Иногда человек в своём развитии проходит очень длинный путь, но это не про нашего героя. Его путь на вершину обещал быть коротким и прямым как полёт пульки из рогатки.
Злосчастная зима в России пришла без объявления войны, хоть и поздновато - в начале декабря, но как всегда - для горожан, не вовремя. Сначала мерзавка ревела "на сухую", потом молниеносно начала такую пургу гнать и ставить барьеры из заносов, что техника жилищных хозяйств захлёбывалась снегом.
На Ордынке у одного здания, где обычно проходили заседания участников пресс-центра, пурга обнаглела и занесла газетчиков. Они в принципе не были ее основной целью,просто, весело было дуре-зиме потешаться над мирными гражданами, бежавшими к метро, потому как наземный транспорт почти весь встал. Буксующими в снегу на одном месте выглядели не только машины, но и бедные промёрзшие, не по сезону одетые людишки.
А мужчина, стоявший на стоянке такси смешно втягивал голую шею в широкий ворот куртки, попадал колючий и безжалостный снег!
Накануне Рождества у этого достопочтенного господина -
ни в одном глазу, разве это не смешно и не характерно для ...
Постойте, постойте, да у него на усах повисла сосулька, и великолепие гусара исчезло в одну минуту.
Да... это явно не россиянин и тем более не житель столицы нашей северной страны: он с намотанным на голову шарфом, как у французика 1812 года, выглядел нелепо, как будто только что прибыл в эти дико холодные края с теплого побережья Майами.
А так оно и было, он эмигрант, вернее сын эмигрантов, который решил поработать на родине предков.
Наконец, подъехала не новая иномарка с шашечками. Отмороженное тело грянулось на заднее сидение и перевело дух.
-Шеф, в номера Отель Корстон - прошипел усатый с небольшим акцентом, - это что-нибудь недорогое и рядом с Садовым кольцом.
- Шутник какой! Значит, едем в Орленок? - спросил без подобострастия шеф и обнулил счетчик.
К радости водителя пассажир уверенно кивнул - да.
В другой раз шеф-таксист поехал бы по бульвару, так дальше и соответственно -
дороже, но сейчас важнее была скорость.
Пассажир устал, замёрз и спешил.
- Вы газетчик? -- обернувшись, понимающе улыбнулся таксист.
Пассажир что-то неразборчиво хмыкнул, а таксист вдруг разговорился:
-- Ясное дело, газетчик!
Не потому, что подхватил вас у пресс-клуба, тут вечно всякие ошиваются, а по
повадке видно вашу братию. Что-то такое во всех вас есть... Сразу и не сообразишь, что, но уж точно - не ошибешься. Я часто подбираю здесь вашего брата. На чай дают - кот наплакал, но хоть поболтать можно, парни неплохие. А то еще вдруг понадобится знакомый в газете, всякое бывает, точно? -- и он опять оглянувшись, подмигнул .
-- Осторожней! -- вскрикнул усатый пассажир: через
улицу "без зебры " зигзагами перебирался пьяный.
Шеф притормозил, пропуская бедолагу, а когда нажал на стартовую педаль, спросил:
-- Вы из "Дня города " или " Собеседника"?
-- Из "Мегаполиса".
Машина снова остановилась, теперь на красный свет. Водитель внимательно
всмотрелся в лицо журналиста.
-- Ха, да я видел ваше фото в газете! Такие усы не
спутаешь. Небось, ухватили судьбу за одно место?
-- Что-то вроде того...
Они ехали по переулкам. Когда-то в этом респектабельном районе жила городская элита. Теперь дома стояли под сеткой, а во вновь отстроенных фасадах
располагались магазины, кафе и пивные бары.
-- Закройте дверцу на замок,-- попросил водитель.-- Уму не
постижимо, какая шваль шляется здесь по ночам. Пьяницы,
наркоманы, бродяги -- черт те что! Ну да сами знаете. Одно
слово не Питер вам тут. Эх,видели бы вы, какой была Москва в начале 80-х! К Олимпиаде её расчистили от маргиналов, выселив их за сотый километр.
-- Питер, а при чем Питер, вы оттуда?? -- впервые за все
время поездки журналист проявил интерес к трепотне водителя.
-- Вот вы угадали, да! -- развел руками шофер.-- Газетчик
имеет интуицию!
-- А здесь-то, здесь давно? -- Не вынимая из кармана левую руку, пассажир
правой привычным жестом пригладил усы.
- Лет пять...
Дальше ехали молча. Добравшись до места, журналист
расплатился и вылез, левая рука продолжала оставаться в кармане.
В вестибюле гостиницы наш герой поспешно миновал стол
задремавшего портье. Вышел из лифта в холл где, сгорбившись на
табурете, похрапывала коридорная дежурная.
Вернулся в лифт, нажал теперь уже правильно кнопку шестого этажа.
От неминуемо судьбоносного шестьсот шестьдесят шестого номера мужчина с усами правой рукой нашарил в брюках ключ.
Перед тем, как включить в комнате свет, осторожно прикрыл за
собой дверь. Остановился, прислушался, боязливо осмотрелся,
медленно поворачивая голову: двуспальная кровать, кресло,
заваленный вещами комод, шкаф с распахнутой дверцей...
-- Ладно, братцы, вылезайте,-- сказал наконец журналист и
плавно вынул руку с кульком из кармана.-- Я знаю, что вы здесь.
Давайте-давайте!
Под кроватью послышалось какое-то шебуршание. Затрещала
рвущаяся материя. Покрывало, спускавшееся до самого пола,
заколыхалось, и из-за него высунулись две головы.
-- Попались, негодяи? Опять сидели под матрасом? Эх,
Мозги не брови, их не нарисуешь!
"Негодяи" были парой сиамских котов -- окончательно выбрались
наружу. Сначала появились головы, одна более заостренная, потом
два изящных кремовых туловища с шелковистыми кофейными хвостами
-- один с загнутым кончиком.
Журналист вытянул левую руку. На ладони оказался презент,
завернутый в бумажную салфетку с жирными пятнами.
-- Индейка из пресс-клуба! Прошу к столу.
Черные бархатные носы жадно втянули воздух. Коты в унисон
заорали.
-- Тише! А то тетка из соседнего номера опять на нас
застукает!
Журналист начал резать индейку перочинным ножом, а коты
описывали по комнате неистовые восьмерки, махая хвостами и
дико музыкально мяукая.
-- Тихо!
Коты завопили еще громче. Или просто журналисту казалось в ночи, что коты громко орут.
-- Не понимаю, зачем я ради вас, дикари, рискую
репутацией, таская еду из бара пресс-клуба! А прочие
неудобства? У меня же полный карман гренок с запахом креветок!
Требовательные вопли заглушили его голос.
-- Да заткнитесь, наконец!
Зазвонил телефон.
-- Вот! Я же говорил!
Мужчина поспешно поставил на пол стеклянную пепельницу,
полную кусков индейки, и подошел к телефону.
-- Мистер Паркер,-- администратор извиняющимся
голосом взывала к милосердию,-- простите, что снова вас беспокою, но клиентка
из 664 номера говорит, что опять слышит из под вашей двери котов, откуда в номере коты...
-- Извините. Ей померещилось!
-- Если вы не возражаете перейти в номер с
окнами во двор... Шестьсот девятнадцатый свободен, и вы могли
бы завтра попросить моего сменщика...
-- Это лишнее. Мы, то есть - я, на днях или раньше насовсем съеду отсюда, как только я найду постоянное жилье.
-- Вы ведь не обиделись, товарищ? Управляющий предлагал вам от всего сердца...
-- Ну что вы ! - и шепотом на своих питомцев ...
"Котам не место в гостиничном номере! Брысь под лавку, мерзкие обжоры!"
Мы, хмм, я...уедем. Да, я уеду до рождества... Надеюсь,-- тихо
добавил он, обводя взглядом эту ненавистную своим холодным порядком и казенным блеском комнату. До Рождества оставались сутки.
Раньше, что скрывать, наш герой проживал в поездках в лучших местах, тогда был молод, женат, удачлив и даже известен в узких кругах.
Много воды утекло с тех пор. Криминальная хроника в одной из нью-йоркских газет... Аншлаги на ТВ и Радио Свобода.
Сейчас, если учесть количество его долгов и размеры жалованья в редакциях Москвы, эта гавань была лучшим, что он мог себе позволить.
Единственной роскошью в его жизни была пара элитных породистых нахлебников, которых он как сентиментальная портовая шлюшка, таскал за собой по миру, лучше бы завел мопса, с маленькими собаками проще. Тем не менее, дорогостоящим капризам своих питомцем он привык яростно потакать.
Коты, как ни странно, во время его беседы по телефону затихли. Большой уплетал индейку, мелко подрагивая от наслаждения кончиком хвоста. Маленькая кошечка сидела чуть поодаль и почтительно ждала своей очереди.
Паркер( он же мистер Жлобский ) снял пальто, развязал галстук и, чертыхаясь,
полез под кровать.
Едва они две недели назад поселились в этой гостинице, коты облюбовали себе укромное местечко, найденное
ими между рамой кровати, обтянутой материей, и матрасом. Как
только они нашло крошечное отверстие, ведущее туда?! С тех пор
дыра все увеличивалась и увеличивалась. Паркер-Жлобский даже написал
для местной бульварной газеты юмористическую заметку о том, что " каждая узкая щель бросает вызов кошачьей натуре, а для каждого кота расширить ее и протиснуться внутрь -- дело чести".
Кое-как разобравшись со своими мыслями,это вам не кот простите, начхал, журналист достал из внутреннего кармана куртки трубку и несколько конвертов, которые утром ему передал портье, когда он уже опаздывал.
Первый конверт с деловым штампом, и распечатывать не
стоило -- ясное дело, что там очередной непристойный намек на
необходимость отдавать долги.
Второй с запахом Шанели № 5. Барышня одной строкой сообщила о своих новых планах. Одним словом, свидание накануне Рождества отменяется, да с такой
деликатностью, что в пору обидеться и повеситься на своём галстуке. А толку-то!
Он скрутил записку бантиком и бросил в мусорную корзин. Естественно, она молода, а у него не только усы и виски начали заметно седеть, но и жара в крови как-то не сильно наблюдалось. Да и щедрость не была его основным и первым качеством. И все-таки, жаль. Теперь окажется, что все придут парами, а ему не с кем пойти в сочельник на вечеринку в пресс-клубе -- больше идти никуда не хотелось.
Третий конверт содержал сообщение от главного редактора.
Шеф напоминал сотрудникам о традиционном ежегодном конкурсе на лучшую статью.
Кроме премий общей суммой в три тысячи долларов
наличными, для поощрительных призов предназначались двадцать пять мороженных индеек, пожертвованных одной частной птицефермой.
Руководство фермы очень заинтересовано, что журналист будет любить,
лелеять и рекламировать их продукцию до гробовой доски.
Жлобский провел рукой по шерсти кошки, мягкой, как у
горностая, и в который раз восхитился ее окраской: от
горчичного до шоколадного. Природа и впрямь постаралась. Потом
зажег трубку и лениво развалился в кресле, закинув ноги на
кровать. Ему пригодилась бы одна из этих денежных премий. Он
смог бы отослать пару тысяч долгов, а потом начать
покупать мебель. Со своей мебелью все-таки лучше даже в Москве,
он был крайне брезглив по своей природе, и его мучил вопрос: как найти жилье для
одинокого мужчины с двумя домашними питомцами скверного нрава - недорого и прилично.
До тридцать первого еще достаточно времени, чтобы написать
и опубликовать что-нибудь стоящее. Редактору отдела, как
обычно, не хватало рождественского материала. Гундос редактор с мерзкой фамилией Скляр два дня назад уже созывал всех сотрудников и беспардонно начальственно хмыкал: "Ребята, у нас что, нет никаких идей?" Без особой надежды, но сурово он всматривался в лица собравшихся:
упитанных фельетонистов, изможденных критиков, бравого астенических кровей парня, который занимался путешествиями (самого пофигиста, надо добавить, ему и пик Памира не сват), пухлого и красномордого любителя описания кулинарных поединков, комика на доверии, пристрастно любившего истории ко дню моды и авиацией, напыщенного плешивого владельца слогом в описании о владельцах же недвижимости и увлечённой цветочницей Анютой - внештатным садоводством, наконец - и его мистера Паркера-Жлобского -- журналиста " детективного жанра".
Скляр жмурился, пыжился и встречал грустные взгляды ветеранов, переживших не один рождественский номер...Кое-кто даже получал боевые награды, выпив при этом не одну бутылку виски, а это вам не "наркомовских сто грамм для храбрости".
-- Чтобы получить премию,-- сообщил Паркер-Жлобский коту на следующее утро после совещания у шефа,--
нужно что-то убойное.
- МЯУ,-- согласился тот, вспрыгнул на кровать и взглянул
на хозяина, не моргая.
Сапфировые ( при дневном свете) кошачьи глаза в искусственном
освещении гостиничного номера казались большими кругами черного
оникса с вкраплениями алмаза или рубина.
-- Была бы тема, пикантная, но без особого душка разборок спецслужб,
остальное приложится.
Жлобский раздраженно хмурился и разглаживал усы мундштуком. Кот лез под мундштук и желал, чтобы гладили его.
- Вот Джексон - скотина, молодой нахал из воскресного приложения "Эксперимент века" устроился камердинером к новому русскому с Николиной Горы
накатал статью о самом богатом человеке года -- "взгляд
изнутри". Ндаа, мозги - не брови, их не нарисуешь! --Делился Жлобский новостями с котами и гладил машинально их по очереди то мундштуком, то перстнем-печаткой с изображением индейки в соусе.
Коллеги отнеслись к этой проделке Джексона без энтузиазма, но две недели подряд газета расходилась лучше обычного; и все сотрудники в один голос в курилке говорили, что первая премия этому прохвосту обеспечена.
Жлобский тогда в полной мере возненавидел юнцов, которые недостаток способностей
восполняют нахальством.
Да, Джексон, всё же сука, пардон мой французский. Он же даже писать грамотно не умеет,а туда же..., -- сообщил Жлобский своему единственному внимательному слушателю.
Кошечка, умывшись после еды, дремала, но преданно открывала на всякий возглас хозяина один глаз. Потом она вдруг привстала, потянулась и стала тереться о кресло, на котором восседал Жлобский-Паркер. Он обрадовался её оживлению.
-- Ты считаешь, что это стоит внимания? -Обратился Жлобский к кошке. -
Кошка ласково замурлыкала и прыгнула на руки.
- Спасибо, но я уже читал. Иди отсюда! Не трави душу!
Кошка, которую не мило прогнали, выгнула на прощание спину, издав утробный звук, спряталась за портьеру.
Жлобский пошарил в тумбочке, нашел резиновую мышку и
пустил ее по полу. Кошка бросилась за ней, обнюхала, выгнула
спину ещё больше, чем минуту назад, но вернулась к мусорной корзине. На этот раз девочка выудила бумажный носовой платок и принесла его хозяину.
-- Охота тебе носиться с этим хламом! -- возмутился он.--
У тебя столько хороших игрушек!Брось этот хлам, дорогая!
Он постучал по столешнице костяшками согнутых пальцев, погрыз ус и как-то по особенному сосредоточенно вращал глазами.
-- Хлам-таун! -- Крикнул он к Кошке.-- Рождество в
Хлам-тауне! Может выйти потрясающая штуковина!
Жлобский не на шутку оживился и хлопнул по себя по лбу и открыл свой ноутбук.
-- Хлам-таун! И я наконец выберусь из проклятого болота!
Работа в отделе "для богемы" считалась теплым местечком для
мужчины после сорока пяти, но интервью с художниками,
декораторами и мастерами икебаны были далеки от представлений
Жлобского о журналистике. Он хотел писать о мошенниках Богемы,
грабителях и шулерах, короче, дельцах.
Рождество в московском Хлам-тауне!
Когда-то ему приходилось работать в настоящем латинском квартале, он знал, что нужно делать: перестать
бриться, найти какую-нибудь рвань, перезнакомиться с синюшными местными в
кабачках и темных переулках, а потом -- слушать. Главная
хитрость -- сделать статью трогательной, упомянуть о личных
трагедиях отбросов общества, затронуть самые тонкие душевные струны читателей.
Оно он не учёл, это была северная страна почти Заполярье с редкими солнечными днями и длинной в полгода зимой , и люди тут живут без сантиментов и латиноамериканской сальсы по вечерам на роскошных площадках тенистого парка.
ЧАСТЬ 2.
Между антикварными магазинами вклинились другие лавки с
неизменно грязными окнами. А теперь "ганстер-арбайтеры" терли их до солнечных зайчиков.
В одной из них --под вывеской ТАБАК
Паркер, который в душе больше не желал быть Жлобским, купил пачку табака, но он на беду оказался сырым.
С растущей неприязнью к своему новому заданию журналист
добрался мимо мужской парикмахерской
до большого углового антикварного
магазина.
На двери висел замок, а на окне -- объявление об
аукционе. Паркер проверенным уже способом заглянул внутрь:
старинная мебель, настенный часы, зеркала, охотничий рог,
превращенный в люстру, и мраморные статуи юных гречанок в
нескромных позах.
Кроме того, он увидел отражение другого человека,
направлявшегося к магазину. Неуверенной поступью этот другой
приблизился, и послышался дружеский бас:
-- И тебе нравится эта дрянь?
Паркер обернулся и оказался лицом к лицу с забулдыгой,
красноглазым и сильно под шафэ, но настроенным дружелюбно. На
пьянчужке было пальто, явно добытое у мусорки.
-- Знаешь, что это? Дрянь! -- повторил алкаш, пьяно
ухмыляясь и всматриваясь через дверь в товары, повернулся к
Паркеру и снова произнес, осыпав журналиста мелкими брызгами
слюны:
-- Дрянь!
Паркер отпрянул от отвращения и вытер лицо платком, но
не прошенный собеседник, видно, поставил себе целью с ним
подружиться.
-- Не войдешь,-- с готовностью объяснил он.-- Дверь
заперта. Заперли, сволочи...Ага, после убийства.
Возможно, он уловил в лице журналиста проблеск интереса,
потому что добавил:
-- Замочили! За-мо-чи-ли!
Это было еще одно полюбившееся ему словечко, и он
проиллюстрировал его, всаживая воображаемый нож в живот
собеседника.
-- Сгинь ты ! -- пробормотал Паркер и пошел дальше.
Неподалеку дом, в котором оборудовали мебельную мастерскую. Журналист попробовал открыть и эту дверь,
заранее зная, что ничего не выйдет. Он оказался прав.
У него появилось неприятное ощущение, что все эти
заведения фальшивые и вообще у него было ощущение, что всё происходящие - лишь дурной сон в полнолуние, потому что уж слишком напоминало театральные декорации. Где их владельцы? Где коллекционеры, готовые заплатить от ста двадцати
долларов за старую жестянку? Он видел вокруг только двух детишек в мешковатых комбинезонах, рабочего с ведром, старушку в черном, семенившую по улице с сумкой для покупок, и добродушного пьяницу, усевшегося теперь на обледеневший
тротуар.
Паркер поднял глаза вверх и заметил, как в одном окне что-то
будто шевельнулось -- в сверкающем чистотой окне выкрашенного в
серый цвет небольшого здания со свежей черной отделкой и
красивым медным дверным молотком. Строение больше походило на
жилой дом, но вывеска ясно гласила: "Шарманки. Китайский сервиз.
Антиквариат".
Он медленно поднялся по восьми каменным ступенькам и
попробовал открыть дверь, вновь уверенный, что та окажется
запертой. Однако, к удивлению, она открылась, и журналист вошел
в прихожую, очень элегантную и аккуратную.
Натертый паркет покрыт восточным ковром, стены оклеены
изящными китайскими обоями. Над полированным столиком с
хризантемами в фарфоровой вазе -- зеркало в позолоченной раме,
увенчанное тремя завитками. Тянуло ароматом экзотических
благовоний. Стояла мертвая тишина, если не считать тиканья
часов.
Герой застыл в изумлении и вдруг почувствовал, что за
ним наблюдают. Он резко повернулся, но увидел только арапа --
вырезанную из черного дерева фигуру, вернее - нубийского раба в
натуральную величину с тюрбаном на голове и злыми глазами...
"Мозги не брови", - только и успел подумать Паркер...(продолжение иронического детектива по мотивам детективов о детективах без иронии и журналистах не всегда с мозгами - следует, но это будет отдельная история с географией)