Рябиновые бусы

Александр МАТВЕИЧЕВ

РЯБИНОВЫЕ БУСЫ
Рассказ

Прошлой осенью, в сентябре, Рената Ботова поехала по путевке в Анталию, вернулась в Красноярск, подала заявление на увольнение и после двух положенных недель отработки отбыла в неизвестном направлении. На женском междусобойчике в кабинете менеджера по кадрам фирмы Mobtel Елены Николаевны Иванниковой, одногодки Ренаты, пытались учинить ей допрос с пристрастьем: куда, мол, она это навострилась – на место явно денежное и потому тепленькое?..
– Да вот замуж позвали, – отшучивалась Рената, улыбаясь полными губами, покрытыми перламутровой помадой и моргая озёрными глазами, затененными наклеенным голубым камышом ресниц. – Вы не поверите, но нашелся-таки благородный рыцарь Тибо Брюле и безумно полюбил бедную русскую пастушку татарской нации, тридцати шести годков с приплодом.
– Брось ты, Ренатка, прикалываться! – увещевали девки покидавшую их подругу. – Вечно придумываешь всякие брюле с глазом или ананасом.
Характер у Ренаты был действительно легкий, отзывчивый, искрометный. И работать с ней было легко и результативно, и побазарить, и позубоскалить от души. Хотя кадровичка и еще парочка коллег знали: жилось Ренате с матерью и пятнадцатилетней дочкой не сладко. Муж ее исчез бесследно в лихие девяностые, ввязавшись в сомнительный бизнес. То ли грохнули бедолагу, то ли от долгов и алиментов до сих пор скрывается в таежных буераках, только пропал кормилец без огня и дыма!.. А она с красным дипломом университета вместо занятия лингвистикой ушла в агенты по продажам и по ночам подрабатывала переводами скучных текстов с английского какой-то незарегистрированной органами фирмёшки.
Бутылку мартини в офисе  Mobtel'a девчонки допили, торт с чаем съели, и Рената растворилась в житейском море. Вскоре о ней, как и о десятках других уволенных по своей и начальственной воле или по сокращению численности кадров, забыли. Текучка в фирме, купленной у доверчивых сибиряков дошлыми москвичами и управляемой дистанционно – по телефону и банковским счетам, – была стремительней, чем вода и пена на горных реках. Люди принимались и увольнялись с калейдоскопической быстротой, с периодическими скандалами и судами за невыплаченную зарплату и обещанную премию и законных отпускных. Для молодого директора, столичного ставленника, личных привязанностей не существовало: «У картишек нет братишек, – любил он повторять Елене Николаевне. – Бизнес не терпит лентяев и неудачников. А рабочей силы в России – как грязи. Только вот тех, кто работать умеет, хрен найдешь». И заставлял менеджмент разрабатывать, обучать и прививать персоналу западные стандарты работы. А сам предпочитал руководство русским испытанным методом – матом, криками, угрозами и увольнениями. Правда, ко времени, когда москвичи искусно – или искусственно – обанкротили фирму, он успел перевести часть активов на себя и создать новую сеть по подобию обанкротившейся империи. Пользуясь наработанными связями, подкрепляемыми халявным баблом, он сохранил за собой и аренду муниципальных помещений после того, как москвичи с набитыми карманами отказались от них. В числе немногих прежних работников он перевел в свою вотчину и менеджера по кадрам Елену Николаевну. Она служила ему верой и правдой, отдавая труду на хозяина по двенадцать часов в сутки, если не на рабочем месте, то у себя за компьютером дома, удовлетворяя постоянные бзыки волевого нувориша.
Она искренне удивилась и обрадовалась появлению Ренаты Ботовой в том же кабинете через несколько месяцев, за неделю до Нового года. Мороз на улице и по сибирским меркам навалился зверский – за сорок градусов. Однако злодей Ренатиного лица не испортил: оно оставалось таким же матово-свежим, только без прежних наклеенных ресниц и крашеных губ. От этого и синие глаза ее светились по-небесному ярко. Хотя вот, отметила про себя начальница, норковая шубка и вязанная белая шапочка были на Ренате прежними.
Елена Николаевна отпрыгнула от компьютера и обнялась со старым кадром:
– Ты что, Рената, решила вернуться в наши пенаты? У нас как раз идет дополнительный набор. Мировой кризис, а мы в этом году почти двадцать новых магазинчиков по городу открыли.
Рената не торопилась с ответом. Распахнула шубку, сняла шапочку, рассыпав по плечам длинные, густые, как на телерекламе, темно-русые волосы.
– Нет, Леночка… Можно я буду тебя так называть? – мы же ровни.
– Да ради Бога, Рената! В любое время…
– В любое не выйдет… Я же с вами при увольнении не шутила. В Турции я действительно познакомилась с французом, с Тибо Брюле, и мы поженились. Конечно, все было не так просто. Без  оформления кучи документов и взяток – платил, конечно, Тибо – не обошлось. Тогда, в Анталии, и до сих пор мы общаемся на английском. Французский пока плохо в голове укладывается. Со свекровью говорю через переводчика – через ее сына, точнее.
– Так что, свекровь с вами живет?
– Сейчас и русские от свекровей бегут, как от огня. Нет, мы живем в центре Парижа, в огромной по нашим понятиям квартире с приходящей прислугой – она готовит, убирает. А я целый день одна маюсь от безделья. Смотрю телевизор – фильмы на русском, английском. Иногда и на французском – надо же как-то адаптироваться к их жизни. Иногда выхожу прогуляться с единственной целью: встретить русских туристов. Их благо в центре Парижа много. Иду за ними следом, слышу отдельные слова, фразы, мат – и это для меня прекрасней самой задушевной музыки!.. По выходным ездим в провинцию на его «пижо» к матери. Я там пеку им пироги – больше для себя, конечно. Их хваленая кухня мне уже поперек горла!.. Ем, а его мать, мадам Элоди, смотрит на меня влюблено, как завороженная. Без Тибо мы с ней, словно глухонемые: она не знает английского, тем более, русского. А я – французского… Мне на них несказанно повезло. Французы в большинстве своем довольно жадные, расчетливые эгоисты. Хотя, говорят, и остроумные и веселые. А я как это могу оценить, если языка не знаю? А эти – два лохмена, доверчивые и добрые, как дети. Представляешь, он свою кредитную карточку на два миллиона евро доверил мне: покупай, что хочешь!.. Неужели не соображает, что я могу эти деньги перевести на банки в Россию или любую другую страну? И мне ничего за это по закону не будет... Конечно, я этого в любом случае никогда не сделаю. Перед моим отъездом он заказал интимный вечер при свечах. А я была в настроении – все радовалась, что скоро увижу родителей дочь, Москву, Красноярск. И вижу: мой Тибушка сник, повесил голову вот так. Спрашиваю: «What is the matter, darling?» – В чем дело, дорогой? А он мне: «Ты ведь так любишь Россию! Боюсь, что ко мне уже не вернешься». Поднял голову – а по щекам слезы с горошину. Он женился первый раз, дико занят на работе на какой-то фирме. Они помешались на этой нанотехнологии, молекулы и атомы для чего-то собирают. С работы возвращается выжатым лимоном. Так что сексуальность французов для меня, бедной, – очередной миф. Но я его люблю за доброту и порядочность и, конечно, к нему вернусь. Он, кстати, сразу настаивал, чтобы моя Лариска жила с нами в Париже, – она не хочет. Говорит, приедет только на летние каникулы. А школу непременно желает закончить в Красноярске. И правда, как ей там учиться – без языка?.. Хотя там и русские школы, говорят, есть, только программы другие... И вот, Лена, представляешь, едем из Красноярского аэропорта в город, а по радио Ирина Поноровская запела свои «Рябиновые бусы». Помнишь? «Рябиновые бусы как рассвет, признаний безыскусных чистый свет, рябиновые бусы раз в году пророчат счастье и беду». И я стала ей во все горло подпевать. Пою и реву, слезами захлебываюсь. Шофер: «Вы что, в самолете наклюкались?» Говорю: «Там же теперь не подают, спиртное вообще запрещено!.. Просто, говорю, устала от Франции. И лучше Сибири страны на свете нет!..»

4 01.2010 Красноярск