Лиц допризывного возраста - подростков, принимали в разведывательно-диверсионные подразделения с июля 1941 года.
С середины августа 1941 года было принято решение увеличить личный состав за счет комсомольцев-добровольцев Москвы и Московской области.
Учитывая, что в октябре-ноябре 1941 года, когда особо тяжелое положение сложилось непосредственно под Москвой, где фашисты использовали более пятидесяти дивизий, в том числе тринадцать танковых, возникла необходимость перекрыть наступающим немецким частям подходы к столице.
Для выполнения этого задания было направлено двести девяносто человек, составивших сводный отряд ОМСБОНа.
Они минировали шоссейные и грунтовые дороги в районах Волоколамска, Каширы, на Ленинградском шоссе в районе Химок и канала Москва-Волга, по реке Сетунь и близ Переделкино, западнее Чертаново на Киевском шоссе, на Пятницком, Рогачевском, Дмитровском шоссе.
Моя группа из пяти человек, минировала шоссейные и грунтовые дороги, ведущие к Можайску.
Мороз нас не пугал, на этот раз, спасая свои уши и нос, я вместе с бойцами заранее запасся шерстяными подшлемниками, которые хорошо показали себя ещё в «финскую». Многие тогда спасли свои носы и уши от обморожения, дорого обошлась эта наука.
В моей группе был старый солдат-коммунист. Он ещё в гражданскую войну был награждён орденом «Красного Знамени», за участие в прорыве к Варшаве.
Тогда он был командиром полусотни конной армии Буденного и его полусотня первой прорвала фронт белополяков. В том бою его, а вся его полусотня попала в плен польским уланам.
Наши тылы тогда отстали от передовых войск, наступление вынуждено прекратилось.
Иван Иванович был инвалидом, у него на левой руке осталось два пальца – указательный и большой, от удара польского палаша вытек левый глаз, но он сам был из городка Вереи, что неподалёку от Можайска, хорошо знал местность и я его взял в рейд под свою ответственность.
Иваныч по-отцовски относился ко мне, сын его умер перед войной, жену убили фашисты, он рассказал это мне в первую же ночь в тылу немцев.
А ещё, он рассказал историю друга юности, которого случайно встречал до войны в Москве на Сельскохозяйственной выставке.
Максим был лихой рубака, когда попал в польский плен, он отказался участвовать в учениях уланов. Те проводили свои учения на пленённых красноармейцах.
- Садили их на лошадей без сёдел, - рассказал мне Иваныч, - некоторым даже давали в руки ржавые шашки и конным строем наступали на них.
В этот момент я увидел слёзы, которые струйкой катились из его глаз и по глубоким морщинам на ввалившихся щёках, скатывались к шее:
- Ить порубали всех их там! Тысячи и тысячи…
Дружка моего потом вместе другими бросили в глубокий ров, но с вечера не засыпали землёй.
Максим ночью выбралси оттуда и несколько часов шёл, не зная куда. Подобрала его добрая женщина. Так он оказался в «примаках» пожилой русинки.
В 1940 году колхоз, в котором он был председателем, стал первым в районе, коровы давали по десять литров молока за одну дойку.
Иваныч попытался улыбнуться, но у него это плохо получилось:
- В июне 1941 года, отряд бандеровцев на глазах всего села, распилили его живого «циркуляркой», что была в плотницкой артели.
Его дочерь и сын теперь мне родные, жили в моём доме, они рассказали историю отца, вместе со мной они пришли в военкомат в Москве, они теперь тоже в диверсионных группах, где-то в Подмосковье.
Спусти некоторое время, мы укладывали противотанковые мины в колею, что образовались от немецкого транспорта на дорогах.
Иваныч захватил с собой кусок протектора от разбитой полуторки, что лежала у дороги. Пока минёр ножом прорезал место под мину, Иваныч приносил комок снега, который осторожно укладывал над миной и легонько, своей тяжестью, приминал куском протектора колеса.
Сколько мы уложили мин, не помню, вернулись в город все целыми, только слёг мой Иваныч с воспалением лёгких и через неделю умер. Перед смертью он просил передать на хранение приёмному сыну свой орден.
Иногда на меня «накатывало» такое беспокойство, что казалось, сердце поднимается к горлу, его удары я чувствовал не только в висках, но и кончиках пальцев. Я очень переживал за своих курсантов, как зрелых мужчин и женщин, молодых и совсем юных бойцов.
Я смотрел на кандидатов, которых мы подбирали в разведывательные и диверсионные отряды, и видел, какая между ними была большая разница в возрасте, жизненном опыте, физической, боевой, специальной подготовке.
Подбор кандидатов на зачисление происходил в здании Московского комитета ВЛКСМ, куда добровольцы направлялись военкоматами и райкомами комсомола.
Из всех направленных, а их было более трёх тысяч, две трети стали бойцами Бригады Особого назначения.
С 1953 года, я собрал большую библиотеку мемуаров маршалов, генералов, руководителей разведки, бойцов диверсантов и разведчиков разных возрастов.
Я узнал, что из двух тысяч совсем юных добровольцев - москвичей и москвичек, ставших бойцами разведывательных и диверсионных отрядов, направленных для выполнения заданий в тыл фашистов, с июля 1941, до весны 1942 года погибло и пропало без вести более пятисот человек, это ведь каждый четвёртый!
Пусть мой сын перечитает все собранные мной книги, ведь там есть мемуары Евгения Примакова «Воспоминания о разведке», воспоминания Павла Анатольевича Судоплатова, воспоминания разведчика Бухенко Владимира Федоровича, «Судьба разведчика» Грушко, воспоминания Андрея Ждановича, получившего в 1941 году квалификацию минера-подрывника.
Я даже записал в свой дневник абзац из его книги: «Через три дня после прибытия в часть мы прошли медкомиссию. Вскоре нескольких человек вызвали прямо с занятий и отчислили по состоянию здоровья. Наша спецподготовка заключалась в чисто практическом ознакомлении с оружием: нашим и немецким.
Кроме того, на занятиях в Измайловском парке один командир учил, как заложить толовую шашку или поставить ту или иную мину. Ещё один учил тактике: как идти по заданному азимуту, как читать карту километровку. Опытные командиры показывали, как бесшумно «снимать» часовых.
Говорили с нами серьезно, по-взрослому. Сами занятия длились около десяти дней с утра до ночи. Времени было мало, знаний обрели не слишком уж много. Было естественно: если надо, значит, должен, а если должен, значит, можешь: «На месте разберетесь». И, как ни странно, именно так в дальнейшем и было: разбирались на месте, обретали опыт и… Получалось у тех, кто оставался в живых…»
А я ведь прекрасно помню, что среди погибших в Туле наших разведчиков и диверсантов, подчиненных командиру части Спрогиса, была посмертно удостоенная звания Героя Советского Союза восемнадцатилетняя выпускница московской школы Зоя Космодемьянская.
Была среди них и двадцатилетняя студентка Московского кооперативного института Вера Волошина, посмертно удостоенная звания Героя Российской Федерации в канун пятидесятилетия Победы в 1995 году.
Я сам помню, как готовил и отправлял одну группу с задачей диверсионной работы на железной дороге.
Эта группа, как и многие другие, должна была уничтожать живую силу и технику фашистов, одну сбрасывали на парашютах, а другая - разведывательная, должна была осесть в городе Львове.
С одним из членов группы я встречался крайне редко.
Это был мой самый младший боевой товарищ и близкий друг.
Как всегда, для каждой группы разрабатывалась своя легенда, свой план действий. Моя разведгруппа состояла из большой семья: дед – старый большевик-подпольщик из Киева, шестидесяти двух лет; бабка – уроженка Варшавы, года на два моложе деда, участница Испанских событий; их сын-глухонемой Миша Еременко (к этому времени взрывом мины у него выбило правый глаз, он долго не мог говорить и практически ничего не слышал), внук-Осип, тринадцатилетний пионер из Можайска, его родители и две сестры погибли при бомбёжке.
«Дед» был назначен руководителем группы, «бабка» - его заместителем, Миша – связным с подпольем, разведывательными и диверсионными группами НКВД и партизан, Осип - радист-шифровальщик.
Диверсионная группа, которую на парашютах сбросили в Белоруссии, сумели создать партизанский отряд, провели более двадцати пяти подрывов железнодорожных путей, осуществляли связь с партизанскими соединениями из Беловежской Пущи.
Кроме того, они собирали и направляли в Центр информацию о передвижениях войск румын, венгров и немцев, действиях специальных групп Абвера.
В октябре 1941 года войска Особой группы были преобразованы в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН) НКВД СССР в составе двух мотострелковых полков, усиленных специальными подразделениями. С 1942 года на службу в бригаду принимали юношей и девушек, не достигших 18 лет.