длину своих прыжков. Федьку это раздражало. Он уже неоднократно набрасывался на добычу, но каждый раз промахивался - вместо трепещущей и аппетитной плоти под своими мощными лапами он находил лишь грязную землю и не нужную ему траву. Обузой оказалась и съеденная ранее пища. Организм ещё не растворил её в себе и она сильно отягощала живот. Фёдор бился им о грунт при каждом неудачном прыжке. От этого содержимое желудка пыталось вырваться наружу. Только мобилизовав всю свою жадность, Федьке удавалось сдерживать начинку внутри себя. Другой бы на его месте уже сдался, но Федькин охотничий инстинкт был очень сильным и свирепым, и Кривоглазый продолжал скакать за ускользающим от него аэростатом, напоминая гигантскую шерстяную лягушку.
Издыхающий воздушный шар всё не оставлял надежду угнаться за ветром, и жизнь продолжала пытать Степана взлётами и падениями со средним темпом один удар о землю, каждые две секунды. Вокруг Стёпы гремело, так же взлетая и падая, краденое добро. Непременно при каждом прыжке аэростата, что-нибудь прилетало в изобретателя, усиливая его муки и заставляя его болезненно вскрикивать. Где-то в этой кутерьме присутствовал и упущенный Стёпой топор. Наличие поблизости неуправляемого топора, привносило в этот винегрет остроту, которая Стёпе казалась уже совершенно лишней. Он с ужасом осознавал, что его контакт со смертельным железом лишь вопрос времени, и избежать этого ему поможет только чудо.
Но чуда не произошло. Удар опасного изделия пришёлся Степану прямёхонько по беззащитному затылку. В глазах всё вспыхнуло, затем потемнело, а потом Степан поплыл куда-то в тишине на мягком белом облаке не чувствуя ничего, кроме блаженства.
Однако это не был полёт в безвозвратную Вечность. Сложная Стёпина судьба снова проявила свойственный ей гуманизм. Она нанесла свой удар обухом топора, а не его остриём, и всего лишь отключила истерзанное сознание изобретателя от жестокой реальности, милосердно дав ему передышку.
Бесконтрольное Стёпкино тело теперь стало больше походить на тряпичную куклу, чем на живой организм. Лишённое внутренней воли, оно перемешивалось с остальным содержимым гондолы аэростата, но уже не испытывало от этого никаких неудобств. Его конечности перестали инстинктивно искать опору внутри корзины, и случилось неизбежное – при очередном ударе о землю Степан вывалился из гондолы в траву, совершенно этого не заметив.
Федька устал. Он нагрелся до тысячи градусов. От такой высокой температуры пот превратился в соляную кислоту и тёк под шерстью, больно разъедая кожу. Внутри всё кипело. Дыхание было столь частым, что для него не хватало рта и носа. Вдох и выдох сталкивались в горле и мешали друг другу. Раскалённый отработанный организмом воздух, дымясь, начал выходить через уши. Под кобчиком раздался хлопок, и сверкнуло пламя, опалив растущую поблизости шерсть – это организм пошёл вразнос. Продолжать погоню дальше было немыслимо.
Но ещё более немыслимо было прекратить её сейчас, когда появились признаки, что невиданная дичь стала выдыхаться. Федька заметил, как она отбросила небольшую часть себя, чтобы отвлечь охотника и, жертвуя малым, спасти остальное. Кривоглазого, однако, этот приём с толку не сбил. То, что брошено и валяется неподвижно в траве, он всегда успеет прибрать. Сейчас важно захапать весь остальной куш, который ещё пару раз неуверенно подпрыгнул, а потом просто пополз по земле.
Плохо было то, что в процессе погони Федька и объект его вожделений оказались возле Поганого болота, и упрямая тварь ползла прямо к ядовитой топи.
Все, кто, когда-либо обитал в этой местности, прекрасно знали о смертельных свойствах вонючей трясины и всячески её сторонились. Кто не сторонился, те просто не смогли пройти естественный отбор. Они сгинули в чёрной жиже не оставив ничего на память о себе. Федька понимал, что если эта, убегающая от него, гора мяса доберётся до болота и сдохнет там, то он уже никогда не сможет её оттуда извлечь.
Федька взвыл от отчаяния, совершил рывок и вцепился когтями в ближайшую к нему часть животного, всю перепачканную землёй и жёсткую, как копыто. Но зверь не сдался, он продолжил ползти, волоча своё копыто вместе с Фёдором. Тогда тот собрал все, до последней калории, остатки своей энергии, швырнул себя вперёд и вверх, и затем обрушился на большую округлую тушу. Почти теряя сознание, он с облегчением ощутил, как добыча обмякает под ним, с шипением испуская дух.
Дух оказался очень длинным, он выходил долго, словно испытывал Федькино терпение. Но Кривоглазый его не торопил. Сил у него на это уже не осталось, зато времени теперь было навалом. Он лежал неподвижно, ожидая, когда перестанут мелькать в глазах круги и линии, восстановится дыхание, остынут натёртые до крови подмышки, когда тело выработает столько новой энергии взамен потраченной, что можно будет поднять себя на лапы.
Это случилось как раз в тот момент, когда добытое Фёдором животное окончательно прекратило жить. Дух из него вышел весь и перестал шипеть, а лапы у Фёдора закончили дрожать, и гордый собой Федька восстал и возвысился над своей поверженной жертвой.
Изумление, которое он испытал сразу, описать словами здесь не получится, потому, что те слова, которые годятся для употребления в обществе, не могут передать испытанное им потрясение. А те, что могут, употреблять нельзя. В общем, он очень сильно удивился и ещё сильнее огорчился. Попробуйте сделать то же самое, а теперь умножьте всё это на сто тысяч миллионов, и если вас ещё не разорвало, то, возможно, вы поняли Федькины чувства.
Причина его душевного состояния крылась в том, что с такой необычной и подлой фауной Кривоглазому хищнику встречаться ещё не доводилось. Её подлость имела зримое выражение, которое находилось там, где ещё недавно было пухлое тело убитого Кривоглазым животного. Теперь же под Федькиными лапами расстилалась плоская, как лист лопуха, шкура, а в ней не было ничего, кроме дырок от Федькиных камней. Куда оттуда делось самое вкусное, можно только догадываться.
Новообращённый зверь Фёдор догадываться не умел. Расставаясь с человеческим обликом, он оскудел воображением и сейчас воспринимал случившееся, как гнусную данность. Версий, каким образом произошло опустошение и почему исчезнувшее мясо не оставило даже своего аромата, у него не было. В расстройстве он пожевал сухую шкуру странного существа, с отвращением установил, что та несъедобна и в гневе пару раз полоснул её когтями.
Где-то в траве неподалёку должен был валяться ещё один кусок мяса, от которого добыча добровольно избавилась, напрасно надеясь, что это поможет ей уйти от погони. Конечно, отвалившееся сильно уступало в размерах пропавшему, по сравнению с утратой оно было слабым утешением, но всё же, что-то - это лучше, чем совсем ничего, и Федька заспешил на его поиски.
Мерзкий день, к тому моменту уже закончился. На Федькину пустошь навалились плотные сумерки. И хотя Кривоглазый теперь в темноте видел лучше, чем в свою бытность человеком, найти неподвижный объект в таких условиях ему тоже было не просто.
Фёдор занервничал. Он волновался, что последняя порция мяса могла исчезнуть без следа точно так же, как и вся основная часть. Но очень скоро уловив запах искомого, и ещё издали увидев, что, оно благополучно находится там, где упало, Кривоглазый немного успокоился.
Следующий момент показал, что расслабляться ещё рано. Эта отвалившаяся небольшая часть животного, вдруг издала негромкий протяжный звук, пошевелилась, а после и вовсе из горизонтального положения перешла в положение вертикальное. Тем самым она показала свою способность к самостоятельной жизни. Ожидать от неё теперь можно было чего угодно, вплоть до попытки дематериализации и оставления Фёдора с носом. Федькино самолюбие этого допустить никак не могло. В конце концов, на этом районе он царь зверей и не позволит издеваться над собой, какому-то неполноценному куску мяса. Кривоглазый зарычал и бросился в атаку.
Стёпа плыл в нирване и был наверху блаженства. Ему здесь было светло, тепло, мягко, а самое главное, невероятно спокойно. Он хотел, что бы это никогда не кончалось. Но бесконечны только наши желания, всё остальное имеет пределы. И чем больше нам что-то нравится, тем короче у этого век. Во всяком случае, в нашем восприятии. Есть у природы такой закон, бессмысленный и беспощадный.
Для Стёпы равнодушное Мироздание не стало делать исключения и исполнило этот, один из своих гнуснейших законов. Свет начал меркнуть. Стёпино тело заныло болью, словно по нему прошлось стадо коров. Мягкие и тёплые облака, стремительно остывая, твердели и давили на спину, усиливая страдания сбитого пилота. Через минуту прекрасный иллюзорный мир окончательно рухнул и обратился в ничто, проиграв суровой и холодной реальности. И в этой реальности Степан обнаружил себя лежащим на спине посреди тонущей в сумерках безрадостной пустоши, под тёмным небом, в котором не было ничего, кроме пары тусклых звёзд, к Степану абсолютно равнодушных.
Желая получить больше информации о своём положении, Стёпа предпринял попытку подняться. Она не удалась. Тело ещё не подчинялось рассудку и согласилось лишь на небольшое и невнятное движение, но осталось лежать на земле. Степан застонал от расстройства. Ему пришлось подождать, пока сознание и его оболочка установят более тесную связь между собой, причём первое подчинит себе вторую. Затем он снова попытался встать и в этот раз добился успеха.
Стёпа стоял неподвижно, пытаясь прирасти к земле ногами. Она вертелась то влево, то вправо, и надеялсь сбросить Степана с себя. От непривычного поведения земной тверди Стёпу тошнило и шатало, но он не поддавался и сохранял равновесие. К счастью единоборство не было долгим. Своим упрямством Степан обуздал строптивую планету. Она была вынуждена покориться его стойкости, и в итоге замерла в естественной для неё неподвижности.
Облегчённо перевести дух Стёпа успел только один раз. На второй ему не дали времени. Грозное рычание, которое раздалось неподалёку, было именно грозным рычанием и ничем иным. Степан сразу понял, что адресовано оно ему. Он мудро не стал делать вид, будто его не услышал и вообще он тут не причём, а сразу повернулся лицом в сторону новой опасности.
Опасность оказалась не такой уж новой. Только теперь она была ещё противнее, чем раньше. Та самая зверюга, которая варварски испортила Стёпин шедевр технического искусства, неслась прямо на него. Комья земли летели во все стороны из под её мощных когтистых лап, зубы оскалены, глаза кровожадные. От дикой враждебности Степана отделял только тонкий слой одежды - преграда, которую хищник, скорей всего, даже и не заметит. И не было у него ни оружия для доблестной, но смертельной битвы, ни сил для позорного, но спасительного бегства. Зато были безвыходное положение и отчаянье. От отчаяния, глядя зверю прямо в его безумные глаза, Степан заорал:
- Фу! Кыш! Брысь! Место! Стой, гад!
Стёпа понимал, что с его стороны глупо предъявлять разъярённому животному требования, которые ему нечем подкрепить, кроме, как парой худосочных кулаков, и ни на что не надеялся. И то, что произошло в следующее мгновение, потрясло его даже больше, чем пережитый им ужас.
Мчась к своей цели Федька не щадил себя и выкладывался по полной. Будущая еда не пыталась бежать, но Кривоглазый ей не доверял, опасаясь, что она может исчезнуть в любой момент, и старался как можно быстрее уничтожить разделявшее их расстояние, чтобы вцепиться в добычу смертельной хваткой и не дать ей смыться.
Ему оставалось сделать всего с десяток хороших прыжков, чтоб достичь желаемого. И вдруг его потенциальная жертва начала издавать звуки. Всего лишь звуки. Федькины жертвы, если успевали, часто издавали звуки, иногда очень громкие и пронзительные, но они никогда не имели для Кривоглазого никакого значения, а просто отскакивали от прочной Федькиной головы, как горошины от гранитного валуна.
Но в этот раз получилось совсем по-другому. Те звуки, что слышал Федька сейчас, не только достигли его ушей, а проникли в самые недра под крепкую черепную кость, и лопались там, обнажая скрытый в них смысл. И самое ужасное, что Федька этот смысл, сам не понимая почему, улавливал. Ему повелевали остановиться!!! От неожиданности всего происходящего Фёдор резко затормозил, прочертив своими лапами длинную тормозную борозду на земле, и замер в недоумении.
Степан к тому моменту оставался уже почти без всякой надежды на благополучный финал происходящей с ним драмы. И когда лютая и необузданная зверюга вдруг ему подчинилась и встала, как вкопанная, он был ошарашен не менее, чем сам Кривоглазый. Целую минуту они оба сохраняли полную неподвижность и просто бессмысленно смотрели друг на друга, привыкая к сложившейся ситуации. А спустя эту минуту, когда у Стёпы, наконец, воскресла способность, что-либо осознавать, он сам поразился своему могуществу. Немедленно было принято решение развить успех. Степан уставился зверю в глаза, мимоходом подивившись их разнонаправленности, вытянул в его сторону руку и скомандовал:
- Сидеть!
Федька ничего не смог противопоставить ни взгляду своей несостоявшейся добычи, от которого его почему-то начала трясти мелкая дрожь, ни очередному глаголу повелительного наклонения. Он негромко взвизгнул и сел.
Степа был удовлетворён, но и на этом не оставил животное в покое. Только, теперь он решил похвалить послушную зверушку за правильное поведение, что было не только великодушно с его стороны, но и очень мудро.
- Молодец! Молодец, хорошо! – Произнёс он благожелательно, но стараясь при этом не терять твёрдости в голосе.
Кто знает, как бы повёл себя одичавший и хищный разбойник, если бы Степан возомнил про себя, что он тут самый крутой и высокомерно наорал на укрощаемого. Возможно, что непривыкший к такому обращению, Кривоглазый просто обиделся бы и учинил над Стёпой кровавую расправу. Сейчас же он не смог сопротивляться выпущенным в его сторону добрым словам. И они, легко прошив грубую оболочку разбойника, попали прямо в его затемнённую душу. А там, где-то в самом глухом переулке, пребывая в одиночестве и критическом состоянии, в этот момент отдавала концы последняя молекула Федькиной человечности.
Некоторые мудрецы утверждают, что когда-то всё сущее, неизмеримое в своей бесконечной громадности, размещалось в столь крохотном объёме, к которому даже и само слово «объём» применить невозможно. Это было мизерное нечто, которое в своей малоразмерности было неотличимо от абсолютного ничто. И вдруг в один удивительный момент по неустановленной причине, оно рвануло, и оттуда мгновенно явились свет и материя, пространство и время, и получилось что-то настолько величественное и великое, что до его пределов не дотянуться теперь ни взглядом, ни мыслью. И имя этому стало Мироздание.
Конечно, объём Федькиного тела был куда, как менее значительным по сравнению со Вселенной, но тот катаклизм, что сейчас случился там, был один в один похож на описанный выше феномен, хотя и не имел таких масштабов.
Эхо Стёпиных слов зазвучало во мраке. Их позитивная энергия достигла, казалось бы, обречённой частицы Кривоглазовой человечности, та впитала её, в себе приумножила, ожила и шандарахнула, полыхнув ярче солнца и временно ослепив Федьку.
Но, как, ни сильна была вспышка, ни один лучик не осветил окрестности. Всё, что полыхало, предназначалось только Фёдору. Стёпка, который всё же по счастью, находился не внутри Кривоглазого, а снаружи, увидел лишь, как этот процесс отразился на Федькиной внешности: лицо всёещёзверя вдруг приобрело «дурацкое», по мнению Степана, выражение, а вся его шерсть встала торчком, смягчив формы тела животного и придав ему игрушечный вид.
Федька же испытал настоящий ужас-ужас. Он жалобно заскулил, сорвался с места и помчался искать спасения, сам не зная, куда и не понимая, что спастись от происходящего в нём уже невозможно, это можно только победить или ему покориться.
Степан стоял и слушал, как затихают вдали жалобы существа загадочной породы. Его вдруг затрясло, а ноги потеряли свою силу и подкосились. Идти куда-либо на таких ногах невозможно. Да и куда тут можно сходить было непонятно. Вокруг уже сидела абсолютная ночь, она не давала увидеть местные достопримечательности. Стёпа опустился на землю и стал дожидаться рассвета.
Продолжение следует.
©Владимир Торопчин