Вехи и вёрсты. Главы из романа. Гл. 224, 225-227

Журнал Алексеевск-Свободный
Шиманский В.И.

                Главы из автобиографического романа "Вехи и вёрсты"
(Скопировано с сайта "Свободная Интернет Газета": http://www.svob-gazeta.ru/)


Глава 224. Лейтенант по фамилии Дрёмин. Бабушка Эммы Семёновой


В пятьдесят втором году в городе Свободном, на месте «Третьего запасного полка», стояла дивизия десантных войск.      

Ближе к Новому пятьдесят третьему году, когда с горы катался на лыжах, как ко мне "подкатил" молодой лейтенант. Мы с ним познакомились, он назвался Сашкой по фамилии Дрёмин. Из разговора с ним узнал, что тот с другом Николаем  снимает комнату на улице Чапаевской в доме бабушки Ивченко. Так мы с ним встречались несколько раз. Однажды он сказал мне: «Вася, мы будем рады, если ты придёшь к нам в гости».

Когда услышал про старушку Ивченко, которая была бабушкой Семёновой Эммы, от визита отказался, потому что не любил вредную бабку.
Сашка удивился моим словам и сказал: «Напрасно ты о ней так думаешь! Нам с Николаем старушка очень нравится». После Сашкиных убеждений я согласился на визит. Дрёмин оказался офицером связи, а его друг Николай инструктором парашютистов и оба - в звании лейтенантов.

После нашего знакомства с Сашкой Дрёминым и его другом Николаем я стал частым гостем в доме старушки Ивченко. На бабушку Эммы Семёновой изначально произвёл хорошее впечатление, а после того, как та узнала о том, что я хорошо знаком с её внучками, мы нашли общий язык и подружились.

Однажды бабушка сказала мне: «Вася, глядишь мы, когда-нибудь  с тобой роднёй станем». «Я вашей Эмме  не пара потому, что она выходец из семьи высокого начальства, а мой папа - простой рабочий» - был мой ответ бабушке. Выслушав меня, она засмеялась: «Какое начальство? Голь перекатная и только!» Она рассказала мне о том, что её дочь из простой рабочей семьи. Бабушкиного мужа звали Александром, он всю жизнь проработал простым рабочим, много в жизни пережил, поэтому приложил все усилия для того, чтобы его единственная дочь Евдокия получила высшее образование.

Хорошо помню бабушкиного мужа – деда Сашко по тому времени, когда они жили на улице «Первого мая». Он умер после Отечественной войны. После смерти хозяина бабушка большой дом по улице «Первое мая» продала Поповым, а сама купила маленький, тёплый и уютный домик на улице Чапаевской. Соседи любили деда и называли его ласково  - Сашко.

О родителях Эммы бабушка мне поведала следующее:
 - Когда Дуся училась в институте, пристал к ней один простой парнишка, который учился вместе с ней, и предложил ей выйти за него замуж. Дуся долго отказывала ему, но потом согласилась, пришла домой и говорит: «Мама, где мой паспорт?».
Я в ответ: «Зачем он тебе понадобился?»

Дуся шутливо ответила: «Вон с тем «хохлом» в ЗАГС пойдём регистрироваться, а то он не даёт мне прохода. Пока не оформим брак, он от меня не отвяжется».
... Вот так Эммины родители стали мужем и женой.



Глава 226. Виктор Юрзанов, его отец и мать. Метание финки


С момента нашей дружбы Виктор Юрзанов стал часто бывать у меня дома, а я - у него.

Отца Виктора - дядю Лёню, и мать - тётю Марию, я знал раньше. Дядя Лёня был самым лучшим печником в нашем городе, но люди с ним за его труд предпочитали рассчитываться водкой, поэтому я никогда не видел дядю Лёню трезвым. Он был высокого роста, худощавый, с корявым, от перенесённой оспы, лицом. У него не было левого глаза, поэтому он всегда носил чёрную повязку, с которой  был похож на пирата.

Маму Виктора звали Марией, она была чернявая, как цыганка, она была домохозяйкой, вела своё небольшое домашнее хозяйство, состоящее из козы, поросенка и кур.
Жили они за счёт того, что с работы принесёт дядя Лёня и небольшого огорода. Тётя Маруся часто ходила по городу в поисках своего «благоверного» и когда находила, на своих хрупких плечах несла мужа домой.

Виктор был сильно похож на мать. У него были цыганские, чёрные глаза и колючий острый взгляд. Юрзановы долгое время жили в землянке-засыпушке, которая была похожа больше на окоп, чем на жилище.

У Виктора было два старших брата – Аркадий и Яков. Когда они выросли, построили родителям  небольшой дом, а сами уехали жить на остров Сахалин, стареющих родителей, поручив младшему брату. Виктор был гордым и сильным человеком, часто голодал, но никогда никому на это не жаловался. Когда он бывал у нас дома, моя мама относилась к нему, как к родному сыну – накормит и успокоит тёплым, ласковым словом.

К тому времени у нас была гитара, балалайка, мандолина и две гармошки. Одна гармонь хроматического настроя, вторая русского. Не смотря на то, что мой отец хорошо играл на многих музыкальных инструментах, меня к музыке не тянуло, поэтому я не знаю, чем отличается один строй от другого.

Я пытался «освоить»  гитару, но у меня получалась не игра, а непонятно что. Мама иногда говорила мне: «Когда тебе надоест на нервах брынькать? Я твою музыку слушать устала. Когда ты родился, тебе медведь ногой на ухо наступил, а ты пытаешься на гитаре играть». После этого несколько дней не прикасался к гитаре.

Когда к нам стал приходить Виктор, он сразу проявил интерес к гармошке и  балалайке. Мой отец стал учить его игре  на этих инструментах и мандолине.
Я забросил гитару и записался в кружок духового оркестра, который был организован при Конференц-зале Управления Амурской железной дороги. Там нас учили нотной грамоте. Так понемногу стал «играть»  на «альту», а потом на второй трубе.

У меня был японский кинжал и немецкая метательная финка. Впридачу хорошо научился её метать и с расстояния от трёх до пяти метров точно попадал в цель. Однажды мне в голову пришла заманчивая идея – что получится, если я попытаюсь метать её с близкого расстояния? Так начались новые тренировки. Всё шло хорошо, расстояние я сократил до метра. Как-то думаю: «Метну ещё разок японский штык-кинжал, и хватит!» Поторопился и не рассчитал броска - кинжал ручкой ударилась о чурку, в которую его метал, каким-то образом вернулся ко мне и сантиметров на десять по кости, в районе коленки, вошел в ногу. Кровь хлынула фонтаном, но кинжал вен и артерий не задел. Зажав рану, я заскочил в дом.

Папа в это время был дома на обеде. Посмотрев на мою рану, он несколько минут держал на ней палец и шептал какие-то заклинания. Потом погладил рану рукой, сказав: «Это пустяки! До свадьбы заживёт! Вечером танцевать будешь! Не такое бывало! Сколько мужиков ноги топорами разрубали, а я им кровь останавливал.
Этому в детстве меня научила одна старушка, которая перед своей смертью сказала мне: «Ванятка, этот заговор можно передать только одному человеку. У меня никого нет, поэтому этот секрет я доверяю тебе, а ты перед своей смертью его передашь одному из своих детей».

Папа сказал мне: «Вася, сейчас я не могу научить тебя, или кого-то другого этому заговору, иначе он потеряет свою силу, а когда почувствую свою кончину, передам этот секрет останавливания  крови, кому-нибудь из вас».

Не зная почему, я сказал отцу: «А, если случится так, что не успеете передать? Тайна его уйдёт с вами?». Отец улыбнулся и ответил: «Когда я был молодым, цыганка предсказала мне долгую жизнь. Я проживу до семидесяти семи лет. Всё ещё впереди».
Вечером того же дня, с лёгким бинтом на ноге, пошел на танцы. Шрам от кинжала, остался у меня на всю жизнь.


Глава 227. Первый отпуск и работа на ВИМе. Засада в овраге


Осенью я пошел в первый свой отпуск. Дома без дела болтаться надоело, собрался и поехал в деревню Черниговка к дедушке и бабушке. Колесников Генка в то время учился в седьмом классе и был секретарём комсомольской организации деревенской школы-семилетки.

Однажды, придя с комсомольского собрания, он мне сказал: «В этом году уборочная в колхозе проходила в дожди, поэтому собранный урожай пшеницы находится под угрозой горения, его надо сушить. Наши комсомольцы решили помочь колхозу, организовав субботник по сушке зерна, если желаешь, пошли со мной». Я согласился.

До этого думал, что зерно в колхозах хранят в мешках, но ошибался. Зерно хранили большими кучами в сараях-хранилищах. Чтобы зерно не прело, эти кучи, люди постоянно перелопачивали из одного угла сарая в другой, или сушили на специальной машине, которая называлась ВИМом.

Мы всю ночь засыпали лопатами зерно в ВИМ, но нас предупредили: «Ребята, будьте осторожны, не становитесь на засыпанное в бункер зерно, вас может затянуть в машину, и вы утоните в зерне». Из ВИМа зерно выходило тёплым и сухим, поэтому замёрзшие мальчишки зарывались в него и грелись.

К утру некоторые, пригревшись в тёплой пшенице, заснули, но старичок - сторож ходил вокруг них и говорил нараспев: «Вставай, рабочий народ! Вставайте трудящие!» Один храбрец не выдержал его причитаний и выпалил: «Пошел бы ты, дед, подальше! Нам спать мешаешь своими молитвами!»

Когда я вышел на работу, мне сказали, что меня на месяц отправляют на элеватор станции Среднебелая, где горит зерно и его надо перелопачивать. Уже знал, как это делается, поэтому не стал отказываться. К тому же я был секретарём ВЛКСМ Колёсного цеха, а комсомольцы всегда должны быть впереди. Нас поехала целая бригада.

Когда мы прибыли на станцию Среднебелая, нас на жительство определили в общежитие. Работали мы добросовестно и к вечеру сильно уставали. В нашей бригаде был один паренёк по имени Толик, который с колхозными девчатами постоянно баловался и, порой, надолго куда-то исчезал. На просьбы и приказы бригадира он не реагировал.

В общежитии, где мы жили, были отдельные женские комнаты. Наш бригадир был в годах, поэтому сразу завёл себе любовницу Наташку. Шустрый Толик часто крутился около девчат, но однажды неожиданно его не стало. Бригадир не расстроился и нам сказал: «Парень домой сбежал. Пусть бежит, всё равно из него тут толку мало. Я подговорил Наташку, чтобы она его научила кое-чему. Теперь он долго к девчонкам приставать не будет. Наташка его носом между ног пропустила, вот он от стыда и сбежал».

Я ничего не понял. Потом ребята  разъяснили мне, как и что. Наташку я видел. Симпатичная, мощная женщина лет тридцати. Если попадёшься такой девице в лапы, или между ног, задавит.

На станции Среднебелая пытался найти тот дом, в котором когда-то жила моя любовь Раиса Усова, но мне сказали, что станция Среднебелая – сплошной лагерь. Здесь больше десятка тюрем и лагерей и найти что-либо не так просто. Поиски прекратил.
Когда мы вернулись на завод, Толика там уже не было – он уволился и куда-то уехал.

Однажды, около одиннадцати часов вечера, я возвращался из города домой. Мороз стоял градусов под сорок. Чтобы пройти от «Больничного переезда»   в посёлок Партизанский, мне нужно было метров двести пройти вдоль железнодорожного полотна в сторону станции Михайло-Чесноковская, потом через небольшой, узкий овраг спуститься вниз к посёлку.

Прямо по курсу лежит улица Волочаевская, на которой стоял наш дом. Зайдя в этот овраг, я увидел лежащего в нём человека. Подошел, склонился над ним, смотрю, он живой. Мне стало жалко этого пьяного молодого парня. Стою и думаю: «Надо его поднять, а то замёрзнет». Стал его тормошить, он что-то промычал и стал подниматься на ноги, бормоча что-то себе под нос.

Корячился, поднимая его, а он как-то странно попытался уложить свою голову мне на плечо. Ничего плохого не подозревал, а пытался поставить его на ноги. Вдруг, парень выпрямился, сделал полуоборот и попытался ударом кулака сбить меня с ног, но подскользнулся и упал.

Его удар мне прошелся вскользь по уху, но  шапка с моей головы слетела. И тогда ещё ничего не понял, но когда наклонился за шапкой, увидел, как из расщелины оврага выскакивает его напарник. Схватив шапку, бросился бежать в направлении своего дома. Не трус, но мне одному голыми руками с двумя крепкими парнями справиться было не под силу. Оценка врага в реальной обстановке – не трусость.

После нападения на меня в овраге, понял, что ходить по ночному городу одному при деньгах, или в хорошей одежде, опасно. С этого момента стал брать с собой для самообороны немецкую метательную финку.