РАССКАЗ КИОСКЕРА ПРО ПОБЕДУ
(Отрывок из романа "Однажды в СССР")
- …Так вы и по губам читаете?
- Ну.
- А где же научились?
- Да в танке! – ответил киоскёр весело.
- В каком ещё танке?
- Т-34, самый главный танк второй мировой войны. Рации нет, шумно. А как дашь команду? Если надо «стоп» - водителю по кумполу. Если «вперёд» - ногой в спину. «Направо» - по уху с правой, а «налево», соответственно, с левой, - по левому. Рации же позднее у нас появились. Это у немцев всё было, даже уборные. И мы читали по губам, а уж без «ё… твою мать», какая война?
Ну, попал Симбирцев! Прямо как кур в ощип.
- А колечками обручальными зря разбрасываетесь, - подал голос киоскёр. – Один знакомый тоже вот выкинул, от жены, колечко обручальное. А сейчас жалеет. Ничего ж от неё не осталось. В Тельтове дело было, недалеко от Берлина, городок такой, район Бранденбурга. Слушайте историю, она немного на вашу похожа. Хотите?
Симбирцев пожал плечами: валяйте, мол.
- Город Тельтов находится сейчас на территории Германской Демократической Республики, - начал киоскёр свой рассказ. - Население около 20 тысяч человек. В годы войны тут были концентрационные лагеря. Один – для военнопленных, второй – трудовой, русских рабочих. Их гоняли расчищать Берлин после американских бомбежек. Мы вошли в Тельтов 7 мая 1945 года. Точнее, ворвались ураганом, знали, что там наши, была информация. Сразу пошли в сторону лагерей. Ну, солдатиков эсэсовцы расстреляли ещё ночью, до утра, говорят, пальба стояла и прожектора светили. Там никого уже не было. Мы боялись, что никого нет и в лагере для гражданских. Мой танк первым ворвался на территорию...
- А вы на какой должнсти были?
Киоскер пожал плечами: какая разница. И продолжал:
- ...Ворвались мы на территорию лагеря и, не сбавляя скорости стали валить по всему периметру вышки для пулеметов, колючую проволоку утюжить. Немцы сбежали, но и наших не было видно. Встали мы перед бараками и люки открыли. Я вылезаю на броню: нет людей! Ни одного человека. Как вымер лагерь! Неужели, думаю, и тут всех кончили? Никого ж, пусто! И тут, вдруг, какой-то гул неясный послышался. Всё сильнее, сильнее и вдруг, слышу - ор поднялся. Да такой, не поверите, волосы дыбом встали! В бараках закричали люди, женщины заголосили, дети. Распахиваются ворота и оттуда – как из разорванного мешка семена – женщины, дети, старики, – всё наши люди! В полосатых робах, бритые, страшные, лезут и лезут на броню: братцы, братцы, братцы! Ну, объятия, поцелуи, плач и крики… Ты откуда? Я оттуда. А ты откуда? Ну и, значит, лейтенант, сидя на броне, снял шлем и стал у людей просить воды. "Водички не найдется?" Все закричали: «Воды, воды!» и кинулись искать воду. А он сверху всех спрашивает: может, видел кто его жену? И показывает фотографию молодой женщины: никто не встречал? Нет, отвечали ему, не видели, не встречали, такую красивую сразу, мол, вспомнили бы. А она была очень красивая. Коса русая, длинная-длинная, карие глаза. Но не суть.
Тут мужчина запнулся и замолчал, собираясь с мыслями.
В то, что было дальше, Симбирцев, расскажи ему это кто другой, не поверил бы ни за что. А всё было, как в плохом кино, когда дурак сценарист меньше всего думает об искусстве, а больше – чтобы слезу выжать у зрителя. Опять раздались крики в ближнем бараке, визг и видит танкист, как заключенные тащат к его танку красивую, хорошо одетую молодую женщину, у которой разбито в кровь лицо.
Та упирается, не идёт, её бьют в спину, дёргают за косу.
- С фашистом жила, немецкая подстилка! Сучка!
Танкист оборачивается и лицо его мертвееет.
- Лена?.. Ленка!
- Сергей!
- Хотите – верьте, хотите – нет, но это и была жена танкиста, о которой он ничего не знал целых четыре года и которую безуспешно искал во всех освобожденных насёленных пунктах СССР. Летом 1941 года она была вожатой в пионерском лагере в Белоруссии и, не успев эвакуироваться, попала к немцам. Тут на неё, настоящую русскую красавицу, положил глаз врач-нацист, и она уступила ему: я так понимаю, просто хотела выжить и мысленно уже навсегда простилась с мужем. Теперь они стояли друг против друга, глядя глаза в глаза, а вокруг недавно ещё ожесточенная, озлобленная толпа в полосатых халатах, утрачивала озлобленность и ожесточение. Русские люди как рассуждают: раз муж и жена, пусть сами и разбираться, кто с кем жил или не жил. Лейтенант спрыгнул с танка, обнял женщину и по его грязному лицу потекли слёзы...
Киоскер замолчал. Симбирцев тоже молчал, не торопил человека. Тот вздохнул и продолжал.
- И она тоже заплакала. Он прижал её к себе, гладил и гладил по голове, шепча: «Не плачь, Леночка!.. Не плачь, любимая, всё будет хорошо!.. Вот я тебя и нашёл… Как долго я искал, если бы ты только знала…». Кто-то в толпе попытался вякнуть: с немцем жила, пока мы тут горбатились, а он её по голове гладит… Ту, что вякала, свои же затолкали, заткнули, спрятали за спины... Танкист обнял женщину за плечи и сказал ей: «Пойдём!».
И они пошли за барак через расступившуюся людскую массу, а потом из-за барака раздался щелчок пистолетного выстрела. Когда сбежались люди, женщина была мертва, пуля попала ей прямо в сердце...
- Такой вот «шерше ля фам». - Киоскёр замолчал и стал молча снимать с полок журналы.
- Так это были не вы? – спросил осторожно Симбирцев.
- Я-то? Нет, тот из другого экипажа.
- А вы говорили что-то про колечко.
- Колечко-то? А, да. Какой-то дурак сердобольный снял с её пальца. И принёс танкисту. Ну, он покрутил, покрутил, и зашвырнул – куда подальше. В бурьян. Далеко-далеко. Теперь себя казнит: зачем я это сделал.
- А вас как зовут?
- Меня-то? Зачем вам? Впрочем, какая разница? Сергей Михайлович Горюшкин, Второй Белорусский Фронт, танковая дивизия маршала Рыбалко. Но это уже неважно, у нас же Леонид Ильич Брежнев орден "Победы" получил, он главный ветеран, а мы так, мимо проходили...