Светлана Николаевна была «молодым специалистом», учителем начальных классов в одном из спальных районов, куда ее направили по распределению после окончания Педагогического института.
Она организовала свою работу так, что и грозная администрация школы, и занудливые и бдительные родители ею были всегда очень довольны.
Ее отец, полковник, приучил ее с детства к организации и системе, и именно таким образом она и понимала свою работу.
Не то чтобы она была по-военному строга с детьми, но полагала, что именно порядок и дисциплина в ее маленьком подразделении сможет дать детям старт для будущего образования, ту, первую базу, ради чего она здесь собственно и находилась. Именно это она спокойно и методично объясняла своим «маленьким солдатам».
В своей « идеальной казарме» она поддерживала образцовую чистоту, всегда приходила пораньше, чтобы ликвидировать собственными силами огрехи работы старенькой уборщицы в синем халате с лохматой шваброй и жестяным ведром.
В ее классе не чувствовался как во всей школе такой характерный кислый « детский» запах, потому что все блестело, просто сияло чистотой, а на подоконниках стояли разноцветные горшки с постоянно цветущими цветами.
Кроме того, она не считала зазорным за собственные деньги купить какую-то недостающую вещь своему ученику или накормить в школьном буфете малыша из сложной семьи, которых в ее классе было предостаточно.
В институте ее любимым предметом было рисование, поэтому она предложила организовать в школе большой вернисаж со свободной темой, где все дети от начальных до последних классов представили работы, и сама принесла свои любимые картины в больших черных рамах.
Ее картины изображали пейзажи старого Санкт-Петербурга. Это были симметричные формы дворов-колодцев, жёлтые профили домов, которые прорезала паутина веток черных деревьев и кустов. Героями - дворовые коты и дворники, бегущие куда-то дети, старушки, сидящие на скамейках. Пейзажи отображали внутреннюю жизнь города, ее медленный ход без воздействия каких-либо внешних особых событий, застывшей в определённой момент, и контрастировали с бессмертными детскими зайчиками с морковками и ёжиками с грибами, танками, самолётами мальчишек и бесконечными изображениями закатов, рассветов, осенних парков, запечатленных романтичными старшеклассницами.
Директор, серьёзная дама в роговых очках и строгом коричневым платье, произнесла речь, выступили ублаготворенные представители родительского комитета с сердечными словами в адрес Светланы Николаевны, потом сыграли туш на рояле и объявили победителей, которым были вручены бесценные грамоты и подарки.
После окончания церемонии к Светлане Николаевне подошёл мальчик из старших классов.
Это был рослый крепкий парень, уже вроде бы не мальчик, но ещё и совсем не мужчина, обычной, но приятной наружности, ничем уж так в школе не выделявшийся, ничем плохим неизвестный учителям за все десять лет обучения.
- Здравствуйте, Светлана Николаевна, пробормотал он и смешно захлопал большими ресницами, стесняясь, отчаянно и неловко пытаясь преодолеть застенчивость.
- Я Алексей. Я бы хотел вас просить… Не могли бы вы меня научить рисовать, как вы?
Светлана Николаевна никогда не обращала особого внимания на других учеников школы, ни с кем из них не была знакома, никем не интересовалась вне своего "боевого подразделения", но поведение и интерес этого скромного молодого человека показались ей искренними и как-то странно и неожиданно польстили ей, и она ответила:
- Что ж приходи! Попробуем!
- А можно к вам домой? Здесь, в школе, как-то неудобно, и я кое-что уже умею, - спросил парень.
- О, боже! Ты даже знаешь, где я живу!
- Да, знаю, в шестой парадной дома напротив моего.
- Ну, давай в семь! Посмотрим, чем я смогу тебе помочь!
А вообще, зачем все это тебе надо?
- В семь я не могу. Мы живём вдвоём с папой, и он к уже к семи приходит с работы домой. К этому времени я должен приготовить для нас ужин, позаботиться о домашних делах и сделать школьные задания. Дело в том, что моя мама ушла от нас пять лет назад к одному модному известному художнику. Я ее очень редко вижу. Она все время занята организацией выставок этого художника и проводит много времени за границей, и ей совсем не до меня. Я хочу доказать маме, что могу научиться рисовать не хуже ее нынешнего мужа.
- Ну что ж, это действительно достойный повод, приходи!- засмеялась она.
На следующий день к трем часам молодой человек был у дверей ее квартиры с большим букетом цветов, купленных на деньги, тайно одолженных у папиного бумажника.
Было видно, что он надел самое лучшее, аккуратно причёсан, сосредоточен и собран.
Юноша медленно и с любопытством оглядывал ее дом. Казалось, он даже не ел, а жадно и бесцеремонно пожирал глазами все предметы, находившееся там, вникал во все детали и подробности, окружавшие его.
Он держал руки в карманах, как будто не знал, куда из деть, и круглил оливковые глаза, переводя взгляд то на хозяйку, то на цветущие белые лилии, то на ее картины, развешенные по всем стенам.
Светлане Николаевне сделалось неловко и крайне неудобно от этого вторжения.
Возникла пауза. Она употребила ее, чтобы поставить цветы, принесённые парнем в большую глиняную напольную вазу.
- Вот мольберт. Вот кисти и краски. Подумай и реши, что же ты хочешь нарисовать? А чтобы это по-настоящему получилось, надо понять, о чем ты именно сейчас думаешь, что тебя сейчас тревожит, беспокоит, что является самым главным для тебя, как бы о том, без чего ты жить в данный момент не можешь и не хочешь! Остальное — только дело техники.
- Хорошо, только, пожалуйста, не смотрите, пока я не закончу! - почти выкрикнул он.
- Ладно-ладно, не волнуйся, я отвернусь!
Она повернулась к нему спиной и стала всматриваться внутрь бутона любимой белой лилии, который всегда привлекал ее и вел куда-то по жёлтым прожилкам лепестков далеко за пределы обыденных мелочей, в какую-то странную неизведанную бесконечность, другое измерение непознанной красоты и смысла жизни.
Желтая пыльца и острый пряный запах достигли ее ноздрей. Она задумалась, как будто заснула, впала в дрёму на какое-то мгновение и, вдруг очнувшись, спросила:
- Готово?
- Да, наверное,- робко и неуверенно ответил он.
На картине была нарисована обнажённая женщина, в чертах лица которой, в переданных подробностях и изгибах тела, в самом настроении этой дамы она неожиданно узнала себя.
В каком-то бессилии, не понимая, что же ей теперь делать, поражённая глупостью и безвыходностью данной ситуации, не имеющей решения, она почти прохрипела:
- Уходи сейчас же!
- Я не могу! Я никуда отсюда не уйду! Я люблю вас!
Он неожиданно резко прильнул к ней, стал расстёгивать дрожащими руками блузку и целовать ее руки. Ей показалось что это какая-то дурная литература, гадкий порнографический фильм, ночной кошмар, но, одновременно с этим, ее парализовала, стреножила ее волю, сознание и представление о действительности бескрайняя нежность этого полу-мальчика, полу-мужчины, который мягкими влажными розовыми губами охватывал ее грудь и ласкал ее как мать и вожделел как любовницу одновременно.
Солнце просвечивало его маленькие бархатные нежные уши. Полу-бутон,полу-цветок!
Она вдохнула молочный запах его кожи. И он, этот сладкий запах, окончательно погубил ее.
Она обмякла, в глазах потемнело, пол закачался и ушёл из под ног, потолок превратился в большой белый квадрат.
Это была сюрреалистическая картина: Мадонна со страстно целующим ее грудь, ласкающим худыми детскими руками ее тело голым юношей…
Через час Алексей оделся, аккуратно свернул в трубочку картину, тихо попрощался и пошёл готовить отцу ужин.
По прошествии нескольких дней Светлану Николаевну вызвала завуч начальной школы, Екатерина Васильевна, ее непосредственный начальник.
В школе ее звали «дама-адмирал» за любовь к белым пиджакам, золотым украшениям, строгость и бескомпромиссность.
- Светлана Николаевна, вот посмотрите!,- сказала «дама-адмирал», не то чтобы зло или резко, но с энергией развернула перед Светланой Николаевной картину.
- Мы задержали это "произведение искусства" у группы мальчишек из старших классов. Автора мы уже обнаружили. Но как объясните это вы?
- Я ничего не могу объяснить, - неловко, заикаясь, пролепетала Светлана Николаевна.
- А я могу! Надо полагать в педагогических вузах проходят такой предмет как «Возрастная физиология». Или его отменили в вашем исключительном случае? Что происходит с гормонами молодых людей в этом возрасте там ясно написано.
- Но это - не гормоны. Это любовь!
А это совсем не одно и тоже!, - чуть не закричала Светлана Николаевна и…осеклась, съёжилась, взглянув на лежащую на столе картину.
- У меня тоже сын, правда чуть-чуть постарше,- грустно сказала Екатерина Васильевна. И неожиданно перейдя на « ты», продолжила:
- Света, ты представляешь, что тут может начаться. Вон уже, наверное, под дверью стоят. Ты же знаешь этих людей из родительского комитета с вечно заплаканными и озабоченными лицами, что в первом классе, на родительском собрании, что на выпускном вечере- все одно и тоже. Им все время чудится, что именно их драгоценным чадушкам что-то угрожает, что чего-то им не додали, чему-то не доучили, а теперь, что мы тут создали дом терпимости. А что за бомбы замедленного действия в лице собственных детей они сами нам приготовили - это им совершенно
невдомек. И то, что мы любим детей, этакий несущественный нюанс, совсем ими не подразумевается и не рассматривается. Но это, увы, риски нашей профессии!
Мы переведём тебя в другую школу, в другой микрорайон, подальше, сегодня, сейчас же! И потом, у тебя с Алексеем разница в 10 лет. Я полагаю, что эти отношения не имеют никакой перспективы. Иди, детка, не плачь, успокойся и имей голову!
Расплющенная безусловной правотой этих слов, Светлана Николаевна попрощалась, собрала вещи и пошла прочь от школы.
Снег хрустел под ногами, скрипел лёд, и каждый этот звук отдавался в ушах словами: « не имеют никакой перспективы…не имеют…не имеют…»
Вдруг кто-то резко схватил ее сзади за плечи, перевернул к себе, и она увидела безумные огромные глаза рыдающего Алексея:
- Света! Я только хотел похвалиться тобой, показать, какая ты красивая, показать всем, как сильно я тебя люблю! Ну, дурак я чертов, подумал, что они взрослые. А они-глупые резвящиеся щенята!
Обещай выйти за меня замуж! Ведь я же в этом году уже закончу школу! Все будет хорошо! Я обещаю к тебе не приближаться на километр, пока не придёт время, и ты не дашь согласия! Не бросай меня! Пожалуйста! Не оставляй меня сиротой еще раз в этом мире!
Она отстранилась и тихо спросила, прямо глядя в его заплаканные оливковые, совсем детские глаза:
- А твой отец? Что он на все это скажет?
- Света! Он все поймёт! Он — очень, очень верный, и он в жизни любил только одну женщину - мою мать! Разве ты это тогда, в квартире, не поняла? Ты знаешь, что такое настоящая верность?
Я — знаю! Я тоже — верный! Ведь я — его сын!