Целеустремленный

               
                Рассказ
Пока его жена покупала в гастрономе продукты,  Василий Митрофанович  Леднев ожидал ее у стены магазина на улице. Здесь держалась тень. Была середина лета. И зной  с самого утра нещадно жег землю и все вокруг. Тень от стены для него самое удобное место. Месяц назад он вернулся после операции в онкологической больнице.

Лицо Василия Митрофановича было печально и спокойно. Он явственно представлял свое ближайшее будущее, но приспособился держать себя в руках. Вся жизнь этого человека была трудной. Он постоянно ставил перед собой очередную цель. Неизменно цели труднодостижимые. Но он неизменно их достигал. Теперь Василий Митрофанович понимал, что выздоровление ему не светит. Но считал необходимым держать марку стойкого  человека, способного преодолеть любые трудности. Ведь раньше  у него поражений не бывало.

Затуманенный взгляд его остановился на человеке, который переходил улицу в его сторону. Это был его коллега по газетной работе Андрей Николаевич Рябцов. Рябцов тоже уже не работал в редакции и по своему возрасту, и по инвалидности. У него случился инсульт. В результате зрение было почти полностью потеряно.

Василий Митрофанович подумал: «Поздороваться идет». И действительно Андрей Николаевич подошел к нему вплотную и крепко пожал руку.
 – От жары прячешься? – спросил Рябцов.
 – Да нет. Жену жду. Продукты в магазине покупает.
Оба спросили друг у друга, как дела. Оба ответили, что все нормально, и  Рябцов пошагал в сторону районной редакции. Он обратил внимание, что в такой зной Леднев одет в костюм. «На торжества что –ли собрался?»  – подумал он. И еще Андрей Николаевич сделал вывод: разговоры о том, что будто Василий Митрофанович сильно похудел, зряшные. Выглядит человек вполне прилично. Просто немного постройнел. А  это бывшего редактора даже делало статнее.
Как  только Рябцов вошел в редакцию, ему навстречу выпорхнула из кабинета  компьюторщик Наташа Кличко:

 – Здравствуйте, Андрей Николаевич! Заходите к нам в гости. Давно уж не виделись.

Рябцов вслед за Наташей зашел в компьютерный кабинет, где верстались газетные полосы. Он уселся на предложенный Наташей стул и сказал:

 – Ходят разговоры, что Леднев стал  –  кожа да кости. А я его сейчас встретил – вид у него вполне приличный.

Наташа удивленно уставилась на Андрея Николаевича, покачала головой и произнесла:

 –А у вас со зрением стало совсем плохо. Иначе бы вы увидели, что Василий Митрофанович ходячий скелет.
 
Рябцов только развел руками:

 –Если ты, Наташа, говоришь правду, тогда я понял, почему он в такую жару в костюм облачился.

Поняв, что он попал впросак, решил сменить тему:
 –Расскажи лучше, как у вас идут дела?

                *     *     *
А Леднев, терпеливо ожидая жену, думал о Рябцове. Он считал его везунчиком до последнего времени, когда их обоих низвели практически в ничто их болезни. Он хорошо понимал, что у них с Рябцовым симпатий друг к другу никогда не было. Не то, чтобы они друг друга ненавидели. Почему Рябцов не испытывал симпатии к Ледневу, тому было не известно. А вот сам Леднев своего предшественника на редакторском посту явно опасался. И дело было совсем не в том, что Андрей Николаевич публиковал свои материалы качеством гораздо лучше, чем сухие, без всякого намека на эмоции, написанные штампованным  казенным языком статьи Василия Митрофановича. Леднев успел поработать в пяти редакциях. И понял, что судьба ему и капельки журналистского дарования не подарила. И тут ничего уж не поделаешь. Впрягся в газетное ярмо – надо тянуть воз дальше.

Дело в другом. Когда была низложена Советская власть и многие первые секретари райкомов поменяли бирки в своих кабинетах и стали величаться главами администрации районов, в Хлебном  этим руководителем стал совершенно новый человек. Он побыл первым секретарем райкома партии чуть больше года. Все это время в его аппарате работал инструктором в отделе пропаганды и агитации Андрей Николаевич Рябцов. По своим должностям или постам они были – как небо от земли.

Но потом, когда страной стал править вечно пьяный Ельцин, новый глава администрации Игорь Тимофеевич Травин взял за привычку приходить в редакцию на еженедельные планерки. И всякий раз отводил в сторону Рябцова и минут сорок с ним о чем –то разговаривал.

Леднева выводили из себя эти интимные беседы. Если  глава районной администрации так уж хотел знать о редакции все до мельчайших подробностей, можно  найти место для встреч и поуютнее, и не на глазах у всей редакции. Однажды  Василий Митрофанович не смог удержаться и пригласил Рябцова к себе в кабинет. Когда оба уселись за столом, Леднев без обиняков  приступил к волнующей его теме:

 – Послушай, Андрей Николаевич! Ты давно знаком с Игорем Тимофеевичем?

 – Да, нет. Впервые увидел, когда его представляли  на пленуме райкома партии.
 
 – А что же он к тебе проявляет такой постоянный интерес?

Андрей Николаевич пожал плечами и ответил:

 – Вот это и для меня большая загадка.

 – И о чем у вас идет разговор?

 –Тема постоянно одна и та же. Почему –то Игорь Тимофеевич очень интересуется моей личной жизнью. Какие меня мучают семейные проблемы. В чем я нуждаюсь в  бытовом плане. Нужна ли какая помощь непосредственно от него.

Леднев впился острым взглядом в глаза Рябцова:

 – И больше ни о чем?

 – До сих пор от других тем Бог миловал.

Не мог же Андрей Николаевич рассказывать редактору о своих робких догадках, в чем причины внимания к нему со стороны главы администрации района.

А дело было связано с последним  собранием работников райкома партии. Оно состоялось буквально за три дня до августовского путча. Андрей Николаевич окинул собравшихся в зале заседаний райкома партии взглядом, и горько усмехнулся. Как поредели их ряды! А из тех, что остался в парторганизации, все сплошь были мелкие сошки в партийном аппарате. Крупные  чины районного масштаба уже нашли себе хозяйственные руководящие должности и отстранились на всякий случай от партийного руководства, да и от самой партии, подальше.
Присутствовал на партсобрании лишь Игорь Тимофеевич  Травин. Но он уже три месяца работал главой администрации района. Андрей Николаевич  невольно подумал, что Травин остается до конца честен хотя бы в том, что не маскирует свою принадлежность к партии. Остальные от нее открыто отвернулись.

Все  это побудило Андрея Николаевича выступить на этом партсобрании. Хотя за время своей работы в райкоме он выступал единожды. Тогда он поведал о мрачных настроениях  работников промышленных предприятий города. А ведь говорили не руководящие работники, а простые работяги, что партия доживает последние дни. Да и Советский Союз – тоже.

Тогда Рябцов заметил, с каким выражением лица слушал его Игорь Тимофеевич. Он с содроганием ожидал выволочки. Ведь тогда пораженческие настроения были не в почете. Немудрено поэтому, как только Андрей Николаевич тогда закончил свое непривычно резкое выступление, полное самых мрачных выводов и прогнозов, ветераны –партийцы, чья  активная  жизнь пришлась на годы Великой Отечественной войны дружно, вскинулись против:

 – Ну, Андрей Николаевич! Уж от тебя –то мы такого никак не ожидали. Ты, помнишь, когда ты был редактором районной газеты, какие речи ты говорил? Слушать любо –дорого. А это что за нытье? Еще не вечер. Мы полны сил, чтобы в корне пресечь все эти разброды и шатания, которые появились в партии и стране с приходом Горбачева. С этим безобразием пора покончить быстро, жестко и решительно.

Андрей Николаевич стоял за трибуной и, молча, слушал поношения в свой адрес. Он все ждал, поддержит его выступление хоть один человек. Но все угрюмо молчали. И только Травин заступился. Он начал с того, что Рябцов предельно искренне обрисовал картину. В стране действительно критическое положение. И если сейчас не принять радикальных мер, страну ждет очень опасная ситуация.
Как ни странно,  слова поддержки главы администрации нисколько не успокоили Андрея Николаевича.  Наоборот, его охватило бешенство до такой степени, что он потерял над собой контроль:

 – Я был бы рад поддержать оптимизм старых коммунистов. Да только жизнь сама говорит об обратном. Вы повнимательнее всмотритесь, кто сегодня сидит в зале. И кто совсем недавно состоял в нашей парторганизации. Что –то руководящих товарищей совсем поубавилось.  О чем это говорит? А о том, что они почуяли скорый приход к власти ретивых демократов. А потому и перебрались на хозяйственные посты. Чтобы им после отстранения коммунистов от власти не плевали вслед ею ныне недовольные. Плевки достанутся низшим чинам. Они до последнего из партии не разбегаются.

Сказав эти резкие слова, Андрей Николаевич стремительно сошел с трибуны. И сразу после этого собрания жизнь подтвердила правильность его тогдашнего выступления. Всего через три дня райком партии был закрыт. Всех его работников отправили по домам. Расходились они с полной неясности своего будущего.

«А ведь я, как в воду глядел» – думал в те дни Андрей Николаевич. Он беспокоился о дальней своей судьбе. А Василий Митрофанович Леднев, как оказалось, тоже принимал в ней участие. Как только поулегся в стране переполох с переменой политического строя, Леднев по рекомендации районной администрации пригласил Рябцова в редакцию заведующим сельхозотделом.
Для Андрея Николаевича это был далеко не лучший вариант. С его практически на 90 процентов слепыми глазами, велика опасность, что в скором времени могла наступить полная слепота. Но выбирать –то было не из чего. Да и в райкоме партии, куда его взяли после того, когда он, будучи редактором районной газеты, после инсульта лишился зрения, после длительного лечения его взяли инструктором райкома партии, дабы поберечь его глаза. Но он по большей части днями сидел и писал разные бумаги. Они у него неплохо получались. А потому довольно часто ему именно эту работу и  поручали.

Василий Митрофанович, взяв от Рябцова заявление о приеме на работу и сказав, в каком кабинете Андрею Николаевичу надлежит писать свои материалы. Как только за Рябцовым закрылась дверь, Леднев подпер голову руками в глубоком раздумье. Его одолевали  двойственные чувства. Рябцов был предшественником Василия Митрофановича на редакторской должности. Получалось, что обращаться с ним, как с обычным рядовым журналистом вроде и негоже. С другой стороны некоторые  работники райкома партии все –таки остались в районной администрации. Стало быть. Рябцов неизбежно будет встречаться с ними. И по старой дружбе может и проболтаться о том, о чем в вышестоящей организации знать бы не следовало.

Но о Рябцове  приходилось не раз слышать, что это человек высокой порядочности. И на подлость, да на доносы совсем не способен. С другой стороны, Андрей Николаевич довольно способный журналист. Это, конечно  же, задевало самолюбие нынешнего редактора. Но за пять  лет на руководящей газетной работе Василий Митрофанович убедился, что иметь писучего журналиста для газеты  –  дело очень выгодное. Есть много шансов на конкурсах газет области получить премию. А при этом перепадет довольно солидная часть славы и денег самому редактору. Так что выгода для него очевидная. Тем более что Рябцова брал он не по собственной воле, а по рекомендации главы районной администрации Травина. Так что в случае чего спрос будет не с него единственного.

Дни потекли за днями и Леднев сразу же заметил, что от публикации рябцовских материалов  газета стала заметно интереснее, интеллигентнее. И отзывы благоприятные стали звучать и при встречах, и по телефону.

А вскоре Рябцов устроил настоящий переполох в районе. После августовского путча и запрета коммунистической партии одни  с партийными билетами остались прежними и при каждом удобном случае поносили пришедших к власти демократов и в хвост, и в гриву. Другие попритихли, зажались от страха и душой, и телом, а рот накрепко закрыли на замок. Как –то заместитель редактора Вадим Александрович Лапин спросил у заведующего отделом писем Сергея Яковлевича Кудрявцева, почему нигде не видать Василия Ивановича Хохлова. Тот ответил:

 – Он перешел на нелегальное положение. Он ведь не всю жизнь райпотребсоюзом командовал. Лет двадцать назад Василий Иванович заведующим орготделом райкома партии был. Вот почему он опасается репрессий  от новой власти.

Андрей Николаевич слышал этот шутливый разговор. Да и наблюдения за повседневной жизнью последних месяцев подсказали ему очень злободневную тему. И он сел за публицистическую статью, в которой подбодрил оставшихся в парии в душе и отошедших от нее во избежание неприятностей. Он написал, что любую партию запретить можно. Но нельзя заставить людей изменить свои идейные убеждения. Запрещена коммунистическая партия, как формальное образование. Убеждения человека никакими указами запретить нельзя. А потому оставшиеся коммунистами в душе, и спрятавшие от страха свои убеждения глубоко в душе – живите спокойно. Жизнь покажет, кто ошибается, а кто прав.

Василий Митрофанович, как и абсолютное большинство сельского населения, оставался сторонником свергнутой власти. Но после первого чтения рябцовской статьи у него в груди похолодело. Будут ли после ее публикации крупные неприятности из области? Или пронесет. Но, сомнения сомнениями, а статья ему очень понравилась и он после часового колебания отдал ее в набор.

И на следующий день в редакции зачастили телефонные звонки. Леднева благодарили, хвалили за мужество, говорили спасибо за поддержку.
Не обошли вниманием и автора статьи. Но ему меньше звонили на работу. Зато вечером в квартире телефон почти не умолкал. Находились рьяные, которые предлагали восстанавливать коммунистическую партии нелегально. Андрею Николаевичу предлагали обсудить эту тему с достойными людьми, которые  остались верны коммунистическим идеям.

 В глазах товарищей по работе Андрей Николаевич внезапно вознесся до небес. Газетчики по одному заходили к нему в кабинет и говорили примерно одно и то же: «Ну, ты, брат, молодец! У меня на такое не хватает смелости». Или: «А ты, оказывается, храбрый человек, Андрей Николаевич! А с виду тихоня – тихоней. Хороший поступок. Мужественный».
Андрей Николаевич редко слышал такие громкие похвалы в свой адрес. А потому заметно стушевался.

У Василия Митрофановича в связи с громким шумом вокруг статьи в голове вертелись свои мысли. Если бы ему такой ум, как у этого губошлепа Рябцова, такое дарование, разве он сидел бы в районной газете в этом задрипанной городишке Хлебном. Давно бы работал в Москве. Ну, на худой конец в областном центре.Такие статьи расчистили бы ему дорогу в большую прессу. Тем более, со стороны верхов, к большому удивлению, никакой реакции не последовало. Пришедшие к власти демократы соблюдают пока демократические принципы печати.

                *     *     *

Леднев никогда не считал, что они с Рябцовым  хотя бы в чем –то были схожими людьми. Хотя каждый человек дает при таких сравнениях свою индивидуальную оценку. И может при этом здорово ошибиться. Но чаще всего люди угадывают истинную натуру человека. Размышляя на эту тему, Василий Митрофанович вспомнил один совсем недавний эпизод. Он ездил в областной центр на совещание по поводу улучшения работы средств массовой информации. Когда возвращался домой, решил заехать к своей родной тете Насте, которая жила, как все говорили, на Левом берегу. Это он делал при любой удобном случае. Тетя была для Василия Митрофановича вроде матери. Его отец погиб на фронте, когда малышу Васе было всего семь месяцев от роду. Когда ему шел третий год, заболела мама и быстро умерла. Сироту Васю забрала к себе тогда еще молодая девушка Настя.  Она жила в соседней хате.  Вскоре по вербовке она переехала работать в областной центр на восстановление механического завода.
Настя была довольно видной девчонкой, а потому быстро вышла замуж. Молодоженам дали комнату в общежитии. Они тут же стали в очередь на квартиру. Терпеливо дождались ее. И теперь тетя Настя, уже лет двадцать как похоронившая мужа, живет одна в этой квартире.

Настю с мужем судьба обделила детьми. А потому Настин племянник Вася стал им вместо родного сына. Теперь она радостно усаживала за стол своего дорогого Васю и редакционного шофера Ивана Ефимовича. Она сноровисто работала руками, и не менее активно – языком. Тетя Настя успевала задать кучу вопросов племяннику, но не оставляла без внимания его водителя.

 – А что, Иван Ефимович! С людьми –то Вася у вас в редакции ладит? Он ведь у нас с самого детства бирюковатый. Все больше молчал, да угрюмо глядел на тех, с кем разговаривал. С такими диковатыми дружбу не водят.  Я уж ему всю жизнь говорила: будь поразговорчивее, пообщительнее. Тебе ведь с людьми жить –работать. Будешь сторониться – очень тяжело придется.
Редакционный водитель очень удивился, как тетка верно и точно обрисовала своего племянника. Но ответил совсем другое:
 –Может, в детстве он и был таким. Но у нас в редакции к нему относятся с большим уважением.

Леднев слушал разговор своего водителя и тетки. Лицо его не теряло обычную мрачность. Но в душе он усмехался данной ему только что оценке. Он не считал себя скромным, стеснительным, или, как сказала тетя Настя, бирюковатым. Он умел быть пробивным и настойчивым. Он всегда добивался того, к чему стремился. Отчасти, наверное, такие качества унаследовал от родителей. Но многому научила жизнь. Его тетя и дядя зарабатывали средне. И он уже с младших классов ходил в школу с чувством некоторой обделенности. Многие его товарищи уже тогда, когда страна напрягала все силы, чтобы выкарабкаться из послевоенной разрухи,  имели шикарные с ботинками коньки, фабричные лыжи.
Вася об этом только мечтал. Лыжи ему дядя сделал самодельные. Он очень старался, но они все равно не тянули на настоящие. Его коньки –снегурки привязывались к валенкам веревочками. Да и в одежде он ходил заплатанной, в то время как многие одноклассники щеголяли шикарными по тем временам одеждами.

Но Леднев школьник не впадал в обиду. Он ставил перед собой цель стать взрослым поскорее, чтобы много  зарабатывать и носить одежду  на уровне своих щеголей соклассников. Он непоколебимо верил, что обязательно этого добьется.
Вася ставил перед собой задачи, несоизмеримые с его способностями. Учился он средне. Двойки в его дневнике появлялись частенько. Но он  носил в голове мысль – обязательно поступить после десятилетки в политехнический институт. Это первое трудное испытание оказалось Ледневу не под силу. После десятилетки он отнес свои документы в политехнический институт. Но сразу после сочинения его отстранили от экзаменов – слишком много грамматических ошибок нашли экзаменаторы в ледневском сочинении.

Получалось так, что год у него пропадал даром. Дядя побеседовал с                племянником, предложив ему устраиваться на механический завод. А придет следующее лето – тогда можно снова попробовать пробиться в  заветный политехнический институт, раз уж ему туда так хочется.

На том и порешили. Дядя купил литр водки, тетка приготовила закуски. Начальник цеха и мастер были угощены. Они, разумеется, согласились взять Ваську учеником токаря. Так парень без особого желания, но в силу обстоятельств влился в рабочую среду. К всеобщему удивлению эта учеба ему давалась легко и буквально через месяц Василий уже точил болты. Дело не ахти какое сложное. Но свой хлеб парень зарабатывал. Да и дядя был постоянно рядом. Он и  стал его постоянным учителем токарному делу. И Василий оказался способным учеником.

                *     *     *

Когда поздним вечером Леднев с шофером возвращались в Хлебный, Василий Митрофанович ясно и отчетливо вспомнил именно этот период своей жизни. Может, потому, что тогда у него все получалось и его постоянно похваливали: молодец, мол, парень. Через год отменным токарем станет. Дело дошло до того, что к нему пришла редактор заводской многотиражки, неимоверно полная женщина с мужскими ухватками, чтобы написать о нем хвалебный материал.

И написала. Вася прочитал его и пришел в восторг. Он несказанно удивлялся: такая нескладно толстая, мужеподобная женщина могла так душевно хвалебно написать о нем. Написать так, что он сам собой загордился. Он уже стал подумывать, не пойти ли ему в журналистику.  Парень повадился ходить в кабинет редакции многотиражки, разговаривал с толстой женщиной. Ее звали Анной Георгиевной Полетаевой. Анна Георгиевна была редактором. Она рассказывала ему о журналистской работе, причем чаще – о трудностях этой профессии. Но чем  больше он узнавал о ней, тем сильнее ему хотелось посвятить себя писанию газетных материалов.

Узнав об этом желании, Анна Георгиевна дала ему задание, предварительно рассказав, о чем надо беседовать с будущей героиней публикации,  какие вопросы желательно задать и как надо написать первую в его жизни корреспонденцию. Василий сходил к молодой девушке, о которой ему предложено написать. Он старался исполнить все так, как его наставляла редактор. Два вечера до полуночи сидел, писал, правил и заново переписывал свой первый  в жизни свой материал.

Утром на третий день Василий пришел со своим творением к Анне Георгиевне. Она взяла  в руки рукописные листы из ученической тетради и углубилась в чтение. Но, не одолев еще первый листок, грубо выругалась и спросила:

 –Это ты написал?

Василий оторопел и растерянно произнес почти шепотом:

 – Я –а –а.

 –И ты собираешься работать в газете?

С дрожью в голосе ответил:

 – Мне очень хочется.

Редактор повернулась  в сторону начинающего автора и под ней так заскрипел, затрещал стул, что создалось впечатление: он сейчас рассыплется. Грузная и неуклюжая женщина была тоже в глубокой растерянности:

 – Ну, брат. Не знаю, что тебе и сказать. Тогда тебе надо много и серьезно учиться. Может, и выйдет газетчик средней руки.

Анна Георгиевна была не только мужеподобная по виду, но и с мужскими привычками. Она беспрерывно курила папиросы  «Беломор». Ее кабинет настолько пропах табачным дымом, что посетители старались в нем долго не задерживаться. Она ругалась матом и частенько основательно выпивала. Василию она, как человек, совсем не нравилась. Но что –то ему подсказывало, что эта несуразно сложенная, с мужскими замашками женщина – его верный помощник, чтобы пробиться в газетчики.

Анна Георгиевна подбирала ему темы, которые были бы ему под силу, и которые  для  многотиражки злободневны. Василий ходил по  цехам, проинструктированный по самую макушку. Собирал материал и дома вечерами долго корпел над ними.
.Его упорство, наконец, начало давать нужные результаты. Вася стал замечать, что отдельные  предложения из его материала Анна Георгиевна оставляла, как есть. Потом дело дошло и до нетронутых редакторским пером абзацев. И, наконец, настал благодатный момент, когда Василий решил приступить к исполнению своей тайной и желанной мечты. Еще дня за два он купил в магазине бутылку коньяку, накануне тетка приготовила ему много вкуснейшей закуски. И как только закончился рабочий день в редакции, Василий предложил Анне Георгиевне посидеть за столом. Та на даровую выпивку охотно согласилась. Василий накрыл стол, открыл коньяк и предложил редактору выпить за оказываемую ему помощь в постижении газетного дела. Редактор очень внимательно посмотрела на токаря, пожала  плечами и довольно миролюбиво промурлыкала:

 –Ну, что ж. За помощь, так за помощь.

Оба выпили и с большим аппетитом занялись теткиной закуской. Благо оба к вечеру заметно проголодались. Потом Василий налил по второй. Редактор лихо по –мужски выпила. Василий незаметно свою рюмку отодвинул в сторону. Но все его старания оказаться незамеченным в своей мухлевке были тут же обнаружены:
 – Ну что Василий Митрофанович! Я тебя уже хорошо знаю. Не зря ты организовал  эти посиделки. Давай открывай свои карты.

Вася даже обрадовался, что редактор сама ему помогает. Совсем не надо заходить издалека. Он начал напрямую:

 –Анна Георгиевна! В штате редакции положено работать двум сотрудникам. А вы, я уже больше года наблюдаю, тянете лямку одна. Возможно, вы сочтете меня большим нахалом, но я очень хотел бы поработать под вашим началом. Вы хороший журналист и замечательный учитель. Может, из меня и получится газетчик?

Лицо редактора заметно погрустнело:

 – Эх, Вася, Вася! Ты, конечно, меня не послушаешься. Дело твое. Но мое мнение – оставайся ты токарем. У токаря и нервотрепки меньше, чем у журналистов. И зарплата больше, когда ты  добьешься высокого разряда. А о тебе говорят, что ты способный парень. Быстро осваиваешь токарное дело. А наша газетная работа только на погляд со стороны почетная.  А тут столько склок  бывает, иногда и жить не хочется.

Теперь о тебе. Ты, оказывается, подхалим. Я уже в том возрасте, когда люди живут реалиями, а не витают в облаках. В хороших журналистах никогда не была. И теперь уже никогда не буду. В отличие от тебя я попала в газету не по своей охоте, а по партийному направлению. Вот и получился из меня газетчик на маленькую троечку.

Василий выслушал все очень внимательно. Но по его лицу было видно, что он не изменил своего мнения:

 – Я вас очень внимательно слушал, Анна Георгиевна. Но что я могу с собой поделать, если меня моя натура изо всех сил тянет в газету. Очень прошу вас, замолвите за меня в парткоме слова. Всю свою жизнь буду вам благодарен.

Редактор налила себе полную рюмку коньяку, смачно  ее выпила. Крякнула и добродушно произнесла:

 – Ну, черт с тобой, раз ты такой настырный. Будешь со мной работать в многотиражке. Только рая не обещаю. Ты в этом и сам скоро убедишься.

Прошло всего два дня. Василию сказали, что он может писать заявление на расчет из токарного цеха и идет оформляться в газету. Так промозглым декабрьским утром, когда с неба сыпал дождь вперемешку со снегом, он перешел на стезю журналистики.

Очень скоро Василий убедился, что стал рангом намного выше вчерашних его друзей, заводских работяг. Теперь он вращался в другом обществе. На заводе проводилось много различных мероприятий: то общее, то партийное собрания, то совещание со специалистами, то всех журналистов области собирали на совещания в Доме политпросвещения обкома партии. И всегда на них приглашались Анна Георгиевна и он, Василий Митрофанович Леднев. Правда, потом приходилось со всех этих мероприятий писать отчеты. И тут редактор становилась настоящим деспотом. Но эти неприятности стоили того, что он приобщен к таким важным событиям.

Василий Митрофанович стал замечать, когда заходил по случаю в бывший свой цех, как почтительно на него стали смотреть его вчерашние товарищи по работе. Он для них превратился в важную персону.  Это радовало, придавало гордости и солидности.

Нет, неправа тетя Настя, утверждая иногда, что он нелюдимый, рохля. Такому человеку трудно жить в обществе. Нет, не права тетя. Он действительно немногословен. А что хорошего у болтунов? Их снисходительно терпят, но не уважают. А вот слушать и мотать нужное и необходимое себе на ус – совершенно другое дело. Нужных людей надо знать, чувствовать и понимать с полуслова. Тогда сумеешь правильно к ним подойти, привлечь лестью, найти нужные слова воздействия на них. Вот тогда можно добиться многого.

Анна Георгиевна была полностью в руках Василия. Ее грубый вздорный характер он укрощал довольно просто и примитивно. Выслушивал нагоняй смирено и покорно. Потом к концу дня у него уже была бутылка водки. Они после работы ее распивали под дружеский мирный разговор. Леднев уже давно знал, что у редактора грубые манеры, но добрая душа.


                *     *     *
Стоял май. Повсюду радовало глаз цветение деревьев. Именно на это время в местном университете должны были проходить вступительные экзамены для будущих заочников. Каким тупицей ни называла Леднева Анна Георгиевна,  тяга к газетной работе у него нисколько не убавилась. Наоборот, в его мечтах он видел себя редактором районной газеты  на худой конец. А если повезет, то и областной. Чаще всего он лелеял в мыслях стать редактором молодежного издания.

Заявление на заочное отделение факультета журналистики он отдал в приемную комиссию заблаговременно. Но одно беспокоило Василия. Среднюю школу он закончил с одними тройками. И то учителя ставили ему эту посредственную оценку с большой натяжкой. Его товарищи по классу тогда жестко шутили: « После твоего ухода из школы учителя на радостях будут неделю пить беспробудно».

Университет – не школа. Хоть и заочное отделение, но требования там могут быть более строгими, чем в их школе. Это сомнение мучило его несколько дней. Наконец он решился и обратился за помощью к Полетаевой:

 – Анна Георгиевна!  У вас, случайно, нет хороших знакомых в университете?

 – А зачем тебе университет?

 – Собрался поступать на заочное, на журналистику.

 – Вот как. У меня нет. А вот мой муж общается с одним с факультета журналистики. Попробую поговорить. Может, чем и поможет. Только он там  невысокий чин занимает. Думаю, его возможности не ахти какие.

Василий  тут же достал из стола водку и они скрепили заключенное соглашение.
Примерно через неделю Полетаева утром сказала Ледневу, что она поговорила с мужем. Тот обозвал ее самыми последними словами. Но, в конце концов, согласился переговорить со своим знакомым на деликатную тему.
Все это время Василий жил в большом нетерпении. А вдруг этот знакомый наотрез откажется?  А у него другого варианта не имеется. Но все сложилось как нельзя лучше. Придя на работу, Анна Георгиевна перым делом похлопала по плечу Леднева и сказала:

 – Согласился знакомый мужа протащить тебя на журналистику. Оказывается в приемной комиссии факультета он важная фигура. Он председатель этой самой  комиссии. Только это денег стоит. И тебе придется разговаривать с этим председателем одному.

Полетаева потерла руками виски и пожаловалась:
 –Черт меня дернул ввязаться в это дело. Вдруг что пойдет не так. Тогда вся наша цепочка всплывет наружу, как какашки в проруби.
Василий поспешил ее успокоить:

 – Дорогая, Анна Георгиевна. Я постараюсь сделать все тихо и аккуратно. А вам буду по гроб благодарен за такую помощь.

Как и было условлено, Леднев встретился с председателем экзаменационной комиссии факультета журналистики в кафе. Тот был нагл и лаконичен. Он запросил за свои услуги 700 рублей и пообещал полную надежность сделки. Василию ничего не оставалось как поверить Анатолию Трофимовичу. Так звали председателя экзаменационной комиссии.  У него таких денег не было. И заработать такую сумму он мог лишь за несколько лет. Надежда оставалась только на тетю Настю. Вечером он пришел домой и начал издалека готовить тетю к тяжелому и важному разговору. Но тетка быстро поняла суть  дела и без колебаний сказала, что деньги она снимет со своей сберкнижки, раз такое неотложное дело. Авось понемногу снова соберет утраченное.

Анатолий Трофимович, судя по всему, обделывал такие делишки не первый раз. Сначала будущие газетчики писали сочинение. За два дня до экзамена председатель экзаменационной комиссии  объяснил Василию, как он будет действовать. Все пошло по приготовленному сценарию. Сначала Леднев, как и другие абитуриенты, прочитав написанные на доске темы, склонился над листами бумаги для черновиков и начал писать всякую околесицу. Так продолжалось примерно полчаса. Председатель экзаменационной комиссии ходил по рядам между столами. Около одних абитуриентов от останавливался, читал написанное на черновике, но в разговор не вступал. Создавалось впечатление, что сидеть за столом экзаменационной комиссии ему скучно. Поэтому он и ходит по аудитории.

У стола Леднева он не останавливался. Василию стало казаться, что он стал безразличен своему благодетелю. Он  стал тревожиться, но продолжал в черновике писать ерунду. Он даже отвлекся от происходящего в аудитории. И вдруг его черновики подвинула на край стола чья –то рука. Василий поднял глаза кверху и увидел стоящего рядом Анатолия Трофимовича. Тот читал, или делал вид, что читает его абракадабру. Читал бегло, стремительно переворачивал страницы. И тут Леднева словно  жаром обдало. Он заметил, что председатель экзаменационной комиссии сунул в его черновые листы несколько исписанных страниц. Откуда они появились в руках Анатолия Трофимовича – было неизвестно. Но Василий понял, что он спасен. Надо только разобраться в почерке и переписать подложенное ему готовое сочинение.

Почерк  текста оказался вполне понятным. Леднев стремительно стал его переписывать. Свою околесицу, по возможности незаметно сложил в столе и спрятал в карман брюк. Василий сдал свое сочинение одним из последних. Он даже толком  его не прочитал, чтобы исправить грамматические ошибки. А председатель экзаменационной комиссии все так же ходил по рядам между столами. Леднев неожиданно для себя подумал: «Делает вид, что следит, чтоб никто не списывал.

За сочинение Леднев получил тройку. Ему сказали, что текст написан неплохо, но были грубые грамматические ошибки. Василий мысленно согласился, что это от спешного переписывания. И удовлетворительная оценка его вполне устраивала. На заочное отделение не было конкурса.

Устные экзамены Анатолий Трофимович организовал  для Леднева также неожиданно просто. В те годы в университете в порядке эксперимента пробовали проводить экзамены без билетов. В форме собеседования. Благодетель встречался с Василием дня за два до очередного экзамена и говорил, какие вопросы ему следует основательно выучить. Их он при собеседовании и задавал Ледневу. Задавали изредка вопросы и два других члена комиссии. Это были  пожилые добрые женщины.   Говорили, что они  –  преподаватели средних школ города.  Женщины видели, что абитуриент несет чепуху, но закрывали на это глаза, как будто ответ не ахти, но в общем правильный.

Так Леднев стал студентом заочником факультета журналистики. Еще со вступительных экзаменов он понял, что ему надо иметь много знакомых и. несомненно, влиятельных людей. Желательно с ними подружиться. Иначе его могут отчислить за «хвосты». Он не обольщался в своих способностях в постижении наук. Они у него более чем скромные. Да и работа в редакции забирает много сил и времени. Его будет недоставать для серьезной обстоятельной учебы в университете.

Леднев старался держаться ко всем доброжелательно, уважительно и дружелюбно. Он со многими перезнакомился. При случае старался им всячески угодить. Двое инструкторов сектора печати обкома партии стали его друзьями.
Все  эти меры обеспечивали ему благополучную сдачу экзаменов и зачетов на сессиях. Правда, случались и неожиданные казусы. Не всегда удавалось преодолеть барьер с первого захода. Василий Митрофанович до сих пор хорошо помнит, как ему кандидат наук вернул  с незаполненной строкой зачетку и укоризненно сказал: «Стыдно с такой подготовкой приходить на экзамен». Он вышел из аудитории опечаленный. К  этому принципиальному кандидату наук у него не нашлось никакого подхода.

Но неудачником на курсе оказался не один Леднев. Сокурснику Ивану Писареву было сказано: «Придете в следующий раз, когда будете лучше подготовлены». Три дня они искали другого преподавателя, который бы согласился принять у них экзамен. Все безрезультатно. Тогда они взяли по бутылке коньяку и пошли к кандидату наук на квартиру. Дверь открыла им приветливая пожилая женщина. Ни о чем не расспрашивая, она пригласила их:

 – Заходите, заходите, ребята. Олег Леонидович как раз дома.

Леднев и Писарев прошли в квартиру. В зале за столом читал книгу их нежеланный преподаватель. Иван был нагловатым парнем. Изобразив на лице разухабистость и веселье, он поднял над головой бутылку коньяку и громко произнес:

 – Ну что, сдадим русский язык?!

Олег Леонидович вскочил со стула с багровым лицом и яростно рявкнул:

 – Вон!!!

Неудачники, экзаменуемые вмиг растворились в пространстве. Был слышен лишь быстрый топот бегущих по лестнице с третьего этажа.
Василий  больше  с Писаревым никаких отношений не поддерживал. С большим трудом и с помощью знакомых он еле сдал экзамен по русскому языку другому преподавателю.

Был и еще такой же позорный случай. Политэкономию на курсе Леднева вела женщина. Она славилась своей придирчивостью и принципиальностью. На лекциях преподаватель частенько говорила: «Уж кому –кому, а журналистам надо знать политэкономию назубок». Леднев не только назубок, но и на вшивую тройку эту неуку не знал. Поэтому он с самого начала решил к этой принципиальной женщине на экзамен не идти.

С такими же настроениями на курсе нашлось еще двое. Тройка долго искала пути обхода этого препятствия. И, наконец, они узнали, что супруг строгой преподавательницы не полный алкоголик, но очень увлекающийся спиртным. Они изловили его дома. Супруг строгой преподавательницы оказался еще и радушным к гостям. Когда заочники пригласили его  в кафе или ресторан он удивился:

 – А зачем? У нас в холодильнике полно закуски. Давайте по – домашнему.

На квартире засели основательно. Часа через три из университета пришла строгая преподавательница. Ее супруг пытался было оторвать свой зад от стула. Но неудачно. И ребята быстро положили его на диван. Строгая преподавательница окинула заочников презрительным взглядом, открыла свою сумочку, взяла оттуда авторучку и голосом, не предвещающим ничего хорошего, произнесла:
 – Давайте ваши зачетки. Но  чтобы вас на моих экзаменах больше никогда не было.

Уходил Василий из этой квартиры с твердым убеждением, что возмездие неминуемо. О ней в университете было убеждение, что она не только строга, но и предельно честна в жизни. Только Леднев, видать, родился под счастливой звездой. Вскорости строгую преподавательницу перевели деканом в пединститут. Нет, жизнь все –таки,  хоть редко, но радует и спасает, казалось, он неминуемой расплаты.

                *     *     *      
Леднев знал, что у его редактора Анны Георгиевны Полетаевой вообще полная неясность с образованием. Старые газетчики многотиражных газет областного центра говорили, что лет пятнадцать  –  двадцать назад она в своей анкете писала: семилетнее. Годы шли. Ситуация менялась. В многотиражки стали приходить молодые люди, имеющие вузовские диплоты. Анне Георгиевне пришлось приспосабливаться. В ее анкетах для сектора печати обкома партии сначала появилась запись «неполное  среднее», потом и «среднее образование». Находились шутники, которые говорили, что в скором времени Полетаева окончит, наконец, вуз.

Василий подумал над этой ситуацией и пришел к выводу, что в газетном деле хорошие знания не самое важное. Работает же Анна Георгиевна редактором – и ничего. Ее даже иногда похваливают на областных совещаниях. Есть и другой пример. Все в городе с интересом читают в «Комсомолке» репортажи Василия Пескова. Да ведь как пишет человек! А за душой у него только среднее образование. «Может, главное –то опыт, набитая рука?» – задумывался он. И сделал вывод, что надо пробиваться в солидную прессу. Там тоже работают не все большие грамотеи. А по служебной лестнице еще как продвигаются. И Леднев поставил себе задачу: надо пробиваться в районную газету. А там, глядишь, и в областную повезет попасть. Он начал прощупывать почву у инструкторов сектора печати. Те ничего не имели против. И вскоре Василий уже работал в одном из северных районов области литсотрудником местного издания.

Правда, очень скоро инструкторы сектора печати вместо благодарности от редактора районки, где начинал свою новую жизнь Леднев, получили горький упрек. За что, мол, так наказываете? Итак, работаем с половиной штата. А вы еще прислали человека, который совершенно непригоден к газетному делу. Инструкторы помялись. Пожаловались звонившему редактору, что с газетными кадрами в области плохо. А посланный нами человек набьет руку. На том и отбоярились от жалобщика.

Разумеется, о том, что он никудышный газетчик, Василию в редакции никто не говорил. И он не чувствовал себя стесненно. Правда, ответственный секретарь каждый раз, когда читал материал нового сотрудника, обязательно приглашал его к себе и просил ознакомиться с неимоверной правкой. Он просил Василия тщательнее обдумывать каждое слово и предложение. Излагалось это тактично. Как –никак обкомовский выдвиженец. Но Василий и сам понимал, что он еще в газетном мире на уровне детсадовца. Если делали замечание другие сотрудники редакции, Леднев не обижался, не выходил из себя. А обещал впредь серьезнее относиться к написанному. Он давно убедился, что скандалить ни с кем нельзя. Тем более, с его творческими  возможностями. Если хочешь продвижения по служебной лестнице, будь со всеми ровен в обращении. И добродушным, и благожелательным.  Он  эту истину усвоил еще при жизни у тетки Настасьи в раннем детстве. За него тогда заступаться было некому. Тетка не мужчина – плохая защитница. Дядька относился к племяннику прохладно. И когда во дворе возникала драка, доставалось чаще всего ему, Ваське Ледневу. Когда он пробовал связаться с теми, кто слабее и моложе его, снова получал по шее. У тех находились более сильные родственники. Еще тогда мальчик понял, не будешь встревать в бузу – не получишь по шее.

Правда, быть благодушным и доброжелательным не всегда получалось. Вернее люди не всегда воспринимали адекватно эти его попытки. Слишком мрачное у него было лицо. Когда Леднева не было рядом, газетчики между собой говорили: у него такое кислое лицо. Пригласи его за стол – борщ тут  же обязательно прокиснет.
Гораздо позже, когда Василий Митрофанович уже был редактором в городе Хлебном, заведующий отделом писем газеты Сергей Яковлевич Кудрявцев как –то сказал заместителю редактора Вадиму Александровичу Лапину:

 – Вадь! Ты обратил внимание, какое выражение лица у нашего шефа?
Заместитель редактора ухмыльнулся и выразил свой ответ одним словом:
 – Кислое.

Заведующий отделом писем сказал:

 –Ну, это слишком лаконично. Я, как только увижу его физиономию, перед глазами предстает одна и та же картина. Будто приехал наш шеф на один из складов в надежде поживиться продуктами, а там чистота. И лицо его такое, как будто он говорит: «Мать  – перемать! Опять опоздал. Опять без меня все растащили».

Несмотря на неуклюжую шутку, оба засмеялись. В редакции все хорошо знали: если редактор едет в колхоз, он начинает  поиск материала с продуктового склада. Сначала брал мяса для своей семьи и для ребят из сектора печати. Причем ему отпускаются продукты бесплатно. А потом уже брал материал. Но не для своей родной газеты, а для областной, или для сборника в книжном издательстве.
   *     *     *
Жизнь сложилась так, что Василий Митрофанович и Андрей Николаевич Рябцов учились заочно в университете примерно в одно время. Только на разных курсах. Они встречались в коридорах вуза, но не были знакомы. Хотя оба заметили друг друга.  Как –то после такой встречи Андрей Николаевич спросил у своего сокурсника, который работал в многотиражке:

 – С кем это ты сейчас поздоровался?

Тот ответил:

 – Это Вася Леднев.

 –Почему он такой печальный? У него беда какая?

 – Э –э –э, брат! Не знаю, почему у него лицо несчастнейшего человека. Таким, видать, родился. Зато хватка у Васьки стальная. Если что наметил для себя добиться, обязательно этого добьется. Звериная хватка.

Был и другой запомнившийся Андрею Николаевичу случай. Тогда он уже работал редактором районной газеты в Хлебном. В те годы редакторов частенько засылали в Ростовскую высшую партийную школу на учебу. Попал  в этот список и Рябцов. Ехать надо было в аккурат 1 января. Второго начинались занятия. Абсолютное большинство редакторов страдали с похмелья. Андрей Николаевич – тоже. В перерыве между лекциями все высыпали в коридор скучковались у окон. К  Андрею Николаевичу подошел Михаил Михайлович Толоконников, ответственный секретарь областной газеты. Они с Рябцовым давно знали друг друга. Это был уже пожилой человек. Но, судя по всему, с редакторами районных газет в список слушателей были включены и журналисты этого ранга.

Михаил Михайлович пожаловался на адскую головную боль. Мимо них проходил молодой мужчина с печальным лицом. Он подошел к Михаилу Михайловичу и почтительно с ним поздоровался. Потом  пошел по своим делам. Михаил Михайлович спросил Андрея Николаевича:

 – Андрюш, ты знаешь Ваську Леднева?

 –Да знаю, что он редактор Землянской районной газеты с недавних пор. Но у нас с ним не было поводов для общения. Поэтому ничего о нем сказать не могу.

 – Сколько он мне крови попортил. Привозит статью для публикации в нашей газете. И прямиком с ней ко мне. Как всегда такая стряпня, что скулы сводит. Говорю ему: «Вася! Она же ни к черту». И, представляешь, он нисколько не смущается. Говорит: «Да я знаю, что у меня получается плохо. Но мне ее надо у вас напечатать. Я в райкоме обещал. Вы уж меня выручайте. А я пойду, пока вы будете читать мой опус, схожу за выпивкой и закуской». А я, Андрюш, на водку слабый. Принимаю Васькину стряпню. Поил он меня, правда, щедро. И закуску привозил из дому отменную. У него жена готовить большая мастерица.
Когда пили, было хорошо. А потом приходило время ставить Васькино «творение» в полосу. Начинаешь вчитываться и понимаешь, что все надо переписывать. Только на это ни времени, ни желания нет. Ставил, как есть. Как меня  ругал за Васькины статьи редактор! Думал, выгонит с работы.

В душе Леднев, конечно же, слова Толоконникова воспринимал с обидой. Он и сам понимал, что пишет не ахти. Но не совсем же плохо. А вот, поди ж ты, не принимают его писанину даже рядом работающие товарищи. Как трудно ему давалось продвижение по служебной лестнице. Его давние друзья, инструкторы сектора печати с большим трудом устроили его заведующим сельхозотделом. Став выше рангом, Василий пропадал в колхозах. Нередко было столько оперативных фактов, что приходилось работать на квартире ночами. А в редакции  считали, что лямку сельхозотдела тянет литсотрудник, а не завотделом.

Такое недопонимание длилось годами.  Долго  блуждал по редакциям мелких маломощных районов. Потом с большим трудом попал заместителем редактора  в город Суходольск. И там дело пошло не так, как хотелось бы. Через полгода редактор вызвал его к себе и сказал:»   С сектором печати вопрос утрясен. Отныне ты будешь работать в сельхозотделе заведующим. Зарплату, к моему  глубокому сожалению, оставим тебе заместителя редактора.

Все это длилось не год и не два. Но, ради поставленной заветной цели, он привык глубоко прятать свои чувства. Он ни с кем не спорил о качестве им написанного. Молча, выслушивал и, молча, уходил. Скоро этим критиканам он заткнет рот. Василий Митрофанович давно уже, хотя и с определенными сложностями, регулярно печатается в областной газете. Теперь он путем выпивки и постоянно привозимого из колхозов мяса наладил крепкие отношения с директором книжного издательства. Оно издавало не только художественную литературу, но и сборники на производственные темы. И не было ни одного сборника, в котором не публиковалась бы статья журналиста Леднева.

Да, все давалось тяжким трудом. Но все –таки движение к цели шло без всяких зигзагов и ухабов. Из Суходольска Василия Митрофановича направили редактором во вновь образованный район. Наконец –то он вздохнул с облегчением. Руководить людьми – это не то что самому  днями, а порой и ночами писать непослушные строки.

Только вот судьба снова решила поиздеваться над таким целеустремленным человеком. Примерно через год Василий Митрофанович понял, что отношения с первым секретарем райкома партии у него дошли до высшей точки кипения. Вернее, кипел руководитель района. Леднев, молча и униженно, выслушивал гневные тирады первого. И когда дело дошло до предложения написать заявление по собственному, он в который уже раз пал в ноги своим обкомовцам. И судьба снова продемонстрировала свою вилючую натуру. В Хлебненском районе у редактора районной газеты Рябцова Андрея Николаевича случился инсульт. Леднев знал  этого человека в лицо. Но общаться с ним ни разу не приходилось. Но он знал и другое.  Хлебненский район один из богатейших в области. В редакции местной газеты там работали способные  писучие журналисты с большим стажем. Стало быть, там гораздо легче выделится.  Обкомовские чины быстрее обратят на него внимание. Легче будет пробиться в областную газету – предел его дневных и ночных мечтаний.

Первые годы все так и было.  Работать в Хлебном  стало гораздо легче. В районе, где он начинал редакторствовать, штат сотрудников  составлял лишь половину. Они все не имели газетного опыта. Писать только учились. Василий Митрофанович вместе с ответственным секретарем поздними вечерами мучились с правкой оригиналов. В каждый номер материалов катастрофически не хватало. Примерно половина газеты забивалось тассовскими статьями.
 
В Хлебном править ничего не приходилось. все сотрудники писали емко, внятно, с точным изложением темы. Предложения построены грамотно. У большинства язык яркий, образный. Ответственный секретарь приносил редактору оригиналы без единой чернильной помарки. Леднев делал вид, что читает. На самом деле он бегло пробегал текст, выхватывая основную  соль излагаемого. Делал он это для того, чтобы не быть белой вороной на еженедельных планерках. Василий Митрофанович был твердо уверен, что Хлебненская редакция – очень удачный старт для его дальнейшего служебного роста.

Но, к сожалению, жизнь Леднева в Хлебном была не совсем уж безоблачной. Как водилось в советское время, при переезде в Хлебное Ледневу дали квартиру. Правда, не удовлетворяющую нового редактора. Квартира оказалась двухкомнатной. Его предшественник Андрей Николаевич Рябцов имел трехкомнатную. Василию Митрофановичу первый секретарь райкома партии сразу объяснил,  в чем тут дело. У Рябцова было двое сыновей, у Леднева – один ребенок. С точки справедливости все было правильно. Но на душе кошки скребли.

Случилась и другая неприятность. Соседями по квартире у Василия Митрофановича оказались председатель районного суда и заведующий районным финотделом. С ними у редактора с первых дней установились  сначала  официально прохладные, а потом и совсем уж натянутые отношения. Можно было бы на это плевать с высокой колокольни. Оба соседа не имели никакой административной власти над редактором. Но был один деликатный нюанс. Василий Митрофанович быстро установил дружеские отношения с председателями богатых колхозов и периодически ездил туда за продуктами. Домой возвращался с тяжелыми сумками.

 Дом, в котором теперь жил редактор, двухэтажный. Семья Василия Митрофановича обитала на втором этаже. Пройти наверх незамеченным редко получалось. Жильцы без чинов, может, и осуждали такие поборы, но жаловаться из них вряд ли кто пойдет. А вот высокие районные чиновники – другое дело. Тем более, что дело с ними у Василия Митрофановича не раз доходило до скандала. То у редактора  затевалось шумное застолье с нужными людьми. Сидели допоздна, пели песни. Напившись, громко разговаривали. Мешали спать соседям. То жена редактора пропускала по рассеянности свою очередь мыть лестницу в подъезде.

Нет, от таких соседей надо быть подальше. И задумал Василий Митрофанович построить себе домишко в уютном месте. Чтобы сумки с колхозными продуктами вынимать из машины в своем дворе, за высоким забором. Да не кирпичный дом, а из хорошего дерева. В те годы богатые колхозы закупали стволы ровные, пропитанные специальным составом от гниения и прочих напастей. Один из друзей, председатель колхоза как раз строил себе дом из такого материала.
Василий Митрофанович уломал его часть такого леса продать за половинную цену ему. Когда грузили первую машину, редактор заметил. Что кладовщица, отпускавшая ему стволы, смотрела на него очень уж завлекающе. Была она намного старше его, с редькообразной фигурой острым концом вверх. Но Леднев сразу сообразил очевидную выгоду такого завлекательства. И нисколько не просчитался. Близкие отношения с кладовщицей привели к тому, что кубометры в ведомости бухгалтерии не совпадали с кубометрами, погруженные для редактора. В итоге лес Ледневу достался почти даром.

Правда, за это пришлось отблагодарить кладовщицу, которая упросила Василия Митрофановича взять ее дочь на работу в редакцию. Всю жизнь в  газете был один бухгалтер. Теперь у нее появилась помощница. При этом Леднев только выиграл. На вид он был мужчиной довольно симпатичным. Вот только лицо его портило тоскливо  – обиженное выражение. Через несколько месяцев Василий Митрофанович покорил сердце молодой женщины и стал их с матерью ублажать попеременно.

На окраине Хлебного, закрытый кронами, высоких тополей вырос двухэтажный особняк с красиво оформленной крышей и резными узорчатыми наличниками на окнах. Теперь спокойной жизни редактора ничто не мешало. Какая наивность.


                *     *     *
Василий Митрофанович Леднев искренне считал себя коммунистом. С раннего детства он читал книги о мальчиках, героях войны, о молодогвардейцах, о Павле Корчагине. Эти герои были ему  примером для подражания. У них он учился быть стойким в преодолении трудностей. И у него это нередко получалось. В таких случаях он гордился сам собой. Хотя ни перед кем своим упорством в достижении целей не хвастался.

Но он жил среди людей. И видел, что они мало походили на героев из книг. Так, обычные люди. Но юноши и девушки почти все состояли в комсомоле. Повзрослев, вступали в компартию. Хотя, если спрашивать со всей строгостью, часто нарушали коммунистические принципы. Став, сам членом партии, Леднев слушал, как на партийных собраниях пьющие люди страстно клеймили позором, попавшего в медвытрезвитель.  Он  видел, как носившие у сердца партийный билет, молчат, когда в коллективе редакции шельмовали честнейшего человека. А ведь хорошо знали, что он оклеветан явным негодяем. Все видели, что  исключают из партии достойнейшего ее представителя. Его увольняют с работы. И ни у кого не хватило смелости проголосовать против. Он видел, каким неприглядным путем пробивали должности повыше  члены партии.

Все это происходило на глазах молодого парня, становилось привычным, приемлемым. Поэтому он тоже пробивал себе дорогу в газетной иерархии теми же методами и не испытывал угрызений совести. В Хлебном он чувствовал себя настолько уверенно, что его будущее ему рисовалось в самых радужных красках.
Но тут пришел к власти Горбачев. Загремел на всю страну Ельцин. И у Леднева стали возникать сомнения в том, что он перейдет в областную прессу. Раньше он мало интересовался политическими событиями в Москве. Горизонты районной газеты от него этого не требовали. Там, наверху, как ему казалось, все было устойчиво и незыблемо. Но вот пришло время, когда Василий Митрофанович стал жадно вслушиваться во все, что доносилось из столицы.

А оттуда шли вести одна тревожнее другой. От умных людей из областного центра Леднев услышал, что вся горбачевская перестройка – мыльный пузырь. Для ее воплощения в жизнь даже программы не составили.

Зато у горластых демократов, видать, готовая и хорошо продуманная программа имелась. Василий Митрофанович с горечью и страхом следил, как, начав со Сталина, они прошлись с погромными разоблачениями по всем высшим партийным и государственным руководителям СССР. Радио и телевидение трубили об этом с раннего утра и до поздней ночи. Дело дошло и до Ленина. Спустя короткий период времени он стал авантюристом и изменником родины. Человек, которого боготворили во всем мире, был оболган и оклеветан до последней нитки.
Леднев не якшался с коммунистами, но и в ряды дерьмократов, как он их мысленно называл, не стремился. Жил, затаившись в душе в надежде на то, что все демократические безобразия когда –нибудь закончатся и он решит поставленную перед собой задачу. Не случилось. Ни через год. Ни через два. Ни через двадцать с лишним лет. Василий Митрофанович начал оглядываться в прошлое. Чего он раньше никогда не делал. Некогда было. Обстоятельства заставили его анализировать низвергнутую жизнь. И невольно вынужден признать, что там далеко не все было гладко и безоблачно. Часто говорили одно, а делалось совершенно другое.

Раньше он о таких вещах как –то не задумывался. Некогда было. То редакционные дела. То дела личные. То дела по устройству домашнего гнездышка. Теперь Леднев стал настолько свободен, что в голову лезла всякая такая мерзость. Он был потрясен своей страшной болезнью. По инерции пробовал вопреки всему держаться молодцом.  Став инвалидом первой группы, Василий Митрофанович приезжал на личной машине в редакцию. Хотя редактором уже не числился. Его должность занимал  другой человек. Но он старался жить делами газеты. Ездил даже по колхозам. И материал для газеты добывал, и склад колхозный посещал. Пока не случилась позорнейшая история.

Жена как –то вечером сказала, что назавтра ничего мясного не будет. В холодильнике пусто. Он успокоил жену, пообещав, что завтра решит вопрос. Утром он встал с ощущением слабости, как будто всю ночь шел по дороге пешком, или тяжело  работал. Болела голова, ломили ноги. Но Василий Митрофанович еще вчера вечером созвонился с председателем колхоза «Вперед» Александром Сергеевичем Березкиным и договорился о встрече. Хозяйство это было крепкое. Не поддалось никаким демократическим реформам. Хотя половина колхозов становились то товариществами, то ООО. Но дела там шли настолько плохо, что эти хозяйства просто прекратили свое существование. «Вперед» продолжал именоваться колхозом. И дела в нем шли вполне нормально.

Хозяйство, вопреки всем невзгодам, выстояло. И даже наладило производство продукции с небольшой, но прибылью. Так что Леднев выбрал надежный маршрут. Все обусловлено. Надо непременно ехать. Василий Митрофанович выгнал свою машину из гаража и тронулся в путь. Дорога заняла полчаса. Приехал он вовремя. Но не все оказалось ладно. Председатель колхоза уехал в областной центр, что –то у него там случилось с дочерью. Василию Митрофановичу ничего не оставалось, как идти к кладовщику. Благо они были знакомы. Хотя знали друг друга поверхностно.

Но и тут Василию Митрофановичу не повезло. Кладовщик встретил его суровым взглядом. Он и раньше не отличался особой приветливостью. Но сегодня смотрел на Леднева, как на незнакомого человека. Но деваться было некуда. И Василий Митрофанович все –таки  решил заговорить. Попытаться разрешить все благополучно:

 – Здравствуйте! Мы вчера с Александром Сергеевичем договаривались, чтобы мне            отпустили мяса.

У кладовщика стала еще более суровой физиономия и он казенно ответил:
 – Я ничего не знаю. У меня пустые холодильники. И на сегодня привоз не ожидается.
Ледневу, как редко с ним случалось в жизни, стало неловко. Тем более, что в складе был не один кладовщик. Рядом с ним стоял средних лет смуглый мужчина. Он нахально уставился на приехавшего. Василий Митрофанович решил зайти с другой стороны:

 – А кто вместо председателя сегодня  решает вопросы?
Кладовщик также казенно ответил:

 – Я решаю. Только сегодня мне решать нечем. Я же вам сказал.

 – Но вчера мне Александр Сергеевич говорил…

 – Не знаю, что там вам председатель говорил. Вот будет он на работе. Тогда и решайте с ним вопросы.

Леднев, ссутулившись, пошел из склада. На улице жгла августовская жара. Лицо его пылало от стыда и неудачи.
Двери склада были открыты и Василий Митрофанович услышал, как смуглый мужчина спросил кладовщика:

 – А что это за хмырь поросячий.

Кладовщик, нимало не смущаясь того, что Леднев стоял шагах в пяти от открытых складских дверей у своей машины, громко произнес:
 –  Бывший редактор это. Когда работал в газете, каждую неделю приезжал, Ни копейки за мясо не платил. А брал по полцентнера. Говорил: в областной центр надо. Из –за таких крохоборов советская власть и развалилась. Растащили страну по кусочкам.

Смуглый мужчина махнул рукой:

 –Начальство, оно все такое.

Кладовщик возразил:

 –Все, да не все. До этого крохобора редактором был Андрей Николаевич Рябцов. Этот в склад и дороги не знал. Честный и порядочный был человек.
   
Леднев от такого разговора утратил ощущение времени и пространства. Он стоял окаменевший телом и разумом минут пять. Потом усилием воли взял себя в руки, сел в машину и поехал домой. Дорога плясала и извивалась в его глазах. Все вокруг казалось ему размытым и незнакомым. Он не заметил, как машина съехала в кювет и  вплющилась в дерево в лесополосе. Он не понимал, почему люди так  тревожно громко разговаривают рядом с ним. Почему  тут оказалась милиция. И почему женщина в белом халате в разных местах накладывает на его теле бинты. Он не чувствовал боли. Только соображал плохо.

После недельного пребывания в больнице Василия Митрофановича привезли домой. Он уже знал, что машину он разбил вдребезги. Но, к удивлению всех, сам водитель отделался сотрясением мозга и ушибами. Судьба снова оказалась к нему милостива. Леднев вышел живым из такой страшной переделки. Но он еще больше ослаб. Днями лежал на диване  и горькие мысли бередили его душу.


                *     *     *

Он слабел с каждым днем. Мучили боли в животе, несмотря на наркотические таблетки, которые ему предписали после операции. Василий Митрофанович больше лежал, чем ходил. От вынужденного безделья в голове роились только негативные мысли. Очень часто он вспоминал кладовщика из колхоза «Вперед». Называл его бессовестным хамом. Нашел, чем ему глаза колоть. Он виноват лишь в том, что жил, как очень многие в его положении. Сколько раз встречал он в колхозных кладовых водителей районной верхушки. Там  же попадались заведующие отделами райисполкома. Были и главные специалисты управления сельского хозяйства. Правда, те платили за продукты деньги.

И все –таки, в чем его вина? Ведь он  жил как все люди его ранга. Тогда всех, кто стоял у  руля большого или маленького судна управления – к ногтю? Так  это почти третья часть страны могучей. Но ведь долгое время   эти люди считались достойными авторитетными гражданами. А теперь – крохоборы?
Он корил свою негодяйку судьбу. Как она с ним жестоко обошлась. Был Леднев почти у цели всей своей жизни. И вдруг такая мерзость  –  рак. Почему именно он? Неужто нельзя обойти стороной? Порой хотелось наложить на себя руки. Но тогда он будет уже не он. Столько ему в жизни пришлось преодолеть. Надо стойко дойти и до смерти.

Часто у него в мыслях появлялся Рябцов. Василий Митрофанович завидовал этому человеку.   Как ему казалось, тот играючи учился в университете и получал отличные оценки. Рябцов, об этом говорили все его знавшие, нисколько не стремился делать карьеру. Но стал в свое время редактором одной из авторитетнейших в области районных газет. Когда читаешь его материалы, создается впечатление, что из его головы строчки, как из водопроводного крана, текли легко и свободно. Сам автор при этом никаких усилий не прилагал. Если бы он знал, как трудно давались эти строки Ледневу.

Теперь Василий Митрофанович с иронией думал о своей связи с директором книжного издательства  Дмитрием Алексеевичем Катасоновым. Что толку, что тот постоянно включал его в сборники документальной прозы. Нередко статьи Леднева за год печатались в трех –четырех книжках. Никто ему никогда не сказал, что читал напечатанные там статьи Василия Митрофановича.

Зато статья Рябцова вызывали у читателей большой интерес. Андрею Николаевичу звонили в редакцию, хвалили его статьи и очерки. К нему подходили на улице и жали с благодарностью руку. «Спасибо, мол. Порадовал. Прочитал с удовольствием». Что ни говори, но Леднев в душе вынужден был признаться, что Рябцов был и талантливее, и умнее его.

Хотя, если с другой стороны посмотреть, что дал этот талант его предшественнику? Семья Рябцовых все время ютилась в двухкомнатной хрущевке. Дети его ходили в школу в дешевенькой одежде. Жена работала не в районной конторе, а на заводе стройматериалов простой рабочей. Да и самого Рябцова незнакомый человек мог воспринять как зачуханого работягу. Ходил человек во всем ширпотребовском. Правда, следует признаться: даже во всем дешевеньком был чист, опрятен, и все на нем старательно отглажено. В помятой одежде его никто никогда не видел.

Теперь, если оглянуться в прожитое, что дали Рябцову его ум и способности? Живет теперь на пенсии весь в болезнях и нищете. Перебивается с хлеба на воду. Удивительно, почему к нему так тянулись женщины? Только  зря тянулись. Андрей Николаевич, как было хорошо известно Ледневу, своей жене никогда не изменял. Он во всем был человеком ангельской чистоты.
 
Василию Митрофановичу и самому было непонятно, почему он постоянно думает об этом человеке. Рохля рохлей. Жизнь прожил в постоянной бедности. Детям своим ничего не оставил кроме своего честного имени. И все –таки, какой интерес проявлял глава районной администрации Игорь Тимофеевич Травин к этому мягкому непрактичному человеку?
 
Это вопрос не выходил из головы Леднева.
Самое удивительное, но в это время Андрей Николаевич Рябцов тоже мучился неразрешимым для него вопросом. Он уже был на пенсии. Изредка заходил в редакцию. В те годы там довольно часто отмечали самые разные события. У кого –то из сотрудников подходил день рождения, кто –то решил отпраздновать рождение ребенка. Кто –то уходил в отпуск и организовывал по этому случаю угощение. Благо водка тогда была дешевой, закуску приносили из дома. Да и за организацию выпивки в рабочее время тогда никто из начальства строго не спрашивал.

Андрей Николаевич изредка попадал на такие застолья. И неизменно Василий Митрофанович зазывал его в свой кабинет, доставал бутылку коньяка из своего сейфа. И тут же наливал стаканчики себе и Рябцову. Потом закусывали  конфетами и Леднев вопросительно впивался своим,  ставшим пронзительным взглядом в своего предшественника. Андрей Николаевич ждал закономерного в таком случае вопроса. Но Василий Митрофанович вопроса не задавал. Так продолжалось довольно долго. Андрей Николаевич был в большом недоумении. Раньше редактор с ним коньяки не распивал. А теперь почему вдруг начал? Этот вопрос даже стал мучить пенсионера. Андрей Николаевич попробовал узнать об этом у редакционных женщин. Те всегда раньше мужчин узнают про такие любопытные истории. Но никто тайну внезапного внимания редактора к пенсионеру открыть  ему не мог.

Женщины тут же передали редактору, чем у них интересовался Рябцов. Редактор улыбнулся и отшутился:

 –Я так делаю потому, что ему теперь коньяк не по карману.

Приглашения на коньяк еще некоторое время продолжались. А потом также внезапно, как они и начинались эти распития дорогого напитка прекратились.
Для самого Леднева ни какого секрета тут не было и в помине. Просто ему очень хотелось узнать, «стучит» ли на него его предшественник главе администрации района? Все считали Рябцова честным и порядочным человеком. Тогда в чем смысл  этих встреч? Жизнь научала Василия Митрофановича не верить в ангельскую порядочность окружающих его людей. Поскольку он сам далеко не всегда был порядочным человеком. Жизнь к тому побуждала.

Днями бездельничая на диване в силу своей болезненной слабости, Василий Митрофанович  нередко с иронией вспоминал, как он в Суходольске попал на крючок  третьему секретарю райкома партии. Тот тоже сначала выведывал, как новый заместитель редактора, работавший заведующим сельхозотделом редакции, устроился на новом месте? Как его приняли в коллективе? Помог устроить жену на работу. А потом как –то незаметно свел все свои заботы к вытягиванию  сведений обо всех событиях в редакционном коллективе. Василий Митрофанович и сам не заметил, как стал райкомовским «стукачом». Поэтому он, как ни  старался, не мог себя убедить, что глава администрации района отводил в сторону Рябцова только для того, чтобы справиться о здоровье и поинтересоваться, не нуждается ли в чем бывший редактор районной газеты.
Когда он работал редактором, казалось, что к нему благожелательно относятся все сотрудники. Но вот теперь, когда он маялся в немощи, его никто не проведывал. Ни те, с кем днями готовил газету к выпуску очередного номера, ни те, с кем бражничал и ходил по женщинам. О Василии Митрофановиче в Хлебном все знали, что он еще тот ходок.

Нет, работать все –таки лучше, чем лежать в слабости и бессилий на диване. По крайней мере,  на работе не лезут разные мысли в голову, не бередят и не  тревожат душу. Когда занят делом, думать о разных разностях просто некогда. Особенно становилось невыносимо, когда голову забивали мысли о том, что поставленная задача не достигнута. И нечего уже сделать нельзя. Впереди только скорая смерть. Это страшное свое будущее, доводило Василия Митрофановича до такого отчаяния, что он испытывал почти непреодолимое желание пойти в сарай, найти там веревку и повеситься. Тогда не будет ни боли, ни страданий о том, что жизнь так коварно и внезапно обрушила его дела и его самого. В такие минуты Василий Митрофанович сравнивал себя с Сизифом, который упрямо вскатывал большой камень на вершину горы. Но камень там не держался. Упрямству же Сизифа не было предела. Он, Леднев тоже всю жизнь катил тяжелейший камень на острую вершину. Хотелось быть выше всех. Не получилось. А как много осталось несделанного. Он иногда горько иронизировал, что стал человеком своего времени. Советская власть ушла в небытие, и ему туда же дорога.

                *     *     *

Бывший редактор Хлебненской районной газеты Василий Митрофанович Леднев умер промозглым ноябрьским утром. Жена и сын хоронили его с большой пышностью. Дома по покойному читала молитвы женщина, которая обладала певческим голосом и хорошо знала, что из церковных книг надо читать по усопшему. Попа пригласили на отпевание у могилы перед захоронением. Редакционных и друзей Леднева из районных организаций и служб потчевали за поминальным столом в кафе. Все проходило чинно и пристойно. Со временем могилу Василия Митрофановича украсил роскошный памятник.

Андрея Николаевич Рябцова инсульт свел в могилу через полгода. Его хоронили заметно скромнее. Жена и подруга дежурили у тела покойного всю ночь. Жена считала, что ее муж был коммунистом. А, значит, и неверующим. Потому Рябцов ушел в мир иной без церковных обрядов. Памятником ему стала обычная жестяная из нержавейки пирамидка.
Умерших редакторов при случае вспоминают. Но вспоминают по –разному.