ARMARIUM BOHEMICA
Miscellanea
Литературные переводы Юрия Владимировича Мещаненко
ЯРМИЛА ГАШКОВА
РАССКАЗЫ
о слабых женщинах и сильных мужчинах
и наоборот
Издательство: "PRITEL KNIHY"
Прага
1927
Страниц: 222
ПИСЬМО ДЯДИ ЛЕОПОЛЬДА
(Стр. 63 — 67)
Ева кусала ногти, громко вздыхала и отчаянно поглядывала на дядю Леопольда.
— «Ты понимаешь это?»
— «Да, дядюшка».
— «Так, интересно это тебе?»
— «Как видишь, дядюшка», — Ева зевнула.
—«Итак, — продолжал дядя Леопольд, — аппарат Слогманна имеет то преимущество, что с его помощью можно определить плотность картофеля и в минимальном образце».
— «Да, дядюшка».
— „Не перебивай меня. В процессе измерений однако представляет проблему установка в волометре отметки уровня, потому что объёмометр есть широкая открытая посуди...»
— «Ау», — выкрикнула Ева и выскочила.
— «Дядюшка, я не могу этого выдержать, ради Бога».
— «Что случилось, детка? — спросил нежно дядя и погладил с большим интересом Евино плечо.
Ева отступила и рассмеялась:
— «Ну, уже ничего», — и выбежала за двери.
Дядя Леопольд остановился в своём путешествии по комнате.
— «И всё таки — она ребенок», — сказал он, глядя на дверь с выражением нежности.
— «Девчонка — дьяволёнок», — поправился он, прошел на цыпочках к двери и поцеловал медную ручку.
* * *
— «Очень жарко», — сказал студент Малина и посмотрел на Еву взглядом, который охладить её не мог.
— «Да», — прошептала Ева и положила руку на скамейку.
Студент Малина молчал. Его рука всё же тихо распрямилась и легко прикоснулась к руке барышни Евы.
Ева зарделась и убрала руку.
И всё же не могла остановить потока крови, который поднимался от кончиков пальцев до головы.
— «Такая жара», — сказала Ева смущённо.
— «Ну, такая же, как в прошлом году на Троицу», — ответил студент Малина, пожирающим взглядом глядя на её шею.
— «Тогда была такая жара».
— «Да, тогда мы попотели, но в этом году лето будет коротким», — сказала Ева голосом, который говорил о поднимающейся лимфе.
Теперь и студент Малина зарделся.
Его сердце затрепетало болезненным удовольствием, но горло сжалось и не позволило, чтобы сказал больше чем:
— «А потом будет осень и опять зима».
— «А потом весна...».
Ева эту фразу почти выдохнула. Прикрыла глаза и прошептала:
— «Был поздний вечер — Первомай».
Студент Малина знал, что делать.
Он знал, что нужно обернуть руку вокруг её молодого стана, прижать свои страстные губы к её губам, полным желания, а потом, через некоторое время, прошептать:
—«Вечерний май, время любви», — но не сделал этого, просто по той причине, что был он — теоретик.
Встал, уронил шляпу, выпалил:
— «Я... я Вам напишу послание», — и ушёл так быстро, как мог.
— «Как Иосиф Египетский», — вздохнула Ева.
Дядя Леопольд ходил до поздней ночи и хмурился.
На столе между книгами о болезнях катрофеля, бактериологии почвы и дезинфекции инфицированных удобрений лежал лист писчей бумаги, бумаги, которая не была посвящена культуре картофеля, но должна была бы стать переводчиком сердечных дел дяди Леопольда.
— «А что, почему бы этого не могло быть, — сказал дядя Леопольд в три четверти второго и сел за стол. — Моя золотая, маленькая Евочка, мой дорогой жучок...» — писал дядя Леопольд.
* * *
— «Дорогая барышня», — написал студент Малина и почесал в голове.
Рассматривал минуту эти два слова, потом зачеркнул их и написал сверху:
— «Многоуважаемая барышня, не удивляйтесь, многоуважаемая барышня, что Вам пишу. Вы упомянули сегодня природу, и я с удовольствием объяснил бы Вам свою позицию по этому вопросу. Мне кажется, что человек, который любит природу, является также её частью, и, таким образом, можно всё сущее разделить на три категории: 1. растения, 2. животные, 3. Человек...»
Затем развил великолепную теорию о соотношении животного мира и человека, что человек может быть мужчиной или женщиной, написал дважды eo ipso и трижды ergo и закончил пожеланием, чтобы все мужчины и женщины жили в любви к природе, «своей матери, как можно смело сказать» и провозгласил:
— «Многоуважаемая барышня, я чувствую себя Вашим другом и не сомневаюсь, что Вы также назовёте меня своим другом».
Потом студент Малина лёг в кровать, крутился, вздыхал и приговаривал:
— «Миленькая, ты единственная, дорогая возлюбленная!»
Утром Ева сидела в саду и читала.
— «Евочка, — обратился к ней дядя Леопольд, — я старый дурак, знаю. Но не могла ли бы ты быть со мной откровенна?»
— «Да, дядюшка».
— «Тогда прочти это, а потом мне скажешь...»
Студент Малина также принёс письмо.
На клумбах пахли розы, июньское солнце просвечивало в аллеях, Ева читала.
— «Моя золотая, моя маленькая Евочка, мой дорогой жучок, я тебя люблю. Я не отважился бы тебе этого сказать, если бы не чувствовал себя достаточно молодым, чтобы мог стоять на колянях у твоих ног, достаточно силён, чтобы носить тебя на руках, достаточно богат, чтобы сметь тебе сказать: Я отдал бы все, что у меня есть, ради одного твоего доброго слова и пламенного взгляда. Я люблю тебя, Евочка, и я — взрослый человек. Я люблю тебя любовью, которая знает, что не смеет желать многого, и которая, несмотря на это, хотела бы всё счастье мира собрать в свои объятия. Я люблю тебя Евочка и спрашиваю, не слишком ли я размечтался. Я весь дрожу в ожидании твоего ответа.
Леопольд».
* * *
— «Дядюшка Леопольдик, — сказала Ева, когда снова увидела дядю, — дядюшка Леопольдик, мне так тяжело».
Дядя Леопольд крепко сжал губы и минуту молчал.
Потом сказал:
— «Спасибо, Ева, этого достаточно. Забудь, что я тебе написал или, по крайней мере, дай мне забыть».
Ева положила голову на стол и расплакалась.
Дядя Леопольд нежно положил ей руку на голову:
— «Евочка?»
— «Дядюшка Леопольдик, ты мне не должен был писать! Я так любила этого Малину, а он так неуклюж. Возьми, прочти это».
Ева заплакала так, что у неё затряслась голова. Дядя Леопольд также затрясся, когда читал.
Потом сказал:
— «Евочка, ты права. Он ещё неспособен описать, но чувствует всё так же, как и ты, и любит тебя и... — дядя Леопольд замолчал, взъерошил волосы и добавил: и имеет чёрную голову».
Потом позвонил экономке и приказал:
— «Попросите пана Малину, чтобы он нас посетил. Приготовьте обед по наивысшему разряду на три особы».
* * *