- Вось, - сказала старуха, - я многа замежных моваў ведаю – рускую ведаю, нямецкую ведаю, літоўскую ведаю, па-польску магу чытаць і пісаць, а на якой гэта напісана?
В 1975 году мы путешествовали с моей подругой Аннушкой по Браславским озерам на сборной байдарке Салют-2. Перетаскивали свою лодку через переволоки и так попадали из озера в озеро. Аннушка была девушка крепкая, хорошая помощница во всех туристических делах и неутомимая в любви.
Это мое самое любимое время в году – начало сентября. Браслав был безлюдный. Случались дни, когда мы не встречали ни одного человека.
У нас кончились продукты и мы подплыли к хутору, где одиноко жила эта старуха, чтобы купить у нее чего-нибудь съестного.
Она не взяла с нас денег за молоко, и сказала, что корова дает молока больше, чем ей с собакой нужно, и она вынуждена выливать свиньям.
Она сходу, опытным глазом, оценила разницу в возрасте между Аннушкой и мной и когда я остался с ней в сарае наедине, где помогал собирать куриные яйца, она ткнула меня пальцем в живот и сказала: “Малодзенькіх любіш”.
- Вось, ад сястры прыйшло. Она протянула нам конверт с письмом с канадским штемпелем и маркой. Аннушка, которая окончила спецшколу в прошлом году и хорошо знала английский, взяла письмо и стала читать. Старуха махнула рукой и сказала:
- Вы тут сабе чытайце, а потым мне распавядзеце, а я пайду вам картоплі трохі накапаю.
- Ее сестра умерла полгода тому назад, - сказала Аннушка.
- Нужно ей об этом сказать.
- Скажи.
Старуха появилась через полчаса с ведром картошки, посмотрела на нас и сказала:
- Што, памерла?
- Да, - сказала Аннушка.
- У лютым месяцы?
- Да, - сказала Аннушка.
- Я ведала. Яна з лютага стала прыходзіць. Дваццаць гадоў не прыходзіла, а зараз стала прыходзіць. Яна ў Канадзе жыла. Замуж за вашага вышла, калі тут яшчэ Польшча была.
- За какого нашего? – спросил я?
- Ну, толькі вы не крыўдуйце, за жыда. Ён прыгожы быў, з залатымі зубамі, і спярша я яму спадабалася, а затым сястру маю пабачыў і кажа: я бы на вас абедзвюх ажанінўся. Я дык дурная была, збаялася за жыда ісці, а сястра не збаялася. А яму ўсё роўна на кім жаніцца было: мы двайняшкі, ён нас не адрозніваў.
- А что вы все время 'жыда' говорите? - сказал я.
- А, як правільна, - спросила она лукаво.
- Еврея.
- Дык гэта па па-руску так будзе.
- Ну, мы по-русски и говорим.
- Не ведаю, я размаўляю па-беларуску.
- Ну, а вы потом замуж вышли? – спросил я.
- Выйшла, за свайго. Толькі нашыя мужыкі доўга не жывуць. У сорак два я ўдавою стала.
- А сестра?
- Сястра як раз перад вайною з’ехала. У гэтага яе жыда на ўсялякую бяду добры нюх быў, ён з'exay и сястру маю звез. Больш мы з ёю не бачыліся. Яна мяне клікала да сябе, але як паехаць у тую Канаду я не ведала, а дапамагчы няма каму было.
Як клікала яна мяне, а потым перастала. Дваццаць гадоў не клікала, а зараз зноўку клікаць пачала. Я так і зразумела, што яна памерла.